Снегурка

Глава 5
Екатерина Шитова
#снегуркашитоваубелки
Дарьюшка сидела на краю супружеской постели в одной сорочке и расчесывала деревянным гребнем длинные волосы. Перед ней на комоде стояло зеркало в резной раме. Время от времени она посматривала в него, проверяла, гладка ли кожа, блестят ли волосы. Она была довольна своим отражением. Из зеркала на нее смотрела красивая молодая женщина с высокой грудью и тонкой талией. Вот только ее зеленые глаза не сверкали больше счастьем и радостью, в них застыл вечный холод.
Где-то на улице заиграла гармонь, ее грустные переливы заставили сердце Дарьюшки встрепенуться.
— Опять он. Все ходит и ходит, играет и играет, — прошептала она.
Дарьюшка встала и торопливо задернула плотную занавеску на окне. На глаза набежали слезы, но уже в следующую секунду она успокоилась, вытерла лицо белым кружевным платком и легла в постель, накрывшись с головой одеялом. Ей не хотелось, чтобы к ней в комнату сегодня заходил Игнат Ильич. Но он непременно придет. Нечистые дни прошли, и теперь Дарьюшка была вновь готова к выполнению супружеского долга.
Вот уже несколько месяцев Дарьюшка была замужем за Игнатом Ильичом. Муж ее был богат, но скуп, относился к ней по-отечески строго, любил поднять руку на молодую жену, но после этого всегда покупал ей новый платок или отрез ситца на платье. Дарьюшка мужа не любила, но ко всему происходящему в ее жизни она теперь относилась с тем спокойным равнодушием, которое стало частью нее с тех пор, как она вернулась из леса. Ей было все равно, когда Игнат Ильич ругал ее за что-то, когда хлестал по спине вицей или бил кулаком по лицу за провинности. Она молча сносила, когда он швырял об стену тарелку, если приготовленная Дарьюшкой еда ему не нравилась. Она терпела, когда он таскал ее за волосы по полу, если замечал не вытертую грязь или упавшую на пол соринку. Ко всему привыкла молодая жена, только к одному привыкнуть не могла - делить постель с Игнатом Ильичом, все внутри нее сопротивлялось этому.
Когда Дарьюшка впервые осталась с мужем наедине после свадьбы, он набросился на нее, как голодный волк на испуганную овцу. Свадебное платье, которое Дарьюшка шила сама, порвалось, клочья кружевной фаты полетели в разные стороны. Дарьюшка, почуяв опасность, сопротивлялась, как могла - царапалась, кусалась, кричала.
— Да не вопи ты, дура! — злобно прорычал ей на ухо разъяренный мужчина, — жена ты мне, или кто?
Он грубо развернул Дарьюшку, прижал лицом к стенке и, сорвав с нее панталоны, овладел ею с натужным стоном. Это продолжалось недолго. Когда Игнат Ильич обмяк, а потом отошел от Дарьюшки, она упала на колени, и ее вырвало. Под ногтями ее ныли занозы, руки и ноги были покрыты синяками и ссадинами.
— Ничего, это только в первый раз больно. Потом привыкнешь, даже понравится. Все вы, бабы, одинаковые! — довольно проговорил новоиспеченный муж, почесывая в паху.
Дарьюшка вытерла куском фаты кровь между ног, а Игнат Ильич завалился на кровать и вскоре громко захрапел. Его редкие, длинные, засаленные волосы разметались по подушке, Дарьюшка посмотрела на них, и ей стало противно. Она прибрала за собой, подмылась в кухне возле растопленной печки и вздохнула.
— Хоть бы этого больше никогда не было! — прошептала она.
Но это повторялось каждый день, за исключением недели, когда Дарьюшка была не чиста. Со временем она научилась закрывать глаза и думать о чем-то другом, пока Игнат Ильич громко пыхтел и потел, вдавливая в жёсткую кровать ее тело. Но скоро мужчине надоела холодность молодой жены.
— Ты что же все лежишь, точно бревно? Обними меня, приласкай. А то, как неживая!
Но Дарьюшка этого сделать не могла, ей было противно. Один раз она попыталась дотронуться ладонью до волосатой спины мужа и едва подавила рвотный позыв, так ей стало нехорошо.
