Предыдущая публикация
Одна в тайге
Часть 1
Аавтор : Александр Бор.
Оглушительный стрекот лопастей вертолета, казалось, проникал не просто в уши, а в самые кости. Оля вцепилась пальцами в жесткий край сиденья и прижалась лбом к холодному иллюминатору. Внизу, до самого горизонта, расстилалось бескрайнее и лохматое море тайги. Темно-зеленое, почти черное в складках распадков, оно дышало древней первобытной мощью. Серебряные нити рек вспарывали этот ковер, теряясь в гуще лиственниц и кедров.
Для Оли, вчерашней выпускницы геологического факультета, все это пока было похоже на ожившую картинку из учебника. Романтика, о которой она читала только в книгах, на поверку пахла керосином, тряслась и подавляла своей неукротимой мощью.
Ее новенькая городская куртка выглядела чужеродной рядом с огромным, видавшим виды рюкзаком, набитым под завязку и сиротливо притулившимся у ног.
«Вот она, твоя мечта, Ольга Андреевна», — усмехнулась она про себя, глядя на свое бледное отражение в иллюминаторе. Мечта о настоящем деле, о поиске редких ископаемых, о каменной летописи самой Земли.
А где-то там, внизу, среди этого безбрежного океана зеленого безмолвия, ее ждал полевой лагерь «Северный-3» и первое в ее жизни геологическое лето.
— Держись, геолог! — пророкотал над ухом голос пилота, перекрикивая рев машины. — Уже скоро. Видишь на горизонте туман у реки? Это и будет конец полета.
Оля напрягла зрение. И правда, далеко впереди на изгибе безымянной реки, тонкая, почти невидимая ниточка тумана тянулась над вековыми елями. Где-то там среди вечной тайги начиналась ее новая жизнь.
Сердце забилось чаще: от страха, восторга и острого, пьянящего предвкушения красоты и необъятности дикой природы Северного Урала.
Предвкушение длилось не дольше пары секунд, как вертолет неожиданно содрогнулся…
И это была не привычная вибрация, а жесткий рваный толчок, будто невидимый кулак великана ударил по машине сбоку и снизу. Привычный рокот двигателя тут же захлебнулся, сменился кашляющим и скрежещущим звуком, от которого ноющей болью заломило десны.
— Дерьмо! — выкрикнул пилот, и в его голосе уже не было ни капли былой уверенности.
Олю швырнуло в сторону, и она больно ударилась плечом о переборку. Мир за иллюминатором накренился под немыслимым углом. Зеленые макушки кедров и синее небо замелькали в бешеной карусели. Рядом сидевший второй геолог, грузный мужчина по имени Борис Петрович, которого она видела впервые в жизни, что-то кричал, но его голос потонул в визге рвущегося металла и отчаянном реве умирающего двигателя.
Последнее, что она запомнила — это стремительно несущаяся навстречу стена деревьев, треск веток и оглушительный всепоглощающий удар.
А потом — тьма.
Очнулась она от холода. Ледяные капли стекали по лицу.
Открыв глаза, Оля увидела низкое серое небо, проглядывающее сквозь разорванные раны в кронах деревьев.
Она лежала на спине, на мягком влажном мху в нескольких метрах от дымящихся обломков.
Ее вышвырнуло из салона, как тряпичную куклу.
Первой мыслью было — слишком странная тишина. Какая-то оглушительная и неестественная, которую лишь подчеркивал шелест дождя и редкое потрескивание догорающего вертолета.
Не было ни криков, ни стонов, ни стрекота лопастей.
Тело ломило, голова гудела тупым колоколом.
Оля села, морщась от боли в плече и боку. Осмотрела себя: куртка порвана, на джинсах кровь из длинной царапины на бедре, ладони сбиты в кровь. Но кости… кажется, были целы. Просто ушибы.
Чудо какое-то…
— Эй, мужчины! — хрипло позвала она, и голос прозвучал слабо и жалко. — Кто-нибудь есть?
Ответа не было.
Пошатываясь, она поднялась на ноги и, прихрамывая, подошла к искореженному остову вертолета.
Картина была страшной. Машина, развалившись на части, врезалась в толстые стволы лиственниц. Одна лопасть, изогнутая штопором, обвила собой вековой кедр.
В разбитой кабине откуда-то сверху безвольно свисал пилот. Его голова была окровавлена и неестественно запрокинута назад.
Оля едва не потеряла сознание от увиденного, но все же заставила себя заглянуть в салон.
Борис Петрович и второй пилот сидели в своих креслах, зажатые искорёженным металлом, в неестественных и жутко переломанных позах. Их глаза были открыты и пусты. Они не дышали.
Никто не дышал.
Осознание произошедшей катастрофы ухнуло по ней с силой сокрушительного удара.
Она одна — совершенно одна. Вдали от мира, посреди безмолвной, наполненной голодным зверьем тайги. А вместо теплого лагеря, костра и песен под гитару — дымящиеся обломки и мертвые попутчики.
Полевой сезон еще не начался, а для Оли он, казалось, уже закончился, сменившись чем-то другим: жутким и непонятным – жестоким выживанием.
Из горла вырвался не крик, а тихий, сдавленный стон, тут же поглощенный шумом ледяного дождя.
Дождь начинал усиливаться, превращаясь в морозный хлещущий ливень. Мокрая одежда липла к телу, вытягивая из нее последние крохи тепла. Оля обхватила себя руками, и ее начало бить крупной дрожью. Это был не только страх, но и холод. И именно он, этот безжалостный холод, вырвал ее из оцепенения.
«Замерзнешь, — прозвенел в голове, как будто чей-то чужой трезвый голос, похожий на голос ее научного руководителя, профессора Ковалева. — Замерзнешь, дура, и все закончится».
Именно этот голос и заставил ее действовать. Она не могла позволить себе умереть здесь от переохлаждения, как глупый птенец, выпавший из гнезда. Нужно было что-то делать. Прямо сейчас.
Первым делом — рюкзак. Огромный ярко-оранжевый рюкзак, который она видела у своих ног в вертолете. Где он?
Оля лихорадочно завертела головой. Вот он! Его отбросило метров на десять, и он застрял между двумя молодыми сосенками, ярким, вызывающим пятном на фоне серо-зеленой тайги.
