Оля с детьми тогда ехала к матери в гости, и хотела заехать к отцу.

Она пересилила себя, наступила на собственную гордость, и по совету матери позвонила ему, мол, я на Алтай еду. Заехать к тебе хочу, увидеть бы тебя.
Отец виноватым голосом сообщил, что как раз сегодня на заездку едет, наверное не получится встретиться. Сказал быстро, скороговоркой, и положил трубку. Даже вопросов никаких не задал, не поинтересовался, как и что. Наверное Галя с ним рядом. Он всегда так себя ведёт, когда она возле него отирается. Словно чего- то боится.
Ну нет, так нет. Ольга так неловко себя чувствовала, что мысленно ругала себя последними словами. И зачем звонила? Зачем навязывалась? Зачем мать послушала? Ну не нужны они ему, дети- то, так и пусть катится к этой своей...
Отец перезвонил через 10 минут, спросил, во сколько она в Барнауле будет.
Ольга ответила, что минут через 30 приедут, и автобус до трёх часов ждать придется.
- Ну вот, а я в половине третьего приеду. Увидимся, Олька. Ух, как я по вам соскучился, дочь! По тебе, по девчатам!
Как на иголках сидела Оля на жестком, неудобном кресле. Никак не могла успокоится, и поминутно глядела на часы, и крутила головой. А вдруг раньше приедет папка? Ну мало ли, всякое бывает.
Всякое в голову лезло. Вспоминала Ольга то время, когда жили они большой, дружной семьей, как хорошо им было вместе. Мама, папа, старшая сестра Настя, брат Федя, и она, Олька. Папка всегда ее так звал. Не Оля, не Ольга, а именно Олька. Самая младшая, самая любимая дочь. Нет, и старших своих Семен любил без ума и без памяти, но в Ольке души не чаял. Всегда баловал ее, прощал все шалости и никогда не наказывал дочку, хотя поводов для наказаний было предостаточно. Олька пацанкой росла, про таких еще говорят, мол, оторви, да выброси. Ни дня без приключений, ни минуты без происшествий. Отец только улыбался, глядя на Ольку, да гладил ее по голове, мол, горе ты мое луковое! И в кого ты у нас такая уродилась? Даже с Федькой таких проблем у нас не было, как с тобой! А он ведь пацан, Олька!
Олька, прижимаясь к отцу улыбалась, и отвечала, что так она больше не будет, и уже на следующий день всё было по прежнему.
Мама на отца всегда ворчала, мол, посадил ты ее к себе на шею, а она ножки свои свесила, да болтает ими. Драть ее надо, как Сидорову козу, а не по головке гладить. Ох, Семка, смотри, как бы все это боком потом не вышло. Она же веревки из тебя вьет, а ты ей потакаешь во всем.
Отец только улыбался, мол, ничего, Катя, ничего. Вырастет, и исправится. Когда же ещё озорничать ребятишкам, как не в детстве?
Отца она увидела сразу, едва зашел он в здание автовокзала. Олька специально выбрала такое место, с которого видно оба входа. Глянув на часы нахмурилась Оля. 14.40. Сейчас уже посадка в автобус начнётся.
Махнув отцу рукой Оля встала и пошла к нему на встречу, держа дочек за руку. Изменился папка, постарел. Какой- то угрюмый, неопрятный, будто замызганный. И очень уставший. Глядя на него и не скажешь, что человек из дома едет, от любящей и заботливой женщины. От матери отец уезжал отдохнувшим, посвежевшим, а тут- будто и вовсе не отдыхал.
Словно прочитав мысли дочки, Семен виновато улыбнулся, мол, стройка у нас с Галей, не до отдыха. Устал, как собака, а стройке этой ни конца, ни края не видно. Ну ничего, ничего, Олька, на работе отдохну.
Так неприятно кольнули Олю эти слова, что аж поморщилась она. Стройка у них с Галей, не до отдыха! А мама берегла его, холила, лелеяла, пылинки с него сдувала, старалась лишний раз не напрягать, и работой не заваливать, мол, он на работе устал, пусть хоть дома выдохнет, отдохнет. На своих плечах тащила весь дом, чтобы только доволен был Семушка, чтобы улыбался, да жизни радовался.
Вспомнилось вдруг Ольге, как они, вдвоем с мамой, перекладывали печку. Отец на заездке был, Настя с Федей уже студенты, а она, Ольга, в школе училась.
