11 / 24 сентября н. ст. - празднование иконы Божией Матери "Каплуновская".

В конце XVII века в 20 верстах от города Ахтырки Харьковской губернии, в недавно возникшем сельце Каплуновке, на реке Хухре, жил благочестивый священник отец Иоанн Ильич Уманов. В 1689 г. ему явился чудотворный образ Богоматери.
8 сентября, в день Рождества Богородицы, он видел во сне старца, который сказал ему, что через три дня к нему придут три иконописца: один 70-ти, другой 80-ти, третий 90 лет. У этого третьего старец приказал взять связку икон, семь верхних возвратить иконописцу, а восьмую, которая будет Казанской, оставить у себя; за это священнику обещаны от Богоматери милость и благодать. После этого сна отец Иоанн постился и ежедневно совершал литургию. На третий день, возвращаясь из церкви домой, он увидел идущих к нему трех престарелых иконописцев. Он пригласил их к себе, радушно принял, затем у старшего взял связку икон, и восьмая, как было во сне предсказано, оказалась Казанской. Иконописцы в благодарность за хороший прием хотели отдать икону даром и едва согласились взять за нее 15 копеек. После этого они продолжали свой путь.
Отец Иоанн Уманов поставил икону у себя в комнате и день и ночь теплил перед ней свечу. В ночь на третье воскресенье он увидел во сне Деву необычайной красоты, Которая, коснувшись его рукой, сказала ему:
— Иерей Иоанн, не вынуждай Меня быть в твоей храмине, а отнеси в Мою церковь!
Церковь в Каплуновке была в честь Рождества Богоматери. Когда отец Иоанн проснулся, келья его была озарена ярким светом. Он собрался с духом, подошел к иконе и увидел, что из глаз лика Богоматери струятся по доске слезы. Он немедленно собрал народ, рассказал о происхождении иконы и о событиях последней ночи, и икона после молебна торжественно была перенесена в храм, где прославилась чудесами. По имени села ее стали звать Каплуновской.
Отец Иоанн долго еще после этих событий служил в селе и утешался все возраставшей славой иконы. Ему же выпала на долю радость видеть то общегосударственное значение, которое икона получила во время войны Карла XII с Петром Великим.
Когда шведский король Карл XII вторгся со своими войсками в Малороссию, Петр, идя к нему навстречу и ища помощи Небесной, вызвал к себе в Харьков отца Иоанна с Каплуновской иконой, которую и оставил при армии. Между тем Карл, добравшись с Мазепой до Каплуновки, расположился там на отдых и занял дом отца Иоанна. Несколько солдат Карла хотели поджечь церковь, но дрова, которыми они обложили храм, не загорались. Карл видел все это из окна и попросил у Мазепы объяснения того, как это люди не могут зажечь храма. Мазепа сказал, что храм, вероятно, охраняет Богоматерь, так как здесь находится Ее икона, признаваемая чудотворной. Шведский король велел привести к себе кого-нибудь из каплуновских жителей. Сыскали одного человека в лесу, и Карл стал расспрашивать его, где стоит Петр с войсками. Тот отвечал, что в Харькове. Затем Карл спросил, тут ли икона Богородицы. Узнав, что она унесена в армию, он сказал Мазепе:
— Церкви и без иконы не могли зажечь, а где будет Она Сама, там, наверное, придется нам очень плохо.
Перед началом Полтавского боя Петр приказал носить Каплуновскую икону по рядам русской армии и со слезами молился перед образом. Затем после битвы священник Иоанн с иконой был вытребован в Москву и оттуда уже отпущен с святыней домой. Петр сделал на икону серебряную вызолоченную ризу с драгоценными каменьями и серебряный ковчег.
На киоте этом — надпись: «В сем ковчеге император Петр I по окончании 1709 года с Карлом XII под Полтавой войны, прислал обратно в Каплуновку чудотворный образ Богоматери».
В 1744 году в Харькове составлено повествование о Каплуновской иконе на основании сведений, полученных от священника отца Иоанна Уманова. Позже сюда включены свидетельства о последующих знамениях и исцелениях, бывших от иконы.
