От неё пахло душистой, свежескошенной травой, парным молоком и...

табаком.
Потянувшись, скрестив руки над головой, оглядела себя в зеркало шифоньера, топнув ножкой, крутанулась и запрокинув голову выдохнула...
-Хоррошооо -то, как...
-Бестыдница, гулёна...блудница чёртова. Не смей, слышишь, не смей по ночам шастать...Слышишь...запорю...
-Ага...запорешь, ты на ногах едва держишься, поротель х ре но в.
Дёрнула плечом, как только она одна умеет и пошла плавно по горнице, заглядывая во всё зеркальное, любуясь своим отражением...
Хороша...
Губы припухлые пальцами задумчиво тронула, улыбнулась тихо, хорошо...
-Надька...Надька...Что же ты змея делаешь, зачем позоришь?
Глянула равнодушно и принялась за свои ежедневные дела.
Ловко подхватив подойник, сняла тряпицу, болтающуюся на одной прищепке на верёвке, плеснула в подойник воды из чугунка стоящего на уличной плите и пошла в стайку.
-Зоря...ты что, вставай...ну...вставай моя любимка...знаешь, вот Авдотья говорит, у неё Майка, такая свинота, нагадит и тут же уляжется, в нагаженное, выменем прям, извазюкается вся, ооой. Говорит три раза воду поменяет, пока вымя отмоет, представляешь.
Василий держась за стенку вышел на веранду и слушает, прикрыв глаза как Надежда разговаривает с коровой.
-А ты у меня не такая, нет...Ты, Зорька моя ясная, как человек, как подружка мне, - моет вымя заспанной корове Надежда и шепчет ей тихонько свои секреты женские, Василий тужится услышать, да не получается.
Слишком толстые стены, эхх, разрушить бы те стены, подбежать, схватить за руку, потребовать выложить все секреты, да никак.
А Надежда, продолжает цвиркать тугие струи молока в подойник, взбивая густую пену и говорит, говорит что-то Зорьке, что ему Василию неведомо и неподвластно.
Он вспоминает, что Зорька потомок от Марты— своенравной коровы, дающей много молока, густого и жирного, в сливках ложка стояла, а из- под сепаратора, так вообще, что масло, мазали на хлеб.
Брали и мазали.
Василию захотелось хлебушка, свежеиспечённого, ноздреватого, с чуть зажаренной корочкой и с холодным молоком...
Он знает, попросить Надю, она сделает словом не упрекнёт.
Он помнит, как Марту привёл телёнком, вернее не он привёл, нет же...отец его, Александр Ипатьевич, суровый, кряжистый старик.
-На...тебе...к нам не ходи покудова, мать орёт там...воет за тёлкой...проклинает...
Марта была красивая, если так можно про корову говорить...Ну, а почему нельзя? Рога идеальные, словно ухват для печи, на одном уровне изогнуты, хоть чугунок ставь.
Кончики острые...
Глаза, будто подведённые угольком, как есть царица, а как вышагивала...
Сама светлая, а пятна палевые, потемнее значит, грациозная, уж, как она голову свою несла, многим бабам и поучится у той коровы было, ножку -то, иить, вытянет, поставит, следом другую тянет.
Королева.
Шла впереди стада всегда.
Бабы завсегда кричали, ему, чтобы шёл, свою королевишну забирал.
Почему?
А она женский пол не любила, не просто не любила, ненавидела...
Как завидит где бабёнку какую, запоздалую, так мигом на рога подымет, либо будет гнаться за несчастной, опустив голову в землю и с налившимися кровью глазами и бежать будет следом.
При чём девочек, младше примерно тринадцати - четырнадцати лет, вообще не трогала, как и пацанов с мужиками.
Доил Марту Василий сам.
Никого не признавала...
Василий смотрит в открытую дверь сенок, на улицу, где танцующей походкой идёт Надежда, рядом с Зорькой, положив ей доверчиво руку на колыхающийся бок.
Зорька потомок той Марты, сама Надя её вырастила, выходила, любовь у них...