Спотыкаясь о корни и скользя по мокрому мху, она добралась до него. Руки дрожали так, что она с трудом расстегнула защелки. Спальник в непромокаемом чехле, смена сухой одежды, нож в боковом кармане, зажигалка, маленький котелок, пакет с гречкой, карта района, компас, личный набор для выживания. Почти все на месте. Это была первая крошечная победа, которая придала ей сил.
Теперь — обломки. Преодолевая тошноту и страх, она заставила себя снова подойти к искореженному вертолету.
Нужно было игнорировать мертвые тела, запах керосина и гари. Она не Оля, перепуганная девочка, она — геолог в экспедиции. И это аварийный объект, который нужно обследовать на предмет полезных ресурсов.
Она действовала методично, как учил профессор Ковалев.
«Один шаг, Ольга, другой. Не думай о всей горе, смотри на отдельные камни под ногами».
Первым делом она нашла аварийный ящик. Его сорвало с креплений, и он валялся полураскрытый. Внутри: аптечка, сигнальные ракеты, несколько пакетов с высококалорийными галетами.
Она дрожащими руками обработала перекисью царапины на бедре и ладонях, заклеила пластырем. Затем она вытащила из-под обломка сиденья топор. Рукоятка была треснута, но лезвие — острое и целое. Еще одна победа.
Оставаться у обломков было опасно: топливо могло вспыхнуть в любой момент, да и запах крови привлекал хищников.
Оля оттащила свою добычу: рюкзак, ящик с припасами, топор и кусок брезента подальше от места крушения, под крону огромного раскидистого кедра. Его густые лапы хоть немного защищали от дождя.
С помощью топора, который казался неподъемным, она срубила несколько тонких стволов и жердей. Пальцы не слушались, мокрый топор выскальзывал из израненных рук, но она упрямо продолжала, закусив губу чуть не до крови.
Из жердей и брезента она соорудила нечто вроде односкатного навеса: кривого, убогого, но своего укрытия.
К тому времени, как начало смеркаться, дождь почти прекратился, оставив после себя промозглую сырость.
Оля забралась под свой навес, настелила веток и забралась в сухой спальник. Она не стала разводить костер: все вокруг было слишком мокрым, а сил добывать сушняк уже не оставалось.
Она лежала, вслушиваясь в звуки оживающей ночной тайги.
Где-то ухнула сова, хрустнула ветка под чьими-то осторожными лапами. Каждый шорох заставлял сердце сжиматься. Но она была в укрытии. У нее была еда, аптечка и топор. Она пережила смертельное падение с неба. Она пережила первый час ужаса.
Ольга Андреевна, геолог, не долетела до лагеря. Но ее первая настоящая экспедиция только что началась. И теперь ее маршрут пролегал не по карте полезных ископаемых, а по карте выживания.
Измотанный организм взял свое. Оля провалилась в тяжелую вязкую дрему, полную обрывков воспоминаний: рев двигателя, треск ломающихся деревьев, пустое лицо Бориса Петровича...
Такой сон не приносил отдыха, лишь мучил, тасуя жуткие образы катастрофы.
Она не знала, сколько прошло времени, когда ее выдернуло из забытья. Не было ни звука, ни прикосновения. Ее разбудила тишина.
Та самая мертвая, звенящая тишина, которая наступает перед чем-то смертельно опасным. Ночные звуки тайги: стрекот насекомых, шелест ветра в кронах, далекий плач какой-то птицы — все разом смолкло. Будто невидимый дирижер одним взмахом палочки заставил замереть весь лесной оркестр.
Оля застыла в своем спальнике, боясь даже дышать. Сердце, до этого бившееся ровно и устало, вдруг пустилось вскачь, гулко стуча о ребра. Она лежала, широко раскрыв глаза в непроглядной тьме под навесом, и слушала. Слушала тишину.
И тут она услышала.
В нескольких десятках метров от ее укрытия хрустнула ветка. Не тонкая веточка под лапой лисы или зайца, а толстый сук, сломавшийся под чем-то тяжелым. Хруст был отчетливым и убийственно реальным.
Оля сжалась в комок.
«Медведь, – первое, что пришло в голову. – Голодный шатун, разбуженный ревом вертолета и запахом гари».
Ее учили, что делать при встрече с медведем: не паниковать, шуметь. Но не сейчас, не в этой ситуации...
Она не могла издать ни звука – ледяные пальцы страха намертво славили горло.
Она ждала. Минуту, другую. Тишина.
Может, показалось? Может, просто упало дерево?
Нет. Снова хруст, на этот раз ближе. И к нему добавилось нечто новое: глубокий низкий выдох, почти стон, вырвавшийся из огромных легких.
Это не было похоже на дыхание медведя, которое она слышала в документальных фильмах. Этот звук был ниже, гортаннее. В нем сквозило что-то древнее и вполне осмысленное.
Существо не просто шло мимо. Оно двигалось по кругу, обходя ее лагерь. Медленно, почти не таясь. Шаг. Пауза. Снова тяжелый вдумчивый шаг.
Оля чувствовала, как ее волосы на затылке встают дыбом, шевелятся.
Это не было поведением зверя, ищущего падаль. Это было поведение охотника, изучающего свою жертву.
Ее рука нащупала холодную рукоять топора, лежащего рядом. Пальцы сжались на треснувшем дереве так, что хрустнули костяшки. Жалкая защита против того, что сейчас дышало во тьме, но это было единственное, что у нее есть.
И тут она почувствовала запах. Он просочился сквозь влажный аромат хвои и прелой листвы: тяжелый мускусный дух мокрой псины или козлятины, гниющего мха и чего-то еще… сырого, мясного. Он был настолько сильным, что к горлу подкатила тошнота.
Существо остановилось. Прямо за ее хлипким брезентовым навесом. Оля не видела его, но знала — знала всем своим существом, — что оно стоит там. Нечто огромное, темное, дышащее в нескольких шагах от ее хлипкого укрытия. Она могла почти физически ощутить его присутствие, его тяжесть, его пристальный взгляд, который, казалось, прожигал тонкую ткань брезента и спальника насквозь.
Время замерло. Секунды растянулись в вечность. Она ждала удара, ждала, что когтистая лапа разорвет ее убогое укрытие и ее саму.
Но удара не последовало. Раздался еще один глубокий гортанный выдох, и тяжелые шаги стали удаляться. Медленно, неспешно, с тем же чувством неоспоримого превосходства. Оно уходило.