Празднование этой иконе совершается еще 8 июля, в день Казанской иконы.
14 июня 2020 года чудотворная Каплуновская икона Божией Матери была передана в дар патриаршему собору в честь Воскресения Христова – главному храму Вооруженных сил Российской Федерации.

11 / 24 сентября н. ст. - память священномученика Карпа Эльба, пресвитера.

Отец Карп получил приглашение от настоятеля эстонского прихода С.-Петербурга священника Павла Петровича Кульбуша (будущего священномученика Платона, епископа Ревельского) занять открывшуюся штатную должность диакона. Отец Павел, благочинный эстонских приходов Санкт-Петербургской епархии, был человеком весьма разборчивым и избирательным в вопросе подбора церковных кадров, и тот факт, что пюхтицкий диакон, не имевший духовного образования, был определен в столичный приход, лишний раз говорил о незаурядных качествах отца Карпа Эльба.
Несмотря на то, что в то время в Петербурге было немало квалифицированного, образованного духовенства, органы церковной власти сочли необходимым определить его законоучителем сразу в два учебных заведения – во 2-е и 4-е Коломенские женские начальные городские училища. Наряду с этим, диакон-педагог преподает Закон Божий в эстонской церковно-приходской двухклассной школе. Впоследствии, в 1914 году, его приглашают быть законоучителем в образцовый приют барона А.А.Штиглица, который обучал около 200 петербургских мальчиков и девочек из малообеспеченных семей. Таким образом, в бытность свою в Петербурге диакон Карп преподавал одновременно в четырех учебных заведениях столицы, причем в двух из них – в приюте и в эстонской школе – обучал безвозмездно.
Его педагогическая деятельность неоднократно была отмечена правительственными наградами. 13 февраля 1902 года он был награжден серебряной медалью с надписью "За усердие" для ношения на груди на Александровской ленте, 6 мая 1904 года за отлично-усердную службу преподано ему было благословение Святейшего Синода с выдачей установленной грамоты, а в мае 1911 года отец Карп за труды на поприще народного просвещения был представлен к ордену святой Анны третьей степени.
С 25 февраля 1903 года он состоял членом и делопроизводителем комиссии по построению Исидоровской церкви. Зачастую, в силу обстоятельств, он оставался фактически главным распорядителем всех строительных работ. Во время длительных отлучек настоятеля отца Павла Кульбуша диакон Карп являлся доверенным лицом последнего и нес полноту ответственности за возведение здания храма и церковного дома при нем. Уезжая из города, настоятель целиком и полностью полагался на исполнительность, расторопность и трудолюбие своего диакона, не сомневаясь в том, что он справится лучше других с возникающими проблемами.
Между тем, приближался 1917 год, до неузнаваемости изуродовавший жизнь России – величайшей державы мира. В этом году православный эстонский приход в Петрограде остался без настоятеля. Протоиерей Павел Кульбуш – славный основатель, строитель храма и первый его незабвенный настоятель – по рукоположении его 31 декабря в сан епископа отбыл в Эстонию, на новое место своего служения. За день до этого события, 30 декабря, состоялось собрание прихода Исидоровской церкви, на котором было принято решение просить Петроградского митрополита Вениамина (Казанского) рукоположить диакона Карпа Эльба во иереи с оставлением его в Исидоровской церкви вторым священником. 8 января диакон Карп Эльб был рукоположен священномучеником Вениамином, митрополитом Петроградским, во пресвитера. Наступал новый этап в жизни отца Карпа – период пастырских трудов, который продлился без малого двадцать лет и завершился мученической кончиной.
Он стал пастырем в 1918 году, когда служение в Церкви не сулило ни материальных выгод, ни почестей, ни благоустроенной жизни. Впереди его ждало медленное, растянувшееся на 20 лет, сдавливание тисками безбожного режима, завершившееся в конечном итоге расстрелом.
Послереволюционный период жизни Исидоровского прихода, как и многих приходов Русской Церкви, покрыт покровом неизвестности.