Василий опять проваливается в воспоминания...
-Мам...ну что ты, - стоит он перед матерью опустив голову, - я ж коммунист, ну...А ты по бабкам бегаешь, какие -то заговоры чинишь...
Мать сидит на лавке у окна, отвернув голову.
-У меня...сын родился...мама...сын, понимаешь? А ты...
-А ты ишшо докажь, што твой.
-Эхх, мама...
-Ничё, ничё, спомнишь ишшо мать родную, да позно будеть, ничё.
-Мам...
-Василий мнётся, ему даже стыдно про такое говорить, - я Сорочихе сказал, ещё раз будете с ней гадости делать...
-И што?- отвечает равнодушно, - я другую найду.
-Я не верю в эту бесовщину, ясно?
-Не веришь, не веришь, а чего ж побежал до Сорочихи? Коровку -то небось сам доишь? То-то же...Байстрючонка тожеть сам буишь кормить, - захихикала мать, - сааам.
-Даа иди ты...Знаете что, мамаша...помирать будете, не приду к вам, ясно?
-Та мне всё равно буде...А энту мокрохвостую и выГлядков её не приму, слышь, не приму и всё...
Так и не смирилась мать с выбором Василия, отец, тот да...внуков любил, баловал, даже правнука застал...Санечку. Матери нет давно, отец недавно ушёл...Крепкий был старик, кержак...а мать кержачка была и жена первая Василия — Пелагея, тоже.
А он Василий, он вероотступник, мать так говорила, вроде смирилась, когда он на Пелагее женился.
И доказывал Василий матери, что советская власть на дворе, не один десяток лет уже, что многое поменялось, что он — Василий, не последний человек в партии, да куда там...
Пятнадцать лет прожили с Пелагеей, а детей не было.
Пелагея, Поля, она понимающая была...хорошая женщина...
Поняла и приняла, ушла тихо без скандалов, когда он другую в дом привёл.
-Надька...
-Ну?
-Надь...ты это...
Стоит, прищурив глазищи свои бесстыжие. Так бы и дал затрещину, да силы не те.
-?
-ХлебА когда печь будешь?
-Давеча пекла, - сказала сквозь зубы и повернувшись пошла.
-Стой...стой подлая, я...я кому говорю. Хлеб спеки...
-Есть ещё, - опять плечом дёргает.
-А я сказал спеки и это... больше не шастай нигде, ясно? Не шастай!
-Ты мне что? Отец родной?
-Я твой муж!
-Муж...объелся груш. Полька твоя жена законная, а я так...
-Ты...ты жена...Надя, - сказал жалобно.
-Жена? Женааа, - зашипела Надя, подошла близко- близко, - а ну...муж..вспомни, вспомни, как я женой твоей стала? А?
Жена.
Да ты у тятьки моего за литруху самогона меня выменял, так ведь? Да за пару литовок, ну?
-Ннет, Надя...ты что?
-Как что? Сам всю жизнь мне об этом говорил, сам припоминал мне из какого болота меня вытащил, мне шестнадцать было, а тебе тридцать семь. Ну?
А я знаешь, как не хотела, я перед отцом на коленях стояла, молила его я, просила, чтобы в город меня, учиться отправил, а они с мачехой упёрлись, нет и всё.
Мачеха, мать мою смертным боем ненавидела, что она поперёд неё замуж за тятьку моего вышла, а как матери не стало, так мигом у отца моего, в холодной постели оказалась, утешала, утешительница... матери года не было, как она Стёпку родила.
-Я сто рублей за тебя заплатил, ду ра...Новыми.
-Ишь ты...вон оно что? А я то думаю, чего ты меня всю жизнь в хвост и гриву гоняешь, а ты потраченное за меня, меня же и отрабатывать заставляешь.
А с Полькой отчего не развелись? Аааа...мамка же не разрешила. Ну? Чего вылупился? Думаешь не знаю ничего? Коммунист...Мне брехал, как собака, мол, партия не одобряет разводов, Пелагея не ладан дышит, вот - вот помрёт, тогда и распишемся.