Оля лежала не шевелясь еще долго, даже когда в лесу один за другим стали робко просыпаться ночные звуки.
Она не сомкнула глаз до самого рассвета, до тех пор, пока первые серые лучи не просочились сквозь ветви кедра. Только тогда она, дрожа всем телом, выползла из-под навеса, все еще сжимая топор.
Она обошла свой лагерь. И тут, на влажной земле, всего в паре метров от ее ночлега, она увидела след.
Он был огромен. Не медвежий, не лосиный. Слишком длинный, с отпечатками пяти широких пальцев и когтями, которые впились в землю глубже, чем мог бы оставить любой известный ей зверь.
Она была не просто одна. Она была в чужом доме. И хозяин этого дома уже знал о ее присутствии.
С первыми лучами солнца страх не ушел, он лишь сменил свою природу. Ночная парализующая паника уступила место холодной, звенящей на нервах ясности. То, что произошло ночью, не было кошмарным сном. Доказательство было выдавлено на влажной почве.
Оля стояла над следом, и ее научный рациональный разум отказывался принимать то, что видели глаза. В ее геологическом мировоззрении, где все имело свое объяснение, свою формулу и свой возраст, не было места для пятипалых следов размером с два ее ботинка.
Отпечаток был невероятно четким. Она видела широкую пятку, мощный свод стопы и пять пальцев, заканчивающихся не ногтями, а глубокими бороздами от когтей, которые вспороли землю, как садовые грабли.
Это не был след медведя – этот был больше и шире. И это не было следом ни одного известного ей животного. Но самое страшное, след был с человеческим расположением пальцев.
Дрожащими руками она достала из рюкзака полевой дневник и карандаш. Действуя на автомате, как ее учили на практике, она начала зарисовывать след. Она обмерила его единственным доступным инструментом — топором – делая метки на рукоятке. Почти целое топорище в длину. Она измерила глубину, по которой можно было судить о колоссальном весе существа.
Это был акт отчаянной попытки навести хоть какой-то порядок в рушащемся мире, упаковать необъяснимое в рамки научного наблюдения.
Но когда она закончила, зарисовка в блокноте показалась ей жалкой насмешкой – она пыталась каталогизировать монстра.
Мысль о том, что существо не напало, была еще страшнее, чем сам факт его присутствия.
Оно не просто случайно наткнулось на нее. Оно жило здесь давно, вероятно, всегда: обошло ее лагерь, принюхалось, постояло рядом, дыша ей почти в лицо, и… ушло. Почему?
Этот вопрос леденил кровь сильнее ночного холода.
Ее не сочли угрозой? Или, что еще хуже, ее оставили «на потом»? Она почувствовала себя не жертвой, а скорее... любопытной зверушкой, которую лесной монстр рассматривал, прежде чем решить, что с ней делать дальше.
Оставаться здесь было самоубийством: оно знало, где она – и оно вернется.
Оля развернула карту. Точка крушения. Вот она, на безымянном притоке реки Ледяной. А в двадцати пяти километрах на северо-восток по прямой — лагерь «Северный-3».
Двадцать пять километров. В городе это час езды на автобусе. Здесь, в тайге, без троп, через буреломы и болота, это три-четыре дня пути. Если повезет.
План созрел мгновенно, продиктованный инстинктом самосохранения. Двигаться. Только двигаться.
Она работала быстро и лихорадочно. Из обломков вертолета она вытащила все, что могло пригодиться: еще один брезент, моток тонкого троса, пустые фляги. Всю еду — свою гречку и аварийные галеты — она сложила в один мешок. Она не знала, сможет ли разводить костер – дым мог привлечь не только спасателей.
Собрав свой жизненно-важный скарб, она в последний раз оглянулась на место крушения — памятник ее погибшей мечте и погибшим людям. Потом ее взгляд упал на гигантский след у ее ночлега.
Хозяин тайги. Леший. Снежный человек. Названия из детских страшилок всплывали в голове, но теперь они не казались смешными. Они обрели плоть, вес и тяжелый мускусный запах.
Оля глубоко вздохнула, закинула рюкзак на плечи, крепче сжала в руке топор и шагнула в лес, прочь от открытого пространства.
Она уходила от места катастрофы, но каждый шаг глубже в зеленую сумрачную чащу ощущался, как погружение. Она входила во владения того, кто оставил этот след. И она чувствовала почти физически, что лес наблюдает за ней. Каждая сосна, каждый замшелый валун теперь казались глазами, которые провожали ее вглубь своего молчаливого древнего царства.
Первые несколько часов пути были адом из бурелома и отчаяния. Оля продиралась сквозь густой кустарник, который цеплялся за одежду, как костлявые руки. Она перелезала через замшелые стволы упавших гигантов, рискуя подвернуть ногу. Компас в ее руке дрожал, но она упрямо держала курс на северо-восток, сверяясь с картой.
Ее преследователь не выдавал себя: не было ни хруста веток, ни тяжелого дыхания. Но Оля знала — он здесь. Она чувствовала его.
Это было почти животное ощущение, которое невозможно было объяснить логикой: внезапно замолчавшая птица на ветке, и постоянное ощущение тяжелого гипнотического взгляда в спину, которого не должно быть в тени густого подлеска.
Временами она останавливалась, резко оборачивалась, вглядываясь в зеленый мрак за собой.
Но видела лишь неподвижные стволы деревьев и переплетение папоротников. Ничего.
Но стоило ей отвернуться и сделать несколько шагов, как сверлящее чувство возвращалось.
Он не шел за ней по пятам. Он двигался параллельно, где-то в глубине леса, за стеной деревьев.
Иногда ей казалось, что она видит боковым зрением какое-то движение: огромное темное пятно, бесшумно скользнувшее за ствол лиственницы. Но когда она фокусировала взгляд, там была лишь неподвижная черная тень.
К полудню она вышла к небольшому ручью, журчащему по каменистому ложу. Вода была ледяной и чистой. Оля упала на колени и пила прямо из ручья, зачерпывая воду ладонями. Затем наполнила фляги.
И здесь, на влажном песке у кромки воды, она увидела их снова.
Следы. Его следы…
Они пересекали ручей чуть выше по течению. Свежие, с еще не оплывшими краями. Один след был на ее берегу, другой на противоположном. Шаг был невероятно широким — метра три, не меньше. Существо перепрыгнуло ручей одни махом, даже не замочив ног.