Остались все же скупые, но многозначительные отметки, по которым до некоторой степени можно воссоздать облик духовенства Исидоровской церкви в послереволюционные годы. Прежде всего следует отметить, что Исидоровский приход был одним из немногих приходов города, не уклонившимся в обновленчество. Также священники эстонской церкви не сочли возможным перейти на новый стиль после известного указа святого Патриарха Тихона о реформе богослужебного времени. При этом священнику Карпу Эльбу и протоиерею Александру Пакляру – настоятелю храма – никогда не приходило в голову выйти из послушания правящему архиерею. Не было в них ни слабодушия, ни трусости. Как и многие другие, они посчитали, что церковная политика митрополита Сергия, хоть и является вынужденной и унизительной уступкой богоборческой власти, но не посягает на чистоту догматов Православной веры. Самым, пожалуй, убедительным свидетельством верности и глубочайшей преданности Истине священника Карпа Эльба является протокол допроса, который вообще можно считать редчайшим памятником исповедничества и мученичества того времени.
"Вопрос: Вы арестованы по обвинению в ведении контрреволюционной пропаганды. Дайте показания.
Ответ: Никакой контрреволюционной пропаганды я не вел.
Вопрос: Вы говорите неправду. Следствие располагает данными, изобличающими вас в контрреволюционной пропаганде.
Ответ: Подтверждаю свой первый ответ, что никакой контрреволюционной пропаганды я не вел.
Вопрос: Следствием установлено, что вы по вопросу о положении Церкви в СССР вели агитацию, что сов. власть является гонительницей Церкви.
Ответ: Подобной пропаганды я не вел.
Вопрос: Признаете ли себя виновным, что вы допускали оскорбительные выпады против сов. власти, называя таковую кучкой разбойников?
Ответ: Виновным себя не признаю, подобных слов я не говорил.
Вопрос: Следствию известно, что вы вели контрреволюционную клевету по вопросу о материальном положении рабочих и крестьян, высказываясь, что как рабочие, так и крестьяне стонут от недостатков, живя в нуждах.
Ответ: Подобных высказываний я не говорил.
Вопрос: Следствием установлено, что вы вели контрреволюционную пропаганду, что СССР оказывает помощь самолетами республике Испании.
Ответ: Этого я не говорил.
Вопрос: Признаете ли себя виновным, что вы распускали контрреволюционную клевету о преследовании ни в чем не повинных людей в связи с годовщиной смерти Кирова?
Ответ: Не признаю себя виновным, подобной контрреволюционной клеветы я не вел.
Вопрос: Следствию известно, что вы вели контрреволюционную пораженческую пропаганду в связи с изменой Тухачевского и др. предателей.
Ответ: Контрреволюционной пораженческой пропаганды я не вел.
Вопрос: Следствие подтверждает свое обвинение по всем вопросам и требует дачи искренних показаний.
Ответ: Подтверждаю, что я говорю искренне и чистосердечно".
Вероятно, отец Карп внутренним чутьем догадывался, что стоит ему только хоть на миг согласиться со следователем – и натасканный во лжи сотрудник ГПУ, перефразировав его слова и вывернув их наизнанку, тут же припишет к показанию и то, чего никогда он не говорил. Вовлекаться в беседу с умом, озадаченным единственной целью погубить как можно большее количество людей, отцу Карпу было недопустимо.
Первый допрос оказался и последним. 24 сентября 1937 года приговор тройки УНКВД по Ленинградской области о вынесении протоиерею Карпу Эльбу высшей меры наказания был приведен в исполнение.

10 / 23 сентября н. ст. - память святой мученицы Татианы Гримблит.

Мученица Татиана родилась 14 декабря 1903 года в городе Томске в семье служащего акцизного управления Николая Гримблита. Образование Татьяна получила в Томской гимназии, которую она окончила в 1920 году. В этом же году скончался ее отец, и она поступила работать воспитательницей в детскую колонию «Ключи». Воспитанная в глубоко христианском духе, желая подвига и взыскуя совершенства в исполнении заповедей Господних, она, едва окончив школу, посвятила свою жизнь помощи ближним.