Ольга тогда дёргалась, психовала, ругалась с матерью, мол, какая необходимость сейчас ее перекладывать? Отец скоро приедет, вот пусть он и делает, а я не обязана. Не женское это дело, да и вообще, зачем тебе муж, мама, если ты всю работу сама делаешь всегда?
Ничего не сказала мама. Молча занесла в дом большую оцинкованную ванну, и поставила ее посреди кухни. Ведрами таскала глину и песок с улицы, месила раствор где лопатой, а где руками. Ольга поначалу даже не подходила к матери, сидела в комнате, и дулась на мать, что мышь на крупу. И только когда услышала тихие всхлипывания, стало ей стыдно. И что вдруг на нее нашло? Чего отвязалась она на маму? Неужели переломится она, Оля, если поможет маме?
Они тогда за два дня управились, все отмыли, прибрали, и выдохнули. Осталось только побелить печурку, но это уже после, потом, после того, как подсохнет все. Устали конечно сильно, зато результат радовал. Маленькая, аккуратная печка получилась, лучше прежней, и отец, едва зайдя в дом, улыбнулся, мол, вон какая жена у меня, рукодельница! Не только в горящую избу войдет и коня на скаку остановит, но и печку сложит, если надо.
Мать тогда зарделась, что маков цвет, разрумянилась, скромно опустила глаза в пол, мол, да скажешь тоже, Сёма! Ну переложила и переложила, что теперь, памятник мне ставить за это? Пойдем к столу, Сёмушка, устал ведь с дороги.
Ольга, глядя на мать, аж бесилась. Вот что она все бегает вокруг него, как курица- наседка? Что она кудахчет над ним? К столу, устал с дороги! Как будто ничего и не замечает! Даже она, Ольга, и то всё видит, а мать словно слепая.
- Семушка, отдохни! Семушка, поспи подольше! Семушка, не трогай, я сама!
Ну конечно, Семушка устал, а мать будто и не устает! Иной раз с ног от усталости валится, зато все сама, все сама, а Семушка пусть спит, отдыхает, он же устал, он же работал! И ничего, что мама тоже на месте не сидит. Работает на ферме, рань- прерань встает, бежит на свою дойку. И дома не присядешь. Хозяйство не просто большое- огромное. Огород, дети.
Так всегда было. Отдохни, Семушка, поспи подольше, оденься получше. И что в итоге? Где он, Семушка?
Когда объявили посадку, отец неуклюже обнял Ольгу, мол, ну поезжай, дочка, поезжай. Ещё увидимся. Ты там хоть звони почаще, а то совсем ты про меня забыла, Олька.
Слезы, такие обидные, горькие, непрошенные, готовы были брызнуть из глаз, и Оля, отвернувшись, зашла в автобус вслед за дочками. Так хотелось ей закричать, наброситься на отца с кулаками и сказать, что это не она про него забыла, а он! Отдалился от них, отодвинул их всех на второй план, забыл, променял на свою Галю.
Не закричала, и с кулаками не набросилась. Уже после того, как автобус тронулся, выглянула Оля в окно. Отец стоял, крутил головой, как китайский болванчик, пытаясь взглядом найти её, Ольку. Увидев её, виновато улыбнулся и махнул рукой. И Оля махнула папе. Вот такая вышла встреча. Уж лучше совсем никак, чем вот так. Такой осадок остался неприятный, что ничем его не закусить, и горечь от такой встречи не перебить.
Мама тогда вздыхала, и по привычке оправдывала отца.
- Ну что ты, Оль! Он тебя любит, дочь. И внучек любит. Просто так сложилось. Не вини его, Оля.
- Да как ты можешь его оправдывать, мам? Он же предал тебя! Бросил и тебя, и нас. Внучек говоришь любит? Так любит, что даже дешевенькую шоколадку им не купил. Хоть одну на двоих.
- Да разве шоколадками любовь измеряется, дочка? Они у тебя что, шоколада век не ели? Голодные остались оттого, что дед им шоколадку не купил? Вон его сколько, шоколада этого, хоть опой ешь.
