Предыдущая публикация
ПАУЧИХА-2
Книга вторая - " Надя"
Автор : Татьяна Фильченкова
(5)
#паучихаубелки
Для визита к бывшей подельнице Вера сменила маскировку. За долгое отсутствие много чего могло случиться, не попавшие на приём клиенты наверняка потребовали возвращения мзды. Вера превратилась в статную брюнетку в модном брючном костюме. Хромоту скорректировали сделанные на заказ высокие ботинки, а трость заменил зонт с длинным шпилем.
Окна Фросиного дома были заколочены. Огород зарос бурьяном. Вера переминалась у калитки, не зная, что делать дальше. И едва не бросилась бежать от скрипа соседских ворот, но заставила себя остаться на месте. Из-за створки выглянула женщина.
– Вы к знахарке? Не принимает она больше.
Вера никогда с ней не говорила. Если соседка и видела целительницу, то вряд ли узнает её в новом облике.
– Нет, я к хозяйке, к Фросе. – Вера не представляла, кем назовётся, но рискнула завести разговор. – Что с ней случилось?
– Так арестовали, на первомай ещё, за знахарство и мошенство. А детей в детдом отправили. – Соседка вышла на улицу. Видимо, сама была не прочь пообщаться. – А вы кто же ей будете?
– Так, знакомая, проездом здесь. С Фросей в Пскове повстречались, когда она в предродовой патологии лежала. – Память услужливо выдала обрывки болтовни вдовушки. Как-то она упомянула, что намучилась с одной из беременностей.
– Да-да, было такое, у Стёпки поперечное предлежание случилось. Я тогда со старшей её нянчилась, пока она по больницам…
– Простите, но у меня в голове не укладывается, Фрося и мошенничество?
– Ой, сразу видно, мало вы её знали. Эта баба выгоды не упустит. Её и так долго жалели, материнства за распутство и тунеядство не лишали, надеялись, что одумается. А она вон связалась с шарлатанкой – та себя за целительницу выдавала – да устроили тут волшебное излечение от всех болезней. Как водится, деньги за чудеса свои брали. И что-то нехорошее ещё за помощь требовали, вроде как даже убивать велели.
– Ужас какой, поверить не могу.
– Да уж поверьте, тут милиция такой шорох навела, Фроську взяли, хахаля её допрашивали, да он не при делах, а бабка как в воду канула.
– Какая бабка?
– Да шарлатанка. Тут засаду до середины лета держали, у нас на чердаке наблюдательный пост устроили. И по вокзалам искали, да всё впустую, хоть старуха и приметная. Без ноги. С деревянным костылём, к культе пристёгнутым. Своими глазами видела, ну вылитая Яга горбатая.
Вера ещё посокрушалась о судьбе несчастной вдовы и поспешила прочь из деревни. До Пскова добиралась попутками. В дороге притворялась спящей и прокручивала в голове события последних месяцев. Получалось, всё произошедшее с ней не было цепочкой случайностей. Кто-то уберёг её от ареста и спрятал в Благодатке. Даже изменение в днях приёма сыграло свою роль: хромую мошенницу ждали на автостанции по субботам, Вере же приходилось выходить из поезда, не доезжая до Пскова, и добираться до места на попутках, чтобы не ждать всю ночь на вокзале отправления утреннего автобуса. Фокус с деревянным костылём указывал на воздействие. Кто его провёл? Исгар? Стал бы он спасать бывшую любовницу? Пожалуй, ради возвращения долгов Ирию, стал. Помимо загадок появилась серьёзная проблема с отработкой. После потери привлечённых Фросей клиентов придётся идти на риск и раздавать конверты в Благодатке. От этой мысли навалилась тоскливая тяжесть. Но ведь менял же Исгар способы расплаты по своему усмотрению? Попросить включить преодоление в счёт долга? Только кого просить? Исгара? Не будет ли просьба нарушением договора? Спросить Ирий напрямую? Вера отправила призыв, но отклика не последовало: канал был прочно закрыт.
В Пскове Вера зашла на почту и телеграммой сообщила Алексею, что в следующие выходные обязательно приедет и примет гостей. Иного выхода не осталось, как бы ни хотелось, но от смертельных конвертов не уйти. Но от кулёчков с травой она отказываться не собиралась: исцеление преодолением требовалось ей самой, как противоядие от воздействия искушением.
Глава 16. Преодоление
Надя звонила чуть не каждый день и со слезами жаловалась, как страдает Ниночка. Лечение не помогало, и её положили в больницу. Вера корила себя, что потратила бесценное время на поездку к Фросе. Внучке могла помочь только отработка. Но появится ли в ближайшую субботу клиент, достойный конверта?
К вечеру приёмного дня, когда Вера уже убирала со стола кулёчки с травами, на пороге появилась молодая женщина.
– Мне сказали, что вы не только зельями лечите.
Свечение заливали тревога и зависть. Вера, отчаявшись сегодня дождаться подходящего человека, выдохнула с облегчением:
– Правду сказали.
– У меня ребёнок больной. Сумеете помочь?
– Да. – Вера достала чёрный конверт. – Знаешь, что с этим делать?
– Просветили, – хмыкнула посетительница. – Злодейство какое-нибудь. Добрые дела в таких случаях не работают?
– Право на добрые дела ещё заслужить надо. Кому попало их творить не доверяют. Да ты не за ними приехала.
«Да что я говорю?! Моё дело – конверт отдать. Она же уйдёт сейчас!» – испугалась Вера своих нечаянных слов.
Женщина вдруг присмирела, оставила язвительный тон и тихо проговорила:
– У меня выбора нет.
Вера же, как ни было страшно за Ниночку, пыталась вразумить просительницу. Не могла она в доме Алексея не предупредить о последствиях, слова сами вылетали с дыханием.
– Выбор есть всегда. Ты могла не приходить ко мне, жила бы и терпела.
– Как такое выдержать можно? Сын как тряпичная кукла, шесть лет с рождения лежит, не соображает ничего. Кто о нём позаботится, когда нас не станет?
– Да уж на смерть не бросят. Он и не поймёт, кто рядом с ним. И не переживёт родителей. Ты не о ребёнке беспокоишься. Мужа потерять боишься.
Женщина побледнела. Вера не стала её жалеть:
– И не зря. Он сестру твою любит. Ты же его опоила и соблазнила, когда у них дело к свадьбе шло. После предъявила, что беременна и женила на себе. И младенца больного в роддоме оставить хотела, да муж не дал. Человек он порядочный, вас не бросит, только бывшую невесту забыть не может. Так?
Та кивнула:
– Теперь-то дело сделано. Мне бы сына на ноги поставить. Так вы поможете? Или только морали читать горазды?
– Помогу. Но хочу, чтобы ты понимала, на что идёшь. Готова сестру извести?
Снова коротко кивнула.
– Хуже, чем есть, уже не будет. – И протянула руку. Вера вложила в неё конверт.
Вечером в воскресенье позвонила Надя. Радостно защебетала:
– Опять у родственницы пропадала? Я второй день пробиться к тебе не могу. Ниночка поправилась! Это чудо какое-то. Вчера уснула в обед, как печка пылала, а к вечеру поднялась абсолютно здоровая. Врачи только руками разводят. Завтра нас выпишут.
Вера устало выдохнула. Она оплатила отрезок жизни для внучки. До следующих выходных можно расслабиться. О том, какой ценой досталась эта передышка, старалась не думать.
Катя округлилась. Всё лето Вера не вспоминала о дворничихе и вот столкнулась с ней во дворе. Непутёвая соседка была не в рабочей робе, скрывающей фигуру, а в лёгком платье. Тонкая ткань обтянула бесстыдно увеличившийся живот. Проходя мимо, Вера прошипела:
– Решила проблему. Один помрёт – не беда, нового родим. Да что ты за мать? У тебя сердце человека или зверя?
Катя вжала голову в плечи и прибавила ходу.
Вера смотрела вслед на свечение: отчаяние горело на грани ярости, но дворничиха умудрялась выравнивать баланс, компенсируя уныние и агрессию любовью.
«А самообладания ей не занимать. Какую же волю надо иметь, чтоб держать себя под таким контролем? Или сила тут ни при чём? Но откуда тёмной бабе знать о балансе? Неужели интуитивно регулирует эмоции?»
Желающих получить чёрный конверт становилось больше с каждой неделей. Вера безошибочно определяла их по тому, как отстранённо держались они в толпе ожидающих. Этих клиентов она принимала в последнюю очередь, будто боялась вымазать исходящей от них скверной тех, кто обращался за преодолением. Сама же после приёма долго парилась в бане, выгоняя из себя липкую погань. Затем сидела в саду или на веранде, впитывая умиротворяющую деревенскую тишину.
Сентябрьскими вечерами по лугу стелился густой туман, отчего двор Алексея казался одиноким островком реальности среди зыбкого призрачного мира. Сквозь пелену доносилось глухое бряцанье колокольчиков и мычание коров за рощей. Иногда с ветки срывалось яблоко и шлёпало о влажную землю.
Вера устроилась на ступеньке крыльца и куталась в просторную шаль. Сумеречная сырость давно вытянула тепло из разогретого парной тела, но заходить в дом не хотелось. Вдруг вспомнилось крылечко сельской школы в Чехословакии и цветущие сады последней военной весны.
«Вот и моя жизнь подошла к осени. Только принимать это не хочется. Кажется, что первые жёлтые листья – это временно. Стоит отдохнуть, отлежаться – и пройдёт, как простуда, наутро вновь всё зацветёт и зазеленеет».
За спиной скрипнула дверь.
– Вер, самовар поспел. Пойдём чай пить!
Она не ответила. Алексей хмыкнул и сел рядом. Закурил. Упавшее яблоко подкатилось к его ногам. Он подобрал, шумно вдохнул аромат.
– Осень. Подведение итогов. Какие семена весной да летом растил, такие плоды тебе рыжая и принесёт.
Он не пояснил, о времени года говорил или отвечал Вериным мыслям. Она перестала удивляться тому, как точно он угадывал её настроение.
– Вер, а ты ведь не травами лечишь.
Она вздрогнула, хоть давно ждала подобного вопроса. Врать не стала:
– Нет, Лёш, не травами.
– Ага… – Алексей замолчал, только смущённо натирал бока яблоку. Вера подобралась, ожидая, что он сейчас выставит её со двора. Но тот кашлянул и продолжил робко: – А мне сможешь помочь?
– У тебя-то что за беда? Здоровьем вроде не обижен, живёшь – не тужишь. Лёша, неужели женщину привлечь решил?
– Не, это мне без надобности. – Он отмахнулся. – Я ж два раза женат был, да оба только маялся. Бабе ласка нужна. Не, что до постели, там-то всё нормально. Но этим одним не живут. Люди семейные разговаривают меж собой, телевизор смотрят, гуляют вместе. А я, как наедине с женой останусь, когда дела переделаем, так душно мне, жмёт в груди, хоть из дома беги. Был бы ребятёнок, может, стерпелось бы. Только ни одна не понесла. В общем, завязал я с этим делом, незачем их и себя мучить.
Алексей снова закурил.
– Мне бы мальчонку. Что б делу обучить, дом и ульи было на кого оставить. Я ведь потомственный пасечник, меня ещё прадед в премудрости посвящал.
– Так в чём проблема? Взял бы сироту.
– До этого я и сам додумался. Только как поймёшь-то сразу, лежит ли у него душа к пчёлам? Детдомовские, они ж на всё согласны, лишь бы забрали их. А настоящая суть спустя годы выявится. Нельзя тут ошибиться, человек же, не забава какая.
Вера хотела было возразить, что она в этом поиске тем более бессильна, но вдруг вспомнила свои же слова: за всё надо платить.
«Вот он и назвал свою цену за постой». Вслух же сказала:
– Лёш, я попробую. Не уверена, что в таком деле сработает, но попытаться стоит. Только тут надо страх преодолеть. Да ты боишься хоть чего-нибудь?
– Будешь смеяться, но боюсь. Колодцев, с детства самого. Всё кажется, стоит заглянуть в глубину, как оттуда вылезет образина жуткая и утянет на дно. Я ж и сейчас, как по воду – так сердце в пятки. Ведро на ощупь закидываю. А как почистить надо – мужиков зову.
Наутро Вера встала довольно поздно. Уже рассвело. Вышла во двор. Алексея нигде не было.
«Видать, в деревню пошёл».
Рукомойник оказался пустым. Вера взяла ведро и отправилась за водой, с улыбкой вспоминая вчерашний разговор. Не дойдя до колодца, выронила ведро и остолбенела: из глубины раздавались гулкий стук и рычание. Из надстройки под воротом показалась мокрая голова. Увидев застывшую Веру, Алексей рассмеялся:
– Смог, одолел страх. Пойду твой сбор заваривать да греться.
Неделю спустя, глубокой ночью, водитель попутки высадил Веру около автозаправочной станции у развилки. Торопливо миновав освещённый пятачок, она вышла на обочину дороги в Благодатку и притаилась в голых кустах в ожидании машины. Безногая мошенница наверняка всё ещё была в розыске, потому не стоило привлекать к себе лишнее внимание. Из своего укрытия Вера выходила лишь рассмотрев свечение водителя. Благо, что разбитые сельские дороги вынуждали ехать медленно.