В 1920 году завершилась на территории Сибири гражданская война и начались репрессии против народа, а вскоре и сама Сибирь с ее обширными пространствами стала местом заключения и ссылок. В это время благочестивая девица и ревностная христианка Татьяна постановила себе за правило почти все зарабатываемые средства, а также то, что ей удавалось собрать в храмах города Томска, менять на продукты и вещи и передавать их заключенным в Томскую тюрьму. Приходя в тюрьму, она спрашивала у администрации, кто из заключенных не получает продуктовых передач, – и тем передавала.
В 1923 году Татьяна повезла передачи нуждающимся заключенным в тюрьму в город Иркутск. Здесь ее арестовали, предъявив обвинение в контрреволюционной деятельности, которая заключалась в благотворительности узникам, но через четыре месяца ее освободили. В 1925 году ОГПУ снова арестовало Татьяну Николаевну за помощь заключенным, но на этот раз ее освободили через семь дней. После освобождения она по-прежнему продолжала помогать заключенным. К этому времени она познакомилась со многими выдающимися архиереями и священниками Русской Православной Церкви, томившимися в тюрьмах Сибири.
Ее активная благотворительная деятельность все более привлекала внимание сотрудников ОГПУ и все более раздражала безбожников. Они стали собирать сведения для ее ареста, которые в конце концов свелись к следующей характеристике подвижницы, ставшей со временем всероссийской благотворительницей: «Татьяна Николаевна Гримблит имеет связь с контрреволюционным элементом духовенства, которое находится в Нарымском крае, в Архангельске, в Томской и Иркутской тюрьмах. Производит сборы и пересылает частью по почте, большинство с оказией. Гримблит во всех тихоновских приходах имеет своих близких знакомых, через которых и производятся сборы».
6 мая 1925 года начальник секретного отделения ОГПУ допросил Татьяну Николаевну о том, помогала ли она сосланному духовенству и кому именно, а также через кого она пересылала посылки в другие города. Татьяна Николаевна ответила:
– С 1920 года я оказывала материальную помощь ссыльному духовенству и вообще ссыльным, находящимся в Александровском централе, Иркутской тюрьме и Томской и в Нарымском крае. Средства мной собирались по церквям и городу, как в денежной форме, так и вещами и продуктами. Деньги и вещи посылались мной по почте и с попутчиками, то есть с оказией. С попутчиком отправляла в Нарымскую ссылку посылку весом около двух пудов на имя епископа Варсонофия (Вихвелина). Фамилию попутчика я не знаю. Перед Рождеством мною еще была послана посылка на то же имя, фамилию попутчика тоже не знаю. В Александровском централе я оказывала помощь священникам, в Иркутской тюрьме епископу Виктору (Богоявленскому), в Нарымской ссылке священникам Попову и Копылову, епископам Евфимию (Лапину), Антонию (Быстрову), Иоанникию (Сперанскому), Агафангелу (Преображенскому) и заключенному духовенству, находящемуся в Томских домах заключения, и мирянам; вообще заключенным, не зная причин их заключения.
– Обращались ли вы к духовенству с просьбой оказать содействие по сбору средств на заключенных и ссыльных, – спросил следователь.
– Да, обращалась, но получала с их стороны отказ, – ответила Татьяна, не желая впутывать в это дело никого из знакомого ей духовенства.
– Кого вы знаете из лиц, производивших помимо вас сборы на заключенных и ссыльных?
– Лиц, производивших помимо меня сборы, не знаю.
На следующий день ОГПУ выписало ордер на ее арест, и она была заключена в Томское ОГПУ.