Часто ночами, когда Игнат Ильич уже спал, отвернувшись к стенке, Дарьюшка слышала с улицы зовущий ее звук гармони. Алеша все страдал, ходил по ночным деревенским улицам и изливал свою боль, играя для Дарьюшки, он знал, что она его слышит. От его пронзительной игры у Дарьюшки порой сжималось что-то внутри. Она как будто пыталась что-то вспомнить, но никак не могла, и от этого ей было не хорошо, не спокойно. Но эти томительные ощущения длились недолго. Она прижимала руку к груди и ощущала знакомую пустоту, и тогда спокойное безразличие возвращалось к ней, взгляд снова становился холодным. Нет, она не любила Алешу. Она вообще больше никого не любила. Было когда-то что-то горячее в сердце, да все давно прошло, остыло.
Несколько раз Дарьюшка встречалась с Алешей на базаре. Однажды он схватил ее за руку и отвел в сторонку.
— Ну что, Дарьюшка, рассказывай! Как замужняя жизнь? Счастлива ли ты? Довольна ли?
Глаза гармониста сверкали безумным блеском, рот кривился в недоброй усмешке, щеки пылали. Он изо всех сил пытался выглядеть веселым и беззаботным, но у него это плохо получалось. Дарьюшка посмотрела на парня, и какая-то стремительная, горячая волна вдруг прошла по ее телу, оставив после себя мурашки на коже. Но и это ощущение вмиг рассеялось. В следующую секунду Дарьюшка смотрела на Алешу спокойно и беспристрастно.
— Нечего мне рассказывать, — ответила она, — все, как у всех.
Высвободив свою руку, она надела варежки и, кивнув гармонисту, отправилась дальше. А он еще долго смотрел ей вслед. Он ее любил сейчас даже крепче, чем раньше, и от любви своей отказаться не мог, она завладела всем его сердцем, ни одного свободного уголка не оставила. Что-то было с Дарьюшкой не так, и Алеша это чувствовал. Но что делать и как ей помочь, - этого он, увы, не знал.
***
Игнат Ильич был так ненасытен к молодой жене, потому что ждал, когда же она понесет от него ребенка. Годов ему было уже немало, нужно было срочно обзаводиться сыном, чтоб успеть его воспитать. Но Дарьюшка беременеть как будто не торопилась. Каждый месяц она исправно объявляла ему о нечистых днях, во время которых Игнат Ильич не трогал ее и даже брезговал ложиться с ней в одну постель, он спал в эти дни на кухне. Для Дарьюшки это были долгожданные несколько дней.
“Вот оно счастье!” — думала она, раскинув руки и ноги на широкой кровати.
Но однажды, когда Дарьюшка вновь сказала Игнату Ильичу о том, что сегодня ему надобно ложиться одному, что она не чиста, он так разъярился, что искры посыпались из его маленьких черных глазок. Схватив Дарьюшку за косу, он с такой силой ударил ее головой об стол, что она потеряла сознание и повалилась на пол. Игнат Ильич задрал юбки жены и убрал тряпку, привязанную между ног. Испачкавшись кровью, мужчина брезгливо сморщился, обтер руку о подъюбник, встал и вышел из дома, в сердцах хлопнув дверью. А Дарьюшка неделю ходила с черными синяками на лице. Когда Алеша увидел изуродованное лицо девушки, он не сдержался и побил Игната Ильича, когда тот возвращался с работы домой. Дарьюшка все это видела в окно. В тот вечер она впервые вышла к Алеше, когда муж уснул.
— Спасибо, — сказала она, остановившись напротив гармониста и кутаясь в свою белую шубку.
— Часто он тебя колотит? — зло спросил Алеша.
Он не мог спокойно смотреть на синяки Дарьюшки, все внутри него рвалось от негодования.
— Бывает, — ответила она.
— Ты зачем за него замуж пошла, дура?
Алеша схватил Дарьюшку за плечи и стал трясти ее.
— Отец сказал, я и пошла, — безразлично ответила она, глядя в глаза Алеше, — Какая разница, за кого идти?
— Да что с тобой такое случилось? Что произошло за тот год, который ты провела в лесу? Заморозили там тебя, что ли, Дарьюшка?
— Ага, а еще сердце из груди вынули, поэтому теперь я бессердечная, — ответила девушка.