Трава под ногами скрипела и поблёскивала инеем. Вот заморозки пришли. Пожалуй, это последняя еженедельная поездка. Сбор трав давно закончился. Осталось только завершить заготовки: процедить и разлить по бутылкам настойки, расфасовать сухоцветы по мешочкам. А после до апреля будет навещать Алексея раз в месяц. Для отработки этого достаточно.
Вера поёжилась от холода. Попутки здесь можно было дожидаться час, а то и два. Да, не девочка уже, чтобы шастать зимой по ночным дорогам. Стоило поберечь здоровье.
– Тётенька, возьмите меня с собой! Мне до Климовки.
У «тётеньки» едва сердце не выпрыгнуло от неожиданности. Ужасом из тьмы оказался мальчик лет девяти.
– Ты почему один среди ночи? – Голос Веры ещё дрожал от испуга.
– Я домой еду. Так возьмёте? А то меня все подвезти обещают, а сами в милицию сдают.
– Почему ты решил, что я не сдам?
– А вы тоже прячетесь.
Вера развернула паренька к свету: бритая голова, на потрёпанной лёгкой курточке не хватало половины пуговиц. В свечении тоска и такое запредельное одиночество, что и у взрослых не встретишь. Детдомовский!
– Кто же тебя дома ждёт?
– Никто. Бабушка померла перед летом. Да вы не переживайте, я не пропаду. Мы картоху сажали, накопаю, на зиму хватит. И с прошлого года запасы остались. У соседей наших курей с козой заберу.
– В детдоме разве не лучше, чем одному-то?
– Нет! Плохо там! Шумливые все, ещё и дерутся. Душно мне с ними, прямо жжёт внутри.
Вера поразилась, как точно мальчик повторил недавние слова Алексея.
– Как зовут тебя?
– Алёша.
«Надо же… Вот и исполнилось его желание».
– Вот что, Алексей. Я возьму тебя в попутчики, но при одном условии. Сначала мы заедем в гости к одному хорошему человеку…
– К милиционеру?!
– Нет, он пасечник, в Благодатке живёт. Это всё равно по дороге.
Алёша кивнул:
– Знаю. А чего мне у него гостить?
– Отдохнёшь, поешь, в бане попаришься. После домой поедешь. Или хочешь чумазым в Климовку явиться?
Алёша покрутил головой.
– Ладно, поехали. Только смотрите, не обманите. Не то сбегу.
Алексей-старший тщетно пытался скрыть удивление при появлении Веры с мальчиком. Он и не надеялся, что его глупая выходка с колодцем сработает. Но, прежде чем распахивать для пацана двери дома, решил его испытать. Пока Вера вела приём, мужчины работали в саду. Иногда до неё доносились обрывки их разговоров. Малец по-взрослому рассуждал, как лучше укладывать яблоки на хранение.
К вечеру затопили баню. Вера выглянула посмотреть, не осталось ли кого из клиентов, и столкнулась во дворе с Алексеем. Тот подхватил её на руки и закружил.
– Вера, это ж он, тот самый, которого ждал. Уж не знаю, как теперь благодарить тебя.
Она едва вырвалась из его объятий.
– Лёш, погоди ликовать. Мальчик детдомовский, ты не можешь просто оставить его у себя. А если у него родные есть?
Алексей посуровел.
– Ничего, разберёмся, что к чему. Я не отступлюсь.
Напарившись, сели пить чай с мёдом и баранками. После Алексей приступил к расспросам. Алёша снова поведал о невыносимой жизни в детдоме, о сгинувшей в городе мамке, о том, что едет домой, и о картохе.
– А огурцы с помидорами не успели высадить – померла бабаня, а меня забрали.
Выслушав пацана, Алексей подвёл итог:
– Погорела твоя картоха. Нечем зимой кормиться будет.
– Как это?
– А так. Бабушка, получается, в мае померла? Рассаду в этом году в конце месяца сажали. А картошку – на день Победы. Дождей до середины июня не было. Кто её поливал? Она и взойти, поди, не успела. Да хоть бы и уродилась, всё равно тебе там не жить. Только появишься, как участковый тебя в детдом вернёт.
Алёша хохотнул:
– Дядя Петя-то?
– Это он прежде тебе дядей Петей был, когда ты при бабушке жил. А сейчас – должностное лицо, которому малолетние беглецы статистику портят. Думаешь, захочет он из-за тебя проблемы иметь?
Мальчик сник. Алексей положил руку ему на плечо.
– Есть у меня одна идея. Парень ты толковый, башковитый, работу любишь. Грех такому таланту в городе пропадать. А мне помощник нужен, продолжатель дела, так сказать. Хотел бы со мной остаться?
Глаза мальчика вспыхнули надеждой.
– А можно?
– Можно. В понедельник с утра поедем в детдом, поговорю с вашим старшим, как усыновить тебя.
Алёша насупился, уставился в пустую чашку.
– Врёшь ты всё. Усыновить, говоришь, а сам назад отправишь, – проворчал он чуть слышно.
Алексей вскипел:
– Я вру?! Да захоти от тебя избавиться, так посадил бы завтра с утра в автобус до твоей Климовки. Там тебя в первую очередь искать будут. Я же с тобой по-всамделишному проблему решаю. Знаешь, как называется мужик, который пустые обещания даёт?
– Как?
– Пустобрёх. Вот как! Не зная сути – обвинять не смей! Если собираешься стать мне сыном, то перво-наперво запомни это правило. Усыновление – дело серьёзное, и подход к нему нужен соответствующий. Как я тебя без постановления оставлю? В Благодатке тоже участковый имеется. Утром пойдём вместе к председателю, договоримся о машине. Заодно характеристику мне напишет, её обязательно спросят. И начнём оформлять отцовство. Как это делается, я понятия не имею, но подозреваю, что процесс долгий. А пока буду на выходные тебя забирать. Это ж разрешат?
Алёша неуверенно кивнул.
– Вот. И в Климовку съездим, могилку бабушки навестим, порядок там наведём. Уж за одно то, какого она парня воспитала, ей спасибо сказать следует.
Утром Вера убрала на хранение свои заготовки, попрощалась с Алексеями, заверив, что вернётся через месяц, и отправилась домой. Душа ликовала. Даже тело охватила такая лёгкость, что, имей ведьма прежние способности, то полетела бы, а не тряслась сейчас в автобусе. Вспомнились рассуждения Исгара об энергии созидания, о расширении чувственности от соприкосновения с возвышенным.
«Почему же для меня он выбрал отработку на страхе и смерти? Не правильнее было бы за жизнь Ниночки помогать людям в благих намерениях? Мне всё настойчивее кажется, что душа её формируется из того, чем я плачу. Да, я сама говорила, что готова убивать ради внучки. Но как он мог всерьёз принять слова, сказанные в отчаянии, не образумить меня? Ему же отвратительна жестокость. Или же… Да-а, Исгар всегда отличался изощрённостью в наказаниях, вот и дал мне испить до дна собственную ненависть, захлебнуться и отравиться ею».
Дома ждал накрытый стол с тортом и шампанским. Надя с мужем о чём-то оживлённо шептались, слышался смех. Вера скинула на кухне авоськи с яблоками и мёдом, прошла к ним.
– Что за праздник у вас?
– Ой, мамочка, я не слышала, как ты вернулась. У нас для тебя замечательная новость. Отгадай, что случилось? – Надя закусила растягивающиеся в улыбке губы.
– Надюша, я очень устала для загадок. Выкладывай!
– В пятницу Коля получил ордер на квартиру! Мамочка, я так счастлива! Мы все выходные тебя ждали, чтобы отметить.
В груди у Веры что-то оборвалось. Ниночка! Её увезут из-под защиты и контроля. Они же ничего не знают и погубят девочку! Надо срочно придумать веский довод против переезда.
– В чём тут счастье, скажи, пожалуйста? Перебраться в курмыши новостроек и грязь там месить?
– Вер Лексевна, там район застроен давно, только наш дом новый.
– А Ниночка? Вы о ней подумали?! Обрекаете себя на жизнь в однушке всем табором, у девочки даже своей комнаты не будет.
– Мама, какая комната? Нине пяти ещё нет! – Весёлые огоньки в Наденькиных глазах погасли. – Ты забыла, как мы сами в подвале ютились?
– Тогда время другое было!
– Вер Лексевна, так и мы не в подвал съезжаем. Однушка – это временно. Лет через пять двухкомнатную дадут.
– Это ещё вилами на воде писано. А если случится что? Скорая до вас час добираться будет!
– Мам, почему обязательно что-то должно случиться? Я тебя не понимаю. Это же замечательно – жить отдельно. Вспомни, как ты радовалась, когда мы остались одни в квартире.
– Я радовалась, потому что от посторонних людей освободились, а ты от родной матери бежишь.
Наденька прищурилась, проговорила, зло чеканя слова:
– Порой чужие лучше родных. Они хоть в жизнь не лезут и правила свои не устанавливают.
Пол колыхнулся волной под ногами, стены сдвинулись, в глазах потемнело…
Гипертонический криз на долгих две недели уложил Веру в стационар. Теперь она не могла помешать увезти внучку из её дома. Тревога за судьбу Ниночки подстёгивала поскорее поправиться и бежать с больничной койки и в то же время мешала выздоровлению.
Как только кризис миновал, родным разрешили посещения. Ожидая Надю, Вера приняла смиренный вид генерала перед капитуляцией, чтобы не осложнять и без того натянутые отношения. Дочь явилась поникшая. Молча выставила на тумбочку банки с домашней едой и присела на краешек стула.
– Когда у вас переезд? – Вера задала вопрос самым кротким тоном, на какой была способна.
– Переезда не будет.
– Как так?
– А вот так! Зятю своему сердобольному спасибо скажи! «Как мы можем оставить больную женщину одну?» – Надя пробасила, передразнивая Николая.
– Он не только сердобольный, но и здравомыслящий.
– Издеваешься?!
– Надюша, ты сама выбрала надёжного. – Вера зашлась в кашле, чтобы замаскировать смех.
Седьмое ноября выпало на пятницу. Бюллетень избавил Веру от обязательного шествия в колонне демонстрантов, и уже в четверг она засобиралась в Благодатку. Наденька недовольно ворчала:
– Что там тебе у бедной родственницы? Мёдом намазано? Свалишься по дороге, ищи тебя потом по деревенским лазаретам.
– Не переживай, если свалюсь, то сообщат, в какой лазарет ехать. – Сама же улыбнулась про себя, как точно дочь угадала с мёдом, и продолжила сборы. Вера боялась, что для Ирия её болезнь – не причина задерживать отработку. А ещё чувствовала, что Благодатка восстановит силы лучше всякого постельного режима.
Вера не сомневалась, что застанет в деревне Алёшу, поэтому заблаговременно купила ему в подарок книги и конфеты. Мальчик и правда гостил на пасеке. Оба Алексея удивились Вере.
– Вот так сюрприз! А мы тебя только завтра ждали! – Алексей помог раздеться и отвёл её в сторонку, чтобы мальчик их не услышал: – Ой, весь месяц в бегах с оформлением. Тут и комиссия была, условия проверяли, чтоб подходили для ребёнка. И медосмотр прошёл, а то ж вдруг я псих какой или помру скоро. Вот только с усыновлением пока не выходит. Мать у Алёшки в пропавших без вести, семь лет только через год будет. Родительских прав её не лишали, а без этого усыновить никак. Опеку только разрешили.
– Чем тебя опека не устраивает?
– Да, понимаешь, половинчато это, нечестно перед пацаном. Я ведь ему обещал, что усыновлю.
Вера погладила Алексея по плечу.
– Наберись терпения, всё у вас получится. Лёш, а у тебя есть в чём тесто поставить? Давай мальчонку пирогами порадуем. Давненько я их в печи не пекла.
Вечером долго сидели за самоваром, читали вслух Алёшины книжки. Алексей-старший будто ожил, расстался со своей обычной суровостью. Вера же наблюдала за счастливыми мужчинами, отогревалась душой и думала о том, как бы хорошо было привезти сюда Ниночку. Здесь, на природе, среди открытых и искренних людей, она непременно научилась бы чувствовать. Но пока не покончено с отработкой, нечего и думать об этом. Конечно, Нина слишком мала, чтобы понять о целительстве, но она может рассказать родителям, куда на самом деле ездит бабушка. Вера и так оплошала, вручив один из конвертов дворничихе. Недавно Хворостовы похоронили младшего ребёнка, а через неделю Катя родила нового сына взамен умершему. Значит, чёрный конверт с несорванной печатью по-прежнему лежит у неё.
Глава 17. Приключение
Конец ноября выдался дождливым и ветреным. В последний день осени погода особенно неистовствовала, обрушивая водяные шквалы на город. В обед ударил мороз, ветер угомонился, и на притихших улицах закружили хлопья снега. К вечеру Былинск побелел и заполнился толпами гуляющих.
Вера возвращалась домой с работы. Дворы гудели детскими голосами, ребятня лепила снеговиков и мерила первые сугробы.
«Надя с Ниночкой, должно быть, тоже на улице».
Но дочь с внучкой ждали её дома.
– Вы чего тут сидите? Погода чудесная!
– А не в чем нам! – Надя горестно развела руками. – Нина за лето из шубы выросла.
– Не может быть! Специально же на вырост шили, чтобы на два года хватило.