18 мая следствие было закончено и ОГПУ постановило: «Принимая во внимание, что дознанием не представляется возможность добыть необходимые материалы для гласного суда, но виновность... все же установлена, а посему дознание считать законченным и, согласно приказу ОГПУ за № 172, таковое направить в Особое Совещание при Коллегии ОГПУ для применения... внесудебного наказания – административной ссылки». Татьяна Николаевна вместе с некоторыми другими арестованными священниками рассматривалась как «вдохновительница тихоновского движения в губернии. С удалением их из губернии значительно поколеблются устои тихоновской организации». Документы дела были препровождены в ОГПУ в Москве, а после того, как здесь было принято решение о репрессиях против арестованных, 26 марта 1926 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановило выслать Татьяну Николаевну в Зырянский край на три года. 1 июля 1926 года Татьяна Николаевна по этапу была доставлена в Усть-Сысольск.
15 июля 1927 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановило выслать Татьяну Николаевну этапом через всю страну в Казахстан на оставшийся срок. 15 декабря она прибыла в Туркестан. 19 декабря 1927 года Особое Совещание постановило освободить ее, предоставив ей право жить, где пожелает. О том, что она освобождена, сотрудники ОГПУ в Туркестане сообщили ей только 10 марта 1928 года, и 16 марта Татьяна Николаевна выехала в Москву. Она поселилась неподалеку от храма святителя Николая в Пыжах, в котором служил хорошо ей знакомый священник архимандрит Гавриил (Игошкин). Татьяна стала постоянной прихожанкой храма Николы в Пыжах, где она стала петь на клиросе. Вернувшись из заключения, она еще активней помогала оставшимся в ссылках и находящимся в тюрьмах заключенным, многих из которых она теперь знала лично. Посещения заключенных и помощь им стали ее подвигом и служением Христу. По выражению многих святителей, стяжавших впоследствии мученический венец, она стала для них новым Филаретом Милостивым. В подвиге милосердия и помощи, безотказности и широте этой помощи ей не было равных. В ее сердце, вместившем Христа, никому уже не было тесно.
В начале тридцатых годов поднялась очередная волна безбожных гонений на Русскую Православную Церковь, когда были арестованы несколько десятков тысяч священнослужителей и мирян. Сотни их были арестованы и в Москве, и среди них 14 апреля 1931 года была арестована и Татьяна. Через несколько дней следователь допросил ее. Она рассказала, что действительно помогала ссыльным и заключенным, но только она, особенно вначале, помогала всем заключенным, вовсе не интересуясь, церковные это люди или нет, и даже по политическим ли они осуждены статьям или по уголовным, для нее было важно только то, что они нуждались и не имели того, кто бы им помогал.
30 апреля 1931 года Особое Совещание приговорило Татьяну Гримблит к трем годам заключения в концлагере, и она была отправлена в Вишерский исправительно-трудовой лагерь в Пермской области. Здесь, в лагере, она изучила медицину и стала работать фельдшером, что как нельзя лучше соответствовало выбранному ею подвижническому пути – беззаветному служению ближним. В 1932 году она была освобождена с запретом жить в двенадцати городах на оставшийся срок. Местом жительства она избрала город Юрьев-Польский Владимирской области. После окончания срока в 1933 году, Татьяна Николаевна поселилась в городе Александрове Владимирской области и устроилась работать фельдшером в больнице. В 1936 году она переехала в село Константиново Московской области и стала работать лаборанткой в Константиновской районной больнице.
Работая в больнице, и зачастую много больше, чем ей полагалось по ее обязанностям, она почти все свои средства, а также и те, что ей жертвовали для заключенных верующие люди, отдавала на помощь находящемуся в заключении духовенству и православным мирянам, со всеми ними ведя активную переписку. В ее деятельности для всех страждущих была ощутима не только ее материальная поддержка, но и поддержка словом – в письмах, которые она посылала. Для некоторых она в иные периоды становилась единственным корреспондентом и помощником.
