Может, потому, что молодой был? Я учился бесплатно, отдыхал бесплатно. В школе МХАТа нам давали талоны на питание, платили стипендию, на которую очень даже неплохо можно было жить. В общем, вспоминаю те времена радужными и светлыми… А как сегодняшние дни будут вспоминаться – посмотрим… Будут ли вообще воспоминания? Очень жаль, что молодежь теперь сбита, совращена. Страшно. Я, слава Богу, в своей жизни даже к самым безобидным порокам остался равнодушен – не пью, не курю. Прожил больше восьмидесяти лет без этой дряни и дальше, думаю, уж как-нибудь обойдусь».
Великий актёр и хороший, честный человек. Для таких людей как раз подходило время Сталина. Не плевал в прошлое в отличии от многих своих современников... выше, чище, честнее их! С удовольствием смотрю фильмы с участием Георгия Вицина и не устаешь от фильмов , а кто сейчас может его заменить, да никто ... Светлая память мастеру
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 386
Жили люди!
Ктож знал тогда, что с нами будет?!!
Нас разделили на чёт и не чет!!
А жизнь идёт, время не лечит!!!
прошлое — это не статьи в исторических журналах и не споры во время
предвыборных митингов. Он хорошо знает его в лицо. Чересчур хорошо. Для
него XX век — это тот самый век, который поэт Осип Мандельштам
назвал «век-волкодав»
Век-волкодав впервые зарычал и обнажил клыки на Жжёновых в 34-м году, сразу же после смерти Кирова. Брат будущего артиста Борис,
который был студентом механико-математического факультета университета,
необыкновенно талантливым и подающим большие надежды, обратился
к комсоргу своего курса с просьбой разрешить ему не идти на похороны.
Показав на свои разбитые ботинки, он сказал: «Если я пойду в Таврический
дворец, обязательно обморожу ноги. Какой смысл? Кирову это не поможет».
Комсорг в духе новой коммунистической морали тут же донес на него.
Блестящего студента немедля исключили из университета и лишили прописки
в Ленинграде.
Исключенный из университета студент целый год обивал пороги
...Ещёпрокуратуры, протестуя против несправедливого решения. В конце концов
его восстановили в правах студента, и он вернулся в Ленинград.
А в декабре 1936 г. ему принесли повестку с вызовом в НКВД.
Он отправился туда и уже не вернулся. В 37-м году его осудили на 7 лет
за «антисоветскую деятельн
Век-волкодав впервые зарычал и обнажил клыки на Жжёновых в 34-м году, сразу же после смерти Кирова. Брат будущего артиста Борис,
который был студентом механико-математического факультета университета,
необыкновенно талантливым и подающим большие надежды, обратился
к комсоргу своего курса с просьбой разрешить ему не идти на похороны.
Показав на свои разбитые ботинки, он сказал: «Если я пойду в Таврический
дворец, обязательно обморожу ноги. Какой смысл? Кирову это не поможет».
Комсорг в духе новой коммунистической морали тут же донес на него.
Блестящего студента немедля исключили из университета и лишили прописки
в Ленинграде.
Исключенный из университета студент целый год обивал пороги
прокуратуры, протестуя против несправедливого решения. В конце концов
его восстановили в правах студента, и он вернулся в Ленинград.
А в декабре 1936 г. ему принесли повестку с вызовом в НКВД.
Он отправился туда и уже не вернулся. В 37-м году его осудили на 7 лет
за «антисоветскую деятельность». Через шесть лет он умер в Воркуте
от дистрофии, надорвавшись в угольной шахте.
Во время последнего свидания Борис умудрился передать матери
несколько листочков бумаги, покрытых мелким, но разборчивым почерком.
Со свойственным ему аналитическим складом ума он, как хирург, вскрывал
весь ужас увиденного и пережитого в застенках внутренней тюрьмы НКВД,
рисовал картину полной беззащитности арестованных перед произволом
слепой силы, когда тщетны любые доводы разума и логики, когда
из подследственных издевательством и пытками выбивают угодные следствию
«признания» и «показания».
Рискуя жизнью, он пытался в своем письме показать истинное положение дел в органах правосудия.
«Мне, — вспоминает Георгий Степанович, — все прочитанное показалось
...Ещёневероятным и страшным... Потрясенный, я тут же под неодобрительным
взглядом матери сжег листочки в печке. “Напрасно, сынок, напрасно, —
сказала мать, — прочитал бы как следует, повнимательнее. Кто знает,
может, и пригодится в жизни”. Если бы я только мог представить, какими
пророческими окажутся слова матери».
Во время последнего свидания Борис умудрился передать матери
несколько листочков бумаги, покрытых мелким, но разборчивым почерком.
Со свойственным ему аналитическим складом ума он, как хирург, вскрывал
весь ужас увиденного и пережитого в застенках внутренней тюрьмы НКВД,
рисовал картину полной беззащитности арестованных перед произволом
слепой силы, когда тщетны любые доводы разума и логики, когда
из подследственных издевательством и пытками выбивают угодные следствию
«признания» и «показания».
Рискуя жизнью, он пытался в своем письме показать истинное положение дел в органах правосудия.
«Мне, — вспоминает Георгий Степанович, — все прочитанное показалось
невероятным и страшным... Потрясенный, я тут же под неодобрительным
взглядом матери сжег листочки в печке. “Напрасно, сынок, напрасно, —
сказала мать, — прочитал бы как следует, повнимательнее. Кто знает,
может, и пригодится в жизни”. Если бы я только мог представить, какими
пророческими окажутся слова матери».
После осуждения Бориса вся семья, то есть отец, мать и три сестры, была выслана в Казахстан.
училище, уже снялся на киностудии «Ленфильм» в нескольких картинах,
среди которых были «Ошибка героя», «Чапаев», уезжать в Казахстан
отказался. Ему равнодушно ответили: «Не поедешь — посадим».