Его величество МИР

Маша мыла окно .Брызгала с остервенением на стекло и тёрла, тёрла, тёрла.... Ах, ты подлец, думала Маша, ну надо же, столько времени не могла раскусить его, а. Ты подумай. Вот гад. В квартире Маша была одна, поэтому вслух высказывала всё о чём она думает. Кровопийца какой надо же. Ой, да понастрадалась она Маша, потерпела тоже, дай бог. Это для всех они идеальная семья. А на самом -то деле, много чего пришлось вынести. Как вспомнит Маша, так ещё больше злость да обида на неё нападает. Женились когда, первый месяц жили,- ведёт женщина мысленно с кем-то невидимым разговор, будто жалуется кому, - время получки пришло, молчит. Ну и я молчу, день, два, три. Я уж подумала может не давали её, получку-то, спросила у Любы бухгалтерши, мы тогда по соседству жили, а она мне, мол, три дня назад ещё дали. Я вечером к нему, с расспросами, а что спрашиваю, зарплаты у тебя не было? А он мне так спокойно, мол, как не было, была, я маме отнёс, всё как полагается. Я чуть не упала тогда со стула, как к маме? Ну думаю может должны чего, на свадьбу может брал. Приехал как-то, перловка у него, пшёнка, манка сахар, всё по килограмму, ситчика метра три, цветастенького, весёленького такого. Мама говорит моя, купила. Ну думаю повезло мне со свекровью... Следующий месяц, опять денег нет. Я опять спрашиваю, опять маме отнёс, опять принёс круп, сахар, ситчик какой-то... Третий месяц, опять то же самое. Я уже не выдержала. -Миша, - говорю, а где же зарплата? -Так у мамы моей, - отвечает, и котлеты наворачивает, из мяса, которое я на свои деньги купила. -А мы скоро ей долг отдадим, Миша, - я спрашиваю. -А мы и не должны, - удивлённо отвечает. -Как не должны? Ты три месяца ни копейки домой не приносишь, говоришь что деньги маме отдаёшь. -Ну да, маме. А кому мне их отдавать? Мама всё-таки взрослый человек, она знает как распоряжаться денежками. А ты у меня молоденькая, глупенькая, - говорит, а сам котлетами закусывает. Я задохнулась, минуту стояла как рыба, рот открывала. -То есть как это не должны, а? То есть как это мама твоя лучше знает? -Ну да,- говорит, - мама моя хозяйка рачительная, она нам на пенсию денежек и накопит. Закричать хотела, честно скажу, заорать, да ногами затопать, но сдержалась. На второй день с работы прибежала, перловки наварила, маслецо ещё было, жду любимого с работы. Пришёл, я его за стол усадила, - говорит Маша, а сама трёт до синевы окно, - он в тарелку мырь, а там перловка, голая. Покрутил носом, котлетки спрашивает. А я ему пустой холодильник показываю - Нету, - говорю, -мяска -то. -А чего же ты Машенька не купила? - ласково так спрашивает и улыбается. -А за что же я его куплю, - спрашиваю? -Как же, - говорит мой Миша, - у тебя же зарплата была? -Да и у тебя тоже зарплата была! -Да я же к маме отнёс, - удивляется муж. -Да и я тоже отнесла к маме, - говорю,- мама моя вон, перловки нам килограмм передала, да пшёнки, макарон там, риса, сахара опять же килограмм. -Да что же ты, Машенька, - говорит, - зачем же ты Машенька маме своей денежки -то отдала? Как же жить мы будем? -А как же, говорю, и глазками хлопаю, - мама моя человек взрослый, ответственный, она нам Мишенька с тобой на пенсию и подкопит. Поклевал перловки и спать легли. Вздыхает, ворочается, котлеток видно хочет, а я молчу, как раз к лету килограмм пять скинуть хотела. На второй день гречки сварила, на третий макарошек отварила. А на четвёртый, смотрю нет Миши моего. Приходит, глазки бегают. Я его к столу приглашаю, а он отнекивается. Ладно думаю, чёрт с тобой, опять пришёл поздно с работы, опять есть не хочет. Я к нему с расспросами. А он мне блеет в ответ -Я, Машенька, - говорит,- к маме заходил, покушал у неё. Ну я на второй день тоже к маме пошла. Рассказала ей всё. В магазин захожу через пару дней, бабы судачат, окрестные. Рассказывают как моя мамка, со сватьей подралась, прямо в магазине. Та начала, свекровушка -то моя, костерить меня всяко, что я еду не готовлю, приходится Мишеньке к маме идти, кушать. А это же лишние растраты, мама же за свои деньги сыночку кормит. Ну моя и давай её отоваривать. Сумкой сначала, а потом и в волосы вцепилась. А сама орёт, всем рассказывает, как она у сына зарплату забирает, а её дочка, я, то есть, должна на свои кровные, кормить этого бугая, Мишаню, то есть. Я пришла к маме та мне и сказала чтобы я у неё сидела, а Мишаня, мол, пусть к маме жить идёт. -Всё, хватит нажилась!- говорит мне мамка, - пусть он сидит, цыплят парит, тьфу, мамкин подъюбник, - говорит. До каких пор издеваться над тобой будут? Я говорю мамке-то -А как же маменька, сама мне говорила, кода я замуж выходила, что мол нет назад пути дороги. -Тю, глупая, - мамка отвечает,- да то я просто так, припужнула маненько, чтобы ты значит не имела привычки, туды- сюды бегать, как у молодых принято. Так я и осталась у мамки жить. День живу, другой третий, на четвёртый подкараулил, с работы вышла, стоит, - продолжает рассказывать кому-то невидимому Маша. -Маня, - говорит, - пойдём домой. - Куда домой? У мамы своей спроси сначала. -Хватит, Марусь, покурослесила и хватит! -Да ты в своём ли уме, парень? - Спрашиваю, - сам виноват и меня обвиняешь? -Маня...Ну мама же как лучше хочет, помогает нам... -Ты что?Дуrак что ли? Чем помогает, - говорю ему?- из чашки ложкой? Всё Миша, кончилась наша с тобой семейная жизнь, живи у своей мамы, я у своей буду жить. Завтра пойду, на развод подам. -Как на развод, Маня? -Уйди, Мишка, уйди зашибу, - сказала так и осела наземь, живот, будто молнией прорезало. Он около меня трётся, не знает что делать, потом люди подбежали, в больницу меня отвезли. Там вроде отпустило, домой было собралась, да врач сказала погодить, другой врач пришёл. Проверили, поздравили, мол готовьтесь родителями стать. Этот прыгает, как лось, радуется. Ну я ему радость -то погасила. Говорю завтра на развод подам схожу, чтобы духа твоего не было рядом с нами. Иди, - говорю, - с мамашей своей на пенсию себе копите. И ушла. Так пришёл, на коленях стоял. Простила, вернулась. А как? Люблю ирода, вернусь... Мама моя его пытает, понял ли почему так получилось? Клянётся что всё понял, говорит мужикам на работе сказал, что мол баба ушла из дома, а те его на смех подняли, мол, мамкин подъюбник. Говорят что ненормально это, что он придумал к матери деньги относить.В общем прочистили мозги. Живём, получку всю до копейки отдаёт. Тут новая беда, коляску мама его где-то откопала, на даче стояла, в ней Мишка и трое его сестер и братьев выросло. Зачем деньги тратить, в этой ребёнка возите. Направила с этой коляской. Обиделась хнычет. Этот тоже чуть не ноет. Посмотрела грозно, притих. И началось... Игрушки не покупайте, у сестры Мишиной целый короб, вещи откуда - то тащит. Стираные — перестиранные латаные- перлатаные, мол дома же ходить всё равно. Сказала Мише чтобы перестал хлам таскать, опять губы надул. -Ты, где это взял, - спрашиваю. -Да мама у сестры пособирала чё валяться -то будут вещи, а нам пойдёт. -Пойдёт? - взвилась я, - пойдёт? Значит детям сестры твоей не по губе такие носить, а нам пойдёт? Знаешь что? Вижу ничему ты не научился, зря я тогда дура тебя послушала. Взяла тряпку и пошла окно мыть. Меня всегда это успокаивало почему-то. Мамка наругается в детстве, а я иду окна мою. В школе плохую оценку получу, тоже дома окна мою... Вот и тогда тоже, взяла тряпку и пошла окна мыть. -Маня, - спрашивает Миша, - ты чего, обиделась? -Знаешь что уходи,- говорю, - не будет у нас ничего хорошего, ну не получается, видишь же. Зачем мучить друг друга, ну. Уходи, Миша, уходи. Клялся, божился, что всё осознал... Родился Коленька, вылитый Миша. Вроде всё наладилось, да не всё оказывается. -Что -то парнишка не в нашу породу, - посмотрела на Коленьку, губы поджала и отвернулась. Видно когда жила без Мишеньке, вот и прилетело оттуда. Хорошо что сам услышал, а то не поверил бы. Выгнал, сказал чтобы ноги не было даже. А я тряпку схватила и ну окна мыть. Так и жили. Она мне гадости какие делает, а я окна мою. А тут вчера опять... Сижу в комнате, слышу, Лиса Патрикеевна, с