Шубку для внучки Вера заказывала прошлой зимой. Лёгкая цигейка с замшевым орнаментом смотрелась изысканно, да и обошлась недёшево. Ниночка только месяц успела в ней покрасоваться, теперь же руки чуть не до локтей торчали из рукавов, а борта не сходились.
– Что с ней теперь делать? – Вера чуть не плакала от обиды. – В комиссионку сдать? Там больше двадцати рублей не дадут, даже хождения того не стоят.
– Можно объявление в газету дать, – предложила Наденька.
– Думаешь, о чём говоришь? Не хватало ещё слух пустить, что Горюнова детскими вещами спекулирует.
– Могу девчонкам на работе предложить. Может, кто и купит.
Вера в задумчивости смотрела в окно. Катя скребла лопатой втоптанный в тротуар снег; Ленка в коротком стареньком пальтишке с надвязанными рукавами катала на санках младшего брата.
Внезапно с памяти возникли слова бабушки. После ареста семьи Елизавета Денисовна разразилась гневной тирадой в адрес лживой советской власти: «Какая бессовестная наглость обвинять дворянство в бесчеловечном отношении к прислуге! В нашей семье всегда уважительно относились как к гувернёрам, так и к прачкам, кухаркам, горничным. Платили достойно, лечили, помогали то продуктами, то одеждой. Платья, если из моды вышло или не к лицу, новыми отдавали, а уж детского и не счесть».
– Не надо никому предлагать! – Вера схватила шубку, накинула шаль и спустилась во двор.
Катя долго ещё недоумевала от внезапной доброты язвительной соседки. Вера же упивалась своей барской щедростью. Ниночка, гулявшая теперь в простом пальто из детского мира, с ненавистью поглядывала на Ленку, забравшую себе не только друзей, котёнка, но и красивую шубку. Даже Серёжа, ставший закадычным Ленкиным товарищем, вызывал у Нины ревность и досаду.
Поняв, что запретами ничего не добьётся, Вера разрешила Ниночке играть с дочерью дворничихи, верховодившей дворовой ребятнёй. Однако дружба не складывалась. Дети не замечали Ниночку, будто она была неодушевлённым камнем или деревом. Её голос не слышали, а если кто и обращал вдруг внимание, то не придавал значения сказанному. Нина злилась и, чтобы её наконец заметили, кидала снегом, толкала и кусала детей. Добившись слёз и сломав игру, довольно улыбалась. К пяти годам она была выше и шире сверстников, словно неразвитость души компенсировалась бурным ростом тела.
Чтобы избавиться ненадолго от дочери дворничихи, Вера уговорила Аллочку летом вместе с внуками махнуть на море. Едва Серёжа оказался вместе с Ниной, в ней вновь засветилось золотистое тепло. Однако он быстро нашёл себе новых друзей в санатории, проводил дни в играх с ними, а Ниночка, как и в родном дворе, стояла в стороне от общего веселья. Зелёная ревность заливала её свечение и топила под собой слабые искорки добра.
Вера признала, что не справляется с воспитанием внучки. Поделиться бедой и спросить совета было не у кого. В отпуске Алла не давала впасть в уныние, по возвращении же домой Вера впала в отчаяние. Только Благодатка ненадолго давала отрешиться от проблем с внучкой. Отдушиной стали письма Алле. В них Вера откровенно рассказывала ей обо всём, но никогда не отправляла, а складывала в папку и запирала в ящике письменного стола.
«Милая моя Аллочка! Недавно я пережила очередное потрясение. Вернулась в воскресенье из Благодатки, Надюша с Николаем кино смотрели, и Ниночка с ними, прилипла к телевизору, а в свечении такое блаженство разливается. Я в экран, а там казнь показывают! Это от мучений ей так хорошо сделалось!
Не знаю, что делать и думать. Спросить бы Исгара, он бы посоветовал, да нельзя. Вот и гадаю, что бы он сказал поступить, а сама действую наугад. Всё надеялась, что в школе ребята перестанут дружить с отродьем дворничихи, девчонка же легкомысленная, ей гулять только, не до учёбы. А она сообразительная оказалась, на каждом собрании хвалят, в пример ставят. Отдала я тогда Нину в музыкальную школу, чтобы поменьше времени оставалось во дворе ошиваться. Думала, вдруг музыку полюбит, через неё раскроется. Только опять себя обманывала, ничего она, кроме еды, не любит. Толстеет и скучает.
А ещё врать начала. Самое обидное, что не могу я в её тусклом мареве обмана разглядеть. Люди же боятся, когда врут, или играют, или азарт испытывают. А тут ничего, ровная серость.
Алла, она боится! Такой страх яркий! Уверена, чувствует Исгара, нутром чует, что это он ей жить позволил. Чует и боится, что передумает, заберёт жизнь. И я боюсь, милая, как бы ни отрабатывала, ни платила, а человеком Ниночку сделать не смогла.
Спасибо тебе, моя бесценная, вот выговорилась, и легче стало. Хоть и не прочитаешь ты это письмо никогда, а мне всё равно легче».
К вечеру затопили баню. Вера выглянула посмотреть, не осталось ли кого из клиентов, и столкнулась во дворе с Алексеем. Тот подхватил её на руки и закружил.
– Вера, это ж он, тот самый, которого ждал. Уж не знаю, как теперь благодарить тебя.
Она едва вырвалась из его объятий.
– Лёш, погоди ликовать. Мальчик детдомовский, ты не можешь просто оставить его у себя. А если у него родные есть?
Алексей посуровел.
– Ничего, разберёмся, что к чему. Я не отступлюсь.
Напарившись, сели пить чай с мёдом и баранками. После Алексей приступил к расспросам. Алёша снова поведал о невыносимой жизни в детдоме, о сгинувшей в городе мамке, о том, что едет домой, и о картохе.
– А огурцы с помидорами не успели высадить – померла бабаня, а меня забрали.
Выслушав пацана, Алексей подвёл итог:
– Погорела твоя картоха. Нечем зимой кормиться будет.
– Как это?
– А так. Бабушка, получается, в мае померла? Рассаду в этом году в конце месяца сажали. А картошку – на день Победы. Дождей до середины июня не было. Кто её поливал? Она и взойти, поди, не успела. Да хоть бы и уродилась, всё равно тебе там не жить. Только появишься, как участковый тебя в детдом вернёт.
Алёша хохотнул:
– Дядя Петя-то?
– Это он прежде тебе дядей Петей был, когда ты при бабушке жил. А сейчас – должностное лицо, которому малолетние беглецы статистику портят. Думаешь, захочет он из-за тебя проблемы иметь?
Мальчик сник. Алексей положил руку ему на плечо.
– Есть у меня одна идея. Парень ты толковый, башковитый, работу любишь. Грех такому таланту в городе пропадать. А мне помощник нужен, продолжатель дела, так сказать. Хотел бы со мной остаться?
Глаза мальчика вспыхнули надеждой.
– А можно?
– Можно. В понедельник с утра поедем в детдом, поговорю с вашим старшим, как усыновить тебя.
Алёша насупился, уставился в пустую чашку.
– Врёшь ты всё. Усыновить, говоришь, а сам назад отправишь, – проворчал он чуть слышно.
Алексей вскипел:
– Я вру?! Да захоти от тебя избавиться, так посадил бы завтра с утра в автобус до твоей Климовки. Там тебя в первую очередь искать будут. Я же с тобой по-всамделишному проблему решаю. Знаешь, как называется мужик, который пустые обещания даёт?
– Как?
– Пустобрёх. Вот как! Не зная сути – обвинять не смей! Если собираешься стать мне сыном, то перво-наперво запомни это правило. Усыновление – дело серьёзное, и подход к нему нужен соответствующий. Как я тебя без постановления оставлю? В Благодатке тоже участковый имеется. Утром пойдём вместе к председателю, договоримся о машине. Заодно характеристику мне напишет, её обязательно спросят. И начнём оформлять отцовство. Как это делается, я понятия не имею, но подозреваю, что процесс долгий. А пока буду на выходные тебя забирать. Это ж разрешат?
Алёша неуверенно кивнул.
– Вот. И в Климовку съездим, могилку бабушки навестим, порядок там наведём. Уж за одно то, какого она парня воспитала, ей спасибо сказать следует.
Утром Вера убрала на хранение свои заготовки, попрощалась с Алексеями, заверив, что вернётся через месяц, и отправилась домой. Душа ликовала. Даже тело охватила такая лёгкость, что, имей ведьма прежние способности, то полетела бы, а не тряслась сейчас в автобусе. Вспомнились рассуждения Исгара об энергии созидания, о расширении чувственности от соприкосновения с возвышенным.
«Почему же для меня он выбрал отработку на страхе и смерти? Не правильнее было бы за жизнь Ниночки помогать людям в благих намерениях? Мне всё настойчивее кажется, что душа её формируется из того, чем я плачу. Да, я сама говорила, что готова убивать ради внучки. Но как он мог всерьёз принять слова, сказанные в отчаянии, не образумить меня? Ему же отвратительна жестокость. Или же… Да-а, Исгар всегда отличался изощрённостью в наказаниях, вот и дал мне испить до дна собственную ненависть, захлебнуться и отравиться ею».
Дома ждал накрытый стол с тортом и шампанским. Надя с мужем о чём-то оживлённо шептались, слышался смех. Вера скинула на кухне авоськи с яблоками и мёдом, прошла к ним.
– Что за праздник у вас?
– Ой, мамочка, я не слышала, как ты вернулась. У нас для тебя замечательная новость. Отгадай, что случилось? – Надя закусила растягивающиеся в улыбке губы.
– Надюша, я очень устала для загадок. Выкладывай!
– В пятницу Коля получил ордер на квартиру! Мамочка, я так счастлива! Мы все выходные тебя ждали, чтобы отметить.
В груди у Веры что-то оборвалось. Ниночка! Её увезут из-под защиты и контроля. Они же ничего не знают и погубят девочку! Надо срочно придумать веский довод против переезда.
– В чём тут счастье, скажи, пожалуйста? Перебраться в курмыши новостроек и грязь там месить?
– Вер Лексевна, там район застроен давно, только наш дом новый.
– А Ниночка? Вы о ней подумали?! Обрекаете себя на жизнь в однушке всем табором, у девочки даже своей комнаты не будет.
– Мама, какая комната? Нине пяти ещё нет! – Весёлые огоньки в Наденькиных глазах погасли. – Ты забыла, как мы сами в подвале ютились?
– Тогда время другое было!
– Вер Лексевна, так и мы не в подвал съезжаем. Однушка – это временно. Лет через пять двухкомнатную дадут.
– Это ещё вилами на воде писано. А если случится что? Скорая до вас час добираться будет!
– Мам, почему обязательно что-то должно случиться? Я тебя не понимаю. Это же замечательно – жить отдельно. Вспомни, как ты радовалась, когда мы остались одни в квартире.
– Я радовалась, потому что от посторонних людей освободились, а ты от родной матери бежишь.
Наденька прищурилась, проговорила, зло чеканя слова:
– Порой чужие лучше родных. Они хоть в жизнь не лезут и правила свои не устанавливают.
Пол колыхнулся волной под ногами, стены сдвинулись, в глазах потемнело…
Гипертонический криз на долгих две недели уложил Веру в стационар. Теперь она не могла помешать увезти внучку из её дома. Тревога за судьбу Ниночки подстёгивала поскорее поправиться и бежать с больничной койки и в то же время мешала выздоровлению.
Как только кризис миновал, родным разрешили посещения. Ожидая Надю, Вера приняла смиренный вид генерала перед капитуляцией, чтобы не осложнять и без того натянутые отношения. Дочь явилась поникшая. Молча выставила на тумбочку банки с домашней едой и присела на краешек стула.
– Когда у вас переезд? – Вера задала вопрос самым кротким тоном, на какой была способна.
– Переезда не будет.
– Как так?
– А вот так! Зятю своему сердобольному спасибо скажи! «Как мы можем оставить больную женщину одну?» – Надя пробасила, передразнивая Николая.
– Он не только сердобольный, но и здравомыслящий.
– Издеваешься?!
– Надюша, ты сама выбрала надёжного. – Вера зашлась в кашле, чтобы замаскировать смех.
Седьмое ноября выпало на пятницу. Бюллетень избавил Веру от обязательного шествия в колонне демонстрантов, и уже в четверг она засобиралась в Благодатку. Наденька недовольно ворчала:
– Что там тебе у бедной родственницы? Мёдом намазано? Свалишься по дороге, ищи тебя потом по деревенским лазаретам.
– Не переживай, если свалюсь, то сообщат, в какой лазарет ехать. – Сама же улыбнулась про себя, как точно дочь угадала с мёдом, и продолжила сборы. Вера боялась, что для Ирия её болезнь – не причина задерживать отработку. А ещё чувствовала, что Благодатка восстановит силы лучше всякого постельного режима.
Вера не сомневалась, что застанет в деревне Алёшу, поэтому заблаговременно купила ему в подарок книги и конфеты. Мальчик и правда гостил на пасеке. Оба Алексея удивились Вере.
