Юные трактористки

Брат обреченно бросил гаечный ключ на землю. Второй день он, разложив детали на старой клеенке, ремонтировал мотоцикл. Я вертелась рядом, выполняя мелкие поручения—«принеси-подай». Мать, проходя мимо нас с ведром щепок для растопки печки, остановилась.
—Карбюратор посмотри…—посоветовала она и пошла дальше.
—Продувал я его уже…—Петя устало отшвырнул грязную тряпку, которой вытирал руки.
Слова матери удивили меня, и я увязалась за ней с расспросами.
—Мам… А откуда ты знаешь, что такое карбюратор?
—Откуда-откуда… Вовремя войны работала трактористкой…
—Да? Ну ничего себе… Ты раньше не рассказывала об этом.
—Вы не спрашивали— пожав плечами, она вошла в баню.
—Расскажи-и-и— заглянув в дверь, я начала канючить.
—Потом, сейчас некогда— отмахнулась она от меня.
Это стало для меня полной неожиданностью: в двенадцать лет понять, как мало я знаю о матери. Сейчас она, как большинство женщин деревни, была дояркой, а трактористами работали только мужчины.
Вечером, когда все дела по хозяйству были выполнены, я, подсев на диван к матери, вернулась к разговору.
—Мама, а как ты стала трактористкой? —теперь я решила узнать, как можно больше о ее «военной» молодости. Мать тяжело вздохнула и начала свой рассказ:
—Мне было четырнадцать лет, когда началась война. Жили мы тогда в деревне Родионовка. Мужчин колхоза забрали на фронт, и только трактористам дали бронь…
—Бронь? А это что такое? —поинтересовалась я.
—Кому выдавали бронь, те оставались в тылу. Кто-то должен был растить хлеб… Ушедших на войну заменили женщины, но на трактор просто так не сядешь— нужна подготовка. Подростки и дети помогали старикам, делали что могли: ухаживали за телятами, пропалывали поля, заготавливали сено, пасли скот. Работали все…—мама примолкла, вспоминая прошлые тяготы, достала из кармана носовой платочек, вытерла глаза и продолжила. —Прошло два года… Мне исполнилось шестнадцать. Наступили самые тяжелые годы войны. Со всех мужчин деревни сняли бронь, и они ушли воевать. Остались только старики, женщины и дети. Все понимали, что пахать весной землю будет некому. Тогда правление колхоза и решило отправить пять девчонок на учебу в ФЗУ.
—ФЗУ? —переспросила я, услышав незнакомое слово.
—Фабрично-заводское ученичество, находилось в Кемерово. Жить нас определили к одинокой старушке в избу из одной комнаты. Нам повезло ещё, что на учебу было недалеко ходить. Хозяйка спала на русской печи, а мы на ночь укладывались на полу. Занятия длились почти целый день.
—А обед? Перемены были?
—Кормили нас в столовой, один раз в сутки. В обед выдавали чашку супа и кусочек хлеба.
—И все?
—Ну… Мы взяли с собой из дома сухари, но их быстро съели.
—Ты ездила на тракторе…—мои глаза загорелись. Я представила девчонок, рассекающих по городу на стальном коне.
—Водить трактор— не самое сложное— мать засмеялась,— Нас учили разбирать и собирать его! Мы обязаны были знать устройство трактора— как свои пять пальцев. Если что-то сломается в поле, тебе никто не поможет. Надеяться можешь только на себя.
Одна из девочек не выдержала таких нагрузок. Слишком тяжело давалась ей наука, и она сбежала домой. На другой день к ней приехала милиция. За саботаж ей дали три года лагерных работ. Жестко? Но, наверное, по-другому в те годы было нельзя. Мы не вправе судить.
—И вы на тракторах работали? Что делали? —не унималась я.
—Пахали, сеяли, возили сено и дрова… Все делали… Но самая тяжелая работа была зимой…
—А что было зимой?
—Нас отправляли «в кубатуру».