тоненьким голосочком, и поёт, и поёт что-то, мёдом разливается. Слышу Миша мой, отнекивается будто от чего — то. Даже вроде прикрикнул. Я не стала выходить, матери с сыном всегда есть о чём поговорить, что я зверь какой? Выхожу, уже нет свекрови любезной, и мой сидит глазками, хлопает. -Что такое,- спрашиваю. -Да нет, Машенька ничего. Мама вот приходила. -Да виделись вроде, с мамой твоей. -А, ну да, ну да, - говорит, а у самого глазёнки бегают. А сегодня утром мнётся, трясётся, мол, Маня, я задержусь на работе. Я с работы пришла свекровушка моя нарисовалась. -Маша, Мишенька тебе говорил что сегодня задержится? -Да, а что, - спрашиваю. -Нет, нет, ничего. Он ко мне обещал забежать опосля, Леночка Сидорова, любовь его приехала, в гости придёт. Ой, как уж он убивался за ней, как убивался. Ты не теряй его, он у нас, может и заночует. Допоздна засидятся, будет что вспомнить... И побежала, словно лиса хвостом дорогу метёт, вот зараза, а. А я что? Схватила тряпку, и ну окна мыть. Вот что мне делать? Что? Взять ребятишек, да бежать на край света? Не даст ведь жизни, вот ей-богу не даст, всю кровь выпила все жилы, вытянула... Маша заплакала, по-детски тоненько, с всхлипыванием. - Маша, Манечка, ты чего? Маш, не плачь...Ты чего, дурёха моя, я скажу чтобы вообще к нам не ходила, я ж не знал... Думал всё хорошо у нас, Маня. Ты чего? Я никуда вас с ребятишками не отпущу, я вас люблю. - Давно стоишь тут? -Нет, Манечка, нет. На самом деле давно стоит Миша и слушает, вот и раскрыл он секрет чистых окон. - Уж что- что, а окна у Мани всегда чистые, блестят, - говорит Мишина мама. Ну что же, выбирает Миша семью, раз мама не понимает эту Ленку ещё зачем -то приплела, какая любовь? Какие переживания? Да он её терпеть не мог, всегда Маню свою любил, всё ждал когда подрастёт. Потом года два стеснялся подойти, потом дружили столько же, прежде чем осмелился предложение сделать. И только сейчас, только сейчас будто прозрел, понял что по-настоящему может потерять семью. Прижимает Миша к себе Машу свою, по головке гладит, успокаивает. -Ну-ну, родная моя, ты чего. -Сам говорил что задежишьсяяяя, - плачет Маша. -Ну да, я три час сверхурочно брал, чтобы заработать побольше,Маня. Я же для вас, для семьи...Мань...Я же всё для вас сделаю, ну... ты чё... Самые чистые окна из всех у Мани, по всей улице, по всему району по всему городку их славному, по всей области, по всей стране, по всему миру. Моет Маня окна, моет. А как?Если всегда скандалить по пустяку, да отношения выяснять то и жизни не хватит...А так... Моет окна, да и всё... . Автор Мавридика де Монбазон.

А ты живи, что значит ты устала? Давай вперёд и всем ветрам назло, Но жизнь не надо начинать сначала, Все чем жила, все до конца твоё... Трясло порой, порой рвало на части, Сама пыталась раны зашивать, Сама с собой играть пыталась в прятки, Но от себя увы не убежать... Да, каждый шрам -напоминание о битве, Рубцов в душе совсем не сосчитать, Но твоё прошлое теперь путеводитель, Твоя история смогла тебя создать... Ты все пройдёшь, не вздумай сомневаться, Ты все сумеешь, только верь в себя, Не позволяй под грузом прошлого сломаться, Чтоб ни случилось, жизнь у нас одна... Припудри шрамики, надень свою улыбку Ты здесь, сейчас, сегодня и живи! Прими судьбу, а прошлой жизни книжку Ты не выбрасывай, закрой, но сохрани... . © Бабенко Катерина.

Вот, например, Надя. Интеллигентнейшая семья, на каждой ветке генеалогического древа которой угнездилось по профессору с искусствоведом. Фортепиано. Художественная школа. Три иностранных языка. Почти золотая медаль. Институт, готовящий безработных с изящным образованием. Поклонники появлялись, так как Надя не то чтобы красавица, но мила, несомненно мила. Поклонники исчезали, испытания ужином в семейном кругу никто не выдерживал. То у них и с единственным языком проблемы, то рыбу вилкой ели, то их до нервной дрожи пугала Надина бабушка выяснением границ их художественно-музыкального кругозора. — Замечательный мальчик, Наденька, — говорила бабушка после бегства поклонника, — просто замечательный. Но — увы! — не нашего круга. Ну куда за него замуж?.. Надю отправили на дачу за яблоками. Хилая яблонька неожиданно испытала пароксизм плодородия, и Надя потащила домой в руках два тяжеленных пакета яблок, а в сумочке на плече килограмма три маленьких твердых груш. Электричку она еще худо-бедно пережила. Неизвестно, что именно подействовало на воспитанную Надю, которая за всю свою жизнь даже слово “задница” ни разу не произнесла вслух — то ли оттоптанные напрочь ноги, то ли оттянутые пакетами руки, то ли съезжающая с плеча сумка, но когда в троллейбусе она устремилась к свободному месту, а какой-то подвыпивший тип на финише обошел ее на полкорпуса, и при этом толкнул, и при этом выбил один из пакетов, и тот упал, разорвался, и яблоки раскатились по салону, и сумка опять свалилась с плеча, — то в Наде проснулись подавляемые во многих поколениях животные инстинкты, и она врезала этой самой сумкой пьяному по голове. Пьяный драться в ответ не полез, но обиделся и обозвал Надю стервой. И Надя снова размахнулась сумкой. Сумка раскрылась и, влекомые центробежной силой, груши просвистели в разных направлениях, а одна из них метко попала какой-то тетке в лоб. Тетка сочла себя невинной жертвой и позвонила в милицию. Милицейский наряд, похоже, сидел в засаде где-то неподалеку, так как не успел троллейбус остановиться, как был взят штурмом. Нападавшую хулиганку, потерпевшего и пострадавшую свидетельницу свезли в околоток. Вот тут пелена, застилающая глаза, растаяла, и до Нади дошел весь кошмар содеянного. Разбирательство она почти не запомнила. Верещала тетка. Протрезвевший пьяный что-то тихо говорил пузатому милиционеру, а тот качал головой: — Во девки пошли! Скоро на улицу страшно выйти будет. В итоге Наде сказали, что раз потерпевшая сторона не будет писать заявление, то Надя свободна. И пусть хорошенько обдумает свое поведение. И нервы пусть полечит, пока окончательно не стала асоциальным элементом. Всю дорогу домой Надя проплакала от стыда и ужаса. Дома она сквозь всхлипы поведала о случившемся побледневшим родителям и бабушке, и в густом запахе валокордина семья не спала всю ночь, прокручивая мысленно один и тот же сюжет: Надю ввергают в узилище. На работу Надя не пошла — а смысл? После такого позора. Пролежала на диване день, уткнувшись носом в стенку. Вечером в квартиру позвонили. Вся семья высыпала в прихожую в полной уверенности, что за Надей пришли. Папа дрожащими руками открыл дверь. За дверью обнаружился давешний потерпевший. Бабушка храбро шагнула вперед: — Молодой человек! Надя совершила необдуманный поступок, она искренне раскаивается, и мы все клянемся, что подобного никогда больше не произойдет. Простите ее, не ломайте ей жизнь! От такого напора молодой человек прянул в сторону, задев висящую на одном гвозде вешалку, которая успешно свалилась на его многострадальную голову, и рухнул наземь, придавив спрятанный до сих пор за спиной букет хризантем. А очухавшись и потирая макушку, сказал: — Я вообще-то сам извиняться пришел. Я не пью, не думайте, я автослесарь, полтора дня одному чудаку машину делал не отходя, потом рюмку коньяку на голодный желудок — и на тебе. Потом он посмотрел на учиненный разгром и мрачно спросил у папы: — А дрель у вас в доме есть? Ну что вам сказать? Вешалка была пришпандорена в тот же вечер. Через пару дней он пригласил Надю в кино. Через неделю повез всех на дачу и выкосил там многолетний бурьян у забора. Через месяц сопроводил бабушку в филармонию, так как все были заняты, Надя простыла, а бабушку с ее больными ногами отпускать одну было нельзя.— Как прошло приобщение, храпел на весь зал? — спросила Надя у бабушки. — Он уснул довольно быстро, — ответила бабушка. И добавила: — Но спал очень одухотворенно! А перед сном она зашла к Наде. — Надюша, он, конечно, замечательный мальчик. Увы, не нашего круга. Но если ты за него не выйдешь замуж — считай, что у тебя нет бабушки! . Наталья Волнистая.

РЕДКИЕ КАДРЫ . Ален Делон и Бриджит Бардо, 1968 год.