– Вот так сюрприз! А мы тебя только завтра ждали! – Алексей помог раздеться и отвёл её в сторонку, чтобы мальчик их не услышал: – Ой, весь месяц в бегах с оформлением. Тут и комиссия была, условия проверяли, чтоб подходили для ребёнка. И медосмотр прошёл, а то ж вдруг я псих какой или помру скоро. Вот только с усыновлением пока не выходит. Мать у Алёшки в пропавших без вести, семь лет только через год будет. Родительских прав её не лишали, а без этого усыновить никак. Опеку только разрешили.
– Чем тебя опека не устраивает?
– Да, понимаешь, половинчато это, нечестно перед пацаном. Я ведь ему обещал, что усыновлю.
Вера погладила Алексея по плечу.
– Наберись терпения, всё у вас получится. Лёш, а у тебя есть в чём тесто поставить? Давай мальчонку пирогами порадуем. Давненько я их в печи не пекла.
Вечером долго сидели за самоваром, читали вслух Алёшины книжки. Алексей-старший будто ожил, расстался со своей обычной суровостью. Вера же наблюдала за счастливыми мужчинами, отогревалась душой и думала о том, как бы хорошо было привезти сюда Ниночку. Здесь, на природе, среди открытых и искренних людей, она непременно научилась бы чувствовать. Но пока не покончено с отработкой, нечего и думать об этом. Конечно, Нина слишком мала, чтобы понять о целительстве, но она может рассказать родителям, куда на самом деле ездит бабушка. Вера и так оплошала, вручив один из конвертов дворничихе. Недавно Хворостовы похоронили младшего ребёнка, а через неделю Катя родила нового сына взамен умершему. Значит, чёрный конверт с несорванной печатью по-прежнему лежит у неё.
Глава 17. Приключение
Конец ноября выдался дождливым и ветреным. В последний день осени погода особенно неистовствовала, обрушивая водяные шквалы на город. В обед ударил мороз, ветер угомонился, и на притихших улицах закружили хлопья снега. К вечеру Былинск побелел и заполнился толпами гуляющих.
Вера возвращалась домой с работы. Дворы гудели детскими голосами, ребятня лепила снеговиков и мерила первые сугробы.
«Надя с Ниночкой, должно быть, тоже на улице».
Но дочь с внучкой ждали её дома.
– Вы чего тут сидите? Погода чудесная!
– А не в чем нам! – Надя горестно развела руками. – Нина за лето из шубы выросла.
– Не может быть! Специально же на вырост шили, чтобы на два года хватило.
Шубку для внучки Вера заказывала прошлой зимой. Лёгкая цигейка с замшевым орнаментом смотрелась изысканно, да и обошлась недёшево. Ниночка только месяц успела в ней покрасоваться, теперь же руки чуть не до локтей торчали из рукавов, а борта не сходились.
– Что с ней теперь делать? – Вера чуть не плакала от обиды. – В комиссионку сдать? Там больше двадцати рублей не дадут, даже хождения того не стоят.
– Можно объявление в газету дать, – предложила Наденька.
– Думаешь, о чём говоришь? Не хватало ещё слух пустить, что Горюнова детскими вещами спекулирует.
– Могу девчонкам на работе предложить. Может, кто и купит.
Вера в задумчивости смотрела в окно. Катя скребла лопатой втоптанный в тротуар снег; Ленка в коротком стареньком пальтишке с надвязанными рукавами катала на санках младшего брата.
Внезапно с памяти возникли слова бабушки. После ареста семьи Елизавета Денисовна разразилась гневной тирадой в адрес лживой советской власти: «Какая бессовестная наглость обвинять дворянство в бесчеловечном отношении к прислуге! В нашей семье всегда уважительно относились как к гувернёрам, так и к прачкам, кухаркам, горничным. Платили достойно, лечили, помогали то продуктами, то одеждой. Платья, если из моды вышло или не к лицу, новыми отдавали, а уж детского и не счесть».
– Не надо никому предлагать! – Вера схватила шубку, накинула шаль и спустилась во двор.
Катя долго ещё недоумевала от внезапной доброты язвительной соседки. Вера же упивалась своей барской щедростью. Ниночка, гулявшая теперь в простом пальто из детского мира, с ненавистью поглядывала на Ленку, забравшую себе не только друзей, котёнка, но и красивую шубку. Даже Серёжа, ставший закадычным Ленкиным товарищем, вызывал у Нины ревность и досаду.
Поняв, что запретами ничего не добьётся, Вера разрешила Ниночке играть с дочерью дворничихи, верховодившей дворовой ребятнёй. Однако дружба не складывалась. Дети не замечали Ниночку, будто она была неодушевлённым камнем или деревом. Её голос не слышали, а если кто и обращал вдруг внимание, то не придавал значения сказанному. Нина злилась и, чтобы её наконец заметили, кидала снегом, толкала и кусала детей. Добившись слёз и сломав игру, довольно улыбалась. К пяти годам она была выше и шире сверстников, словно неразвитость души компенсировалась бурным ростом тела.
Чтобы избавиться ненадолго от дочери дворничихи, Вера уговорила Аллочку летом вместе с внуками махнуть на море. Едва Серёжа оказался вместе с Ниной, в ней вновь засветилось золотистое тепло. Однако он быстро нашёл себе новых друзей в санатории, проводил дни в играх с ними, а Ниночка, как и в родном дворе, стояла в стороне от общего веселья. Зелёная ревность заливала её свечение и топила под собой слабые искорки добра.
Вера признала, что не справляется с воспитанием внучки. Поделиться бедой и спросить совета было не у кого. В отпуске Алла не давала впасть в уныние, по возвращении же домой Вера впала в отчаяние. Только Благодатка ненадолго давала отрешиться от проблем с внучкой. Отдушиной стали письма Алле. В них Вера откровенно рассказывала ей обо всём, но никогда не отправляла, а складывала в папку и запирала в ящике письменного стола.
«Милая моя Аллочка! Недавно я пережила очередное потрясение. Вернулась в воскресенье из Благодатки, Надюша с Николаем кино смотрели, и Ниночка с ними, прилипла к телевизору, а в свечении такое блаженство разливается. Я в экран, а там казнь показывают! Это от мучений ей так хорошо сделалось!
Не знаю, что делать и думать. Спросить бы Исгара, он бы посоветовал, да нельзя. Вот и гадаю, что бы он сказал поступить, а сама действую наугад. Всё надеялась, что в школе ребята перестанут дружить с отродьем дворничихи, девчонка же легкомысленная, ей гулять только, не до учёбы. А она сообразительная оказалась, на каждом собрании хвалят, в пример ставят. Отдала я тогда Нину в музыкальную школу, чтобы поменьше времени оставалось во дворе ошиваться. Думала, вдруг музыку полюбит, через неё раскроется. Только опять себя обманывала, ничего она, кроме еды, не любит. Толстеет и скучает.
А ещё врать начала. Самое обидное, что не могу я в её тусклом мареве обмана разглядеть. Люди же боятся, когда врут, или играют, или азарт испытывают. А тут ничего, ровная серость.
Алла, она боится! Такой страх яркий! Уверена, чувствует Исгара, нутром чует, что это он ей жить позволил. Чует и боится, что передумает, заберёт жизнь. И я боюсь, милая, как бы ни отрабатывала, ни платила, а человеком Ниночку сделать не смогла.
Спасибо тебе, моя бесценная, вот выговорилась, и легче стало. Хоть и не прочитаешь ты это письмо никогда, а мне всё равно легче».
***
Последний день учебного года выдался жарким. После линейки под палящим солнцем второклашек отпустили по домам. Ниночка огляделась по сторонам, высматривая бабушку, но той не было, видимо, не знала, что уроки закончатся раньше. Нина побежала догонять дворовую команду во главе с Ленкой Хваростовой.
Проходя мимо сквера, кто-то крикнул: «А пойдёмте к озеру!» Ребята потопали в липовую тень. Ниночка поплелась за ними. В прибрежных камышах неразлучные подружки Ленка и Маринка Климова нашли старинную бутылку, запечатанную сургучом. За зелёным стеклом белел свёрнутый в трубочку лист бумаги. Нина с сомнением рассматривала бутылку.
– Какая же она старинная? В таких лимонад продают. А сургуч и с посылки отломать можно.
Маринка, рыжая и веснушчатая, упёрла руки в тощие бока:
– Много ты понимаешь в старинных бутылках! И вообще, шла бы домой, пока тебя бабушка искать не кинулась.
Нина уже хотела назвать всех дураками и уйти из сквера, но тут поняла, что это игра, что всем нужна не правда, а приключение. Испугавшись, что интересное может пройти мимо, она промолчала.
Серёжа сломал сургуч. Под ним оказалась обычная капроновая пробка. Открыв её, он вытряхнул на ладонь обмотанный огрызком шпагата тетрадный листок, развернул его и показал всем карту. В нижнем левом углу синей шариковой ручкой была накарябана школа, двор и сквер с озером. В противоположном верхнем – какой-то дом, помеченный красным крестом. А над ним надпись печатными буквами: «Здесь спрятаны сокровища барышни Софьи Афанасьевны».
Пунктирный путь бежал от озерапо улице Ленина мимо почты и поликлиники, в которой работала бабушка, потом сворачивал на проспект Победы и, минуя универмаг, детский мир, магазин музыкальных инструментов, кинотеатр и Дворец спорта – а это уже далеко, шесть остановок от дома, – упирался в исторический центр со старинными теремками и памятниками русскому зодчеству. За центром пунктир петлял по району новостроек, там Нина и не бывала никогда. А после – через парк и лесок. И обрывался у дома с крестиком.
Ленка внимательно изучала карту, будто не сама её рисовала (в этом Ниночка не сомневалась), затем сказала:
– Это далеко. Давайте завтра с утра поедем туда на велосипедах.
– Нас не отпустят! – заметила Нина.
– Это тебя не отпустят...
– ... а нас никто и не спросит, куда пошли. – близнецы Вакуловы всегда заканчивали фразы друг за другом.
– Я тоже не скажу.
– Соврёшь, значит, бабушке? – прищурив ярко-синие глаза, ехидно спросила Ленка.
– Вы тоже соврёте, – парировала Нина.
– Мы не соврём, а просто не скажем.
Ниночка не придумала, как достойно ответить, и зашмыгала носом от обиды. Ребята переглянулись. Никто не хотел идти в поход за сокровищами с Нинкой-ябедой. Она и в сквере-то оказалась случайно. А то, что начала хныкать, ничего хорошего не сулило. Сейчас побежит жаловаться бабушке, та позвонит родителям и сдаст им все планы. Не видать после ни сокровищ, ни приключения.
Ленка попробовала разойтись с миром:
– Как же ты с нами поедешь? У тебя велосипеда нет.
– Да ладно тебе, Лен, у Маришки и Армины тоже нет, у Олега и Алика – один на двоих. Поедет у меня на багажнике, – вступился за Нину Серёжа.
Ленке ничего не оставалось, как согласиться:
– Хорошо. Тогда сбор в девять утра во дворе. И возьмите с собой еды, поход будет долгим.
Ниночка с благодарностью посмотрела на Серёжу и, вытирая слезы, радостно затараторила:
– Я на всех бутербродов с колбасой возьму. И пряников. И конфет!
Вечером Нина всё представляла, как поедет на велосипеде вместе с Серёжей, и так разволновалась, что долго не могла уснуть. Конечно, придётся обмануть бабушку. «Просто не сказать» не получится, она всегда допытывалась о каждом шаге. Нина придумывала, как усыпить её бдительность, и не испытывала при этом ни малейшего угрызения совести.
Ночью была гроза. Потоки воды принесли во двор барханы глины и песка. В шесть утра ещё накрапывал мелкий дождь, а Ленка с двумя старшими братьями уже помогала матери наводить порядок.Когда через пару часов проснулась Ниночка, двор заливал солнечный свет. Она вспомнила о походе, вскочила и побежала в кухню.
– Бабушка, что на завтрак? Мне побыстрее!
– Что за спешка?
Ниночка скорчила кислую гримасу:
– В школе задали гербарий собрать, мы с ребятами в сквер пойдём.
– С утра пораньше? У тебя ещё урок музыки.
– Бабушка, меня ребята ждут! Я после поиграю.
– Невелики птицы, подождут, иначе вообще никуда не пойдёшь.
Ниночка смирилась. Спорить с бабушкой было чревато, она и вправду могла не пустить. Только попросила:
– А ты сделаешь бутерброды, пока я играть буду?
–Зачем вам бутерброды? Вы что, до ночи гулять собрались? И как вы их есть будете? Грязными руками? Нина, я отпускаю тебя до обеда, чтобы вернулась к половине первого.
После часа за пианино бабушка заплела Нину, выложила косы в замысловатую причёску и украсила пышным бантом. Ниночка переживала, что её не дождутся
Ребята давно бы уехали, если бы не Серёжа. Он упёрся, что дал слово, и без Нины теперь с места не тронется. Наконец она вышла. В нелепом белом платье с кружевами. И без бутербродов. Дети направились в сторону сквера, чинно везя велосипеды рядом. Но едва завернув за угол, они оседлали железных коней и покатили в противоположную от сквера сторону. Приключение началось.
В платье было неудобно. Накрахмаленную юбку пришлось подмять под себя, чтобы кружевные оборки не намотало на колесо. Да ещё лужи! Не успели доехать до проспекта Победы, а на белой ткани среди розовых бутонов появились следы от грязных брызг. Но спорить с бабушкой Ниночка не рискнула, иначе та устроила бы двухчасовую лекцию о том, что хорошо воспитанная девочка из интеллигентной семьи должна выходить из дома причёсанной, нарядной и никогда не пачкаться, чтобы не выглядеть замарашкой.