Она выждала несколько секунд, глядя в округлившиеся глаза гармониста, и расхохоталась. Взяв парня за руку, она потянула его за собой. Они вместе побежали по дороге. Алеша широко улыбался, вдыхая морозный воздух полной грудью. Сердце его замирало от счастья, он готов был бежать за девушкой хоть на край света. Дарьюшка привела его в заброшенный сарай на краю деревни, повалила в стог сена и поцеловала в губы. Она не испытывала той страсти, которая переполняла влюбленного Алешу, но ей как будто бы понравилось целовать соленые на вкус губы гармониста. Дарьюшка провела пальцами по его длинным кудрям, положила голову на широкую грудь, прильнула губами к теплой шее. Его любовь согревала ее и будила в душе что-то ответное, теплое. Это чувство поднималось со дна, росло и наполняло Дарьюшку приятным теплом. И это было так ново и так необычно, что она закрыла глаза от блаженства.
— Сыграй мне ту песню, которую поешь все время под моим окном, — прошептала она.
Алеша нехотя отстранился от нее, взял в руки гармонь и прошелся пальцами по клавишам, растягивая меха. Грустная музыка заполнила стены старого сарая, полилась плавно по воздуху и взмыла вверх, вырвалась сквозь щели в крыше к самому небу. Это была прекрасная песня о любви и о бесконечном одиночестве. Под конец у Дарьюшки на глазах выступили слезы. То, что сначала грело ее внутри, вдруг вспыхнуло и обожгло сильнейшей болью. Ей стало страшно.
— Ты плачешь? Почему? — спросил гармонист.
— Не приходи больше никогда к моему дому, понял? — закричала в ответ Дарьюшка.
Лицо ее скривилось от боли, лицо покраснело. Она вскочила с колкого сена и побежала прочь из сарая, длинные волосы, выбившиеся из-под платка, развевались в разные стороны от порывов холодного ветра.
— Я тебя не люблю, Алеша! — обернувшись к парню, покричала Дарьюшка.
Алеша растерянно смотрел, как она бежит по скрипучему снегу. От ее дыхания на морозе шел белый пар. Только теперь он увидел, что валенки у Дарьюшки надеты на босу ногу.
***
Зимние морозы и кружащие снег метели сменились пронзительно-звенящей серой оттепелью. Земля, освободившись от снега, задышала, ожила. Птицы, вернувшиеся из никому неведомых теплых краев, от рассвета и до заката пели песни, прославляя весну. Люди выходили на улицу, подставляли бледные лица солнцу, радовались долгожданному теплу.
А Дарьюшка с наступлением весны, наоборот, исхудала, побледнела и начала чахнуть. Игнат Ильич не знал, что за болезнь ни с того, ни с сего, скосила молодую жену. Он приглашал к ней лекаря, но назначенное им лечение не помогло. Тогда он привез знахарку из соседней деревни, сулил ей богатый куш. Та целый час шептала над Дарьюшкой молитвы, снимая с нее “страшную порчу”, но на следующее утро Дарьюшка вновь не поднялась с постели.
— Да что с тобой такое? — недовольно воскликнул Игнат Ильич, — взял в жены молодку, называется! Одна морока с тобой, Дарьюшка! Не жена ты, а сущее наказание! Любить не хочешь, ребенка зачать не можешь, теперь еще и ухаживай за тобой! Работу твою бабскую кто делать будет? Вот как отведу тебя назад к отцу, будешь знать!
— Так возьми и отведи, Игнат Ильич, — слабым голосом ответила Дарьюшка.
— Отвел бы! Да что люди-то скажут обо мне? — сквозь зубы процедил Игнат Ильич.
— А мне все равно, что они скажут, — так же тихо проговорила Дарьюшка.
— Тебе, поди, и на меня все равно?
Голос мужчины прозвучал сурово, даже грозно. Дарьюшка пожала плечами и произнесла спокойно:
— Все равно.
Игнат Ильич подошел к ее кровати, замахнулся кулаком, но не ударил, пожалел, слишком уж бледное и больное лицо было у Дарьюшки.
А на следующий день Игнат Ильич привел в дом черноволосую девушку. Дарьюшка сразу узнала ее, это была Маруся. Марусю еще ребенком оставила в деревне пришлая, отбившаяся от своего табора, цыганка. Маленькую, голодную и чумазую девочку пожалела одна деревенская старушка. Она отмыла ее, накормила и пустила к себе жить.