- Да при чем тут это, мама? Тут ведь не в шоколаде дело. Он их даже не обнял, мам! Тоже мне, дедушка! Почему же ты их и с рук не спускаешь, и сладостями заваливаешь. Не голодные они, права ты, мама, только обидно. До слез обидно. Вот ты его облизывала, пылинки с него сдувала, лишний раз боялась попросить о чем- то. Он от тебя уезжал отдохнувший, холеный, чистенький весь, обстиранный, наглаженный, а сегодня я его увидела- натуральный бомж!
И кривляясь, передразнивая отца, Оля сказала:
-Стройка у нас с Галей, не до отдыха. Устал, как собака, а стройке этой ни конца, ни края не видно. Как это понимать, мам?
-Не паясничай, Ольга! Что бы меж нами не случилось, развелся он со мной, но не с вами. Вы его дети, и вас он не бросал.
Ночью Оля ворочалась с боку на бок, и никак не могла уснуть. Вспоминала она и эту короткую, нелепую встречу с отцом, и разговор с матерью. Да, в чем- то мама права. С ними, детьми, отец и правда не разводился. Он от них не отказывался. Они, дети, не сговариваясь, просто объявили отцу бойкот.
Мама тогда ругалась на них, объясняла, что так нельзя, что это не правильно.
-Это от меня он ушел, не от вас. Чтобы я больше не слышала таких разговоров, ясно? Отец он вам, какой бы ни был, а отец. Другого не будет.
Разговоры тогда и правда были разные. И если Настя с Федей хоть как- то сдерживали себя, фильтровали слова и подбирали выражения, то эмоциональная Ольга в выражениях не стеснялась совершенно.
-Предатель! Кобе...ль несчастный! Да я с ним после такого не то, что здороваться не буду, я вообще знать его не хочу! Нет у меня больше отца! Лучше никакого, чем такой!
Отец ушел тогда, когда Олька поступила в колледж. Просто приехал со своей заездки, и не глядя матери в глаза молча стал собирать свои вещи. Мать, которая давно уже обо всем знала, тоже молчала, и только Олька рвала и метала.
-Как ты так можешь, папа? Тебе самому от себя не противно? Вы же семьями всю жизнь дружили, и вот так, да? И что, будешь теперь со своей вороной жить, как ни в чем не бывало? А что, ты хорошо пристроился! Дома мама тебя ждёт, а на вахте твоей с соседкой зажигаешь. И идти далеко не надо. Всего- то и надо, что через дорогу перейти к своей новой мымре! Неужели поприличнее никого найти не мог? Она же старая, страшная, и гулящая! Да вся деревня знает, что она после смерти дяди Васи как прости...
Договорить Олька не успела. Отец, который за всю жизнь и пальцем ее не тронул, со злости отвесил ей такую пощёчину, что аж в ушах у девчонки зазвенело.
Не заплакала Оля. Со злостью глянула на него, и сквозь зубы процедила:
- Никогда тебя не прощу, понял? Помирать будешь, а не прощу! Забудь, что дочь у тебя есть!
Семён стоял, как в воду опущенный. Горела рука после пощёчины, щемило сердце и щипало глаза. И что на него нашло? Ведь права была Олька, во всём права. Кобель он и есть. И за что ударил дочку? За то, что правда глаза сколола? Загулял на старости лет, с соседкой на вахте закрутил, да так, что мозги отключились. Влюбился, как мальчишка, ушёл от родной жены к соседке, с которой и правда всю жизнь дружили. Ведь никогда он себе такого не позволял, а тут не сдержался, ударил дочку.
Отчего- то думал он, что перебесится Оля, поймёт его, простит. Ребёнок ведь, не будет же вечно она на него злиться. А слова- да чего в порыве гнева не скажешь?
Оля обиделась не на шутку. Даже не на то, что отец ушёл из семьи к этой прости господи. Это и правда их дела, сами они с мамой пусть разбираются, не дети малые. Пощёчину эту незаслуженную не могла она ему простить, своё унижение и обиду.
Уж как мать её уговаривала, мол, прости ты его, Оль! Ну не хотел он так! В сердцах так вышло, ты сама виновата. А то, что ушел- так Бог им судья. И Ольга, исподлобья глядя на маму, сквозь зубы говорила:
-Не хотел бы, не ударил. Никакая моя вина его поступка не оправдывает. да и в чем я там виновата? В том, что он на старости лет загулял, да к этой своей ушел? не прощу!
Семен пытался поговорить с дочкой, помириться, но увы, безуспешно. Закусила Оля удила не на шутку. Ни деньги от него не брала, ни вещи. Все лето травы лекарственные собирала, чтобы на свои деньги себе одежду купить, чтобы ничем ему не быть обязанной.