Нина оглядела остальных девочек. С Ленкой всё понятно. Худая, смуглая, с коротко стрижеными чёрными волосами, она и в платье-то смахивала на ряженого мальчишку, а сейчас, одетая в спортивное трико, закатанное выше коленей, и старую футболку брата, вовсе не походила на девочку. Сидевшая на багажнике Маринка выглядела не лучше: пушистые рыжие волосы растрёпаны, майка и шорты в грязных пятнах, за спиной – затёртая сумка с красным медицинским крестом. Настоящая замарашка!
А вот Арминэ даже в джинсовых шортах и простой белой футболке была похожа на восточную принцессу. Такая же смуглая и худая, как Хворостова, но вместо короткой стрижки на макушке развевался длинный хвост из блестящих чёрных волос, и в ушах золотые серёжки-колечки, какие Ленке никогда бы не купили. Арминэ и двигалась мягко, по-кошачьи. Даже педали новенькой «Камы» она крутила с особым изяществом.
– Армина, откуда у тебя велосипед? Вчера ведь не было. – Нина, как и все во дворе, заменяла окончание в армянском имени на привычное русское «а». Арминэ давно с этим смирилась и не обращала внимания.
– Папа подарил. За то, что год на отлично окончила.
Нина тоже получила подарок за отличную учёбу – наручные часы. Велосипед ей ни за что бы не купили. Только подарок отца Арминэ давал ощущение свободы, а подарок Коробовых усиливал тревогу и беспокойство. Вот и сейчас Нина бросила взгляд на часики. 10:27. Ушли со двора они в 10:03. Домой надо вернуться к 12:30. Успеют ли? Ещё и половины пути не проехали.
В 10:42 ребята оставили позади новостройки и подкатили к парку.
– Свернём здесь. – Ленка указала на грунтовую дорогу, что ползла в горку.
– Зачем? Через парк и лес ведь ближе. – Серёжа сверился с картой.
– Это нехороший лес. Не поедем мы через него, – упёрлась Ленка.
– Лес как лес. Что в нём плохого? – Илье очень уж не хотелось подниматься в гору по размытой грунтовке.
– Там люди пропадают. Девушки молодые. Пойдёмте в обход, по дороге расскажу. – Ленка спешилась и направилась в сторону пологого травянистого склона вдоль дороги, толкая велосипед перед собой. Алик Вакулов подбежал к ней, отобрал тяжёлое транспортное средство и сам повёз в гору:
– Теперь рассказывай!
– Мы идём в развалины усадьбы барина Афанасия Михайловича. Деревня, что за горкой, сто пятьдесят лет назад тоже его была. Все крепостные любили барина за красоту и доброту, он крестьян не обижал, а даже заботился о тех, кто болел или голодал. Одна беда – страсть как любил Афанасий Михайлович в карты играть. И проиграл однажды и имение, и деревню, и фамильные драгоценности, и все-все деньги. Тогда сказал он жене и дочери надеть утром нищенские лохмотья и идти по земле просить милостыню. А сам закрылся у себя в комнате, чтобы никто не мешал ему застрелиться. Только он сразу стреляться не стал, а решил сначала поплакать: «Бедный я, несчастный! Неужели никто на целом свете мне не поможет?». Вдруг раздался страшный голос: «Я тебе помогу!» Афанасий Михайлович поднял голову: перед ним стоял колдун. «Я дам тебе волшебный перстень. Поставь его на кон, тогда отыграешь всё своё состояние, и всегда с этим перстнем выигрывать будешь. – Он протянул костлявую руку с острыми когтями и дал барину золотой перстень с чёрным камнем. – А взамен ты каждый год будешь приводить мне по юной девушке!» Афанасий Михайлович задумался. Ему было жалко девушек, но жену и дочку ещё жальче. Да и стреляться не хотелось.
– Зачем колдуну столько девушек? – удивился Серёжа.
– Не знаю. – Ленка пожала плечами. – Может, он женился на них, а они умирали от горя. Или кровь их пил, оттого и жил долго. Этому колдуну больше тысячи лет, он давно в наших местах обитает. Его дом в тайном месте на берегу Ильмень-озера стоит. Он заколдован от людей, даже милиция с собаками найти не может. Только Афанасию Михайловичу колдун по страшному секрету рассказал, как его отыскать. Барин в ту же ночь поехал играть, вернул своё состояние, и даже ещё богаче стал. Утром он обрадовал жену, что им не надо уходить из дома и просить милостыню. Только радость недолгой была. С того дня стал барин злым. Даже его красивое лицо сделалось страшным. Он теперь бил крепостных, травил их собаками. А самое ужасное, в деревне начали пропадать девушки.
– Почему их родители милицию не вызвали? – Илья всё не мог смириться, что они пошли в обход.
– Тогда полиция была, которая богатых защищала. Бедных она только в тюрьмы сажала и плётками била. Совсем ты головой не думаешь! – Встала на защиту правдивости истории Маринка. – Лен, дальше что?
– Жена Афанасия Михайловича не вынесла такого горя, вскоре заболела и умерла. Остался барин один с маленькой дочкой, которую любил больше всего на свете. Только с ней он снова становился прежним. Так и прошло лет десять. Софья Афанасьевна выросла доброй и красивой. Одна она могла защитить крестьян от отца, больше он никого не слушал. Поэтому в деревне её очень любили. Но девушки всё равно пропадали. Родители дочерей и в лес тот за грибами отпускать перестали, и глаз с них не спускали, а барин как-то умудрялся их похитить. Вот однажды украл он дочь кузнеца. Только отец быстро пропажу обнаружил. Схватил молот и побежал вслед за барином, по дороге созывая друзей на подмогу. Нагнали Афанасия Михайловича с девушкой на плече уже в лесу. Кузнец забрал свою дочь и ударил барина молотом по голове. Тут все друзья подключились, у многих из них дочки пропали. Остановились они, когда поняли, что барин мёртв. Испугались и разбежались по домам. Утром пошли его искать, чтобы похоронить. Да не нашли нигде.
– Куда ж он делся? – ухмыльнулся Илья.
– А ты не перебивай – и узнаешь.
– Софья Афанасьевна осталась круглой сиротой. Вскоре приехал брат Афанасия Михайловича, чтобы позаботиться о барышне. Только он вовсе не хотел о ней заботиться, а хотел забрать себе все её деньги. Поэтому он придумал выдать Софью Афанасьевну за своего друга, очень богатого, но такого злого и уродливого, что за него никто замуж не хотел идти. Брат барина так и сказал другу: «Давай я найду тебе красивую молодую жену, а ты отдашь мне все её деньги, ты ведь и так богатый». Друг согласился. А Софья Афанасьевна, как жениха увидела, заплакала и стала умолять дядю не выдавать её замуж. Брат барина разозлился, как затопал ногами, да как закричал страшно: «Будешь делать то, что я скажу! Вот запру тебя в комнате до свадьбы, чтобы больше мне не перечила!» Барышня так испугалась, что лишилась чувств, а через три дня умерла, не приходя в сознание. Слуги нарядили её в самое красивое платье и плакали – очень им жалко было добрую хозяйку. Вдруг, как только часы пробили полночь, двери распахнулись, и в дом вошёл мёртвый Афанасий Михайлович. Кожа его позеленела, в голове – дырка от удара молотом, один глаз висел на жилке, но он всё равно им смотрел. Барин задушил своего брата и его друга, потом поднял на руки мёртвую дочь и ушёл с ней в лес. Больше их никто никогда не видел. Только девушки до сих пор в том лесу пропадают.
К концу рассказа ребята вошли в деревню.
– Ленка, так вы же ещё не девушки. Чего нам в том лесу бояться? – Всё не унимался Илья.
– А с мёртвым барином встретиться тебе очень приятно бы было? Б-р-р, – передёрнулась Ленка.
Нину тревожил другой вопрос:
– А этот колдун... Он в любой дом попасть может?
– Ну конечно, он же колдун!
– Ленка, откуда ты всё это знаешь? – спросил Серёжа.
– Мне бабушка рассказала. Она в этой деревне живёт. Вон её дом, с красной трубой на крыше. А ей её бабушка рассказывала, та ещё маленькой была, когда тут эти дела творились.
– Какая бабушка? Которая цыганка? – ляпнула Нина.
– Никакая она не цыганка! Моя бабушка финка. Финны тут испокон веков жили. Они и не похожи на цыган ни капельки, потому что у них волосы светлые и глаза голубые.
– Почему тогда ты такая чёрная?
– Это от дедушки. Он румын. Ещё до революции его отец приехал к зодчему Василию Зотову, чтобы мастерству поучиться. И дедушку моего взял с собой. Он тогда мальчиком был. Жил Зотов в деревне Волховке. На её месте сейчас исторический центр Былинска. И терема те – его работа. Пока прадедушка мастерства набирался, случилась революция. В деревне об этом нескоро узнали. А как они засобирались домой, так их не пустили уехать. Прадед то в Москву, то в Ленинград за разрешением ездил. Дедушку оставил у Василия пожить, потому что война шла и с ребёнком опасно было ездить. Так и сгинул где-то. У Зотова своих детей не было, он мальчика сыном своим сделал. И зодчему делу научил. Когда дедушка вырос, встретил бабушку и сразу влюбился. Умер он два года назад. В этой деревне много домов его руками построены.
– Ленка, ты, оказывается, иностранка? – засмеялся Олег Вакулов.
– Какая же я иностранка, если здесь родилась и ни одного иностранного языка не знаю?
– Так ведь бабушка с дедушкой у тебя иностранцы.
– Мало ли, кто там бабушка с дедушкой. Вон у Пушкина дедушка тоже негром был, но он же русский поэт.
Аргумент с Пушкиным показался убедительным, и все согласились, что Ленка не иностранка.
Последний день учебного года выдался жарким. После линейки под палящим солнцем второклашек отпустили по домам. Ниночка огляделась по сторонам, высматривая бабушку, но той не было, видимо, не знала, что уроки закончатся раньше. Нина побежала догонять дворовую команду во главе с Ленкой Хваростовой.
Проходя мимо сквера, кто-то крикнул: «А пойдёмте к озеру!» Ребята потопали в липовую тень. Ниночка поплелась за ними. В прибрежных камышах неразлучные подружки Ленка и Маринка Климова нашли старинную бутылку, запечатанную сургучом. За зелёным стеклом белел свёрнутый в трубочку лист бумаги. Нина с сомнением рассматривала бутылку.
– Какая же она старинная? В таких лимонад продают. А сургуч и с посылки отломать можно.
Маринка, рыжая и веснушчатая, упёрла руки в тощие бока:
– Много ты понимаешь в старинных бутылках! И вообще, шла бы домой, пока тебя бабушка искать не кинулась.
Нина уже хотела назвать всех дураками и уйти из сквера, но тут поняла, что это игра, что всем нужна не правда, а приключение. Испугавшись, что интересное может пройти мимо, она промолчала.
Серёжа сломал сургуч. Под ним оказалась обычная капроновая пробка. Открыв её, он вытряхнул на ладонь обмотанный огрызком шпагата тетрадный листок, развернул его и показал всем карту. В нижнем левом углу синей шариковой ручкой была накарябана школа, двор и сквер с озером. В противоположном верхнем – какой-то дом, помеченный красным крестом. А над ним надпись печатными буквами: «Здесь спрятаны сокровища барышни Софьи Афанасьевны».
Пунктирный путь бежал от озерапо улице Ленина мимо почты и поликлиники, в которой работала бабушка, потом сворачивал на проспект Победы и, минуя универмаг, детский мир, магазин музыкальных инструментов, кинотеатр и Дворец спорта – а это уже далеко, шесть остановок от дома, – упирался в исторический центр со старинными теремками и памятниками русскому зодчеству. За центром пунктир петлял по району новостроек, там Нина и не бывала никогда. А после – через парк и лесок. И обрывался у дома с крестиком.
Ленка внимательно изучала карту, будто не сама её рисовала (в этом Ниночка не сомневалась), затем сказала:
– Это далеко. Давайте завтра с утра поедем туда на велосипедах.
– Нас не отпустят! – заметила Нина.
– Это тебя не отпустят...
– ... а нас никто и не спросит, куда пошли. – близнецы Вакуловы всегда заканчивали фразы друг за другом.
– Я тоже не скажу.
– Соврёшь, значит, бабушке? – прищурив ярко-синие глаза, ехидно спросила Ленка.
– Вы тоже соврёте, – парировала Нина.
– Мы не соврём, а просто не скажем.
Ниночка не придумала, как достойно ответить, и зашмыгала носом от обиды. Ребята переглянулись. Никто не хотел идти в поход за сокровищами с Нинкой-ябедой. Она и в сквере-то оказалась случайно. А то, что начала хныкать, ничего хорошего не сулило. Сейчас побежит жаловаться бабушке, та позвонит родителям и сдаст им все планы. Не видать после ни сокровищ, ни приключения.
Ленка попробовала разойтись с миром:
– Как же ты с нами поедешь? У тебя велосипеда нет.
– Да ладно тебе, Лен, у Маришки и Армины тоже нет, у Олега и Алика – один на двоих. Поедет у меня на багажнике, – вступился за Нину Серёжа.