-Анют, ну отдохни, что ты всё бегаешь? -Сейчас, дядю, я только тут подмету, ну как же вы в такой пыли-то? Мужчина, который лежал на грязных матрасах, усмехнулся. -Ну подумаешь, пыль. Тут помимо пыли всякой заразы. Ты мне лучше расскажи, почему ты такая молоденькая и на улице? Аня отложила веник, который сделала сама, и присела рядом. -Не знаю, наверное потому что я дурочка. Он даже закашлялся. -Это почему-ты решила что ты дурочка? - Ну как? Я же ничего про себя не знаю, вообще ничего, читать не умею. Ну то есть смотрю на буквы, я их знаю, а вот читать у меня не получается. Вот и выходит, что я дурочка, по-другому ведь не бывает. -Ты поэтому от людей шугаешься? Аня пожала плечами. -Они все такие умные, красивые, вкусно пахнут, и я рядом с ними? Не хочу. -Ну не получится же всегда прятаться, ты ведь не собираешься прожить всю свою жизнь по подвалу. Аня пожала плечами. -Не знаю, я уже привыкла и ничего другого все равно не знаю. -А как давно ты на улице? -Не помню точно, но тетя Марина, с которой я раньше была, говорила, что прибилась к ним, когда мне лет двенадцать было. Я-то себя уже помню, когда жила с ними. Тетя Марина говорила, что я была страшно худая и очень напуганная. Пытались меня в больницу отдать, но что-то пошло не так. То ли меня не взяли, то ли я сама сбежала, и сколько себя помню, я всегда с ними. -Анют, нельзя бояться всех людей. На свете есть не только плохие, есть и хорошие. Знаешь, а ты бы походила, посмотрела объявления. Люди часто ищут кого-то на небольшую работенку. Кому-то окошки помыть, кому-то грядки выполоть. Так у тебя хоть какой-то заработок будет, и к тому же научишься хоть немного с людьми общаться. Аня вздохнула. -Дядь Лёв, а вас кто так? -Эх, Анечка, если б я знал. Думаешь, только ты ничего не помнишь. Нет, ты не одинока. Я вот тоже, сколько не пытаюсь, а вспомнить ничего не могу. Видимо, неплохо меня приложили. Да вот ноги, что-то совсем не хотят ходить. Аня решительно встала. -Нельзя вам пока ходить. Раз никак, значит нельзя. Потерпеть немножко нужно. Как сможете, сами почувствуете. А вдруг там что-то сломано. Только начнёт заживать, а вы тот же раз и снова всё поломаете. -Ну и где же ты, Анют, дурочка? Ты очень здраво рассуждаешь. Послушай моего совета. Начинай выходить к людям. Кто-нибудь тебе обязательно поможет, а вставать мне нужно. Ну как я проживу, если всё время валяться буду? - Обычно дядя Лёв, я вам помогу. Тётя Марина рассказывала, что у меня талант к лечению. Знаете, сколько ран я у них в компании вылечила. Так что и с вашими справимся. Мужчина улыбнулся, но тут же поморщился. -А где же теперь вся компания? Аня грустно вздохнула. -В прошлую зиму замёрзли тётя Марина и Кеша. Выпить они любили, не дошли до подвала. Потом Сеню и Катю в тюрьму забрали, украли они что-то. Остались только те, кто помоложе. Они сами куда-то разбрелись. Я ползимы одна была, а потом вот, вас нашла. Неужели вы совсем ничего не помните? - Нет. Вот когда сплю, снится будто что-то. Кажется, что всё со мной было. Но проснусь и понимаю, нет, такого быть не может. Если бы я так хорошо жил, как мне снится, то что бы я здесь делал? К тому же, понимаешь, нет во сне ни мест, каких-то ни названий. Просто лица, роскошь, сладкая жизнь. Аня мечтательно закатила глаза. - Дядь Лёнь, а вдруг и правда, вдруг вы очень богатый человек. Ну, просто что-то случилось с вами. Нужно обратиться в полицию. Мужчина усмехнулся. -Обязательно обращусь,только чуть попозже. Он не стал рассказывать, что после того, как очнулся весь в крови на какой-то помойке, то сразу, чуть ли не на карачках, пошел в полицейский участок. От него несло спиртным, будто на него ведро водки вылили. Но тогда он думал, что это неважно, сам-то он трезвый. В полиции сказали, чтобы шёл проспался и помылся. Он стал доказывать, что трезв, что с ним какая-то беда случилась. Вот там-то ему дали дубинками хорошенько. Из-за них ему пока и не встать. Анечка упорхнула куда-то, а Леонид подумал, что ему очень повезло. Он не знал, что приключилось в жизни этой девушки, не знал, много ли людей в её обители, но Аня свою доброту не растеряла. Готова была ринуться на помощь каждому. Появилась она только к вечеру. — Дядя Лёня, как вы тут? Простите, не смогла раньше. Она вывалила рядом с ним пакет. Там и бинты были, и какие-то лекарства, батон, немного колбасы и тушёнка. — Ого, откуда такие богатства? Ань, ты украла? Она отчаянно завертела головой. — Нет, дядя Лёнь, не угадали, я заработала. Вы не представляете, мы с вами поговорили, и я решила присмотреться, а вдруг и правда кому-то помочь смогу. И тут же наткнулась на двух бабушек, которые искали, кто бы им помыл окна. Они мне не только денег дали, но и еды, и теперь мы с вами будем нормально питаться, потому что бабушки сказали, чтобы я обязательно к ним приходила. Они иногда на рынке торгуют, так как я помыла всё хорошо и много не попросила. А я вообще не спрашивала, я же не знаю, сколько нужно. Если бы они мне просто булку дали, я бы всё равно рада была. Леонид улыбался, наблюдая, как Анечка пытается сервировать стол. Сделать это было довольно сложно, потому что из всей посуды у них было всего две тарелки и обе треснутые. Потом, когда девушка уже спала, он долго смотрел на неё. Странно, конечно, всё это. Судя по чертам лица, она не из семьи каких-то алкашей или недалёких людей. Очень аристократичный профиль, лицо умного человека. Но что же такое приключилось с ребёнком? И самое странное, почему её тогда в детстве никто не искал? Мысли кружились, перескакивали сами на себя. Как всегда ночью, в голове мелькали какие-то обрывки, видимо прошлой жизни, которые Леониду никак не удавалось схватить и остановить. Он устал и прикрыл глаза. Голова страшно болела. Свежий рубец от шрама дёргал, а ноги и спина были как натянутая струна. На утро Аня снова убежала. Перед этим вынесла из подвала ведро, на которое Леонид справлял нужду. До улицы ему было не добраться, он каждый раз краснел как рак. -Ой, Анечка, да я бы и сам. -Ну и куда сам-то? Как маленький, ей-богу. Вам лежать нужно. Бабушки мне говорили, что мазь нужно купить и массаж делать, тогда всё быстрее заживёт. Вчера у меня не хватило, дорогая она оказалась зараза, но я скоро её куплю. -Спасибо тебе Анют, даже не знаю, что бы я без тебя делал. Сдал бы, наверное, давно. -Это вам спасибо. Вы даже не представляете, каково это быть одной. Поговорить не с кем, посмотреть не с кем, я же пока вы не появились, только ночью наружу выходила. Встану возле какого-нибудь светящегося окошка и стою. Смотрю на жизнь и плачу. Ну почему так несправедливо всё? У кого-то дом есть, мама, папа, кровать чистая и красивая, а у меня ничего. -Будет, Анечка, я верю в то, что у тебя всё будет. Обязательно. Аня улыбнулась, будто тучи развела руками. -Всё, дядь Лёнь, побежала я, а то всё разберут, и мне работы будет. Леонид улыбнулся. Скучно будет без Анечки, но он потерпит. Целую неделю она куда-то всё ходила. Вечером рассказывала, где была, кого видела, что делала. -Дядь Лёнь, представляешь, у нас теперь даже варенье есть, малиновое, теперь нам никакая простуда не страшна. -Анечка, да какая простуда? На улице лето. -Ну и что, что лето? А вдруг дождь? Или похолодает? Леонид чувствовал себя гораздо лучше. Стыдно, конечно, было, что его, по сути, здорового, не совсем старого мужика, молоденькая девушка кормит. Можно сказать, ребёнок ещё совсем. Хорошее питание, ну, по сравнению с тем, как он питался в последнее время, всё-таки давало свои плоды. Однажды Анечка пришла раньше обычного и возбуждённо сказала. -Ой, дядь Лёнь, куда я завтра пойду? -И куда же? -В очень большой и красивый дом. Он такой огромный, а живёт там всего одна семья. Сегодня у меня увидела их домработница. Стояла, смотрела, как окна натираю, потом спросила. Хочу я подработать? Ну а я что, конечно, хочу. Вот завтра пойду к ним, нужно кое-какие вещи упаковать, то ли в приют, то ли ещё куда, обещали хорошо заплатить. Анечка легла спать пораньше, а Леонид, пока она не видит, тихонько вылез на улицу. Именно вылез, потому что подняться наверх из подвала он смог только на четвереньках. С удовольствием вдохнул свежий воздух, да так, что даже голова закружилась. Он смотрел на небо. Думал только об одном — кто он, за что его так, или всё-таки думать нечего. Был бомжом, очнулся бомжом, а сны… Ну какому бомжу не мечтается жить в роскоши? Анечка остановилась перед домом. Она