Когда старушка умерла, Марусе было всего четырнадцать лет. Но родня покойницы не пожалела ее, прогнала из дома. Марусе пришлось скитаться и прятаться по чужим сараям и амбарам. Бедняжка нанималась на любую работу, чтобы не помереть от голода и холода. Она терпеливо сносила побои и домогательства парней и мужиков, при чьих дворах жила. Те знали, что у Маруси никого нет и, чувствуя свою безнаказанность, часто издевались над девочкой, поили ее насильно самогоном и заставляли в утеху себе плясать нагишом и бегать по морозу. Однажды Маруся, защищая себя, выколола глаз одному из своих насильников. Ее тогда в отместку сильно побили его дружки. Но после этого от нее отстали, стали считать дикой и ненормальной.
Когда Маруся подросла, она стала приходить на вечорки, пыталась завести подруг, но девушки ее сторонились, а парни и смотреть не желали на безродную, опозоренную нищенку. Она стыдилась самой себя и садилась на общее бревно с самого краю. Ее не прогоняли, но и плясать в общий круг не звали. Никому Маруся была не нужна, и она смирилась с этим.
С возрастом девушка научилась быть хитрее. Теперь, если мужики насильно лезли к ней, она сначала просила взамен подарки - новый платок, нитку бус или добротные валенки, а уж потом позволяла мять грудь, целовать себе шею и лезть грязными ручищами под юбку. Маруся смирилась со своей участью и научилась получать от мужчин то, что ей было нужно. Но вот на нее вдруг, ни с того, ни с сего обрушилось несказанное счастье - Игнат Ильич, важный и уважаемый мужчина, позвал ее к себе в работницы. Наконец-то Маруся будет жить в теплом доме, спать на собственной лавке, может, даже с подушкой, и есть досыта. А уж работать она умеет, этим точно не разочарует хозяина!
Когда Игнат Ильич завел Марусю в дом, она вся обмерла от счастья, но, увидев молодую жену хозяина, лежащую в кровати, нахмурилась. В душе ее всколыхнулась жгучая ревность. Игнат Ильич был первым мужчиной, кто отнесся к Марусе с уважением, не как к дворовой, доступной девке, а как к человеку, чья помощь в хозяйстве незаменима. Поэтому она сразу воспылала к серьезному, взрослому мужчине самыми искренними, пылкими чувствами. И вот теперь, увидев воочию его молодую красавицу-жену, она не смогла сдержать нахлынувших чувств. Игнат Ильич как будто не заметил эмоций Маруси. Но по его довольному лицу можно было догадаться, что он обрадовался тому, что молоденькая девчонка неровно дышит к нему. Он даже приосанился и втянул обрюзгший живот.
— Помощницу тебе привел. Будет за тобой ухаживать и по хозяйству хлопотать, пока ты хвораешь, — снисходительным тоном проговорил Игнат Ильич, обращаясь к Дарьюшке, а потом добавил, недовольно взглянув на жену, — не самому же жрать готовить да белье стирать!
Дарьюшка и Маруся обменялись недружелюбными взглядами и вынужденно кивнули друг другу в знак приветствия. Но едва Игнат Ильич ступил за порог, Маруся уперла руки в боки и проговорила хозяйским тоном:
— Не думай, что сможешь об меня ноги обтирать! Я Игнату Ильичу служу, для него - все сделаю, а тебе в служанки не нанималась! Поняла?
Дарьюшка снова молча кивнула и отвернулась к стене.
— Что надобно по дому сделать? Говори, — недовольно спросила Маруся.
Дарьюшка не обернулась. Устало закрыв глаза, она тяжело вздохнула.
— Сама догадайся, раз такая умная! — ответила она.
Маруся сжала зубы, чтобы не выругаться на молодую хозяйку, обвела черными, как ночь, глазами, неприбранную кухню, закатала рукава и принялась за работу.
***
Маруся сразу поняла, что отношения между мужем и женой не ладятся и стала тайком ластиться к Игнату Ильичу. Тот сначала держал “лицо”, а потом поддался похоти, зажал Марусю в темноте сарая, повалил на колючее сено, яростно задирая кверху ее многочисленные цыганские юбки.
— Игнат Ильич, Игнат Ильич, — страстно зашептала ему на ухо девушка, — вы мне юбку-то новую подарите? А то эту вон всю порвали от нетерпения…
— Подарю, — без раздумий ответил мужчина, пыхтя и зарываясь лицом в густые, кудрявые Марусины волосы, пахнущие теплой сладостью.
