Предыдущая публикация
Молния
Лёха Рамцев вздрагивал, когда ненароком встречался со своим котом взглядами. Эти два синих, как горящий спирт, глаза в темноте почему-то светились в отражённом свете не зелёным блеском, как у всех кошек, а багрово-красным.
Он и имя-то этому тогда ещё котёнку дал соответствующее – Люцифер. И было за что: кот был драчливым, со вздорным характером, что хорошо гармонировало с его чёрной, как смоль, мастью.
И чёрными у него были даже подушечки лап и нёбо. Лишь язык, которым кот умел облизываться чуть ли не до ушей, оставался красным. Да на груди было мааааленькое белое пятнышко. Если бы не оно, животину вообще можно было принять за посланника Тьмы.
Да ещё этот его нрав… Когда Люциферу исполнилось месяцев 7-8 и он стал мелко трясти хвостом на углах, орошая тесную двухкомнатную их с Веркой квартирку пахучей мускусной струёй, Верка, баба вздорная, удумала отходить кота веником.
Лёха тогда едва оторвал шипящего и плюющегося 6-килограммового зверя от штанины её брючного костюма. И сам огрёб от его когтистой лапы. Так Люцифер ещё пошёл на него боком, завывая и явно норовя вцепиться теперь ещё и в хозяина!
Они тогда с женой впервые за последние пару лет объединили усилия и хоть в чём-то выступили единым фронтом. Веником, шваброй и стулом вытеснили кота в подъезд – но он и там ещё долго утробно завывал и скрёб дверь, вызывая человечишку на честный бой.
А буквально в следующую минуту Верка переключилась на мужа, и скандал длился часа два. Потом был спасительный звонок из диспетчерской, вызывающий всю команду на МРСку (малый рыболовный сейнер), и Лёха с облегчением удрал из дома – предварительно оглядев подъезд и выход из него на предмет злюки-кота.
Слава богу, ушёл по своим делам. Морду кому-нибудь бить: за территорию, за будущих лохматых и усатых невест, даром что ещё зелен и юн, да за хлебные места.
Их судёнышко отправили южнее родных мест миль на пятьдесят, на Колюжинскую банку, где начали нереститься огромные косяки камбалы, и к пирсу они вернулись только через три дня, раз за разом сдавая полные трюма на подошедшую плавбазу.
А когда он пришёл, наконец, домой, в надежде отмыться от едкого пота и морской соли, да обнять свою красивую, но с невозможным характером жёнушку – его встретили голые ободранные стены. Не было ни мебели, ни бытовой техники… исчезла даже почти вся посуда. И записка с равнодушными словами: «Не ищи меня. Разведёмся через суд. Ты неудачник!»
Он знал, с кем она улетела на «вертаке», со всем барахлом и мебелью – с залётным коммерсом, который полмесяца крутился здесь, скупая у частников-браконьеров красную рыбу. Да и сам видел их пару раз, воркующих, а знакомые и намекали, и прямо говорили о шашнях жены – только он отмахивался.
Доотмахивался... И Лёха запил. Любил он её – эту жгуче-черноволосую синеглазую стерву! И котёнка-то в своё время тоже подобрал из-за необычной для чёрного кота синеглазости. Думал, будут с Веркой «два сапога – пара» и «не разлей вода». Ага, двое с дурным нравом.
С экипажа сейнера его тогда попёрли. Запой, прогулы – кому нужен второй месяц не просыхающий механик? Хорошо, из артели не попросили, оставили в резерве, зная его чутьё на любые поломки судовых двигателей и способность без всяких диагностических приблуд, только на взгляд и на слух, определять малейшую неисправность дизеля. Это если он не пил в это время…
И такое длилось уже третий год.
Сейчас шершавый язык едва умещался во рту, а глаза будто были забиты песком. А если продрать правый глаз, то комната начинает кружиться влево. Откроешь левый – кружится вправо. Лёха открыл оба и тут же зажмурился – ибо комната закружилась во все стороны разом!
Только подбородок и щёку стало вдруг что-то щекотать. Он снова «включил зрение» и встретился глазами с Люцифером, который примостился у его плеча и любопытно тыкался усами в хозяина – явно ожидая кормёжки. Лёха, кряхтя, встал и, пошатываясь, пошёл кормить животину.
Шаря в убогом, по случаю купленном раздрызганном холодильнике (который стоял теперь в кухне вместо утащенного Веркой красавца «Самсунга»), Лёха вдруг с ясной до боли отчётливостью представил, как выглядит со стороны. И содрогнулся.