вчера его уже видела и ещё поражалась размером, но сегодня он показался ей ещё больше. Она никогда не бывала в этом районе города, незачем было. Здесь, как правило, не подают, а вот полиция приезжает довольно быстро. -Пришла? Давай, заходи. У калитки стояла та самая женщина, с которой они вчера разговаривали. -Здравствуйте, я готова. Показывайте, что делать? Пойдём. Хозяйка приказала комнату освободить, а у меня рука не поднимается. «Всё, думаю, может вернётся хозяин, да выгонит эту заразу на улицу». Анечка поняла, что в доме какая-то трагедия, но спрашивать не стала. «Нельзя быть слишком любопытной, а то в её услугах никто нуждаться не будет. Нужно быть сдержанной, скромной». Она укладывала вещи в большие мешки. Мужская одежда, дорогая, вкусно пахнущая. Куда её? Неужели всяким обездоленным раздадут? Вот бы им перепало. А то у дяди Лёни такая плохая одежда, рваная, грязная. Её постирать бы хоть, но как же он будет, пока всё сохнет? -Зинаида, ты что, подождать не могла, пока я уеду? Уж от кого, кого от тебя такой подставы не ожидал? В дверях стоял молодой мужчина. Он зло смотрел на домработницу. Та развела руками. -Дима, она приказала. Думай, именно потому, что ты сегодня здесь, ты же знаешь её. -Вот гадина. Сегодня завещание зачитывают. Дождалась. Напоследок ужалить решила. Молодой мужчина не отрывал взгляда от Ани. Потом повернулся к домработнице. -Зин, что это с ней? Зинаида повернулась к Аничке, которая замерла у камина. Она стояла и смотрела на фото в чёрной рамке. Смотрела не отрываясь, будто окаменела. Зина подошла к ней. И тот мужчина, который вошёл, тоже. Зина мягко спросила. -Ты чего замерла-то? Аня повернулась к ней. -А почему дядя Лёня в чёрной рамке? Его, конечно, побили сильно, но он же жив. -Я так и знала, так и знала, что не зря ему снятся все эти сны про богатую жизнь. Зина покачала головой. -Нет, Леонид умер, разбился на машине несколько месяцев назад. Аня упрямо качала головой. -Нет, он в подвале. У него пока ходить не получается, да и не помнит он почти ничего. Дима выступил вперёд. Его молодая мачеха ждала сегодня своего праздника. Отец погиб полгода назад, и она уже не стеснялась появляться на людях с молодым любовником, с тем самым, который был ещё при жизни отца. Дима до сих пор не верил, что отец погиб. Он был уверен, что всё это специально подстроено, но как вывести мачеху на чистую воду, не понимал. -Ты уверена? Ты хорошо рассмотрела фото? -Ну, конечно. Не верите? Пойдёмте, я покажу, вам тут недалеко. Дима посмотрел на часы, потом на Зинаиду. -Так, до времени, когда начнут читать завещание, час. Я успею. -Дима, а если это не он? Зинаида знала, какая сильная любовь между отцом и сыном. Переживала, как бы молодой человек не разочаровался слишком сильно. -А если он Зин? Через час молодая вдова, её бойфренд, который почти поселился в доме, нотариус, уже сидели в большой комнате. -Где Дмитрий? -Постоянно всё портит. Господи, хотя бы видеть его не придётся теперь. Женщина презрительно передёрнула плечиком. Она очень хорошо знала, что написано в завещании. Сама его составляла, муж только подмахнул. Правда, пришлось пойти на небольшое преступление, но этого никто не знал. Дверь распахнулась. В комнату вошёл Дмитрий. Он поддерживал подруку своего отца, которого похоронили полгода назад. Следом шла Анечка, а за ней несколько мужчин в штатском и полицейские. Женщина вскочила. -Что это значит? Откуда ты? Ты должен был сдохнуть! Её спутник сначала схватился за голову, потом попытался ускользнуть, правда, у него ничего не получилось. Аня никогда не видела ничего подобного. Ей было не только страшно, но и очень интересно. Эх, если бы она могла, она бы тоже стала полицейским. В истории с Леонидом всё оказалось до банального просто. Молодая жена захотела денег пожилого мужа, но без него. План почти сработал, кроме одной маленькой детали. Леонид выжил. Не без помощи Ани, конечно. И все получили то, что заслуживали. А после долгого лечения Аня смогла окончить школу в ускоренном темпе и поступить на высшее. Она очень хотела стать полицейским. И главное, теперь у неё есть те, кто переживает за неё, кто помогает ей. А тётя Зина вообще её, кроме как доченька, и не называла больше никак. . Из инета.

Ирина стояла на совершенно пустой остановке автобуса и ругала себя, на чём свет стоит. «Дура… Ах, какая я дура! Сейчас сидела бы в уютной кафешке на вокзале, пила кофе, ноутбук открыла… Там можно сидеть до утра. А первой электричкой бы выехала, подремала бы в ней. Уже часов в десять была бы дома… А теперь, вот как быть теперь? Зачем я этого деда послушала?..» Она возвращалась из короткой однодневной командировки из города в их же области. Только вот добираться туда было страшно неудобно: прямого транспорта не было. Ещё утром она доехала до областного центра, пересела в другую электричку, идущую с этого же вокзала, добралась до нужного города, сделала все дела и вечером уже была свободна. Домой нужно было снова добираться электричкой, только вот ночь пришлось бы посидеть на вокзале в областном центре. Но в электричке она разговорилась с соседями, немолодыми дачниками, посетовала, что ждать придётся… И ей посоветовали выйти на этой станции, подняться по тропинке в невысокую горку и там как раз будет местный автобус, который ходит от одной деревни до другой. Он выезжает на трассу, там у него конечная. А там уж она садится в междугородний автобус, как раз успевает. И дома будет уже сегодня вечером! Она обрадовалась, выскочила и увидела, что она не одна, что по тропинке вверх быстро бегут два парня и какая-то тётка с сумками. Бежать она не стала, мало ли почему люди торопятся. И вот только теперь поняла: дед ведь не сказал, что к автобусу нужно успеть быстро. Потому эти трое и бежали, а она пошла неспешно… Стало темнеть, пошёл мелкий дождь, и она ушла под навес. «До трассы не дойду, далеко… И страшновато, там лес вроде. Всё равно на автобус не успею…». А на попутках муж ей запретил строго настрого. Да он и прав, пожалуй… «Конечно, никаких гостиниц здесь нет, - усмехнулась она, - разве что попроситься к кому-нибудь на ночь? Я заплачу…» В окнах домишек, расположенных против остановки, стал загораться свет, кое-где замерцали экраны телевизоров… Из дома чуть левее остановки вышла немолодая женщина с ведром, направилась к колонке. «Сейчас спрошу у неё…» Ирина вышла из под навеса: - Простите… Я на автобус опоздала… Скажите, здесь кто-нибудь может пустить меня переночевать? Я не бесплатно… - Переночевать?.. – глянула на неё женщина. – Ну… Пойдёмте ко мне… Если хотите. Я сейчас одна. Конечно, она хотела. Где ещё искать. В небольшом доме было чистенько и уютно. В кухоньке, куда они попали сразу из прихожей, топилась печь. - Холодно уже, - пояснила Валентина Васильевна (так представилась хозяйка), - старая я, мёрзну… - А вообще готовлю на электрической, видите? Сейчас поужинаем.. - Нет, нет, спасибо, - заторопилась Ирина, - я не хочу, правда… Хотя есть, конечно, хотелось, она ничего с собой не взяла, надеясь на вокзальное кафе. - Я зато хочу, - улыбнулась хозяйка. – Правда у меня разносолов не бывает, просто всё – картошка, огурцы… И вот пирожков напекла, внук очень любит. С капустой. Пирожки, вправду, были очень вкусными, чай ароматным, хозяйка приветливой и совсем не похожей на сельскую жительницу, о чём Ирина и сказала нечаянно вслух. - А я и не сельская, - засмеялась хозяйка. – В городе родилась, выучилась. Потом сюда вот направление получила. Замуж вышла. Мужа нет уже…Всю жизнь в школе отработала. Теперь вот на пенсии. А у вас, Ирочка, дети есть? - Дочка, - улыбнулась Ирина. – Маленькая ещё, три года. Помощников у нас с мужем нет, бабушки далеко обе и ещё молодые, работают…А вам тяжело, наверное, воду носить, дрова заготавливать? - Да, нет, у меня как раз помощников много. Все здесь мои ученики… А скоро внук из армии придёт, ещё легче будет. Вот, жду весной… Пойдёмте, я Вам комнату покажу. В небольшой комнате тоже было уютно. Посредине стоял круглый стол, у стены комод, на котором поместился телевизор, напротив – диван. За пологом справа угадывалась кровать. А слева пространство комнаты было огорожено широким шкафом. - Вот там уголок внука, - сказала хозяйка,. За шкафом, вплотную к нему, стоял небольшой стол с настольной лампой, лёгкая этажерка с немногочисленными книгами, узкая тахта. - Вот, ничего не трогаю… Придёт из армии, а всё, как и было