Епископ Иоанн (Пашин) писал ей из лагеря: «Родная, дорогая Татьяна Николаевна! Письмо Ваше получил и не знаю, как Вас благодарить за него. Оно дышит такой теплотой, любовью и бодростью, что день, когда я получил его, – был для меня один из счастливых, и я прочитал его раза три подряд, а затем еще друзьям прочитывал: владыке Николаю и отцу Сергию – своему духовному отцу. Да! Доброе у Вас сердце, счастливы Вы, и за это благодарите Господа: это не от нас – Божий дар. Вы – по милости Божией – поняли, что высшее счастье здесь – на земле – это любить людей и помогать им. И Вы – слабенькая, бедненькая – с Божьей помощью, как солнышко, своей добротой согреваете обездоленных и помогаете, как можете. Вспоминаются слова Божии, сказанные устами святого апостола Павла: “Сила Моя в немощи совершается”. Дай Господи Вам силы и здоровья много-много лет идти этим путем и в смирении о имени Господнем творить добро. Трогательна и Ваша повесть о болезни и дальнейших похождениях. Как премудро и милосердно устроил Господь, что Вы, перенеся тяжелую болезнь, изучили медицину и теперь, работая на поприще лечения больных, страждущих, одновременно и маленькие средства будете зарабатывать, необходимые для жизни своей и помощи другим, и этой своей святой работой сколько слез утрете, сколько страданий облегчите... Работаете в лаборатории, в аптеке? Прекрасно. Вспоминайте святого великомученика Пантелеимона Целителя и его коробочку с лекарствами в руках (как на образах изображают) и о имени Господнем работайте, трудитесь во славу Божию. Всякое лекарство, рассыпаемое по порошкам, разливаемое по склянкам, да будет ограждено знамением Святого Креста. Слава Господу Богу!»
Архиепископ Аверкий (Кедров), находившийся в ссылке в городе Бирске в Башкирии, писал Татьяне Николаевне: «Получил Ваше закрытое письмо, а вслед за ним открытку. За то и другое приношу Вам сердечную благодарность. Слава Богу – они по-прежнему полны бодрости и света, крепкой веры и твердого упования на промыслительную десницу Всевышнего. Слава Богу! Да никогда не иссякнет и не умалится в душе Вашей этот живоносный источник, который так облегчает здесь на земле восприятие жизненных невзгод, несчастий, ударов, неудач и разочарований. Не длинен еще пройденный путь Вашей благословенной от Господа жизни, а между тем сколько бурь пронеслось над Вашей главой. И не только над головой: как острое оружие они прошли и через Ваше сердце. Но не поколебали его и не сдвинули его с краеугольного камня – скалы, на которой оно покоится, – я разумею Христа Спасителя. Не погасили эти штормы в Вашем милом сердце ярко горящий и пламенеющий огонь веры святой. Слава Богу – радуюсь сему и преклоняюсь пред Вашим этим подвигом непоколебимой преданности Творцу, пред теми болезненными скорбями, испытаниями, страданиями нравственными, через которые лежал Ваш путь к этой победе в Вашей душе Христа над Велиаром, неба над землей, света над тьмой. Спаси Вас Христос и сохрани, помоги Вам и впредь неустрашимо и непоколебимо стоять на божественной страже своего святого святых...»
Больше всего из земных мест Татьяна Николаевна любила Дивеево, куда она приезжала часто и где служил ее духовный отец протоиерей Павел Перуанский. В одном из писем, написанном 5 сентября 1937 года архиепископу Аверкию (Кедрову), еще находившемуся в то время в ссылке в городе Бирске, беспокоясь о его судьбе, так как отовсюду стали приходить известия об арестах духовенства и мирян, она писала: «Дорогой мой Владыка Аверкий! Что-то давно мне нет от Вас весточки. Я была в отпуске полтора месяца. Ездила в Дивеево и Саров. Прекрасно провела там месяц. Дивно хорошо. Нет, в раю не слаще, потому что больше любить невозможно. Да благословит Бог тех людей, яркая красота души которых и теперь передо мной. Крепко полюбила я те места, и всегда меня туда тянет. Вот уже третий год подряд бываю там, с каждым разом все дольше. Навсегда б я там осталась, да не было мне благословения на то. А на поездку во время отпуска все благословили.
Откликайтесь, солнышко милое. А то я беспокоюсь, не случилось ли с Вами чего недоброго. Напомните мне географию. Далеко ли Бирск от Уфы? Пишите мне, я уже крепко соскучилась о Вас, родной мой».