Ленке ничего не оставалось, как согласиться:
– Хорошо. Тогда сбор в девять утра во дворе. И возьмите с собой еды, поход будет долгим.
Ниночка с благодарностью посмотрела на Серёжу и, вытирая слезы, радостно затараторила:
– Я на всех бутербродов с колбасой возьму. И пряников. И конфет!
Вечером Нина всё представляла, как поедет на велосипеде вместе с Серёжей, и так разволновалась, что долго не могла уснуть. Конечно, придётся обмануть бабушку. «Просто не сказать» не получится, она всегда допытывалась о каждом шаге. Нина придумывала, как усыпить её бдительность, и не испытывала при этом ни малейшего угрызения совести.
Ночью была гроза. Потоки воды принесли во двор барханы глины и песка. В шесть утра ещё накрапывал мелкий дождь, а Ленка с двумя старшими братьями уже помогала матери наводить порядок.Когда через пару часов проснулась Ниночка, двор заливал солнечный свет. Она вспомнила о походе, вскочила и побежала в кухню.
– Бабушка, что на завтрак? Мне побыстрее!
– Что за спешка?
Ниночка скорчила кислую гримасу:
– В школе задали гербарий собрать, мы с ребятами в сквер пойдём.
– С утра пораньше? У тебя ещё урок музыки.
– Бабушка, меня ребята ждут! Я после поиграю.
– Невелики птицы, подождут, иначе вообще никуда не пойдёшь.
Ниночка смирилась. Спорить с бабушкой было чревато, она и вправду могла не пустить. Только попросила:
– А ты сделаешь бутерброды, пока я играть буду?
–Зачем вам бутерброды? Вы что, до ночи гулять собрались? И как вы их есть будете? Грязными руками? Нина, я отпускаю тебя до обеда, чтобы вернулась к половине первого.
После часа за пианино бабушка заплела Нину, выложила косы в замысловатую причёску и украсила пышным бантом. Ниночка переживала, что её не дождутся
Ребята давно бы уехали, если бы не Серёжа. Он упёрся, что дал слово, и без Нины теперь с места не тронется. Наконец она вышла. В нелепом белом платье с кружевами. И без бутербродов. Дети направились в сторону сквера, чинно везя велосипеды рядом. Но едва завернув за угол, они оседлали железных коней и покатили в противоположную от сквера сторону. Приключение началось.
В платье было неудобно. Накрахмаленную юбку пришлось подмять под себя, чтобы кружевные оборки не намотало на колесо. Да ещё лужи! Не успели доехать до проспекта Победы, а на белой ткани среди розовых бутонов появились следы от грязных брызг. Но спорить с бабушкой Ниночка не рискнула, иначе та устроила бы двухчасовую лекцию о том, что хорошо воспитанная девочка из интеллигентной семьи должна выходить из дома причёсанной, нарядной и никогда не пачкаться, чтобы не выглядеть замарашкой.
Нина оглядела остальных девочек. С Ленкой всё понятно. Худая, смуглая, с коротко стрижеными чёрными волосами, она и в платье-то смахивала на ряженого мальчишку, а сейчас, одетая в спортивное трико, закатанное выше коленей, и старую футболку брата, вовсе не походила на девочку. Сидевшая на багажнике Маринка выглядела не лучше: пушистые рыжие волосы растрёпаны, майка и шорты в грязных пятнах, за спиной – затёртая сумка с красным медицинским крестом. Настоящая замарашка!
А вот Арминэ даже в джинсовых шортах и простой белой футболке была похожа на восточную принцессу. Такая же смуглая и худая, как Хворостова, но вместо короткой стрижки на макушке развевался длинный хвост из блестящих чёрных волос, и в ушах золотые серёжки-колечки, какие Ленке никогда бы не купили. Арминэ и двигалась мягко, по-кошачьи. Даже педали новенькой «Камы» она крутила с особым изяществом.
– Армина, откуда у тебя велосипед? Вчера ведь не было. – Нина, как и все во дворе, заменяла окончание в армянском имени на привычное русское «а». Арминэ давно с этим смирилась и не обращала внимания.
– Папа подарил. За то, что год на отлично окончила.
Нина тоже получила подарок за отличную учёбу – наручные часы. Велосипед ей ни за что бы не купили. Только подарок отца Арминэ давал ощущение свободы, а подарок Коробовых усиливал тревогу и беспокойство. Вот и сейчас Нина бросила взгляд на часики. 10:27. Ушли со двора они в 10:03. Домой надо вернуться к 12:30. Успеют ли? Ещё и половины пути не проехали.
В 10:42 ребята оставили позади новостройки и подкатили к парку.
– Свернём здесь. – Ленка указала на грунтовую дорогу, что ползла в горку.
– Зачем? Через парк и лес ведь ближе. – Серёжа сверился с картой.
– Это нехороший лес. Не поедем мы через него, – упёрлась Ленка.
– Лес как лес. Что в нём плохого? – Илье очень уж не хотелось подниматься в гору по размытой грунтовке.
– Там люди пропадают. Девушки молодые. Пойдёмте в обход, по дороге расскажу. – Ленка спешилась и направилась в сторону пологого травянистого склона вдоль дороги, толкая велосипед перед собой. Алик Вакулов подбежал к ней, отобрал тяжёлое транспортное средство и сам повёз в гору:
– Теперь рассказывай!
– Мы идём в развалины усадьбы барина Афанасия Михайловича. Деревня, что за горкой, сто пятьдесят лет назад тоже его была. Все крепостные любили барина за красоту и доброту, он крестьян не обижал, а даже заботился о тех, кто болел или голодал. Одна беда – страсть как любил Афанасий Михайлович в карты играть. И проиграл однажды и имение, и деревню, и фамильные драгоценности, и все-все деньги. Тогда сказал он жене и дочери надеть утром нищенские лохмотья и идти по земле просить милостыню. А сам закрылся у себя в комнате, чтобы никто не мешал ему застрелиться. Только он сразу стреляться не стал, а решил сначала поплакать: «Бедный я, несчастный! Неужели никто на целом свете мне не поможет?». Вдруг раздался страшный голос: «Я тебе помогу!» Афанасий Михайлович поднял голову: перед ним стоял колдун. «Я дам тебе волшебный перстень. Поставь его на кон, тогда отыграешь всё своё состояние, и всегда с этим перстнем выигрывать будешь. – Он протянул костлявую руку с острыми когтями и дал барину золотой перстень с чёрным камнем. – А взамен ты каждый год будешь приводить мне по юной девушке!» Афанасий Михайлович задумался. Ему было жалко девушек, но жену и дочку ещё жальче. Да и стреляться не хотелось.
– Зачем колдуну столько девушек? – удивился Серёжа.
– Не знаю. – Ленка пожала плечами. – Может, он женился на них, а они умирали от горя. Или кровь их пил, оттого и жил долго. Этому колдуну больше тысячи лет, он давно в наших местах обитает. Его дом в тайном месте на берегу Ильмень-озера стоит. Он заколдован от людей, даже милиция с собаками найти не может. Только Афанасию Михайловичу колдун по страшному секрету рассказал, как его отыскать. Барин в ту же ночь поехал играть, вернул своё состояние, и даже ещё богаче стал. Утром он обрадовал жену, что им не надо уходить из дома и просить милостыню. Только радость недолгой была. С того дня стал барин злым. Даже его красивое лицо сделалось страшным. Он теперь бил крепостных, травил их собаками. А самое ужасное, в деревне начали пропадать девушки.
– Почему их родители милицию не вызвали? – Илья всё не мог смириться, что они пошли в обход.
– Тогда полиция была, которая богатых защищала. Бедных она только в тюрьмы сажала и плётками била. Совсем ты головой не думаешь! – Встала на защиту правдивости истории Маринка. – Лен, дальше что?
– Жена Афанасия Михайловича не вынесла такого горя, вскоре заболела и умерла. Остался барин один с маленькой дочкой, которую любил больше всего на свете. Только с ней он снова становился прежним. Так и прошло лет десять. Софья Афанасьевна выросла доброй и красивой. Одна она могла защитить крестьян от отца, больше он никого не слушал. Поэтому в деревне её очень любили. Но девушки всё равно пропадали. Родители дочерей и в лес тот за грибами отпускать перестали, и глаз с них не спускали, а барин как-то умудрялся их похитить. Вот однажды украл он дочь кузнеца. Только отец быстро пропажу обнаружил. Схватил молот и побежал вслед за барином, по дороге созывая друзей на подмогу. Нагнали Афанасия Михайловича с девушкой на плече уже в лесу. Кузнец забрал свою дочь и ударил барина молотом по голове. Тут все друзья подключились, у многих из них дочки пропали. Остановились они, когда поняли, что барин мёртв. Испугались и разбежались по домам. Утром пошли его искать, чтобы похоронить. Да не нашли нигде.
– Куда ж он делся? – ухмыльнулся Илья.
– А ты не перебивай – и узнаешь.
– Софья Афанасьевна осталась круглой сиротой. Вскоре приехал брат Афанасия Михайловича, чтобы позаботиться о барышне. Только он вовсе не хотел о ней заботиться, а хотел забрать себе все её деньги. Поэтому он придумал выдать Софью Афанасьевну за своего друга, очень богатого, но такого злого и уродливого, что за него никто замуж не хотел идти. Брат барина так и сказал другу: «Давай я найду тебе красивую молодую жену, а ты отдашь мне все её деньги, ты ведь и так богатый». Друг согласился. А Софья Афанасьевна, как жениха увидела, заплакала и стала умолять дядю не выдавать её замуж. Брат барина разозлился, как затопал ногами, да как закричал страшно: «Будешь делать то, что я скажу! Вот запру тебя в комнате до свадьбы, чтобы больше мне не перечила!» Барышня так испугалась, что лишилась чувств, а через три дня умерла, не приходя в сознание. Слуги нарядили её в самое красивое платье и плакали – очень им жалко было добрую хозяйку. Вдруг, как только часы пробили полночь, двери распахнулись, и в дом вошёл мёртвый Афанасий Михайлович. Кожа его позеленела, в голове – дырка от удара молотом, один глаз висел на жилке, но он всё равно им смотрел. Барин задушил своего брата и его друга, потом поднял на руки мёртвую дочь и ушёл с ней в лес. Больше их никто никогда не видел. Только девушки до сих пор в том лесу пропадают.
К концу рассказа ребята вошли в деревню.
– Ленка, так вы же ещё не девушки. Чего нам в том лесу бояться? – Всё не унимался Илья.
– А с мёртвым барином встретиться тебе очень приятно бы было? Б-р-р, – передёрнулась Ленка.
Нину тревожил другой вопрос:
– А этот колдун... Он в любой дом попасть может?
– Ну конечно, он же колдун!
– Ленка, откуда ты всё это знаешь? – спросил Серёжа.
– Мне бабушка рассказала. Она в этой деревне живёт. Вон её дом, с красной трубой на крыше. А ей её бабушка рассказывала, та ещё маленькой была, когда тут эти дела творились.
– Какая бабушка? Которая цыганка? – ляпнула Нина.
– Никакая она не цыганка! Моя бабушка финка. Финны тут испокон веков жили. Они и не похожи на цыган ни капельки, потому что у них волосы светлые и глаза голубые.
– Почему тогда ты такая чёрная?
– Это от дедушки. Он румын. Ещё до революции его отец приехал к зодчему Василию Зотову, чтобы мастерству поучиться. И дедушку моего взял с собой. Он тогда мальчиком был. Жил Зотов в деревне Волховке. На её месте сейчас исторический центр Былинска. И терема те – его работа. Пока прадедушка мастерства набирался, случилась революция. В деревне об этом нескоро узнали. А как они засобирались домой, так их не пустили уехать. Прадед то в Москву, то в Ленинград за разрешением ездил. Дедушку оставил у Василия пожить, потому что война шла и с ребёнком опасно было ездить. Так и сгинул где-то. У Зотова своих детей не было, он мальчика сыном своим сделал. И зодчему делу научил. Когда дедушка вырос, встретил бабушку и сразу влюбился. Умер он два года назад. В этой деревне много домов его руками построены.
– Ленка, ты, оказывается, иностранка? – засмеялся Олег Вакулов.
– Какая же я иностранка, если здесь родилась и ни одного иностранного языка не знаю?
– Так ведь бабушка с дедушкой у тебя иностранцы.
– Мало ли, кто там бабушка с дедушкой. Вон у Пушкина дедушка тоже негром был, но он же русский поэт.
Аргумент с Пушкиным показался убедительным, и все согласились, что Ленка не иностранка.
Барская усадьба заросла ивой и клёном. С трудом продираясь сквозь густую поросль, Нина глянула на часы. 11:11. Если они не задержатся с поиском сокровищ, можно успеть к обеду. Тем более что обратный путь будет под горку.
Дом барина смотрел на них пустыми оконными проёмами. Крыша и стены в некоторых местах обрушились. Из провалов махали ветвями деревья. Ребята вскарабкались по обломкам ступеней к парадному входу. Дверей не было. Зайдя, они попали в просторный вестибюль. Лестница на второй этаж рассыпалась, на её месте рос клён, пытавшийся пробить крышу.
– Ну и куда теперь?
Ленка поздно поняла, что не сообразила нарисовать схему дома, поэтому просто махнула рукой на дверной проём слева:
– Туда.