Не копыт, не лап – именно ног.
Оля замерла. Он не просто шел за ней или рядом – он ее обгонял. Он знал, куда она идет. Или, что было еще страшнее, ему было все равно, куда она идет: он просто играл, как кошка с мышью, иногда забегая вперед, чтобы при возможности или спонтанном желании преградить ей путь.
Ее охватил новый приступ паники. Она бросилась через ручей, не разбирая брода, и побежала. Бессмысленный отчаянный рывок вглубь леса.
Ветки хлестали по лицу, оставляя горящие отметины. Она спотыкалась, падала, поднималась и снова бежала, пока легкие не начало разрывать от нестерпимой боли.
Наконец, выбившись из сил, она рухнула у подножия скального выступа, заросшего мхом. Дрожащая, грязная, с размазанными по щекам слезами.
Бежать было бесполезно. В его владениях, на его территории, она была всего лишь неуклюжей добычей.
И тут она услышала звук, от которого не только кровь застыла в жилах, но, казалось, и мысли в сознании.
Это был не рев и не рык. Откуда-то сверху, с вершины скалы, что нависала над ней, донесся протяжный и довольно мелодичный звук, похожий на гортанное гудение. Просто несколько низких вибрирующих нот, которые следовали одна за другой и, как ей почудилось, заставляли дрожать сам воздух. Эта грустная надрывная песня была полна не угроз, а какой-то вселенской первобытной тоски. В этом звуке слышались шум ветра в вековых кронах, гул камнепада в горах и одиночество, длящееся тысячелетиями.
Это не было похоже на вызов или предупреждение. Это было… страдание. Песня одинокого божества этого леса, который заметил крошечную пташку, копошащуюся в его владениях.
Оля сидела на корточках, намертво вжавшись в холодный камень, и слушала эту нечеловеческую мелодию.
И тут она поняла: он не охотился на нее. По крайней мере не сейчас. Он пока просто наблюдал. Изучал.
Это странное, непонятное, пугающее до дрожи существо проявляло к ней… интерес. И от этого осознания становилось еще страшнее. Она была не просто пищей или угрозой. Она была чем-то новым, диковинным в его вечном неизменном мире. И что он решит сделать с этой диковинкой, не мог предугадать никто.
Меланхоличное гудение оборвалось так же внезапно, как и началось, оставив после себя напряженную звенящую тишину.
Оля сидела, прижавшись к скале, еще несколько минут, не решаясь пошевелиться. Небо, весь день хмурившееся, окончательно потемнело, и первые тяжелые капли дождя забарабанили по листьям папоротников.
Нужно было искать укрытие.
Возвращаться к своему хлипкому навесу из брезента не было смысла — он остался далеко позади. Она поднялась и, стараясь производить как можно меньше шума, пошла вдоль основания скального выступа. Камень был холодным и влажным, покрытый зелеными бородами мха.
Дождь усиливался с каждой минутой, превращаясь в тот самый безжалостный ливень, который встретил ее у обломков вертолета. Одежда снова начала промокать, холод пробирал до костей.
Оля уже почти отчаялась, когда за поворотом скалы, скрытое густыми зарослями дикой малины, она увидела темный провал.
Пещера. Небольшое, почти идеальное круглое отверстие в скале, высотой выше трех метров.
Она подошла ближе. Изнутри тянуло сухостью и слабым, едва уловимым запахом пыли.
Это спасение. Не раздумывая ни секунды, Оля протиснулась сквозь колючие кусты и шагнула внутрь.
Сразу за входом открывался неглубокий, но довольно просторный грот. Своды уходили во мрак, но пол был сухим, покрытым слоем песка, пыли и мелких камушков. Здесь было тихо, шум дождя снаружи звучал приглушенно и успокаивающе. Оля сбросила на пол промокший рюкзак и обессиленно прислонилась к стене. Она была в безопасности. По крайней мере, от дождя.
Она достала фонарик: дешевый – налобный. Но сейчас и он казался бесценным сокровищем.
Луч выхватил из темноты серые каменные стены, покрытые потеками кальцита, и ровный утоптанный пол.
Утоптанный?!
Сердце пропустило удар. Она провела лучом по полу. Это была не просто пыль. Это была пыль, которую кто-то регулярно приминал.
И… о ужас!!!
В дальнем углу пещеры, куда не проникал дневной свет, луч фонаря наткнулся на… лежбище!!!
Это было не гнездо птицы и не берлога медведя. Огромная, грубо сделанная подстилка из мха, лапника и сухой травы, толщиной не менее полуметра. Она была примята в центре, образуя ложе под стать исполинскому телу.
А возле лежбища… сердце ее буквально остановилось… валялись обглоданные кости: крупные, неизвестных животных… или… не животных вовсе!..
А рядом с ними…
Рядом с ними лежало несколько странных предметов, сложенных с какой-то одному ему понятной аккуратностью. Большой и гладкий речной голыш, похожий на гигантское яйцо. Пучок орлиных перьев, связанных полоской коры. И что-то блестящее.
Оля не смогла шагнуть ближе, оторопела. Лишь посветила фонарем… и дрожащий луч упал на этот блестящий предмет. Это была изогнутая и сильно помятая металлическая пластина. А на ней остатки крови и три белые буквы, которые она узнала бы из тысячи.
«…АЭРО…»
Кусок обшивки ее вертолета.
Холодный ужас сковал ее от пяток до макушки. Это не была просто пещера. Это было логово. Его логово. Место, куда он приносил свои трофеи.
Она вторглась в самое сердце его владений – в его спальню. Тот самый мускусный тяжелый запах, который она почувствовала ночью, здесь был густым и всепроникающим. Она просто не заметила его сначала из-за запаха дождя и собственной усталости.
Оля медленно, на полусогнутых ногах, начала пятиться к выходу. Нельзя шуметь. Нельзя бежать. Просто уйти, пока он не вернулся.
Но было поздно.
Огромная тень заслонила выход из пещеры, перекрыв серый круг света. Существо стояло на двух ногах, но было более чем вдвое выше ее. Широченные плечи, длинные мощные руки, свисающие почти до колен, голова, вросшая в могучую трапециевидную мышцу. Все его тело было покрыто густой спутанной шерстью темно-бурого, почти черного цвета, с которой стекали длинные струйки дождевой воды.