Вечером, в тот день, когда Татьяна писала это письмо, она была арестована. Сотрудники НКВД пришли ее арестовывать, когда она писала очередное письмо священнику в ссылку, остановив ее на полуслове. Уходя в тюрьму, она оставила записку подруге, чтобы та обо всем происшедшем уведомила ее мать. Сохраняя даже в эти минуты мир и спокойствие, Татьяна Николаевна писала: «Ольга родная, прости! Прибери все. Получи белье от Дуни. Белье прибери в коробку, которая под кроватью. Постель и одежду зашей в мешки (мешка здесь два, но ты найди целые и чистые, в которых можно было бы все послать маме). Когда меня угонят отсюда, то только через десять дней пошли все маме, известив ее сначала о моем аресте письмом. Напишешь письмо, а потом через пару дней шли вещи. Деньги на пересылку у тебя будут. Деньги после десяти дней вслед за вещами отправить маме, она мне переводить будет и пересылать что надо. Ну, всех крепко целую. За все всех благодарю. Простите. Я знала, надев крест, тот, что на мне: опять пойду. За Бога не только в тюрьму, хоть в могилу пойду с радостью».
Допрашивал Татьяну начальник Константиновского районного отделения НКВД Судаков.
– Обвиняемая Гримблит, при обыске у вас изъята переписка с указанием массы адресов. Какие вы имеете связи с указанными лицами и кто они по положению? – спросил он.
– Шесть человек, указанные в адресах, являются священнослужителями, и все они были в заключении и в этапах, а в данное время они находятся в заключении и в минусах. Связь у меня с ними есть лишь письмами. Остальные адреса моих родственников, работающих в Москве и в Александрове.
После допроса заместитель начальника Константиновского НКВД Смирницкий допросил в качестве свидетелей сослуживцев Татьяны по Константиновской районной больнице – врача, медсестру и бухгалтеров.
Они показали: «Мне известно, что Гримблит посетила больного, лежащего в госпитале, к которому Гримблит не имела никакого отношения по медицинскому обслуживанию. В результате на другое утро больной рассказал врачу, что ему всю ночь снились монастыри, монахи, подвалы и так далее. Этот факт наводит меня на мысль, что Гримблит вела с больными беседы на религиозные темы. На собрании сотрудников больницы по вопросу о подписке на вновь выпущенный заем Гримблит ни за, ни против в прениях не выступала, но при голосовании за подписку на заем не голосовала».
«Гримблит зимой 1937 года, сидя у тяжело больного в палате, в присутствии больных и медперсонала после его смерти встала и демонстративно его перекрестила. В разговорах, сравнивая положение в тюрьмах царского строя с настоящим, Гримблит говорила: “При советской власти можно встретить безобразных моментов не меньше, чем прежде”. Отвечая на вопросы о том, почему она ведет скудную жизнь, Гримблит говорила: “Вы тратите деньги на вино и кино, а я на помощь заключенным и церковь”. На вопрос о носимом ею на шее кресте Гримблит неоднократно отвечала: “За носимый мною на шее крест я отдам свою голову, и пока я жива, с меня его никто не снимет, а если кто попытается снять крест, то снимет его лишь с моей головой, так как он надет навечно”. В 1936 году при обращении приехавшего одного из заключенных Дмитлага для ночевки Гримблит при встрече с ним спросила, по какой статье он сидит, и, получив ответ, что он сидит по 58 статье, с удовольствием уступила для ночлега свою комнату, заявив, что она для людей, сидящих по 58-ой статье, всегда готова чем угодно помочь. У Гримблит в период ее работы в больнице были случаи ухода с работы в церковь для совершения религиозных обрядов».