Вскоре эта его Галя продала свой дом, и уехала. Купили они с Семеном дом в пригороде Барнаула. Больше в деревне отец не появлялся. Поначалу он еще пытался наладить с дочкой контакт, звонил ей, но Оля слово свое сдержала, и с отцом общаться отказалась.
Настя с Федей, глядя на младшую сестру, только головами качали. Ну до чего же злопамятная Ольга у них! До чего же принципиальная! А Ольга, усмехаясь, отвечала, мол, конечно, не вам же по физиономии от любящего папочки прилетело!
Как- то незаметно пролетело время. Выросла Ольга, повзрослела. Даже обида на отца немного притупилась, и она стала общаться с ним по телефону. Правда общение это было какое- то натянутое, без былой искренности. Ну хоть так. Не даром же говорят, что худой мир лучше доброй войны.
В следующий раз закусила удила Оля тогда, когда собралась замуж. Отец, получив приглашение в красивом конверте тут же позвонил Ольге, мол, а что, только одно приглашение?
Оля поначалу даже не поняла, что отец имеет ввиду. Рассмеявшись, она сказала, что если ему одного мало, она и сто ему пришлет. А отец, нервно кашлянув, сказал, мол, мне и одного хватит, зачем мне два. А где пригласительное для Гали?
-Для Гали? Ты как себе это представляешь, папа? Чтобы на мою свадьбу ты заявился с этой своей? А может мне тогда маму не приглашать? Нет, ну а что? Зачем там мама, мы лучше ворону твою позовем, правда?
Отец тогда разозлился, мол, да прекрати ты паясничать, Олька! Зови ты кого хочешь, но я без Гали не могу поехать, понимаешь? Мы семья, она жена мне, и будет не очень красиво, если я поеду один, без нее.
-А я для тебя тогда кто, папка? Она семья, жена, а я кто? Бывшая дочь от бывшей жены? Не хочу я ее видеть на своей свадьбе, понятно тебе? И ты не приезжай, не надо ворону нервировать.
Отец и правда не приехал. Может и правда заболел, а может просто отговорку придумал, чтобы свою Галю не обидеть. Зато обиделась Оля. Она- то ждала, надеялась, что отец приедет, а он! И мама хороша, как всегда оправдывала его, мол, ну что теперь, Оля?
Когда у Оли родилась Сашка, отец приехал сам, один. Шутка ли- первая внучка! Настя- карьеристка, от нее внуков не дождешься, все работа одна на уме. Федька- оболтус великовозрастный, все ищет идеальную женщину. Вот Олька молодец, внучку ему, Семену, подарила!
Хорошо тогда посидели. Хоть и ненадолго заехал отец, но поговорили душевно, вспомнили, как жили. Даже не поссорились. Отец обещал, что будет почаще заезжать, мол, да что тут, от Барнаула до Кемерово расстояние не большое, буду на вахту чуть раньше выезжать, да к вам в гости забегать, поди не выгоните?
Оля радовалась, что лед в отношениях треснул, тронулся. Улыбалась, обсуждала с отцом маршрут, как будет проще добираться.
-Так тебе на вахту и из Кемерово можно ехать, не обязательно в Барнаул возвращаться. Ты приезжай, папка, мы будем ждать.
Отец и правда приезжал. Целых два раза. А потом то одно у него, то другое. То Галя заболела, то времени мало, да и вообще, отдохнуть дома, с женой, подольше охота, надоели эти покатушки. И по карману бьет.
Как может бить по карману пятисотка, потраченная на билет, Оля не понимала, зато прекрасно понимала то, что эта его ворона всеми силами отваживает его от семьи. Ну не нравится ей то, что он общается с дочкой, вот и пыжится.
Наверное, своего она добилась, ворона эта. И по телефону общение было так себе, и лично встретиться не получалось. Оля поначалу ещё пыталась напрашиваться к отцу в гости, а потом, после той последней встречи на вокзале в Барнауле все свои попытки прекратила. Ну не хочет человек общаться, значит так надо. Насильно мил не будешь. А ведь младшую свою внучку, Иру, отец тогда впервые увидел вживую. До этого только на фотографиях и видел. Да и Сашу тоже видел он в последний раз много лет назад, когда вот так же проездом заехали они к отцу.
