14 февраля

Международный день дарения книг
Сегодня, в День всех влюбленных, поздравив всех, в кого влюблен я, и приняв поздравления от тех, кто влюблен в меня, я решил отметить праздник поскромнее – День дарения книг. Бумажных книг, добавлю я от себя. С шуршанием страниц.
В то, что «лучший подарок – книга», советский народ верил даже еще и в Перестройку. Дарить книги было всегда уместно. Мы по праву носили звание самой читающей страны в мире.
Особым шиком было подарить, конечно, не всякую книжку, а ту, о которой «говорила вся Москва». Такие книги не покупали – их «доставали». За ними охотились, давились в очередях, если вдруг их выбрасывали на прилавки книжных магазинов. В обычные дни те были забиты до отказа томами классиков марксизма-ленинизма и «правильных» писателей, произведения которых приравнивались к «идеологическому оружию». Среди них, кстати, тоже попадались неплохие, а иногда и великие писатели. Но народ жаждал писателей «неправильных» – таких, как Бабель, или Платонов, или Шаламов... Или, скажем, гонялись за книгами мастеров зарубежной прозы ХХ века – всегда, между прочим, в отличных переводах! Они у нас тоже издавались, но ограниченными тиражами.
В те времена кража книжек у ближнего грехом не считалась. Один мой приятель-библиофил так и подписывал свои книги: «Украдено у такого-то». Некоторые делали экслибрисы и проштамповывали ими книжные страницы, но это тоже не слишком помогало. До сих пор не могу простить своему забубенному дружку Коле Филиппову спертого у меня «Моби Дика», я эту книжку любил, а Коля спер ее просто так – чтобы потом продать на толкучке…
В домах было модно держать «библиотеки». Их собирали все, даже люди, которых трудно было заподозрить в пристрастии к чтению. Помню, наш сосед по двору, замдиректора хозяйственного магазина, собирал такую библиотеку по цвету корешков книг, чтобы заполнить ими дорогостоящую импортную стенку. Сосед помогал мне «доставать» у себя в магазине дефицитные электротовары – холодильник, стиральную машину, вентилятор… А я ему – как издательский работник – «доставал» дефицитные книжки. Нас обоих это взаимовыгодное сотрудничество очень устраивало: я налаживал быт семьи, а сосед хотел прослыть интеллигентным человеком, что тогда тоже было модно…
…Теперь все изменилось. Фраза «Лучший подарок – книга» стала звучать иронично. Книжки можно купить в магазине. На любой вкус – и на хороший и на дурной. Выбор колоссальный. Ценностная шкала в издательском бизнесе почти что обнулилась, критерии качества – как хромые на обе ноги инвалиды: хороший писатель или модная пустышка – кто теперь разберет? Мы, старые читательские волки с острым чутьем времен книжного дефицита, еще как-то держимся: по нюху вылавливаем редкие книжки с отточенным литературным слогом и ценными смыслами…
…Зато теперь стало модным дарить книжки, которые сам и написал. И издал – чаще всего за свой счет, мизерным тиражом. Такие книжки обязательно украшаются дарственной надписью на форзаце. У меня таких подаренных книжек несколько полок, и – каюсь – я не все их прочитал. Но я никогда не передариваю книжки с дарственными надписями. И мне не приходит в голову от них избавиться. Никогда…
У одного американского писателя я прочитал историю, крепко запавшую мне в душу. Однажды, прогуливаясь по блошиному рынку, он набрел на бомжа, разложившего на газетке неновые книжки – по доллару каждая. Писатель поднял с земли книжку своего любимого автора, раскрыл и… наткнулся на собственную дарственную надпись. Нежные слова адресовались девушке, к которой он был неравнодушен. Потрясенный, писатель купил книжку – чтобы выбросить ее в ближайшую урну…
А недавно в интернет-магазине я купил в подарок внуку Вове огромный исторический фолиант, подарочное издание. Открыв его, я обнаружил надпись: «Дорогой Мариночке от любящих папы и мамы»… Вот ведь гадина – эта Мариночка, подумал я. «Вов, – предложил я потом внуку, – давай аккуратненько отдерем Мариночку, что она там болтается». «Да пусть остается, – пожал внук плечами, – мне она не мешает».
Я тоже подписываю и дарю друзьям свои книжки. Не думаю о том, что, может быть, какая-нибудь «Мариночка» передарит мою книжку или сдаст ее в утиль. Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется. И отзовется ли вообще… Я все-таки художник, а не настоящий писатель, в этом смысле мое самолюбие молчит. Просто возраст такой: друзья уходят; перемиловцы – те, с которыми я когда-то дружил, – тоже один за другим переселились на кладбище…
Домашним я все свои истории по нескольку раз пересказал. Болтать, кроме кота, особо не с кем – вот и копятся слова в организме… А дальше – «...пальцы просятся к перу, перо к бумаге...» Ну и кропаю помаленьку… Кисточки ревнуют – пора, кстати, браться за них.