— А серьги висючие, как у Дарьюшки вашей, подарите? — жалобно спросила она.
Игнат Ильич на секунду отпрянул от Маруси, но она, пользуясь случаем, тут же скинула с себя рубаху, юбки, взяла руку мужчины и положила ее на свою круглую грудь. Мужчина задрожал, рот его приоткрылся.
— Я для вас все, что хотите сделаю, Игнат Ильич. Все, что хотите! Считайте меня своею рабыней, — прошептала Маруся.
Глаза девушки в темноте горели огнями, и вся она была такая темная, горячая, липкая, как смола. У Игната Ильича не было сил устоять перед таким искушением.
— И серьги подарю… — прохрипел он.
Притянув к себе девушку, он накрыл ее своим телом. Марусины громкие, бесстыжие стоны слились с пением птиц, шелестом листьев на ветру и с кваканьем лягушек. Спустя четверть часа Игнат Ильич вошел в дом - растрепанный, с алыми пятнами на щеках и с сияющим от гордости лицом. Следом за ним в дом вошла Маруся - раскрасневшаяся, простоволосая, с небрежно запахнутой на груди рубахой. Она красноречиво посмотрела на Дарьюшку, лежащую в постели и победно улыбнулась. Дарьюшка сразу же все поняла. Но Маруся не знала, что вместо злости и ревности молодая жена ее любовника испытала в этот момент лишь облегчение и радость.
***
Через несколько дней Дарьюшка встала с постели. Ей как будто стало лучше, но кожа ее по-прежнему была слишком бледной, и иногда она замирала на месте от головокружения, оперевшись о стену или вцепившись пальцами в дверной косяк. Дарьюшка хотела помочь Марусе по хозяйству, но шустрая цыганка так быстро со всем управлялась, что для Дарьюшки дел совсем не оставалось.
— А чего мне тебя, немощную, ждать? Я уже все сделала, — с ехидной усмешкой проговорила Маруся, когда Дарьюшка, в очередной раз, предложила ей свою помощь, — иди лучше воздухом подыши. Белая вся, как скатерть праздничная!
Дарьюшка увидела на шее Маруси алые бусы и остановилась в дверях.
— Это Игнат Ильич тебе подарил? — спокойно спросила она.
Маруся вдруг испугалась, ее смуглое лицо покрыла краска стыда. Отвернувшись к печи, она сделала вид, что пора вынимать противни с пирогами и булками.
— Маруся, — позвала Дарьюшка, — Я хочу, чтоб ты знала. Я не против того, что Игнат Ильич тебя любит и балует. Я не буду тебе вредить за это. Я не шучу. Мне все равно.
Маруся медленно обернулась и удивленно взглянула на свою соперницу. Дарьюшка смотрела на нее прямым, открытым взглядом, и в лице ее, и вправду, не было ни капли лукавства.
— Зачем же ты замуж-то за него вышла? — тихо спросила она.
Дарьюшка пожала плечами.
— Не знаю… — равнодушно проговорила она, — как отец сказал, так и сделала. Мне ли не все равно?
Маруся отставила противень с непропекшимися пирогами и подошла к Дарьюшке, заглянула удивленно в ее лицо.
— Да как же это - все равно? Что же ты, кукла бездушная, что ли, что тебе на жизнь свою все равно? Всякой бабе не все равно. Я ведь помню, как ты раньше с Алешей-гармонистом за ручку ходила. Как целовалась-миловалась с ним на вечорках. Глаза твои тогда сияли звездами, а сейчас… Чахнешь ты на глазах, Дарьюшка, таешь, будто снег весенний. Надо ведь с этим что-то делать!
Дарьюшка вновь пожала плечами.
— Я не знаю, что делать… — грустно сказала она и вышла из дома.
На улице Дарьюшка зажмурилась, натянула посильнее платок на лицо. Ей не нравилось солнце, не нравился теплый, ароматный весенний ветер. Ей хотелось, чтобы прямо сейчас с неба повалил снег - большими белыми хлопьями, чтобы эти холодные хлопья падали Дарьюшке на лицо и не таяли на нем, как в ту ночь, когда она убежала в лес и не вернулась оттуда…
***
Дойдя до отцовского дома, Дарьюшка решила проведать Степана. К ее удивлению, мужчина был трезв. Он сидел на кухне и чинил прохудившиеся сапоги.