«Мне известно, что Гримблит очень религиозный человек, ставившая религию выше всего. В день Преображения в разговоре со мной Гримблит сказала: “Теперь стал не народ, а просто подобно скоту. Помню, как было раньше, когда я училась в гимназии. Сходишь в церковь, отдохнешь, и работа спорится лучше, а теперь нет никакого различия, но придет время, Господь покарает и за все спросит”. Мне также приходилась часто от Гримблит слышать слова: “Придет все же время, когда тот, кто не верует, будет после каяться и пострадает за это, как страдаем в данное время мы, верующие”. Кроме того, Гримблит использовала свое служебное положение для внедрения религиозных чувств среди стационарных больных. Находясь на дежурстве, Гримблит выдачу лекарств больным сопровождала словами: “С Господом Богом”. И одновременно крестила больных. Слабым же больным Гримблит надевала на шею кресты».
«Относительно воспитания детей в настоящее время Гримблит неоднократно говорила: “Что хорошего можно ожидать от теперешних детей в будущем, когда их родители сами не веруют и детям запрещают веровать”. И, упрекая родителей, говорила: “Как вы от Бога ни отворачиваетесь, рано или поздно Он за все спросит”. В 1936 году моя девятилетняя дочка рассказывала мне, что Гримблит ее выучила креститься, за что дала ей гостинцев».
После допросов свидетелей заместитель начальника НКВД Константиновского района допросил Татьяну.
– Обвиняемая Гримблит, не состояли ли вы и не состоите ли в настоящее время в какой-либо религиозной секте, если состоите, то каковы ее цели?
– Ни в какой секте я не состояла и не состою.
– Обвиняемая Гримблит, из каких средств вы оказывали помощь заключенным и не являетесь ли вы членом какой-либо организации, ставящей своей задачей оказание им помощи, а также внедрение религии в массы?
– Я ни в какой организации никогда не состояла и не состою. Помощь заключенным и кому могу помочь я оказываю из своих заработанных средств. Внедрением религии в массы я никогда не занималась и не занимаюсь.
– Какова причина вашей помощи в большинстве случаев политзаключенным, а также причина ведения вами переписки исключительно с политзаключенными?
– Являясь религиозным человеком, я и помощь оказывала только заключенным религиозникам, с которыми встречалась на этапах и в заключении, и, выйдя на свободу, переписывалась с ними. С остальной же частью политзаключенных я никогда не имела никакой связи.
– Как вы проявлялись как религиозный человек относительно советской власти и окружающего вас народа?
– Перед властью и окружающими я старалась проявить себя честным и добросовестным работником и этим доказать, что и религиозный человек может быть нужным и полезным членом общества. Своей религиозности я не скрывала.
– Обвиняемая Гримблит, признаете ли вы себя виновной в ведении вами антисоветской агитации за время службы в Константиновской больнице?
– Никакой антисоветской агитации я нигде никогда не вела. На фразы, когда, жалея меня, мне говорили: «Вы бы получше оделись и поели, чем посылать деньги кому-то», я отвечала: «Вы можете тратить деньги на красивую одежду и на сладкий кусок, а я предпочитаю поскромнее одеться, попроще поесть, а оставшиеся деньги послать нуждающимся в них».
После этих допросов Татьяна была помещена в тюрьму в городе Загорске. 13 сентября 1937 года следствие было закончено и составлено обвинительное заключение. 21 сентября перед отправкой обвинительного заключения на решение тройки сотрудник НКВД Идельсон вызвал Татьяну на допрос и, узнав, за что и когда она арестовывалась раньше, спросил:
– Вы обвиняетесь в антисоветской агитации. Признаете ли себя виновной?
– Виновной себя не признаю. Антисоветской агитацией никогда не занималась.
– Вы также обвиняетесь в проведении вредительства, сознательном умертвлении больных в больнице села Константиново. Признаете себя виновной?
– Виновной себя не признаю, вредительской деятельностью никогда не занималась.
Прочитав протокол допроса, Татьяна подписалась под фразой, оканчивающей протокол: «Записано с моих слов верно, мной лично прочитано».
22 сентября тройка НКВД приговорила Татьяну к расстрелу. На следующий день она была отправлена в одну из Московских тюрем, где перед казнью с нее была снята фотография для палача. Татьяна Николаевна Гримблит была расстреляна 23 сентября 1937 года и погребена в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.