Сейчас Оля немного нервничала перед встречей с отцом. Шутка ли- семь лет не виделись. Сам он их в гости зазвал, когда узнал, что они на Алтай едут, в отпуск, к маме в гости. На своей машине.
-Вы заезжайте, Олька! Погостите хоть пару дней, пока я дома. Я хоть на тебя погляжу, на внучек. Посидим, поговорим, а то совсем стали как неродные. На озеро съездим, шашлык, банька.
Оля, помолчав немного, сказала, что заедут. На обратном пути.
-Я на заездку уеду, не получится на обратном пути, дочь.
-Сколько ты ещё будешь на свои заездки кататься, пап? Ведь не мальчик уже, на пенсии, а всё тебе денег мало.
Отец, вздохнув, сказал, словно оправдываясь:
- Так стройка же, Олька. Будь она неладна! Все соки из меня выжала, и ни конца ей, ни края. Видела же, какой дом мы купили, и какой он стал. Хоромы! Сейчас вот территорию облагородим, да мебель Галка обновить хочет. Тогда и брошу, на отдых уйду.
И Оля, не сдержавшись, закричала.
- Опять эта Галка, папа! Галка хочет то, Галка хочет это, а сам ты что хочешь? Ворона она, эта твоя Галка! Сведёт она тебя в могилу раньше времени, а сама будет жить, да улыбаться.
Чем ближе подъезжала Оля к дому отца, тем больше нервничала. Нет, отца она хотела увидеть, поговорить с ним. Но с этой вороной встречаться совсем не хотелось. Может зря она отцу пообещала, что с ночёвкой останется? Посидели бы часок, да к маме.
Отец их ждал на улице. Вместе с Галей. Стояли они у калитки, и смотрели, как паркуется машина, как выходит Оля, ребятишки, Олин муж. Отец даже шага не сделал в сторону дочери, стоял, как истукан, словно боялся отцепиться от своей Гали. Обросший, с длинной, неряшливой бородой, в растянутых домашних штанах и мятой, растянутой футболке. Постаревший, осунувшийся, какой-то весь потухший и уставший. Зато Галя цвела и пахла. В красивом новеньком платье, с макияжем на румяном лице, она глядела на Олю прищурившись, и кривила свой ярко накрашенный рот в фальшивой улыбке. Ворона и есть.
-Проходите, гости дорогие. Небось устали с дороги- то? А я там стол собрала, накрыла, наготовила кой- чего. Особо- то не до жиру, дорого нынче все, но, чем богаты, уж не обессудь, Оля.
-И вам здравствуйте, тетя Галя.
За столом царила напряженная обстановка. Запах чеснока разъедал глаза. От него тошнило, свербело в носу, и хотелось выйти на воздух. Такое чувство, что этот чеснок Галя чистила всю ночь, чтобы весь дом пропитался этим запахом.
Молчали девочки, молчал Олин муж, молчал отец. Оля тоже молчала, и только Галя щебетала без умолку, делилась своими планами на будущее, и хвасталась покупками, мол, вон, не хуже людей мы живем, все у нас есть с Семой, хоть на старости лет как человек поживет, не то, что раньше.
Оля не притронулась к еде. Девчонки тоже вяло ковырялись в тарелках, делая вид, что едят. Чеснок этот...Даже хлеб, лежащий в корзине, и тот был густо обмазан чесноком на манер пампушек.
-А что же ты не ешь, Оля? Я гляжу, что ты, что муж твой, что девочки- сидите, лица сквасили, носы воротите от еды. Брезгуешь мной, да? Все никак успокоиться не можешь, что отец твой меня выбрал? Так уже давно успокоиться пора, столько лет прошло! Пора бы понять, что не вернётся он к матери твоей.
-А что- то без чеснока тут есть? Пап, ты же знаешь, что я чеснок не ем, тем более в таких количествах.
-Зато папа твой ест! Так ест, что аж за ушами трещит! Ест, и нахваливает, и спасибо говорит, и добавку просит. Нравится ему, хорошо я готовлю, вкусно, не то, что Катька.
Оля, проглотив обиду, сидела за столом с каменным лицом и молчала, сама себя успокаивая. Не для того она к отцу ехала, чтобы с вороной этой скандалить. Отец, молча глядя то на жену, то на дочь, втягивал голову в плечи, стараясь стать маленьким и незаметным.