при нём, - показала хозяйка. «Странный набор книг, - подумалось Ирине, успевшей скользнуть беглым взглядом по книжкам, - детские, какие-то учебники, старые журналы «Юность»… Ой, да какое мне дело!» - решила она. - Я вам на диване постелю, удобно будет? - Спасибо, конечно удобно, - благодарно ответила Ирина. - Ну, спокойной ночи тогда… Утром рано подниму, к автобусу успеете… К автобусу хозяйка её проводила. На остановке уже стояли несколько женщин, дети с рюкзачками – видимо, школьники. - Доброе утро, - поздоровалась Валентина Васильевна разом со всеми. - Здравствуйте…Доброе утро, - вразнобой ответили женщины. - Таня, - обратилась она к одной из них. – Ты скажи водителю, кто там сегодня, Николай? Чтобы гостью мою к остановке отвёз. А то вы-то выйдете, а она сама не успеет… - Конечно. Конечно скажу, - ответила та, внимательным взглядом окинув Ирину. - Спасибо вам, - от души сказала Ирина. - Ну, до свидания… Если что – приезжайте, рада буду, - улыбнулась хозяйка. Автобус подошёл скоро. Ирина выбрала было свободное место, но, женщина, которую хозяйка назвала Таней,сказала: - Садитесь со мной… Вы к Валентине Васильевне приезжали? - Нет… - Ирина рассказала свою историю. - И как она Вам? Валентина Васильевна? - Очень радушная… Я так ей благодарна! - Про внука… рассказывала? - Да… - насторожилась Ирина. – Из армии ждёт вот. - Нет у неё никакого внука… - сказала женщина, глядя в окно. – И не было… - Как?.. – опешила Ирина. - Да вот так. Дочка была, Ольга. Мы с ней в одном классе учились. Летом с парнем познакомилась, были здесь студенты, в совхоз приезжали... А осенью призналась матери, что у неё ребёнок будет. Студенты уж уехали тогда… Ну, Валентина её в охапку и в город. В больницу. Какой ребёнок? Срамота… Мы тогда только в десятый пошли… Очень она боялась, Валентина, что скажут люди. Ведь сама у-чи-тель-ница! А за дочкой не углядела. Муж у неё уже умер тогда. Ну, всё сделали… А Ольге в больнице сказали - не будет детей у неё больше, никогда не будет. Ольга потом весь год тихой мышкой была. То такая активная, и в школьном совете, и на собраниях выступала, и в клуб ходила – всё. Как отрезало. В школу и домой. Больше ничего. Мы ж тогда не знали, всё гадали, что так? А сдали мы экзамены, она даже на выпускной не пошла. Убитая ходила… Потом уехала поступать куда-то и больше её никто не видел. Не приезжала, матери написала – не ищи, я тебя ненавижу… Иногда, раз в год звонила в школу, спрашивала, как мать и говорила, что у неё самой всё хорошо. И сейчас звонит иногда, просит, чтобы передали матери. Вот так. А Валентина с тех пор как… не в себе стала. Придумала внука. Вот он родился, вот в школу пошёл… Вроде Ольга ей пишет. А не пишет же никто, мы-то знаем. Я сама на почте работаю в посёлке… Теперь вот в армии, видишь, он. - Да, что вы… - потрясённо сказала Ирина. – Она же нормальная совсем… - Да, во всём. Кроме внука придуманного. Жестоко Ольга поступила. Но и она-то, Валентина… Думала, что такую боль единственному ребёнку причиняет?.. Татьяна поднялась с сиденья. - Ну, мы выходим. А вам чуть дальше. Девушку к остановке подвези, слышишь, Коль? Счастливо вам. До города было ехать минут сорок. Ирина смотрела в окно нового междугороднего автобуса и думала, как же так? А может… Может быть, сказать мужу? Может быть, привезти Машку к Валентине погостить? Или к себе её пригласить? Хотя бы на выходные пока. Как же больно ей жить, наверное… Больно и одиноко. И где её вина, где дочери, разбираться не хотелось. Просто человеку нужно помочь. И, видимо, сейчас это может сделать только она, Ирина… . Елена Полякова.

— Никита, садись! Нужно срочно поговорить! – супруга села за стол, её лицо выражало решительность. Муж сел рядом. Оксана вытерла платочком мокрые глаза: — Я не знаю, что делать с мамой. Она уже кое-как ходит. Этой зимой просто не выживет в своём домике, он и так скоро развалится. — И что ты предлагаешь? — Говорю же: не знаю. — Оксана, ты, как всегда, надеешься на меня, но это твоя мама и решать тебе. — Никита, к себе мы её взять не можем. У нас двухкомнатная квартира и двое пацанов, уже больших. Где мы у нас маму разместим? — чувствовалось, что дочь уже приняла какое-то решение по своей матери и теперь пытается, попроще донести это решение до супруга. – У нас в городе есть платный дом для престарелых. — Оксана, ты хочешь оправить свою мать в дом престарелых? — У нас нет выхода. Говорят, там неплохо. — Но, как ты сказала, он платный, — супруг скептически улыбнулся. — И сколько? — Две тысячи в день. Если платишь сразу за месяц, то сорок в месяц. Там за ней и уход будет, и медицинское обслуживание. Для нас сорок сумма немалая, но, как-нибудь выкрутимся. — Оксана, как-то это всё подло. Мать нам всегда варенье, соленья приносила, внукам – гостинцы. И всё делала от души, а мы её в дом престарелых. — Никита, думаешь у меня сердце кровью не обливается? У нас нет выхода. — Ох! – тяжело вздохнул муж. – Других вариантов нет? — Думала, дом её продать. Мама ведь его на меня переписала. Да, кто его купит – зима на носу. Да и сколько заплатят за эту развалюху? — Ты с матерью-то разговаривала? — Нет ещё. В субботу поедем, уберём у неё всё в огороде, заодно, с ней и поговорим. — В огороде я с сыновьями всё уберу, — супруг помотал головой. – Но о доме престарелых разговаривай без меня. — Никита, до весны она там поживёт, а весной что-нибудь придумаем, если ей там не понравится. — Нет, Оксана, чувствую, если мы отправим мать в этот дом, то это навсегда. Подло как-то всё это. *** Неделю уже Лидия Михайловна в доме престарелых. Понимает, что у дочери не было выхода. Действительно, и ходить уже трудно, а не то, что одной жить в своём доме, восьмой десяток уже пошёл. Но ведь не о такой старости мечтала. Хотелось последние свои годы среди родных прожить, но кому она теперь больная нужна. Зашла медсестра: — Лидия Михайловна. К тебе внуки пришли. Улыбка озарила лицо бабушки, когда те зашли. Уже и младший, Стас, был выше её, а уж Матвей выше на целую голову. — Привет, бабушка! Как ты здесь? — Нормально, кормят здесь хорошо. Медсёстры и нянечки за нами ухаживают, — и как обычно засуетилась. – Вы садитесь, садитесь вон за стол! — Мы не на долго. Вот тебе продуктов принесли и вещи тёплые. — Спасибо! – и тут же спросила. — Как дела в школе! — Нормально, — ответили чуть ли не хором. — Давайте учитесь! Матвей, тебе последний год. Надумал, куда пойдёшь? — В наш институт. — А родители-то где? Вас послали, а сами не приехали. — Отец к тебе в дом поехал. — Ой, надо бы ему сказать, чтобы морковь всю выкопал, а то на улице уже холодать начинает, — заохала бабушка. — И капусту бы срезал, вилки уже большие. — Сейчас позвоню! Стас достал телефон и набрал номер: — Папа, бабушка говорит, чтобы ты морковь выкопал и капусту собрал. — Ладно, — раздался голос отца. — Дай! – бабушка взяла из рук внука телефон и стала давать указания зятю. – Никита, морковь выкопаешь, сразу в погреб не опускай, пусть дня три посохнет. Потом приедешь, опустишь. Капусту срезай с кочерыжками. Сразу опусти в погреб. Там в двух отделах песок насыпан капусту воткни кочерыжками вниз, а в другой морковь сложишь, только крупную. Помельче себе возьми! — Понял, понял. Ты, мам, не расстраивайся! — Никита, ты там мою Мурку найди и накорми! Она, бедная одна осталась. — Найду. — На! – отдала телефон внуку. — Бабушка, мы пойдём. Ладно? – встал из-за стола старший внук. — Подождите! – бабушка достала кошелёк. – Вот вам по тысяче. Купите себе что-нибудь. — А тебе… — Берите, берите! Мне здесь деньги не нужны. — Спасибо, бабушка! Они вышли, а Лидия подошла к окну и долго смотрела вслед внукам. *** Никита оставил свою «ладу» напротив окон своей квартиры. Рядом припарковал свой «форд» сосед из крайнего подъезда. Увидев в руках Никиты пакеты с морковью и капустой, спросил: — С дачи? — Вроде этого, от тёщи. — Мы с супругой тоже собираемся дачу купить или домик небольшой, где-нибудь недалеко. Дети взрослые, разъехались. — Слушай, Анатолий! — задумчиво произнёс Никита. – У тебя ведь четырёхкомнатная квартира. — Да, на втором этаже. — Может, сменяешь её на мою двухкомнатную, тоже на втором этаже. В придачу, домик с огородом отдам. Тёша старая, сил у неё нет за домом ухаживать. — Ух ты! – сосед задумчиво почесал затылок. – Идея интересная. Надо посмотреть. — Так поговори с супругой, и заходите вечером в гости. — Поговорю. *** Никита помылся, поел