Эти пыльные, косо висящие убогие шторы. Эта дерюга под ногами вместо яркого паласа. Этот топчан, который шатался и норовил рассыпаться под ним, спящим.
Ему даже перед котом стало стыдно – ведь Люцифер на его памяти уже дважды буквально вышвыривал из его квартиры пьяную гоп-компанию местных опустившихся бичей.
Устраивая тут, в квартире, нешуточные битвы, раздирая ноги пьяницам и уворачиваясь от летящих в него бутылок и объедков. Так, что Лёха тогда усовестился и попросил дружков на выход.
Он начал вычищать свою «конюшню», избавляясь от разного хлама, неумело отскабливая и отмывая полы, стирая вручную шторы и дожидаясь уже начисляемого (по слухам) расчёта за прошедшую путину, в котором ему, как механику судна, даже с учётом прогулов полагалось не менее шестисот тысяч.
Вот тогда и мебель какую-никакую купит, и бытовую технику. Ну а за ум уже сейчас возьмётся. А кот теперь хвостиком ходил следом, удовлетворённо муркая и бодая ноги Лёхи лобастой башкой.
Он стоял перед окошечком кассы и ни черта не понимал: какие триста девяносто тысяч? Как?! Кассирша артели наклонила голову, заглянула в амбразуру окна и понимающе покивала.
- Лёша, исполнительный лист пришёл. Ну, алименты. Жена твоя подала… да родила она от этого своего кобеля, а ребёнка теперь на тебя повесить решила!
- Да как так можно-то? – рука Лёхи полезла к затылку в извечном русском жесте недоумения. - Я ж три года её, стерву, не видывал…
- Законы у нас такие! – отрезала кассирша. – Не развёлся ведь? Иди в расчётный, там тебе всё объяснят… Но судиться с этой заразой тебе всё равно придётся! Иначе разденет она тебя догола.
У него хватило соображения зайти в контору ЖКХ и погасить долги по коммуналке и электричеству. Потом, в магазине, где он с красными от стыда и ярости щеками покупал спиртное, взять ещё корм для кота – здоровенный мешок «Про-Плана» и пару десятков пакетов жидкого корма этой же марки.
А потом стал свидетелем зрелища, от которого вся душа перевернулась: Люлик, жадно накинувшийся на кусочки мяса в желе, оторвался от миски и с какой-то болью в глазах стал смотреть, как на колченогий стол выставляется одна позвякивающая бутылка за другой.
А потом, не доев, ушёл и сел мордой в угол, демонстрируя обиду и осуждение.
- Да пропади ты всё прахом! - злобно буркнул Лёха.
Он сгрёб пойло в холщовый мешок, спрятал в укромное место квитки ЖКХ, остатки полученных путинных и ушёл из дома. Не хотел больше поганить только недавно приведённое в относительный порядок жилище – лучше уж у дружков-приятелей побухает!
И не забыл открыть и зафиксировать форточку для кота: захочет погулять – удерёт. Благо первый этаж. И вернётся, если что, по стволу кривой ивы у завалинки. Только вот в ещё одну миску сухого корма навалить и водички поставить.
Из угла Люцифер так и не вышел.
Часть 2.
Они собирались на штабелях покрытых лишайником старых бетонных плит у бывшего, давно закрытого заводика железобетонных изделий, в любую более-менее тёплую и спокойную погоду.
В спортивно-культурный центр не ходили – ну его, этого директора, бывшего школьного физрука Егорыча по кличке «Горыныч», с его нравоучениями и пропагандой ЗОЖ!
Здесь было уютнее. Здесь все были свои. И можно было безнаказанно орать (погромче), материться (попохабнее) и ржать (попротивнее). Родители этих пацанов от 12 до 16 лет, как и большинство жителей посёлка, выживали в условиях адской дороговизны побережья Камчатки, отдавали все силы зарабатыванию куска хлеба – а им ничего не хотелось. Да и чего хотеть? Вон, в телевизоре же бубнят каждый час «Бери от жизни всё!» И они возьмут!
А лидером у них был Данька – 14-летний пацан из приличной семьи, отличный каратист, башковитый (отличник в школе!) и неимоверная сволочь. Такая, что даже отморозок Юрка Ильмендеев по прозвищу Утюг его побаивался.