Он не шипел, не выл, не рычал. Он просто стоял и смотрел на нее.
В полумраке пещеры Оля не могла разглядеть его лица, но видела два темных провала, в глубине которых светилась пара тусклых осмысленных огоньков.
Он вернулся домой и нашел у своей постели чужака... нет… чужачку.
Время для нее остановилось. Воздух в пещере стал плотным, тяжелым, давящим, как вода на большой глубине. Оля стояла, парализованная, излучая свет налобного фонарика, который выхватывал из мрака гигантский мокрый силуэт, загораживающий единственный выход.
В руке она все еще сжимала топор — жалкое в такой ситуации оружие.
Любое резкое движение было бы последним. Бежать некуда. Нападать первой — нелепо. Она видела огромные обглоданные кости у его лежбища и понимала, что ее кости хрустнут, как сухие веточки.
Существо сделало решительный шаг вперед – даже немного топнуло. Отчего пол пещеры под его тяжестью чуть содрогнулся. Он наклонил огромную голову, рассматривая незваную гостью так, как она рассматривала зарисовку его следа в своем блокноте. С любопытством. С недоумением.
И тут из его груди вырвался низкий рокочущий звук: не рык угрозы, а скорее вопрос.
И в этот момент на самом краю пропасти животного ужаса, в голове у Оли что-то щелкнуло.
Ее научный аналитический ум, до этого парализованный страхом, отчаянно зацепился за единственную ниточку – за воспоминание.
Песня. Та самая... протяжная вибрирующая мелодия, которую она слышала со скалы.
Это был не крик зверя, не боевой клич. Это была форма коммуникации. Единственный язык, который она от него слышала.
И она сделала самое безумное, самое нелогичное, что только могла придумать…
Она медленно, очень медленно, опустила топор на землю. Звук удара металла о камень показался оглушительным в напряженной тишине.
Затем она подняла пустые открытые ладони, показывая, что безоружна.
Существо замерло, наблюдая за ее действиями.
Оля глубоко вдохнула, пытаясь унять дрожь в голосе. И… запела.
Это не было похоже на человеческую песню. Она не пыталась вспомнить слова колыбельной или популярного хита. Она пыталась воспроизвести тот самый звук, который слышала в лесу.
Она закрыла глаза и потянулась к той ноте, которая вибрировала у нее в памяти. Из ее горла вырвался тихий, дрожащий, но чистый звук — низкая протяжная нота.
Она пела не о страхе, не о мольбе. Она пыталась вложить в этот звук то, что слышала в его «песне»: одиночество, тишину, шум ветра.
Она пела о том, что она тоже одна. Что она маленькая и потерянная в этом огромном чуждом мире.
Существо перестало двигаться. Оно застыло, как гранитное изваяние, и слушало. Глубокий рокот в его груди прекратился.
А Оля пела. Она тянула одну ноту, потом переходила на другую, чуть выше, пытаясь имитировать ту странную тоскливую мелодию. Его мелодию…
Ее голос креп, набирал силу. Страх никуда не делся, он бился ледяной птицей в груди, но над ним появилось что-то еще: странное, почти мистическое чувство единения и с этим древним созданием, и с самим лесом.
Она говорила с ним на его языке. Или, по крайней мере, пыталась.
Когда у нее закончилось дыхание, она замолчала. В пещере снова воцарилась тишина. Оля открыла глаза.
Существо все так же стояло у входа. Но что-то изменилось. Его поза стала менее напряженной. Могучие плечи, казалось, слегка опустились. Он снова издал звук, но на этот раз другой. Короткий, глухой, гортанный. Не похожий на рокот или гудение. Почти как… ответ.
Затем он медленно, очень медленно, сделал шаг в сторону, освобождая половину выхода. Это не было приглашением уйти. Это не было жестом агрессии. Это было нечто иное. Он просто дал ей пространство. Он перестал блокировать ей путь к свету.
Но Оля стояла, не смея пошевелиться, не понимая, что это значит. А существо, не обращая на нее больше внимания, боком прошло вглубь пещеры к своему лежбищу. Оно тяжело опустилось на подстилку из мха и лапника, повернувшись к ней спиной, и замерло, превратившись в огромную неподвижную гору шерсти.
Он впустил ее. Впустил в свой дом и… отвернулся, демонстрируя полное отсутствие враждебных намерений. Он признал ее право на существование. Так он ответил на ее песню.
Оля не знала, сколько она простояла так, вслушиваясь в ровное тяжелое дыхание существа за спиной. Минуты сливались в густую тягучую вечность. Дождь за стенами пещеры не утихал, и в проеме показался клочок вечернего неба. Она была свободна. Она могла уйти.
Но она не двинулась с места. Уходить сейчас… Куда – в дождливую ночь?.. И потом, это казалось предательством того хрупкого немыслимого доверия, которое возникло между ней и хозяином пещеры. Она медленно, стараясь не шуметь, опустилась на пол у стены напротив входа и прислонилась к холодному камню, подтянув колени к груди. Она останется здесь до утра.
Ночь прошла в странном мирном соседстве. Оля то проваливалась в короткий чуткий сон, то просыпалась, видя в полумраке неподвижную темную гору в дальнем углу. Существо не шевелилось. Оно спало или просто отдыхало, погруженное в свои тысячелетние думы. Страх ушел, сменившись благоговейным трепетом, какой испытывает натуралист, обнаруживший совершенно новый, доселе невиданный вид.
Утром ее разбудил неяркий солнечный свет. Пещера была пуста.
Существо ушло так же беззвучно, как и появилось. Оля встала, чувствуя, как затекло все тело. Она подошла к выходу. Тайга, умытая дождем, сияла и дышала свежестью.
И… о, чудо! На камне у самого входа лежал дар. Несколько крупных спелых ягод брусники и три корнеплода, похожих на дикую морковь, аккуратно очищенных от земли. Прощальный подарок. Или память о встрече.
Оля с благодарностью съела несколько ягод. Они были сладкими и наполнили ее силами. Она знала, что должна идти.
Сверившись с компасом, она снова взяла курс на северо-восток. Но теперь ее путь был другим. Она шла не таясь, не оглядываясь в страхе. Ощущение слежки исчезло. Лес больше не казался враждебным. Наоборот, он помогал ей. Буреломы, будто расступались, открывая удобные проходы. Тропинки, которых она не замечала раньше, вели ее в нужном направлении. Когда ей нужно было перебраться через овраг, она находила поваленное дерево, служащее идеальным мостом.