и завалился спать. Оксана отправилась на кухню, готовить ужин, скоро сыновья придут, младший со своей секции, а старший… старший влюбился. «Пора уже, семнадцать лет. Главное, чтобы дел не наделали. Младшего тоже домой не загонишь. Целыми днями на улице…» Раздался стук во входную дверь. Вытерев руки, хозяйка бросилась туда. Открыла дверь. Соседи с крайнего подъезда: — Оксана, мы к вам в гости! — Заходите! Вика, а что случилось? — А разве твой ничего не сказал? — Нет, — Оксана была удивлена. — Мужья надумали квартирами меняться. — Вика, что ты говоришь? – опомнившись, засуетилась. – Да вы проходите, проходите! Бросилась в комнату, толкнула спящего на диване супруга: — Никита, вставай! Гости пришли. Муж встал и бросился в ванную комнату: — Я сейчас! А гостья стала тщательно осматривать квартиру. — Мне кто-нибудь объяснит: что всё это значит? — Оксана, наши мужики хотят вашу квартиру и домик твоей матери сменять на нашу четырёх комнатную, — ещё раз огляделась. – У вас красивая квартирка. В комнату вернулся хозяин квартиры и супруга сразу бросилась к нему: — Что ты надумал? — Если договоримся, переедем в их четырёхкомнатную и возьмём к себе твою маму. Оксана задумалась, на её лице заблуждала загадочная улыбка: — Ну, что? Давайте чай попьём и пойдём вашу квартиру смотреть. — Лида, какой чай? – усмехнулся муж. – По этому поводу, что-нибудь посерьёзней поставь на стол. *** Уснуть этой ночью Никита и Оксана долго не могли, всё разговаривали, мысленно представляя, что и как будет располагаться в их новой большой квартире. Говорила в основном супруга, пока её муж не стал засыпать. — Уже спишь что ли? – она толкнул его в бок. — Оксана, ты матери пока ничего не говори, а то она совсем покой потеряет. Как устроимся, тогда и перевезём её. *** В это дождливое осеннее утро Лидия Михайловна тоскливо смотрела в окно из своей комнаты дома престарелых. Настроение было под стать погоде и думы такие же: «Три неделя я здесь. Похоже, дети обо мне забыли. Ненужная я мама. Внуки раз приехали, и тоже забыли. Дочь два раза звонила. Первый раз сообщила, что мой дом, то ли продала, то ли обменяла на что-то, а голос такой счастливый. Ладно! Хоть будут за меня платить, сорок тысяч в месяц – деньги немалые. Возвращаться ведь теперь некуда. Второй раз сказала, что дел много, как освободятся, приедут. Конечно, у молодых всегда дел много. Сегодня суббота, может приедут. Что же я так и не приобрела телефон. Да и пользоваться им не умею». Так и сидела она час, другой, думая горькие думы. И вдруг, возле ворот остановилась машина зятя: «Приехали, не забыли! – но тут же радости немного уменьшилось. – А что Никита один? И без сумок. Может, что случилось?» Лидия не отрываясь смотрела на дверь комнаты. Вот она открылась. Зашёл зять, улыбнулся: — Здравствуй, мама! — Здравствуй, Никита? Что случилось? — Собирайся! – и вновь улыбка на лице. — Домой поедем. — Куда домой? В гости? — Нет, навсегда. Собирай все свои вещи! — Ну, что ты загадками говоришь? — Внуки твои не велели говорить. Сказали: бабушке сюрприз будет. Засуетилась бабушка, почувствовала новый поворот в своей судьбе. Тут соседка по палате, которая уже подругой стала, с процедур вернулась: — Лида, ты куда собираешься? — Валя, меня зять забирает, — произнесла счастливым голосом. – Говорит: навсегда! — Ой, счастливая ты! Мои, похоже, до конца дней меня сюда определили. — Валентина, заберут и тебя. Детям трудно с нами стариками. *** Смотрела Лида в окно и видела, что везёт её зять к себе домой и мысли нелёгкие лезли в голову: «Зачем он меня забрал. У них две комнаты, им самим тесно. Куда они меня положат? Буду у них под ногами мешаться и ночью спать не давать. Всё равно ведь обратно в дом престарелых отправят». Доехали до дома зятя. Оставил он свою машину, где обычно её оставлял. Помог тёще выйти, взял её вещи и направились… к другом подъезду. Посмотрела она удивлённо на зятя. — Заходи, заходи! Поднялись на второй этаж и направились к двери одной из квартир. Та открылась и выбежали её внуки: — Бабушка, заходи! Теперь это наша квартира, — закричал младший. Зашла она в квартиру. Навстречу бросилась дочь, обняла её: — Мама, теперь ты с нами жить будешь. Пошли я твою комнату покажу. Комната, хоть и небольшая, но такая уютная и шкаф есть и кровать новая. Просто не верилось, что будет жить рядом с дочерью, зятем и внуками. И тут, об её ногу потёрлась и замурлыкала: — Мурка! – радостно вскрикнула Лидия Михайловна и заплакала, от счастья. (инет)

СОМНЕНИЯ СТАРОЙ ДЕВЫ К сорока трем годам замуж Анна так и не вышла. Сначала училась, потом делала карьеру. На «всякие глупости» времени не хватало. Потом отношения с мужчинами, конечно, случались, но своего, того самого человека, с которым можно связать свою судьбу, Анна не встретила. А создавать семью просто потому, что так принято, Анна не хотела. Считала, что Омар Хайям абсолютно прав в том, что лучше быть одной, чем вместе с кем попало. И вот она, довольно обеспеченная, самостоятельная женщина, разменяв пятый десяток, влюбилась как девчонка. Они познакомились случайно, в кафе. Интересный мужчина ее возраста или чуть старше сидел за столиком напротив… Пил кофе… Потом взял чашку и пересел к ней: – Андрей, – представился он, спокойно и уверенно глядя ей прямо в глаза. – Анна… – А я знаю… Вы часто здесь бываете… Берете капучино без сахара… Анна ничего не сказала, только удивленно подняла брови. – А еще я знаю, где вы работаете, – улыбнулся мужчина, – я проследил… – Зачем? – Хотел познакомиться… Но не рискнул подойти вот так запросто… – А сейчас рискнули? – Да. И очень рад этому… Постепенно они разговорились… У Анны появилось ощущение, что она знает Андрея давным-давно… Он проводил ее до офиса. Спросил: – Вы во сколько заканчиваете? – В шесть… – Можно я вас встречу? – Можно, – почему-то смутилась Анна и быстренько вошла в здание… Он пришел с одной белой розой… Сказал, что одинокий цветок выглядит трогательнее… Анна снова смутилась… Андрей уверенно, будто имел на это право, взял ее за руку и повел за собой. Как маленькую… Весь вечер они гуляли по городу… Говорили мало… Больше молчали… Прощаясь, мужчина поднес ее руку к своим губам и поцеловал… Анна почувствовала, как дрожь пробежала по всему телу… Они стали встречаться. Чем больше общались, тем больше Анна понимала, что этот мужчина – именно тот, кого она так долго ждала… Счастье лилось рекой… Пока однажды Андрей не сказал: – Так не хочется расставаться… Я еще не ушел, а уже по тебе скучаю. Когда уже мы будем жить вместе? Анна замерла… Ждала продолжения… Но Андрей поцеловал ее и исчез за дверью… «Это что, предложение? – подумала Анна, – или нет? Если оно, то почему не сказал прямо? А, может, мне показалось?» Как бы там ни было, Анна задумалась. Что, если Андрей, действительно позовет замуж? Что говорить в ответ? Надо подумать… Чтобы быть готовой… И стала Анна думу думать… Мыслей в голове было много и все какие-то подозрительные. Они сильно смущали женщину. И она, как почти всякая представительница прекрасного пола, решила посоветоваться с подругой, ближе которой у нее никого не было. Подруга давно была замужем, могла дать дельный совет. – Понимаешь, Лена, я не знаю, что делать, – Аня сразу начала с главного, – вдруг Андрей сделает мне предложение… – Ну и отлично! – воскликнула та, – тебе давно пора стать мужниной женой. – Не уверена…, – Лена пыталась подобрать правильные слова, чтобы объяснить свое состояние, – понимаешь, меня моя жизнь вполне устраивает. Да, мужа нет. Но я не страдаю по этому поводу. Дети? Их уже и не будет. Страдать из-за этого не имеет смысла. Я свободна, понимаешь? Никому ничего не должна. Хочу халву ем, хочу – пряники. Хочу – на море еду, хочу – полдня валяюсь в постели. Никто мне не указ. – А Андрей? Он как? – спросила подруга, которая была само внимание. – У него был недолгий брак. Есть дочь тринадцати лет. Последние годы живет с матерью в другом городе. Он всегда тепло о них отзывается, помогает финансами – это не считая алиментов. – Ого, сколько ты про него знаешь! – Сам рассказал, я не допытывалась. – Узнаю…, – улыбнулась Лена, – помогает финансами… Он хорошо зарабатывает? – Не могу сказать. Не спрашивала. Живет в старенькой однушке. Очень скромно. Я была там всего пару раз, но отметила… Знаешь, мы ведь бываем вместе всего-то два, иногда три раза в неделю. Обычно он встречает меня с работы, мы идем куда-нибудь