Я уже знала значение этого слова. Отец мне объяснил, что оно произошло от словосочетания— кубический метр. В них измеряют срубленный лес. Мой отец работал плотником и каждую зиму ездил в тайгу «валить лес». Вырубка деревьев велась в нескольких километрах от деревни, на отведенных делянах. Высокие ели пилили, обрубали все ветки, подцепляли по несколько штук к трактору, а затем везли в деревню на пилораму. Каждый день на морозе, по колено, а иногда и по пояс в снегу сутра до вечера… Не каждый мужчина мог выдержать такие нагрузки. Домой отец приходил уставший, снимал тяжелые ватные штаны с фуфайкой и укладывал их на русскую печь сушиться.
—Ты ездила в тайгу? Как папа? Каждый день? —я представила молодых девчонок, «бьющих дорогу» на тракторах. До деляны, на которой пилят деревья, можно добраться только по глубокому рыхлому снегу. Несколько тракторов двигались по бездорожью след вслед, и если один застревал, другие приходили на помощь и вытягивали его.
—Нет, мы жили в бараках… Их построили для заключенных, которые валили лес, но один из них дали нам и охране. Спиленные бревна мы вывозили к Томи. Весной, после ледохода, их собирали в огромные плоты и сплавляли вниз по течению реки в Кемерово.
—А домой? Домой вам разрешалось ездить?
—Ездить? —мать невесело усмехнулась,— Солярку берегли, поэтому раз в месяц разрешали одной трактористке сходить домой, помыться в бане. Ходили по очереди. От бараков до Родионовки примерно километров двадцать… если идти по прямой.
—Как? Целых двадцать километров! И ты шла одна по зимнему лесу?
—Ходила! —мать потерла свои колени, и только тогда я обратила внимание, что выше колен ноги изуродованы большими шрамами.
—Ма-а-ам… Откуда эти шрамы? —я смотрела на нее широко открытыми глазами.
—Неудачный поход домой… В марте сорок пятого, во второй год работы в тайге… Большую часть бревен уже вывезли из леса, поэтому мне разрешили «сбегать» домой. В апреле наступала распутица, трактора вязли в грязи, и «кубатуру» закрывали. Всех трактористок отправляли домой готовить технику к посевным работам…
Помню, что снег лежал на полях и было холодно. Не доходя до деревни километра три, надо было перебраться на другой берег речки Промышленки. Всю зиму девчонки безопасно ходили по льду. Только в этот раз он подтаял, и я провалилась в полынью.
—Как! Ты оказалась в ледяной воде? —от одной мысли об этом меня бросило в озноб, и я прижалась к матери.
—Да… Меня спасло, что там было неглубоко. Я сумела выбраться на берег, но вся промокла. Я быстро вылила воду из валенок, отжала носки, сняла с головы один платок, благо их было два, разорвала его и обмотала колени. И побежала домой. —мать замолчала.
—Эти шрамы… Отчего? —я коснулась их рукой.
—Шрамы? Ах да… День был холодный. Валенки и штаны быстро покрылись льдом. Дома я обнаружила, что кожа с ног, выше колен, снялась вместе с замерзшей одеждой. —мать тяжело вздохнула и продолжила. —Ночью поднялась температура и я свалилась в горячке.
—Ты долго болела…
Мне сложно было представить, чего стоило матери выжить в тех условиях.
—Долго… Только летом я смогла встать и выйти на улицу. И то благодаря старенькой соседке. Она меня вылечила и выходила.
—А врачи? А баба Поля?
—Деревенская медсестра ушла на фронт в первый год войны. Везти в больницу— было некому, да и не на чем. Люди, техника, лошади были заняты. Лекарств тоже не было… А мама, как все женщины колхоза, с раннего утра и до вечера работала. Соседка нашла меня, как я лежала без сознания с высокой температурой, и стала поить отварами разных трав. Но самое главное, она смазывала раны гусиным жиром, сверху прикладывала тонкую полоску бересты и обматывала тканью. Бинтов тогда тоже не было. Благодаря ее уходу и моей молодости я выздоровела.
—Дальше… Что было потом?
—Была победа… Мужчины стали возвращаться домой, а меня перевели на работу в колхозную столовую.
Автор: Елена Фазлеева