К вечеру второго дня, когда силы были уже на исходе, она вышла на берег широкой, полноводной реки, что она видела с вертолета. И услышала самый прекрасный звук на свете. Не песню лесного духа, а треск бензинового генератора и приглушенные человеческие голоса.
Она увидела дымок костра, брезентовые палатки, флаг на высоком шесте. Лагерь «Северный-3».
Ее появление произвело фурор. Осунувшаяся, исхудавшая, в рваной одежде, с топором в руке, она вышла из леса, как призрак. Ее сочли погибшей. Поисковый отряд уже два дня безуспешно прочесывал тайгу в районе предполагаемого падения.
Ее окружили люди, наперебой задавая вопросы, на плечи накинули теплую куртку, в руки сунули кружку горячего чая. Начальник партии, геолог по фамилии Седых, слушал ее сбивчивый рассказ о крушении, о выживании, о лесе.
Она рассказала обо всем. Кроме одного. Она умолчала о зловещем присутствии, о гигантских следах, о пещере и ее хозяине. Она не знала, как это объяснить, да и не хотела. Это была ее тайна. Тайна, которая принадлежала ей и одинокому божеству этой тайги.
Кто бы ей поверил? Ее сочли бы сумасшедшей, отправили бы на большую землю с диагнозом «посттравматический шок». А потом сюда могли бы нагрянуть экспедиции с ружьями и клетками, чтобы поймать Его. Она не могла этого допустить.
Ее полевой сезон, так и не начавшись, закончился. Через два дня за ней прилетел вертолет, чтобы эвакуировать на базу.
Когда машина набирала высоту, Оля снова прижалась к иллюминатору. Внизу расстилалось все то же бескрайнее зеленое море. И где-то там в его глубине была пещера, в которой мирно спал древний дух леса.
Оля улыбнулась. Она нашла то, за чем приезжала в тайгу. Не месторождение золота или платины, а нечто более ценное. Она прикоснулась к величайшей тайне этой земли и сохранила ее.
И она знала, что однажды обязательно сюда вернется. Не как геолог, а как гость, который придет, чтобы снова спеть свою песню безмолвному лесу.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ
( кликните на ссылку )
https://ok.ru/group70000003315123/topic/158489055325619
Ее преследователь не выдавал себя: не было ни хруста веток, ни тяжелого дыхания. Но Оля знала — он здесь. Она чувствовала его.
Это было почти животное ощущение, которое невозможно было объяснить логикой: внезапно замолчавшая птица на ветке, и постоянное ощущение тяжелого гипнотического взгляда в спину, которого не должно быть в тени густого подлеска.
Временами она останавливалась, резко оборачивалась, вглядываясь в зеленый мрак за собой.
Но видела лишь неподвижные стволы деревьев и переплетение папоротников. Ничего.
Но стоило ей отвернуться и сделать несколько шагов, как сверлящее чувство возвращалось.
Он не шел за ней по пятам. Он двигался параллельно, где-то в глубине леса, за стеной деревьев.
Иногда ей казалось, что она видит боковым зрением какое-то движение: огромное темное пятно, бесшумно скользнувшее за ствол лиственницы. Но когда она фокусировала взгляд, там была лишь неподвижная черная тень.
К полудню она вышла к небольшому ручью, журчащему по каменистому ложу. Вода была ледяной и чистой. Оля упала на колени и пила прямо из ручья, зачерпывая воду ладонями. Затем наполнила фляги.
И здесь, на влажном песке у кромки воды, она увидела их снова.
Следы. Его следы…
Они пересекали ручей чуть выше по течению. Свежие, с еще не оплывшими краями. Один след был на ее берегу, другой на противоположном. Шаг был невероятно широким — метра три, не меньше. Существо перепрыгнуло ручей одни махом, даже не замочив ног.
Не копыт, не лап – именно ног.
Оля замерла. Он не просто шел за ней или рядом – он ее обгонял. Он знал, куда она идет. Или, что было еще страшнее, ему было все равно, куда она идет: он просто играл, как кошка с мышью, иногда забегая вперед, чтобы при возможности или спонтанном желании преградить ей путь.
Ее охватил новый приступ паники. Она бросилась через ручей, не разбирая брода, и побежала. Бессмысленный отчаянный рывок вглубь леса.
Ветки хлестали по лицу, оставляя горящие отметины. Она спотыкалась, падала, поднималась и снова бежала, пока легкие не начало разрывать от нестерпимой боли.
Наконец, выбившись из сил, она рухнула у подножия скального выступа, заросшего мхом. Дрожащая, грязная, с размазанными по щекам слезами.
Бежать было бесполезно. В его владениях, на его территории, она была всего лишь неуклюжей добычей.
И тут она услышала звук, от которого не только кровь застыла в жилах, но, казалось, и мысли в сознании.
Это был не рев и не рык. Откуда-то сверху, с вершины скалы, что нависала над ней, донесся протяжный и довольно мелодичный звук, похожий на гортанное гудение. Просто несколько низких вибрирующих нот, которые следовали одна за другой и, как ей почудилось, заставляли дрожать сам воздух. Эта грустная надрывная песня была полна не угроз, а какой-то вселенской первобытной тоски. В этом звуке слышались шум ветра в вековых кронах, гул камнепада в горах и одиночество, длящееся тысячелетиями.
Это не было похоже на вызов или предупреждение. Это было… страдание. Песня одинокого божества этого леса, который заметил крошечную пташку, копошащуюся в его владениях.
Оля сидела на корточках, намертво вжавшись в холодный камень, и слушала эту нечеловеческую мелодию.
И тут она поняла: он не охотился на нее. По крайней мере не сейчас. Он пока просто наблюдал. Изучал.
Это странное, непонятное, пугающее до дрожи существо проявляло к ней… интерес. И от этого осознания становилось еще страшнее. Она была не просто пищей или угрозой. Она была чем-то новым, диковинным в его вечном неизменном мире. И что он решит сделать с этой диковинкой, не мог предугадать никто.
Меланхоличное гудение оборвалось так же внезапно, как и началось, оставив после себя напряженную звенящую тишину.