ужинать… Потом ко мне… Ночевать он не остается… – Почему? – Я не приглашала… – А выходные? – Стараемся проводить вместе. В кино ходим, в театр. Но чаще всего – на моей территории. Ты же знаешь, у меня большая квартира с прекрасным ремонтом. – Да уж… – Иногда на рыбалку выбираемся. – Куда?! – Ну, он однажды пригласил, я и поехала. А потом увлеклась. Классное занятие, скажу я тебе! – Ну так все же у вас хорошо. Что тебя смущает? – Не знаю, как тебе объяснить… Помнишь, я говорила, что работаю дома, удаленно? – И? – У меня есть рабочий кабинет. Все устроено так, как мне удобно. Если мы поженимся, то в его конуру я жить не пойду. – Ясное дело… Возможно, он на это и рассчитывает… – Нет, Лена, на меркантильного человека он не похож. К тому же не забывай: предложение мне еще никто не делал. Я только предположила, что такое может случиться. Так вот. Самое главное… Он мне очень, очень нравится… Очевидно, что мы родственные души, у нас много общего. Мне с ним хорошо… Комфортно. Но… Вот этих вот «бабочек в животе», безумной любви и страсти как в юности – нет и в помине. Причем с обеих сторон. Все ровно, спокойно, достойно. Вот я и думаю: ну какая из меня невеста? Может, еще и белое платье с фатой нацепить? Нет, нет, и нет… – Можно какой-то другой наряд придумать… – Да не в наряде дело. Просто… Если поженимся, придется ему уступить часть территории, принять его привычки, подкорректировать свои. Регулярно готовить! Это вообще за гранью! Ну и так далее, и тому подобное… Ты меня понимаешь? – Понимаю. Ты боишься, что не справишься… – Нет, Лена. Я не хочу «справляться». Я хочу жить так, как жила до сих пор… Поздно мне замуж выходить. Ну вот! Наконец-то сказала это вслух! А то от этой барабанной мысли у меня голова гудит… – Поздно? В сорок три? Люди в пятьдесят выходят, и даже в более солидном возрасте! Да ты против них – девочка! – Ну… Может, там страсти, любовь, бабочки… Или конкретный интерес…Я, честно говоря, не представляю в своем доме другого человека на постоянной основе… – Ты просто не любишь его… – Почему? Люблю. Просто моя любовь… разумная, что ли… Я по поводу нее никаких иллюзий не испытываю. – Так зачем ты пришла? – Лена резко сменила тему, – ведь ты все уже для себя решила… – Ничего я не решила, Лен, – погрустнела Анна, – это я пока тебе говорила так осмелела… На самом деле я и правда не представляю, что ему ответить. Если он, конечно, предложит… – Не знаю, Аня. Щекотливый это вопрос: только тебе решать… – Это понятно. Но ты обещай подумать, а Лен? Ты ведь всегда что-то такое умеешь придумать…, – в голосе Анны звучала неподдельная мольба… – Обещаю подумать – торжественно сказала Лена и подруги рассмеялась… Лена подумала… И пришла ко мне: – Свет, расскажи про мою Анну в своих историях. Пусть люди подскажут, что ей делать. – Опасная это штука, – отозвалась я, – можно на негатив нарваться. – Ну и пусть. Зато люди выскажутся, что-то посоветуют. Интересно было бы почитать… – А ты-то сама, что по этому поводу думаешь? – Нетушки, – Лена лукаво улыбнулась, – скажу, когда комментарии почитаю. Так напишешь? – Напишу. Только потом не обижайся… Вот, собственно, и все… Попросили – написала. Самой интересно: что вы Анне посоветуете? . Инет.

Они были знакомы 60 лет, прожили вместе почти полвека, их называли самой красивой парой мирового балета, которой аплодировали в 120 странах мира. Началась история этого невероятного союза в далеком 1949 году, когда 10-летняя Катя Максимова и 9-летний Володя Васильев поступили в балетное училище Большого театра. Они оказались в одном классе. Оба, страстно увлеченные балетом, стали лучшими выпускниками и получили приглашение в Большой театр. Так танцевать любовь, как это делали они, чувствуя друг друга руками, взглядом, телом, не удалось никому ни до, ни после них. Прежде, чем их назовут лучшей балетной парой современности, был ежедневный титанический труд, репетиции до изнеможения по 8-9 часов в день, но оба жили балетом и не замечали ни ноющих мышц, ни нарывов на ногах, ни отсутствия времени даже пообедать. На репетициях про них говорили "сошлись лед и пламень". Они так неистово ругались, казалось, искры сыпятся вокруг, хлопали дверями, не сумев доказать что-то друг другу. Свидетели ссор думали, что они непременно разойдутся. Но репетиция заканчивалась, и Максимова с Васильевым, взявшись за руки, шли домой. А каждый их номер становился шедевром, в котором было отточено малейшее движение. После серьезнейшей травмы позвоночника Екатерины (она не могла ходить) муж старался быть все время рядом. Владимир пошел на отчаянный шаг, когда на банкете с чиновниками в Кремлевском дворце, сказал: «Вот вы здесь едите и пьете, а там человек страдает, мучается от боли, потому что не может попасть к нужным врачам». И ей помогли. Когда Катерина впервые вышла на сцену после этой травмы и танцевала с ним «Жизель», он танцевал все время вполоборота к ней, стараясь быть все время рядом, чтобы в случае необходимости поддержать, подхватить, помочь. Когда Екатерины Сергеевны не стало, случилось это в 2009 году, Владимир Викторович погрузился целиком в творчество и с тех пор посвящает свои работы своей "маленькой великой женщине" - как он называл свою Катю. . ИНЕТ.

Он подошёл к моему столу, когда я сидела в дешёвой кофейне с бумажным стаканом остывающего кофе в руке и смотрела в окно, залитое дождём. - Свободно? – поинтересовался он, уже опуская при этом на липкую, присыпанную крошками поверхность стола, свой кофейный стакан в коричневой юбке из гофрированного картона. Я кивнула. Он улыбнулся. «Сейчас начнётся, - подумала я, правда, без особой иронии, поскольку он был намного симпатичнее, чем те нахалы, которые пытались познакомиться со мной в последнее время. - Сейчас начнётся. И кто он, интересно? Зонт, плащ, костюм, да ещё и лиловый галстук... Что он делает здесь в таком виде в десять утра?» Он снял с себя плащ, сложил его аккуратно, повесил на спинку стула, расстегнул пуговицы на пиджаке и сел, продолжая улыбаться. «Увы, - подумала я. – Увы-увы, но из этого ничего не выйдет. И он смертельно похож на Эвана МакГрегора…» - Я здесь впервые, - признался он. Глаза у него были синими – с лазурным оттенком, и, поскольку он улыбался, они оставались слегка прищуренными. Улыбался он открыто, и от этого мне сделалось ещё хуже. Возникла пауза – неопределённая, как цвет дождя. Мне пришлось отреагировать – я не люблю неопределённостей: - Я тоже, - сказала я тихо, видя себя его глазами – худую, бледную, ненакрашенную, с неухоженными руками. - И как вам здесь? – спросил МакГрегор. Мне было плохо, очень плохо - так, как никогда ещё раньше - и здесь, и там, и где угодно до этого. - Я не люблю грязных столов, - сказала я. Он, видимо, сопоставил мой вид с моим ответом и усомнился в моей правдивости. Если честно, в действительности мне было всё равно, за каким столом мы сидим. Грязь на этом столе ничего не меняла, даже напротив - отвлекала меня от мыслей – от необходимости мыслить и убеждать себя в правомерности своих действий. МакГрегор взял свой стаканчик в руки и секунды четыре рассматривал замызганную столешницу. Выражение глаз у него при этом не менялось. - На входе висит объявление, что требуется официантка, - произнёс он наконец, в оправдание неизвестно кому. – У них просто проблемы с персоналом. - Возможно, - ответила я. - Хотя здесь скорее проблемы с функциональным перераспределением обязанностей. Он сделал глоток, вернул стаканчик на стол и опять улыбнулся: - Вкусный кофе! «Сейчас я его пошлю открытым текстом», - подумала я и сказала - грубее, чем собиралась: - А ещё я не люблю болтливых мужчин. С минуту после этого он молчал и пил свой кофе, перестав улыбаться, а я смотрела на дождь, на проезжающие машины, заливающие тротуары брызгами, на спешащих прохожих под зонтами – смотрела и пыталась решить, как мне жить дальше. - У вас что-то случилось? – спросил он, когда пауза исчерпала саму себя. У меня не было особой нужды в конфидентах, особенно в конфидентах мужского пола, но грубить ему дальше я была не способна. - Случилось, - ответила я. - Меня выгнали с работы три дня назад из-за возникших противоречий этического порядка между мной и моим начальством. Это было истинной правдой. МакГрегор немного подумал. - И что? - Ничего, - сказала я. – Теперь сижу и думаю, чем бы заняться. Я старалась изо всех сил – старалась показать ему, что кроме этой проблемы других у меня не существует. А он выглядел как человек, способный решить любую проблему, и это было хуже всего. - А кем вы работали? - Маркетологом. Он поднял брови и потёр лоб указательным пальцем, после чего достал портмоне из внутреннего кармана – чёрное, с тиснёной монограммой "И.