Галя раздраженно встала, и начала убирать со стола, что-то бормоча себе под нос. Оля, чтобы не мешать ей, тоже встала, и кивнув головой мужу и дочкам, вышла на улицу. Отец пошел вслед за ними, и Галя, бросив все дела, тоже побежала следом.
-Что не стрижешься, папа? Смотри, какие лохмы торчат! И борода эта...старит она тебя.
-А что тебе опять не нравится, Оля? И прическа у отца, и борода- все у него хорошо. Модненько, брутальненько, так многие сейчас ходят.
-А футболка мятая и штаны, что до дыр застираны, это тоже по последней моде?
-А что футболка? Чем тебе футболка не угодила? Нормальная футболка, хорошая. Все у отца есть, не то, что с Катькой! И одеть, и обуть, и на стол поставить. Вот что он видел, когда с ней жил?
-С мамой папа видел чистые, глаженые вещи, вкусную, свежую еду, уважение и отдых. И право голоса имел. И вообще, вы вроде как со стола убирали? Вот и идите себе, убирайте дальше. Я не с вами разговариваю, а с отцом. Или что, он без вашей указки и слова сказать боится?
Галя стояла, хлопала глазами, и шумно дышала. Молча. И отец, виновато глянув на жену, тут же строго глянул на дочь, и сказал первую фразу за все время.
-Ну зачем ты так, Ольга? Все у нас с Галей хорошо. Она и готовит, и стирает, и убирает. А мятое- так я сам надел, она и не видела. Всё у меня есть. И одеть, и обуть...
Ольга. Не Олька, не дочь, а Ольга. Грубо, агрессивно, брутально, что уж.
Хмыкнув, Оля повернулась к мужу и спросила:
-Ты отдохнул, Слава? Ну что, дальше поедем? А то время уже много, не успеем посветлу доехать. Спасибо тебе за прием, папа. За хлеб, за соль, за чеснок. Рада была увидеться.
Слава понял Олю с полуслова. И девочки поняли. Старшая, Саша, с благодарностью глянула на маму, взяла за руку младшую, и пошла к машине.
Словно ожил отец. Словно понял, что что- то сделал не так. Растерянно глядел он на довольную Галю, которая ехидно улыбалась, добившись своего. На дочь, которая уже подходила к машине. На внучек, таких уже больших, которых даже не обнял он, не прижал к себе. На зятя, которому даже руку не пожал.
-Оль, а вы что, уезжаете уже? Так а погостить? На озеро съездить, шашлыки там, картошка на костре...
С такой болью во взгляде смотрела Оля на отца, что не выдержал мужчина этот взгляд, отвернулся.
Ни слова не сказала Оля, промолчал и отец. Громко хлопнули двери в машине, тихо заурчал мотор, плавно поехала машина по дороге. Никто не выглядывал в окна, не махал рукой отцу и деду, не сигналил на прощанье.
-Олька, да как же это? Банька, шашлык, озеро. Да что же ты, дочь? Гостинцы! Гостинцы- то внучкам забыла, Олька! Я вот, купил тут внучкам...
Машина уже скрылась за поворотом, когда Семён выскочил из дома, прижимая к себе нелепого розового зайца и кислотного цвета ёжика.
- Как же это, Олька? Я вот... Внучкам купил...
Галя потянула мужа за край футболки.
- Ну что ты тут расшаркался перед ними? Озеро, шашлыки, банька, гостинцы! Твою жену оскорбили, а ты! Нет бы заступиться за меня! Тьфу! А я ведь говорила, я говорила, что плохая эта затея! Змея эта твоя Ольга! Спит и видит, как нас с тобой развести! Нужен ты ей, как собаке пятая лапа! Пошли домой, чего стоишь, как истукан?
Хотел Семён сказать Галке, чтобы закрыла она свой рот, чтобы отстала от него, чтобы шла она куда подальше со своим этим чесноком, который специально напихала везде, где только можно, но не сказал. Чего уж теперь-то? Какой смысл в тех словах?
Всё у него есть. И дом есть, и одеть, и обуть, и на стол поставить. Только уважения нет. Семьи нет. Нет любви и заботы. Детей старших нет. Внучек нет. И дочери нет. Младшенькой и любимой. Есть бывшая дочь от бывшей жены, и виноват в этом только он.
Автор: Язва Алтайская.