Оля сидела, прижавшись к скале, еще несколько минут, не решаясь пошевелиться. Небо, весь день хмурившееся, окончательно потемнело, и первые тяжелые капли дождя забарабанили по листьям папоротников.
Нужно было искать укрытие.
Возвращаться к своему хлипкому навесу из брезента не было смысла — он остался далеко позади. Она поднялась и, стараясь производить как можно меньше шума, пошла вдоль основания скального выступа. Камень был холодным и влажным, покрытый зелеными бородами мха.
Дождь усиливался с каждой минутой, превращаясь в тот самый безжалостный ливень, который встретил ее у обломков вертолета. Одежда снова начала промокать, холод пробирал до костей.
Оля уже почти отчаялась, когда за поворотом скалы, скрытое густыми зарослями дикой малины, она увидела темный провал.
Пещера. Небольшое, почти идеальное круглое отверстие в скале, высотой выше трех метров.
Она подошла ближе. Изнутри тянуло сухостью и слабым, едва уловимым запахом пыли.
Это спасение. Не раздумывая ни секунды, Оля протиснулась сквозь колючие кусты и шагнула внутрь.
Сразу за входом открывался неглубокий, но довольно просторный грот. Своды уходили во мрак, но пол был сухим, покрытым слоем песка, пыли и мелких камушков. Здесь было тихо, шум дождя снаружи звучал приглушенно и успокаивающе. Оля сбросила на пол промокший рюкзак и обессиленно прислонилась к стене. Она была в безопасности. По крайней мере, от дождя.
Она достала фонарик: дешевый – налобный. Но сейчас и он казался бесценным сокровищем.
Луч выхватил из темноты серые каменные стены, покрытые потеками кальцита, и ровный утоптанный пол.
Утоптанный?!
Сердце пропустило удар. Она провела лучом по полу. Это была не просто пыль. Это была пыль, которую кто-то регулярно приминал.
И… о ужас!!!
В дальнем углу пещеры, куда не проникал дневной свет, луч фонаря наткнулся на… лежбище!!!
Это было не гнездо птицы и не берлога медведя. Огромная, грубо сделанная подстилка из мха, лапника и сухой травы, толщиной не менее полуметра. Она была примята в центре, образуя ложе под стать исполинскому телу.
А возле лежбища… сердце ее буквально остановилось… валялись обглоданные кости: крупные, неизвестных животных… или… не животных вовсе!..
А рядом с ними…
Рядом с ними лежало несколько странных предметов, сложенных с какой-то одному ему понятной аккуратностью. Большой и гладкий речной голыш, похожий на гигантское яйцо. Пучок орлиных перьев, связанных полоской коры. И что-то блестящее.
Оля не смогла шагнуть ближе, оторопела. Лишь посветила фонарем… и дрожащий луч упал на этот блестящий предмет. Это была изогнутая и сильно помятая металлическая пластина. А на ней остатки крови и три белые буквы, которые она узнала бы из тысячи.
«…АЭРО…»
Кусок обшивки ее вертолета.
Холодный ужас сковал ее от пяток до макушки. Это не была просто пещера. Это было логово. Его логово. Место, куда он приносил свои трофеи.
Она вторглась в самое сердце его владений – в его спальню. Тот самый мускусный тяжелый запах, который она почувствовала ночью, здесь был густым и всепроникающим. Она просто не заметила его сначала из-за запаха дождя и собственной усталости.
Оля медленно, на полусогнутых ногах, начала пятиться к выходу. Нельзя шуметь. Нельзя бежать. Просто уйти, пока он не вернулся.
Но было поздно.
Огромная тень заслонила выход из пещеры, перекрыв серый круг света. Существо стояло на двух ногах, но было более чем вдвое выше ее. Широченные плечи, длинные мощные руки, свисающие почти до колен, голова, вросшая в могучую трапециевидную мышцу. Все его тело было покрыто густой спутанной шерстью темно-бурого, почти черного цвета, с которой стекали длинные струйки дождевой воды.
Он не шипел, не выл, не рычал. Он просто стоял и смотрел на нее.
В полумраке пещеры Оля не могла разглядеть его лица, но видела два темных провала, в глубине которых светилась пара тусклых осмысленных огоньков.
Он вернулся домой и нашел у своей постели чужака... нет… чужачку.
Время для нее остановилось. Воздух в пещере стал плотным, тяжелым, давящим, как вода на большой глубине. Оля стояла, парализованная, излучая свет налобного фонарика, который выхватывал из мрака гигантский мокрый силуэт, загораживающий единственный выход.
В руке она все еще сжимала топор — жалкое в такой ситуации оружие.
Любое резкое движение было бы последним. Бежать некуда. Нападать первой — нелепо. Она видела огромные обглоданные кости у его лежбища и понимала, что ее кости хрустнут, как сухие веточки.
Существо сделало решительный шаг вперед – даже немного топнуло. Отчего пол пещеры под его тяжестью чуть содрогнулся. Он наклонил огромную голову, рассматривая незваную гостью так, как она рассматривала зарисовку его следа в своем блокноте. С любопытством. С недоумением.
И тут из его груди вырвался низкий рокочущий звук: не рык угрозы, а скорее вопрос.
И в этот момент на самом краю пропасти животного ужаса, в голове у Оли что-то щелкнуло.
Ее научный аналитический ум, до этого парализованный страхом, отчаянно зацепился за единственную ниточку – за воспоминание.
Песня. Та самая... протяжная вибрирующая мелодия, которую она слышала со скалы.
Это был не крик зверя, не боевой клич. Это была форма коммуникации. Единственный язык, который она от него слышала.
И она сделала самое безумное, самое нелогичное, что только могла придумать…
Она медленно, очень медленно, опустила топор на землю. Звук удара металла о камень показался оглушительным в напряженной тишине.
Затем она подняла пустые открытые ладони, показывая, что безоружна.
Существо замерло, наблюдая за ее действиями.
Оля глубоко вдохнула, пытаясь унять дрожь в голосе. И… запела.
Это не было похоже на человеческую песню. Она не пыталась вспомнить слова колыбельной или популярного хита. Она пыталась воспроизвести тот самый звук, который слышала в лесу.
Она закрыла глаза и потянулась к той ноте, которая вибрировала у нее в памяти. Из ее горла вырвался тихий, дрожащий, но чистый звук — низкая протяжная нота.