К.О.", и извлёк из него визитную карточку. - Иван Константинович Осокин, - представился он. - У меня своё издательство и мне нужны маркетологи. - Я занималась табачным рынком, - сказала я. Тем не менее визитку Осокина я взяла, и, не разглядывая, засунула в задний карман на джинсах. - Это не имеет особой разницы, - произнёс Осокин таким тоном, словно я собиралась возражать. – Рынок остаётся рынком. Я буду ждать вашего звонка в понедельник. Как вас зовут? - Мария, - ответила я, чувствуя себя полной дурой, поскольку и близко не являлась маркетологом и тем более - Марией. Хотя, с другой стороны, сообщать незнакомому мужчине, похожему на МакГрегора и возглавляющему издательство, что ты – попавшая под сокращение учительница рисования, и зовут тебя при этом Офелия – полный нонсенс. Осокин какое-то время смотрел на мои пальцы, на которых оставался след от угля, которым я рисовала ночью. - А в какой компании вы работали? - спросил он дружелюбно. Я тоже посмотрела на свои пальцы - уголь забился даже под ногти. Осокин, улыбаясь, ждал моего ответа. - Я не хочу говорить об этом, - сказала я. - Простите, - произнёс Осокин, пряча своё портмоне обратно. – А какое у вас образование? «Суриковское художественное» - могла бы ответить я, если бы не соврала в самом начале, но теперь было поздно. Я помолчала – секунду, другую, затем перевела свой взгляд на высокий стакан и сказала, чувствуя, что у меня уже начинают гореть и щёки, и уши: - Ваш кофе остывает. Осокин сменил позу, перекинул ногу на ногу, скрестил руки на груди и ответил - без малейшей доли сарказма: - Ваш тоже. - Я не хочу больше работать маркетологом, - пояснила я, когда мои уши – по внутренним ощущениям, достигли цвета киновари. - Я это понял, - произнёс Осокин с выражением, означающим, что нужда в маркетологах у него уже пропала. – Но это не исключает возможности того, что вы можете мне позвонить безотносительно всего, что касается вопросов исследования рынка. - Зачем? - напрямую поинтересовалось я - перед тем, как допить остатки кофе – приторно сладкого, как всегда в таких заведениях. - Вы замужем? – напрямую спросил Осокин, игнорируя мой вопрос. Я опять посмотрела в окно – дождь усиливался. Улица казалась рекой с плывущими по ней машинами. - Мы разводимся на следующей неделе, - ответила я, ничего не приукрашивая и продолжая глядеть на стекающие по стеклу струи воды. – Он живёт сейчас с другой женщиной. - Понятно, - сказал Осокин. – Я на машине. Я могу вас подвезти... - он помолчал, видимо, ожидая, что я перестану смотреть в окно, - подвезти, куда вам нужно. - Мне нужно в больницу, - ответила я, переводя глаза с окна на засохшую кофейную лужицу на столе, - у меня аборт на двенадцать. И я смогу доехать на автобусе. Это три остановки. Я надеялась, что после этих слов он точно от меня отстанет. - Тем более, - произнёс Осокин - вопреки моим ожиданиям. – Теперь и не надейтесь, что сможете от меня отвязаться. Глаза мои просто приклеились к этой лужице. В кафе никого не было кроме нас, и девушки за стойкой, рассчитывавшей судоку на газетном листе. Секунд через десять у Осокина зазвонил сотовый – не как-нибудь, а баховской «Фугой». Он вытащил телефон и сказал кому-то, не здороваясь: «Меня не будет. Все вопросы – через Вадима». После этого он спросил – теперь уже жёстко: - Аборт по медицинским показаниям? - УЗИ показывает двойню. Я не смогу прокормить двоих, - ответила я, поднимая на него глаза. – У меня никого нет в Москве, а возвращаться в Казань я не хочу. Осокин нахмурился, продолжая при этом барабанить длинными пальцами по краю стола. - А алименты? Рассказывать Осокину, что мой муж – Альфонс, каких поискать, мне не хотелось. - Он - свободный художник, - ответила я. Осокин кивнул: - Ясно. А вы? - Я тоже, - сказала я, пытаясь усмехнуться, - с последнего вторника. Впрочем, особой усмешки у меня не получилось. Я опять отвернулась к окну и шмыгнула носом, потому что после слов об аборте в глазах у меня появились слёзы, которые пока не выкатывались, но становились всё горячей и горячей. - Сейчас мы заедем в больницу, - сказал Осокин, пряча сотовый в карман, - и отменим операцию. Потом мы поедем и пообедаем в приличном месте, а потом поедем в мой офис и поговорим, какая работа в качестве художника устраивала бы вас больше всего. У меня возникло ощущение, что оконное стекло расслоилось и стало просачиваться в меня – тончайшими стеклянными нитями. - Нет, - сказала я, когда эти нити стали смялись в острый комок где-то в глубине моего горла. – Это не ваши дети. Вам не нужна такая ответственность. - Послушай, - сказал Осокин. – Я перейду на «ты», если ты не против. - Я не против, - сказала я. - Год назад, - произнёс Осокин, - я потерял свою жену. Его голос остался прежним, словно речь зашла о постороннем человеке. Я закусила губу. Я просто испугалась, что если я начну плакать, то это опять перейдёт в истерику – так, как это случилось в прошлом июне на дедушкиных похоронах. - Она была на четвёртом месяце, - продолжил Осокин. – Мы попали в аварию. Обстоятельства не имеют значения. И ты на неё похожа. Сильнее, чем можно представить. Я не гоняюсь за призраками, но случайных совпадений не бывает. Я стала тереть глаза ладонью. Осокин достал из кармана свежий платок - настоящий, а не бумажный: - Возьми. Я взяла протянутый им платок, всё ещё пахнущий стиральным порошком, промокнула глаза и вытерла нос. Возвращать ему платок после этого не имело смысла. Осокин посмотрел на часы, поднялся и стал надевать свой плащ. Я тоже встала, стараясь не смотреть ему в лицо. Он был выше меня почти на полголовы. - Тебя действительно зовут Мария? - спросил он, приоткрывая стеклянную дверь и выпуская меня на улицу. Я замотала головой: - Офелия. - Возраст? - Двадцать восемь. Его машина оказалась блестящим чёрным джипом. Осокин открыл мне дверцу: - Садись. Я забралась в машину, на секунду порадовавшись тому, что одета в джинсы с ботинками, а не в юбку. Внутри салона всё ещё пахло новой кожей. Осокин обошёл свой джип, сел за руль, завёл двигатель, включил дворники, а потом произнес - в той манере, к которой я уже начала привыкать: - Застегни ремень. Вечером я познакомлю тебя с дочерью. Ей шесть. Думаю, вы найдёте общий язык. И хорошо, что тебя зовут Офелия, а не Мария. Понимаешь, почему? - Вашу ж-жену? – не раздумывая, спросила я. - Да, - кивнул Осокин, - выруливая с обочины. - Какой адрес у больницы? - Прямо, - ответила я, вставляя язычок ремня в защёлку. – Прямо до «Книжного», а там налево и… Осокин прервал меня: - Знаю. Там частная клиника напротив парка. Нам туда? - Да. - Какой срок? - Девять недель. Он кивнул и после этого, до самой больницы, уже ничего не говорил, а просто смотрел на дорогу. Меня - от запаха кожи и беспрерывного мелькания дворников - начало укачивать, но не до тошноты, а до тяжести в голове. В какой-то момент я даже закрыла глаза - с чувством того, что сейчас их открою снова и увижу себя в автобусе, едущем по известному маршруту. У клиники Осокин остановился - на гостевой парковке перед центральным входом, и повернулся ко мне, глуша мотор: - Сиди в машине. И мне нужна фамилия. - Халиуллина, - ответила я, глядя ему в глаза, и чувствуя себя просто парализованной - от усталости, либо от чего-то ещё. – Офелия Халиуллина. Это моя фамилия, а не по мужу. Осокин улыбнулся, вылез из машины, и произнёс – перед тем, как захлопнуть дверцу и оставить меня один на один с осознанием того факта, что мои дети не умрут, а будут жить: - Я поехал за тобой с Богдановской. Ты была без зонта и шла с таким лицом, что я испугался за тебя. А потом ты три минуты стояла перед витриной «Infant Land», до того, как зайти в кофейню. Если хочешь, мы заглянем туда сегодня, хотя в городе есть магазины и получше. - Нет, я п-просто... Там красивые погремушки... - прошептала я, начиная плакать, - т-там... в в-витрине... - Дождь никак не кончается, - внезапно сказал Осокин, посмотрев на небо, а потом добавил, закрывая себя от дождя чёрным зонтом: - Ты поплачь, а я вернусь через пару минут, и тогда мы просто поедем и посмотрим на эти погремушки вместе, хорошо? . Kosatka Regi.