А Полька твоя, до сих пор шастает, здоровее всех живых знаешь о том, что в монастырь ушла...даааа... в обычный. Каялась мне, как с матушкой твоей, со свету изжить меня хотели, Витюшка только родился...мол, дитё останется, ты к себе Польку обратно возьмёшь...
-Врёёёшь, - сказал протяжно.
-Знаешь же, не вру - отвечает равнодушно. - Ладно, некогда мне, каша на плите, ешь, там смотри, видишь? На столе, стоит тарелка, в ней котлетки это тебе.
-Они не вкусные, - капризничает Василий.
-Не вкусные, без соли я немного чесночка положила, - говорит примирительно,- ешь в обед, хорошо? В выходные свежего хлебушка испеку и...пирог. Хочешь пирожок?
-С калиной?
-Ну хочешь, так с калиной, с прошлого года осталась.
-А свежая?
-Вась, ну какая свежая, а ? Рано же ещё, ну. Всё...что тебе купить?
-Беломорчика бы, а? Надюша...
-Нет, Василий...Нет. Доктор строго приказал никаких папирос...Слышишь? Петушка купить?
-У.
-Не укай, петушка и пряник розовый, а, Вася, ну? Розовые прянички свежие, давеча Люська сказала, привезли вечером, мол Василий у тебя любит пряники и слышь-ка, подмигивает вот так, подмигивает, а Вась.
А помнишь, помнишь, как она глазела на тебя, у Никифоровых на свадьбе, когда они сына на городской женили, Вась...Помнишь.
-Надяяяя...
-Ну чего ты, ну? Чего разнюнился?
-Простиии, моя Надя.
-Да твоя...Вася...твоя, чья же ещё...кому я, Вася, пятидесяти -то лет нужна, кто нас с тобой возьмёт?
-Ты меня не бросишь?
-Ну снова здорова, а куда я тебя? Нет уж, голубь мой, тебе со мной по гроб жизни ворковать...
-Я тебе жизнь спортил...Надь.
-С чего бы это? Да я с тобой, как сыр в масле каталась, Васенька. Много ли я у отца родного видела, а ? А тятька твой, мне за отца был, а ты, Вася и за отца и за мать, и за мужа, о как.
А, как ты меня от матушки своей покойницы защищал, Вася? А ведь ты её боялся, боялся и любил, а ради меня рассорился, да, Вася? А дети, Вася? Дети -то у нас какие с тобой получились, умные, да красивые.
А внучонок?
Санечка...
Васенька, чего ты? Ты ж меня выучил, была бы я бухгалтером -то тем, ну?
Всё, успокойся на выходные дети приедут, Санечку привезут, иди, слышь- ка...иди машинку деревянную в песочнице сделай, помнишь, как Витюшке тятька твой делал?
Сможешь, Васенька?
Смогу.
Ну вот и иди...а я тебе пряничков, да, Вася...Пряничков и петушка.
Всё, я побежала, ты не долго ладно? Немного поделай и отдохни.
Пока, Вася.
-Пока, Надя.
Все в посёлке знали, что у председателя, Николая Никифоровича и Нади чувства.
Тот жену схоронил давно уже, лет десять назад, всё память чтил, а у Нади Василий...Все знают, Василий болен, Надя на себе его таскала, вынянчила.
А по молодости, пока крепкий был...
Обижал он Надю, крепко обижал.
А она терпела.
Девчонка была, молодая, всё терпела все и жалели её потому никто и не осуждал...
Он сидел за столом, нас толе лежало письмо.
Он притулился к шкафу и казалось, будто задремал.
А он и так задремал, навечно.
Береги её, написано было в письме.
-Вася...Васенька...Я тебе вот пряники, всежие и петушка...
Васяяяя...
Во дворе, в песочнице, столяа деревянная машинка, для внука Санечки...
-Васенькаааа...
Неслось над полями.
Автор: Мавридика д.