Нина заметила на пыльном полу цепочку недавних следов.
В комнате, рядом со входом, прислонился к стене побитый временем секретер. На одном из ящиков чудом уцелела дверца. За ней нашли обклеенную фольгой и цветной бумагой картонную коробку. Открыв её, ребята достали сплетённые из проволоки колечки, бусы из высохшей рябины и даже корону из папье-маше, выкрашенную «серебрянкой». Все деланно изображали восторг.
«Хлам какой-то», – фыркнула Нина и отошла в сторону.Вдруг краем глаза заметила какое-то движение у противоположной стены. Резко обернулась и увидела белую фигуру метрах в пяти от себя. «Привидение!» Страх холодом прокатился по позвоночнику. Но Ниночка тут же успокоилась, поняв, что это её отражение в мутном зеркале. На столике под зеркалом сверкал золотой предмет. Нина подумала, что это тот самый перстень, который колдун подарил Афанасию Михайловичу, и подошла ближе. «Перстень» оказался смятым фантиком от конфеты. Она отвернулась, разочарованная. Вдруг застонал пол у неё под ногами. Трухлявые доски рухнули, увлекая Нину в чёрный провал.
В ушах звенело от грохота. Нина открыла глаза. Она лежала на спине. В некоторых местах болело, но терпимо. Вокруг было темно, лишь из пролома падал тусклый свет. Вверху переговаривались ребята.Они не могли понять, что случилось. Все были так увлечены «сокровищами», что не заметили, как упала подруга. Затем увидели дыру в полу. Кто-то хотел подбежать к провалу и замер от окрика Серёжи.
– Стой! Иначе мы все упадём!
В этот момент Ниночка испугалась, что ребята уйдут и бросят её одну. Но Серёжа заговорил с ней:
– Нина! Ты там?
– Да!
– Можешь сама выбраться?
Она сбросила с себя обломки гнилых досок, осторожно поднялась. Оказалось, что до края отверстия не дотянуться.
– Нет! Тут глубоко.
Ребята о чём-то советовались, было не разобрать. Затем отчётливо прозвучал голос Сергея:
– Девочки, оставайтесь здесь, а мы поползём.
Нине вспомнился Ленкин рассказ. В этот самый дом приходил убитый барин за своей дочерью! Темнота вокруг стала живой и осязаемой. Показалось, что из-под земли тянутся мёртвые руки. Сейчас схватят и утащат ещё глубже, туда, где никто не услышит её криков. Нина даже почувствовала их липкие прикосновения. И завизжала, задёргала ногами, чтобы стряхнуть эти цепкие холодные пальцы.
Ребята подползли к провалу. Нина потянулась к ним. Мальчикам удалось схватить её за руки, но вытащить не могли. Вместо того, чтобы найти опору и оттолкнуться, Нина продолжала прыгать, дрыгать ногами и вопить без передышки. Серёжа постарался перекричать её:
– Я спущусь вниз и подниму Нину, а вы вытаскивайте.
Тёмная фигурка соскользнула в провал. Грохнули обломки на полу. Нина от неожиданности замолчала.
– Нина, ты здесь?
Она протянула руку на голос. Вдруг раздался треск и крик Серёжи. Нина снова завопила.
– Не ори! Тут доска с гвоздями. Я поранился. Кажется, кровь идёт. Давай выбираться поскорее!
Серёжа присел, обхватил Нину за бёдра и поднял к провалу. Мальчишки подхватили её за локти и вытянули на пол. Нина на четвереньках отползла к выходу и, не дожидаясь, пока вытащат спасителя, кинулась из страшного дома на солнечный свет.
Вскоре ребята вывели Сергея под руки. Его шатало, из глубокой раны на голени хлестала кровь. На ступенях за ним тянулись красные следы. Ленка вскрикнула. Маринка побледнела, открыла дрожащими руками санитарную сумку и принялась перетягивать ногу Серёжи бинтом. Слои марли тут же пропитались кровью. Бинт кончился, а она всё текла. Вдруг стоявшая в стороне Арминэ подскочила к Нине, сорвала бант с её головы, распустила узлы, продела ленту под бедром Серёжи, связала концы и быстро-быстро начала скручивать их в жгут, пережимая вены и артерии. Затем затянула и закрепила ленту с помощью палочки. Кровотечение остановилось.
– Сколько времени? – Арминэ посмотрела на Нину.
– Пятнадцать минут первого.
– Надо быстрее ехать домой. Жгут можно держать не больше двух часов. Иначе после Серёже отрежут ногу.
Ребята поспешили через заросли к своим велосипедам. Нине стало обидно, что на её раны никто не обратил внимания.
Крутить педали Серёжа не мог, поэтому его усадили на багажник к Олегу, а Алик повёз Нину. Ехать быстрее не получилось – от скорости у Серёжи кружилась голова. В деревне он даже упал с велосипеда. Обратная дорога показалась бесконечной.
Глава 18. Предательство
Во дворе толпились взрослые: бабушка, мама, тётя Рита с маленьким Стёпкой на руках, дворничиха Катя и участковый дядя Миша.Арминэ, Алик и Олег, не обращая на них внимания, помчались в подъезд к Вакуловым. К Нине подбежала мать, начала с причитаниями осматривать синяки и царапины. Бабушка же подняла тросточку и двинулась на Ленку:
– Ты, дрянь! Ты детей увела!
Если бы не участковый, Ленке бы точно досталось. Взрослые начали ссориться, Стёпка заплакал. Тётя Рита передала его дворничихе и охала над ногой Серёжи. А через открытое окно кухни Вакуловых доносился голос Арминэ:
– Позовите Давида Багдасаровича! Это срочно! Вопрос жизни и смерти! Папа?! Папа, Серёжа поранил ногу! Я наложила жгут, кровотечение остановилось. Наложила в двенадцать пятнадцать, сейчас... Сколько сейчас времени? Половина второго! Папа, ты успеешь спасти Серёже ногу? Не отрежешь? Да. Да. Хорошо, я поняла.
Арминэ выбежала во двор и попыталась передать слова отца. Но за общим гвалтом и суматохой её никто не услышал. Тогда она встала между бабушкой, участковым и Катей, затопаланогами и закричала:
– Замолчите все! Папа готовит операционную и уже отправил к нам машину! Приготовьтесь ехать в больницу!
В подтверждение её слов вдалеке послышалась сирена скорой помощи. В то время, как растерянные взрослые спорили о том, что делать, кто виноват и кого следует наказать, девятилетняя девочка решила задачу первостепенной важности.
Пока Баграмян оперировал Серёжу, Нине обрабатывали ссадины в перевязочной. Швы не потребовались: все царапины были поверхностными. Затем ввели противостолбнячную сыворотку и по настоятельной просьбе бабушки обследовали на сотрясение, травмы позвоночника и прочее.
Серёжа к тому времени уже час спал в палате. Его мама со Стёпкой на руках ждала пробуждения старшего сына, а младший криком требовал, чтобы его накормили. По недовольному плачу малышабабушка с мамой нашли нужную палату. Завидев соседок, тётя Рита вскочила:
– Вера Алексеевна, как хорошо, что вы пришли! Пожалуйста, посидите с Серёжей, я хоть грудь Стёпке дам. У меня и молока-то нет, но больше нечем его кормить.
– Конечно, беги скорее. Надюша, а ты помоги. Тут и уголка укромного не найдёшь, хоть пелёнкой Риту прикроешь.
Мама с тётей Ритой вышли. Ниночка осмотрелась. Палата на восемь коек, везде мальчишки в майках и трусах, у одного вместо майки перевязка во всю грудь. Нина опустила глаза и прошла за бабушкой к окну, где лежал Серёжа, и испугалась, увидев его. Разве так спят? Удобно же на боку, руку под голову положить и ноги согнуть, а Серёжа спал на спине, вытянувшись в струнку, укрытый простынёй до подбородка. Лицо было почти таким же белым, как простыня, только губы в тёмных корочках. Нина хотела спросить бабушку, не умирает ли он, но бабушка селп на стул и заговорила о другом:
– Ну, и куда вы ходили?
Ниночка поджала губы и опустила голову. Она не могла ябедничать при Серёже, пусть тот и спал. Бабушка тяжело вздохнула и заговорила с надрывом в голосе:
– У меня чуть сердце не остановилось, когда ты к обеду не пришла. Еле до озера дошла, а там нет никого. Я родителей всей вашей банды собрала, маму с работы вызвала. Никто не знал, куда вы ушли. В милицию позвонили. Милиционеры преступников ловили, но бросили свои дела и стали детей-обманщиков искать. Думали, вы утонули в озере, хотели уже водолазов звать. Я как представила, как тебя со дна поднимают, мне совсем плохо стало, кое-как меня мама с дядей Мишей до двора довели, хотели уже скорую вызывать, да тут вы явились.
Ниночка упрямо молчала. Бабушка закрыла лицо руками и, качая головой, простонала:
– Как теперь людям в глаза смотреть? Все уже знают, что Нина – бессовестная лгунья. И совсем не волнуется о маме и бабушке. Думала, осенью тебя в пионеры примут, будем гордиться тобой, да разве таких обманщиков принимают? Позор-то какой…
Стать позором Ниночкане хотела и раскололась. Рассказала и про бутылку, и про сокровища, и про барский дом.
– Я не хотела идти, это Ленка заставила. Сказала, если не пойду, ночью появится колдун и задушит маму, папу и тебя. Этот колдун тысячу лет тут живёт. Он всё может!
Она хотела ещё добавить, как гнался за ними мёртвый барин, но тут встретилась глазами с Серёжей. Он уже не спал и смотрел на неё. Смотрел так, как смотрят на противное. Будто Нина была слизнем или пауком.
– Зачем ты врёшь? – спросил он одними губами.
На её счастье, распахнулась дверь и в палату вошёл хирург Баграмян.
– Как чувствует себя наш герой?
– Хорошо, – ответил Серёжа.
– Вот и отлично! Сейчас осмотрю тебя и будем домой собираться.
– Как домой? – удивилась бабушка.
– Так. Кровопотерю компенсировали, конечность починили. Теперь мальчику нужен покой и много вкусной домашней еды. На ногу три дня не наступать – были задеты мышцы. У мамы малыш, остаться в больнице она не сможет, а туалет у нас далеко. Не дело, чтобы нянечка такому взрослому парню судно подносила. С курсом антибиотиков и перевязками мы и дома по-соседски справимся. Сейчас распоряжусь, чтобы вас домой доставили.
Когда въехали во двор, бабушка увидала Ленку с матерью, чуть не на ходу выскочила из машины и накинулась на них:
– Довольны, твари? Нам с Ниной в Ялту через два дня лететь. Как я изувеченного ребёнка повезу? Я добьюсь, чтоб твою курву на учёт в милиции поставили.
Мама велела Нине выходить, выбралась сама, за ней – тётя Рита с орущим Стёпкой, и последним Серёжа. Он запрыгал на одной ноге и ухватился за мамину руку. А бабушка всё не унималась:
– Всегдавам Ниночкины вещи отдавала, и вот благодарность! Ищите теперь другие обноски!
– Вера Алексеевна, как вам не стыдно? Вас же дети слушают! – К ним шёл отчим Серёжи.
– Это мне должно быть стыдно?!
– Мы учим ребят решать конфликты цивилизованно, а на деле показываем им дурной пример. Рита, почему Стёпка плачет?
– Есть хочет, мы с утра где только не бегали.
– Так иди корми скорее! Мы тоже голодные. Правда, Сергей? А с ногой что?
– Долгая история, дядь Дим, дома расскажу. Мне три дня наступать на неё нельзя. – Серёжа отпустил руку матери и ухватился за отчима.
Дядя Дима обернулся к дворничихе:
– Катя, простите за это безобразие! Разрешите Леночке с нами поужинать? В спокойной обстановке разберёмся, что произошло.
Та кивнула и зашагала к дому.
Он оставил Серёжу на Ленку, подошёл к бабушке и тихо сказал:
– Очень вас прошу, не втягивайте мою жену в свои дрязги.
Затем присел, подставил Серёже спину, и понёс его к подъезду.
– Конечно, сын-то не родной, что ему переживать, – проворчала вслед бабушка.
К вечеру у Ниночки от переживаний поднялась температура. Её уложили в постель. Мама сидела рядом и читала смешные рассказы Носова. Только Нине было невесело, всё время вспоминался взгляд Серёжи. И колдун. Ещё хотелось спать.
В комнату вошла бабушка со стаканом горячего молока с мёдом:
– Иди, Надюша, я посижу с ней.
Сонная Нина выпила молоко и упала на подушки.
– Бабушка, Ленка ведь придумала про колдуна? Он не придёт?
– Конечно, придумала. Пусть попробует сунуться. Ух, я ему!
– Ты даже колдуна прогнать сможешь?
– Твоя бабушка войну прошла. Что ей колдун? Спи, деточка, и ничего не бойся.
– Только ночник не выключай, – пробормотала Ниночка и провалилась в беспокойный сон.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
#паучихаубелки
Дом барина смотрел на них пустыми оконными проёмами. Крыша и стены в некоторых местах обрушились. Из провалов махали ветвями деревья. Ребята вскарабкались по обломкам ступеней к парадному входу. Дверей не было. Зайдя, они попали в просторный вестибюль. Лестница на второй этаж рассыпалась, на её месте рос клён, пытавшийся пробить крышу.