Она пела не о страхе, не о мольбе. Она пыталась вложить в этот звук то, что слышала в его «песне»: одиночество, тишину, шум ветра.
Она пела о том, что она тоже одна. Что она маленькая и потерянная в этом огромном чуждом мире.
Существо перестало двигаться. Оно застыло, как гранитное изваяние, и слушало. Глубокий рокот в его груди прекратился.
А Оля пела. Она тянула одну ноту, потом переходила на другую, чуть выше, пытаясь имитировать ту странную тоскливую мелодию. Его мелодию…
Ее голос креп, набирал силу. Страх никуда не делся, он бился ледяной птицей в груди, но над ним появилось что-то еще: странное, почти мистическое чувство единения и с этим древним созданием, и с самим лесом.
Она говорила с ним на его языке. Или, по крайней мере, пыталась.
Когда у нее закончилось дыхание, она замолчала. В пещере снова воцарилась тишина. Оля открыла глаза.
Существо все так же стояло у входа. Но что-то изменилось. Его поза стала менее напряженной. Могучие плечи, казалось, слегка опустились. Он снова издал звук, но на этот раз другой. Короткий, глухой, гортанный. Не похожий на рокот или гудение. Почти как… ответ.
Затем он медленно, очень медленно, сделал шаг в сторону, освобождая половину выхода. Это не было приглашением уйти. Это не было жестом агрессии. Это было нечто иное. Он просто дал ей пространство. Он перестал блокировать ей путь к свету.
Но Оля стояла, не смея пошевелиться, не понимая, что это значит. А существо, не обращая на нее больше внимания, боком прошло вглубь пещеры к своему лежбищу. Оно тяжело опустилось на подстилку из мха и лапника, повернувшись к ней спиной, и замерло, превратившись в огромную неподвижную гору шерсти.
Он впустил ее. Впустил в свой дом и… отвернулся, демонстрируя полное отсутствие враждебных намерений. Он признал ее право на существование. Так он ответил на ее песню.
Оля не знала, сколько она простояла так, вслушиваясь в ровное тяжелое дыхание существа за спиной. Минуты сливались в густую тягучую вечность. Дождь за стенами пещеры не утихал, и в проеме показался клочок вечернего неба. Она была свободна. Она могла уйти.
Но она не двинулась с места. Уходить сейчас… Куда – в дождливую ночь?.. И потом, это казалось предательством того хрупкого немыслимого доверия, которое возникло между ней и хозяином пещеры. Она медленно, стараясь не шуметь, опустилась на пол у стены напротив входа и прислонилась к холодному камню, подтянув колени к груди. Она останется здесь до утра.
Ночь прошла в странном мирном соседстве. Оля то проваливалась в короткий чуткий сон, то просыпалась, видя в полумраке неподвижную темную гору в дальнем углу. Существо не шевелилось. Оно спало или просто отдыхало, погруженное в свои тысячелетние думы. Страх ушел, сменившись благоговейным трепетом, какой испытывает натуралист, обнаруживший совершенно новый, доселе невиданный вид.
Утром ее разбудил неяркий солнечный свет. Пещера была пуста.
Существо ушло так же беззвучно, как и появилось. Оля встала, чувствуя, как затекло все тело. Она подошла к выходу. Тайга, умытая дождем, сияла и дышала свежестью.
И… о, чудо! На камне у самого входа лежал дар. Несколько крупных спелых ягод брусники и три корнеплода, похожих на дикую морковь, аккуратно очищенных от земли. Прощальный подарок. Или память о встрече.
Оля с благодарностью съела несколько ягод. Они были сладкими и наполнили ее силами. Она знала, что должна идти.
Сверившись с компасом, она снова взяла курс на северо-восток. Но теперь ее путь был другим. Она шла не таясь, не оглядываясь в страхе. Ощущение слежки исчезло. Лес больше не казался враждебным. Наоборот, он помогал ей. Буреломы, будто расступались, открывая удобные проходы. Тропинки, которых она не замечала раньше, вели ее в нужном направлении. Когда ей нужно было перебраться через овраг, она находила поваленное дерево, служащее идеальным мостом.
К вечеру второго дня, когда силы были уже на исходе, она вышла на берег широкой, полноводной реки, что она видела с вертолета. И услышала самый прекрасный звук на свете. Не песню лесного духа, а треск бензинового генератора и приглушенные человеческие голоса.
Она увидела дымок костра, брезентовые палатки, флаг на высоком шесте. Лагерь «Северный-3».
Ее появление произвело фурор. Осунувшаяся, исхудавшая, в рваной одежде, с топором в руке, она вышла из леса, как призрак. Ее сочли погибшей. Поисковый отряд уже два дня безуспешно прочесывал тайгу в районе предполагаемого падения.
Ее окружили люди, наперебой задавая вопросы, на плечи накинули теплую куртку, в руки сунули кружку горячего чая. Начальник партии, геолог по фамилии Седых, слушал ее сбивчивый рассказ о крушении, о выживании, о лесе.
Она рассказала обо всем. Кроме одного. Она умолчала о зловещем присутствии, о гигантских следах, о пещере и ее хозяине. Она не знала, как это объяснить, да и не хотела. Это была ее тайна. Тайна, которая принадлежала ей и одинокому божеству этой тайги.
Кто бы ей поверил? Ее сочли бы сумасшедшей, отправили бы на большую землю с диагнозом «посттравматический шок». А потом сюда могли бы нагрянуть экспедиции с ружьями и клетками, чтобы поймать Его. Она не могла этого допустить.
Ее полевой сезон, так и не начавшись, закончился. Через два дня за ней прилетел вертолет, чтобы эвакуировать на базу.
Когда машина набирала высоту, Оля снова прижалась к иллюминатору. Внизу расстилалось все то же бескрайнее зеленое море. И где-то там в его глубине была пещера, в которой мирно спал древний дух леса.
Оля улыбнулась. Она нашла то, за чем приезжала в тайгу. Не месторождение золота или платины, а нечто более ценное. Она прикоснулась к величайшей тайне этой земли и сохранила ее.
И она знала, что однажды обязательно сюда вернется. Не как геолог, а как гость, который придет, чтобы снова спеть свою песню безмолвному лесу.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ
( кликните на ссылку )
https://ok.ru/group70000003315123/topic/158489055325619
Следующая публикация
Комментарии 5