А вот сегодня почему-то решил взбрыкнуть, стать лидером и сменить Даниила Яшкина на его посту формального и неформального лидера… и огрёб специфические удары маваши-гери и гияку-цки. И теперь корчился на плите, позеленев и суча подобранными под живот ногами.
Даниил вздохнул, оглядел присмиревшую кодлу.
- Бороться за лидерство нужно, - спокойно произнёс он, присаживаясь. - Это тонизирует. Только делать это нужно не с помощью тупой силы…. Юра, ты в порядке?
Он участливо наклонился к Ильмендееву, заглядывая ему в лицо. От этой участливости пацанам стало вообще жутко. А Утюг шустро подобрал под себя ноги и, кряхтя, сел, наконец, на пухлую задницу.
- Дык…нормально, Дань. Ты это… извини…
- Извиняться нужно делом, Юра, - наставительно произнёс Яшкин. – Доказывая, что ты царь природы, а не слизняк. Сможешь?
- Чо делать-то?
- А вон… - Даниил показал в глубину переулка.
Существо, которое двигалось там, было похоже на крупную собаку. И только присмотревшись, они разобрали в синих осенних сумерках, что это человек. Неимоверно пьяный, весь перемазанный в грязи, совершенно не способный стоять на ногах.
- Это механик-пьянчужка из рыбартели за рекой. У них вчера путинные выплатили. Вам не надоело у предков копейки сшибать? Не пора на сотни тысяч переходить?
Краем мутного сознания он понял, что его ведут, подхватив под руки, двое. Вроде совсем ещё пацаны. С опущенными капюшонами и натянутыми на нижнюю часть лица горловинами свитеров.
Он даже стал благодарить их заплетающимся языком. И кое-как ухитрился объяснить, где живёт. Пацаны втащили его в квартиру, небрежно свалили у порога и стали деловито шарить по углам.
В глазах двоилось, так что вместо двоих по квартире перемещались четверо, и эти четверо всё ближе подбирались к оторванному пласту обоев под подоконником – где скатанные в тугой рулон лежали остатки денег.
Лёха протестующе замычал, попытавшись встать на четвереньки. И не видел, как мордастый пацан с замаха впечатал ему в живот носок ботинка.
Когда он, наконец, смог вдохнуть раскалённый и вязкий воздух, то осознал, что в квартире творится что-то невообразимое: пацаны дико орали, пытаясь отмахиваться от чёрной молнии, которая возникала одновременно справа, слева, сверху и снизу.
А так как сам Рамцев лежал практически на пороге, и чтобы вырваться из комнаты в тесную прихожую, нужно было сначала миновать его, горе-грабители оказались в ловушке. Потом кто-то из пацанов в отчаянии высадил оконное стекло табуреткой, и незадачливые мафиози попрыгали во тьму позднего вечера, обильно перепачкав подоконник свежей кровью.
А потом приехала вызванная соседями милиция…
Два года назад руководство артели, состоящее сплошь из старых рыбацких кадров, решило, что «не хлебом единым…» И что можно возобновить некоторые старые традиции – кроме хороших материальных стимулов за тяжёлую рыбацкую работу в коридоре конторы появилась «Доска Почёта».
И третьей слева в верхнем ряду на этой доске красуется фотография Алексея Дмитриевича Рамцева – механика от бога, обладателя новейшего «паджерика» от Мицубиши и просто симпатичного 38-летнего мужика.
Только фото на «Доске Почёта» необычное: на плече у Алексея сидит огромный чёрный котяра с пронзительно-синими глазами.
Пробегающая мимо девчонка-бухгалтерша с улыбкой объяснила мне, что по другому Алексей Дмитриевич сниматься на доску не согласился.
- Представляете, он сказал, что этот кот – его брат. В своей новой реинкарнации! Во даёт, да?
Об истории этой я уже был наслышан. В том числе и о том, что пацанов-отморозков тогда штопали в больнице, зашивая подранные рожи и руки. И что родители их пытались судиться с Рамцевым – но тот пояснил им, что и за оружие возьмётся, если кто вздумает его Люцифера обидеть.
Поэтому я подмигнул синему глазу Лёхиного брата и пошёл по своим делам, провожаемый недобрым красным огоньком в вертикальном зрачке.
«Брат» Алексея Рамцева, большой чёрный кот по имени Люцифер, продолжал бдить – даже здесь, на фото.
__
Владимир Тамбовцев
Следующая публикация
Комментарии 14