– Ну и куда теперь?
Ленка поздно поняла, что не сообразила нарисовать схему дома, поэтому просто махнула рукой на дверной проём слева:
– Туда.
Нина заметила на пыльном полу цепочку недавних следов.
В комнате, рядом со входом, прислонился к стене побитый временем секретер. На одном из ящиков чудом уцелела дверца. За ней нашли обклеенную фольгой и цветной бумагой картонную коробку. Открыв её, ребята достали сплетённые из проволоки колечки, бусы из высохшей рябины и даже корону из папье-маше, выкрашенную «серебрянкой». Все деланно изображали восторг.
«Хлам какой-то», – фыркнула Нина и отошла в сторону.Вдруг краем глаза заметила какое-то движение у противоположной стены. Резко обернулась и увидела белую фигуру метрах в пяти от себя. «Привидение!» Страх холодом прокатился по позвоночнику. Но Ниночка тут же успокоилась, поняв, что это её отражение в мутном зеркале. На столике под зеркалом сверкал золотой предмет. Нина подумала, что это тот самый перстень, который колдун подарил Афанасию Михайловичу, и подошла ближе. «Перстень» оказался смятым фантиком от конфеты. Она отвернулась, разочарованная. Вдруг застонал пол у неё под ногами. Трухлявые доски рухнули, увлекая Нину в чёрный провал.
В ушах звенело от грохота. Нина открыла глаза. Она лежала на спине. В некоторых местах болело, но терпимо. Вокруг было темно, лишь из пролома падал тусклый свет. Вверху переговаривались ребята.Они не могли понять, что случилось. Все были так увлечены «сокровищами», что не заметили, как упала подруга. Затем увидели дыру в полу. Кто-то хотел подбежать к провалу и замер от окрика Серёжи.
– Стой! Иначе мы все упадём!
В этот момент Ниночка испугалась, что ребята уйдут и бросят её одну. Но Серёжа заговорил с ней:
– Нина! Ты там?
– Да!
– Можешь сама выбраться?
Она сбросила с себя обломки гнилых досок, осторожно поднялась. Оказалось, что до края отверстия не дотянуться.
– Нет! Тут глубоко.
Ребята о чём-то советовались, было не разобрать. Затем отчётливо прозвучал голос Сергея:
– Девочки, оставайтесь здесь, а мы поползём.
Нине вспомнился Ленкин рассказ. В этот самый дом приходил убитый барин за своей дочерью! Темнота вокруг стала живой и осязаемой. Показалось, что из-под земли тянутся мёртвые руки. Сейчас схватят и утащат ещё глубже, туда, где никто не услышит её криков. Нина даже почувствовала их липкие прикосновения. И завизжала, задёргала ногами, чтобы стряхнуть эти цепкие холодные пальцы.
Ребята подползли к провалу. Нина потянулась к ним. Мальчикам удалось схватить её за руки, но вытащить не могли. Вместо того, чтобы найти опору и оттолкнуться, Нина продолжала прыгать, дрыгать ногами и вопить без передышки. Серёжа постарался перекричать её:
– Я спущусь вниз и подниму Нину, а вы вытаскивайте.
Тёмная фигурка соскользнула в провал. Грохнули обломки на полу. Нина от неожиданности замолчала.
– Нина, ты здесь?
Она протянула руку на голос. Вдруг раздался треск и крик Серёжи. Нина снова завопила.
– Не ори! Тут доска с гвоздями. Я поранился. Кажется, кровь идёт. Давай выбираться поскорее!
Серёжа присел, обхватил Нину за бёдра и поднял к провалу. Мальчишки подхватили её за локти и вытянули на пол. Нина на четвереньках отползла к выходу и, не дожидаясь, пока вытащат спасителя, кинулась из страшного дома на солнечный свет.
Вскоре ребята вывели Сергея под руки. Его шатало, из глубокой раны на голени хлестала кровь. На ступенях за ним тянулись красные следы. Ленка вскрикнула. Маринка побледнела, открыла дрожащими руками санитарную сумку и принялась перетягивать ногу Серёжи бинтом. Слои марли тут же пропитались кровью. Бинт кончился, а она всё текла. Вдруг стоявшая в стороне Арминэ подскочила к Нине, сорвала бант с её головы, распустила узлы, продела ленту под бедром Серёжи, связала концы и быстро-быстро начала скручивать их в жгут, пережимая вены и артерии. Затем затянула и закрепила ленту с помощью палочки. Кровотечение остановилось.
– Сколько времени? – Арминэ посмотрела на Нину.
– Пятнадцать минут первого.
– Надо быстрее ехать домой. Жгут можно держать не больше двух часов. Иначе после Серёже отрежут ногу.
Ребята поспешили через заросли к своим велосипедам. Нине стало обидно, что на её раны никто не обратил внимания.
Крутить педали Серёжа не мог, поэтому его усадили на багажник к Олегу, а Алик повёз Нину. Ехать быстрее не получилось – от скорости у Серёжи кружилась голова. В деревне он даже упал с велосипеда. Обратная дорога показалась бесконечной.
Глава 18. Предательство
Во дворе толпились взрослые: бабушка, мама, тётя Рита с маленьким Стёпкой на руках, дворничиха Катя и участковый дядя Миша.Арминэ, Алик и Олег, не обращая на них внимания, помчались в подъезд к Вакуловым. К Нине подбежала мать, начала с причитаниями осматривать синяки и царапины. Бабушка же подняла тросточку и двинулась на Ленку:
– Ты, дрянь! Ты детей увела!
Если бы не участковый, Ленке бы точно досталось. Взрослые начали ссориться, Стёпка заплакал. Тётя Рита передала его дворничихе и охала над ногой Серёжи. А через открытое окно кухни Вакуловых доносился голос Арминэ:
– Позовите Давида Багдасаровича! Это срочно! Вопрос жизни и смерти! Папа?! Папа, Серёжа поранил ногу! Я наложила жгут, кровотечение остановилось. Наложила в двенадцать пятнадцать, сейчас... Сколько сейчас времени? Половина второго! Папа, ты успеешь спасти Серёже ногу? Не отрежешь? Да. Да. Хорошо, я поняла.
Арминэ выбежала во двор и попыталась передать слова отца. Но за общим гвалтом и суматохой её никто не услышал. Тогда она встала между бабушкой, участковым и Катей, затопаланогами и закричала:
– Замолчите все! Папа готовит операционную и уже отправил к нам машину! Приготовьтесь ехать в больницу!
В подтверждение её слов вдалеке послышалась сирена скорой помощи. В то время, как растерянные взрослые спорили о том, что делать, кто виноват и кого следует наказать, девятилетняя девочка решила задачу первостепенной важности.
Пока Баграмян оперировал Серёжу, Нине обрабатывали ссадины в перевязочной. Швы не потребовались: все царапины были поверхностными. Затем ввели противостолбнячную сыворотку и по настоятельной просьбе бабушки обследовали на сотрясение, травмы позвоночника и прочее.
Серёжа к тому времени уже час спал в палате. Его мама со Стёпкой на руках ждала пробуждения старшего сына, а младший криком требовал, чтобы его накормили. По недовольному плачу малышабабушка с мамой нашли нужную палату. Завидев соседок, тётя Рита вскочила:
– Вера Алексеевна, как хорошо, что вы пришли! Пожалуйста, посидите с Серёжей, я хоть грудь Стёпке дам. У меня и молока-то нет, но больше нечем его кормить.
– Конечно, беги скорее. Надюша, а ты помоги. Тут и уголка укромного не найдёшь, хоть пелёнкой Риту прикроешь.
Мама с тётей Ритой вышли. Ниночка осмотрелась. Палата на восемь коек, везде мальчишки в майках и трусах, у одного вместо майки перевязка во всю грудь. Нина опустила глаза и прошла за бабушкой к окну, где лежал Серёжа, и испугалась, увидев его. Разве так спят? Удобно же на боку, руку под голову положить и ноги согнуть, а Серёжа спал на спине, вытянувшись в струнку, укрытый простынёй до подбородка. Лицо было почти таким же белым, как простыня, только губы в тёмных корочках. Нина хотела спросить бабушку, не умирает ли он, но бабушка селп на стул и заговорила о другом:
– Ну, и куда вы ходили?
Ниночка поджала губы и опустила голову. Она не могла ябедничать при Серёже, пусть тот и спал. Бабушка тяжело вздохнула и заговорила с надрывом в голосе:
– У меня чуть сердце не остановилось, когда ты к обеду не пришла. Еле до озера дошла, а там нет никого. Я родителей всей вашей банды собрала, маму с работы вызвала. Никто не знал, куда вы ушли. В милицию позвонили. Милиционеры преступников ловили, но бросили свои дела и стали детей-обманщиков искать. Думали, вы утонули в озере, хотели уже водолазов звать. Я как представила, как тебя со дна поднимают, мне совсем плохо стало, кое-как меня мама с дядей Мишей до двора довели, хотели уже скорую вызывать, да тут вы явились.
Ниночка упрямо молчала. Бабушка закрыла лицо руками и, качая головой, простонала:
– Как теперь людям в глаза смотреть? Все уже знают, что Нина – бессовестная лгунья. И совсем не волнуется о маме и бабушке. Думала, осенью тебя в пионеры примут, будем гордиться тобой, да разве таких обманщиков принимают? Позор-то какой…
Стать позором Ниночкане хотела и раскололась. Рассказала и про бутылку, и про сокровища, и про барский дом.
– Я не хотела идти, это Ленка заставила. Сказала, если не пойду, ночью появится колдун и задушит маму, папу и тебя. Этот колдун тысячу лет тут живёт. Он всё может!
Она хотела ещё добавить, как гнался за ними мёртвый барин, но тут встретилась глазами с Серёжей. Он уже не спал и смотрел на неё. Смотрел так, как смотрят на противное. Будто Нина была слизнем или пауком.
– Зачем ты врёшь? – спросил он одними губами.
На её счастье, распахнулась дверь и в палату вошёл хирург Баграмян.
– Как чувствует себя наш герой?
– Хорошо, – ответил Серёжа.
– Вот и отлично! Сейчас осмотрю тебя и будем домой собираться.
– Как домой? – удивилась бабушка.
– Так. Кровопотерю компенсировали, конечность починили. Теперь мальчику нужен покой и много вкусной домашней еды. На ногу три дня не наступать – были задеты мышцы. У мамы малыш, остаться в больнице она не сможет, а туалет у нас далеко. Не дело, чтобы нянечка такому взрослому парню судно подносила. С курсом антибиотиков и перевязками мы и дома по-соседски справимся. Сейчас распоряжусь, чтобы вас домой доставили.
Когда въехали во двор, бабушка увидала Ленку с матерью, чуть не на ходу выскочила из машины и накинулась на них:
– Довольны, твари? Нам с Ниной в Ялту через два дня лететь. Как я изувеченного ребёнка повезу? Я добьюсь, чтоб твою курву на учёт в милиции поставили.
Мама велела Нине выходить, выбралась сама, за ней – тётя Рита с орущим Стёпкой, и последним Серёжа. Он запрыгал на одной ноге и ухватился за мамину руку. А бабушка всё не унималась:
– Всегдавам Ниночкины вещи отдавала, и вот благодарность! Ищите теперь другие обноски!
– Вера Алексеевна, как вам не стыдно? Вас же дети слушают! – К ним шёл отчим Серёжи.
– Это мне должно быть стыдно?!
– Мы учим ребят решать конфликты цивилизованно, а на деле показываем им дурной пример. Рита, почему Стёпка плачет?
– Есть хочет, мы с утра где только не бегали.
– Так иди корми скорее! Мы тоже голодные. Правда, Сергей? А с ногой что?
– Долгая история, дядь Дим, дома расскажу. Мне три дня наступать на неё нельзя. – Серёжа отпустил руку матери и ухватился за отчима.
Дядя Дима обернулся к дворничихе:
– Катя, простите за это безобразие! Разрешите Леночке с нами поужинать? В спокойной обстановке разберёмся, что произошло.
Та кивнула и зашагала к дому.
Он оставил Серёжу на Ленку, подошёл к бабушке и тихо сказал:
– Очень вас прошу, не втягивайте мою жену в свои дрязги.
Затем присел, подставил Серёже спину, и понёс его к подъезду.
– Конечно, сын-то не родной, что ему переживать, – проворчала вслед бабушка.
К вечеру у Ниночки от переживаний поднялась температура. Её уложили в постель. Мама сидела рядом и читала смешные рассказы Носова. Только Нине было невесело, всё время вспоминался взгляд Серёжи. И колдун. Ещё хотелось спать.
В комнату вошла бабушка со стаканом горячего молока с мёдом:
– Иди, Надюша, я посижу с ней.
Сонная Нина выпила молоко и упала на подушки.
– Бабушка, Ленка ведь придумала про колдуна? Он не придёт?
– Конечно, придумала. Пусть попробует сунуться. Ух, я ему!
– Ты даже колдуна прогнать сможешь?
– Твоя бабушка войну прошла. Что ей колдун? Спи, деточка, и ничего не бойся.
– Только ночник не выключай, – пробормотала Ниночка и провалилась в беспокойный сон.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
#паучихаубелки
Следующая публикация
Комментарии 2