— Как семейная жизнь, дочь? Как здоровьице? — спросил он, внимательно рассматривая болезненное лицо Дарьюшки.
— Все в порядке, почти поправилась, — ответила она.
Степан снова взял в руки дырявый сапог и как бы ненароком произнес:
— А я слышал, будто муж твой в дом молодушку привел. Якобы в помощницы тебе.
— Да, привел, — равнодушно ответила Дарьюшка.
Она сидела напротив отца, сложив руки на коленях, и на ее лице не было ни единой эмоции. Степан не выдержал и спросил:
— И что же, тебе от этого совсем не обидно?
— Совсем не обидно, — так же спокойно ответила Дарьюшка.
Степан хмыкнул, бросил недошитый сапог на пол и пошел ставить чайник на плиту.
— Ох, Снегурка ты моя, Снегурка… Холодная, бездушная стала. Что и делать-то с тобой? — пробубнил мужчина себе под нос - так, чтобы дочь его не услышала.
Просидев у отца до самого вечера, Дарьюшка приготовила ему ужин и отправилась домой. Теперь, в вечерней прохладе, ей дышалось легко. Вот только до своей улицы она так и не дошла, ноги сами принесли ее к дому Алеши. Дарьюшка постучала в окно, а когда Алеша вышел на улицу, она схватила его за руку и снова повела за собой. Весенние синие сумерки окутали их, скрыли от любопытных глаз.
— Что с тобой случилось, Дарьюшка? Ты болела? Я с ума сходил от волнения, приходил к твоему окну каждый вечер, но стучать не смел. Мне сказали, что ты совсем плоха, что помираешь. Я ведь думал, что снова потерял тебя… — сказал Алеша, когда они зашли в заброшенный сарай, пропахший гнилым сеном.
— Я болела, но уже поправилась, — улыбнувшись, ответила Дарьюшка.
Она смотрела в синие, блестящие глаза гармониста, и ей казалось, что она тонет в них, как в озерном омуте. Ей не хотелось, чтобы это ощущение заканчивалось, потому что это было гораздо приятнее, чем вечное холодное безразличие, которое жило внутри нее. Дарьюшка снова потихоньку влюблялась в Алешу, капля за каплей вспоминала былые чувства, и ей это нравилось. Ей нравилось ощущать, как замирает сердце, когда Алеша улыбается, нравилось тепло его ладоней и мягких губ. Ее завораживал жар, исходящий от его тела.
— Отец говорит, что мне нужно жениться, — вдруг произнес Алеша и осекся, глядя на Дарьюшку.
Она отвела глаза в сторону, уголки ее губ поползли вниз.
— А ты что? — тихо спросила она.
— Я тоже так думаю. Это будет правильно. Может, наконец, забуду о тебе. Ты ведь все равно не любишь меня, Дарьюшка. Ты для меня давно потеряна, чужая жена. А я все, как дурак, хожу за тобой, надеюсь на что-то, мучаю себя.
Дарьюшка подошла к Алеше и поцеловала его мягкие, податливые губы.
— Алеша… — порывисто вздохнула она, — я не знаю, что со мной такое творится, но я… Я люблю тебя!
Глаза Дарьюшки сверкнули искренними чувствами, и Алеша весь засиял от счастья. Он схватил девушку на руки и закружил в темноте сарая. И тут она громко вскрикнула. Все ее тело вновь пронзила стрелой, обожгла огнем беспощадная боль. Дарьюшка схватилась за живот, согнулась пополам, не в силах продохнуть, а потом закричала страшно, истошно:
— Аааа!
— Дарьюшка, милая, что с тобой? — испуганно воскликнул Алеша.
Положив возлюбленную на влажное, заплесневелое сено, он пытался помочь ей, но Дарьюшка металась из стороны в сторону, крик ее превратился в утробное рычание, она покраснела так сильно, что испуганному парню показалось, что кожа ее светится алым сиянием. А потом вдруг девушка обмякла, затихла, и лицо ее побелело до синевы. Тишина, заполнившая заброшенный сарай, была еще страшнее крика. Алеша склонился над безжизненным лицом Дарьюшки и с ужасом понял, что она не дышит. Спотыкаясь о комья слипшегося сена, он спиной попятился к двери, а потом выбежал из сарая и побежал прочь, не оглядываясь…