ЧТОБЫ ПОМНИЛИ

Слеза на броне.
Памяти наших танкистов посвящается...
Он не хотел убивать. Он хотел жить. Вместо невесты его ждала холодная сталь танка, а вместо свадебного вальса — оглушительный рёв мотора. Его домом стала тесная, пропахшая бензином и порохом башня.
Он видел сквозь смотровую щель не поля и леса, а ад на земле. Он глотал горькую пыль от развороченных снарядами дорог и чувствовал, как с каждым днём его душа покрывается такой же бронёй, как и его боевая машина.
Но однажды он увидел, как от прямого попадания загорелся танк его друга, того, с кем он вчера делил последнюю махорку. И оттуда не выбрался никто. Только душераздирающий крик, доносившийся из горящего железа, навсегда поселился в его ушах.
И вот он мчится вперёд, ослеплённый яростью и горем, стиснув зубы до хруста. Он давит гусеницами вражеские пушки, зная, что сейчас в него тоже полетит смерть.
Он плачет. Плачет от ненависти, от бессилия, от тоски по тому простому, солнечному парню, которым он был когда-то. И он будет драться до конца, потому что там, в тылу, есть мать, которая всё ещё ждёт его письма.
Он помнил каждый виток дороги к дому. Помнил лицо матери, сложившей его вещмешок трясущимися руками. Помнил девушку, которая кричала «возвращайся!» и махала платочком до тех пор, пока не превратилась в точку. Эта точка теперь жила у него в груди, единственный источник тепла.
Его мир сузился до размеров железного гроба, где воздух — это гарь, бензин и запах страха. Сквозь щели просачивался не свет, а отсветы пожарищ. Он не видел солнца, он видел зарева. Он не слышал птиц, он слышал вой «Юнкерсов» и сухой, костоломный треск брони, когда в неё впивался вражеский снаряд.
Он чувствовал, как его танк, его крепость, вздрагивал, как живое раненое животное, и содрогался от криков товарищей, когда в них входила раскалённая сталь.
* * *
А потом был тот самый бой.
Сплошная стена огня и грома. Лязг, крики, запах горелого мяса. Прямое попадание. Адский удар, от которого звенит в ушах и темнеет в глазах. Он почувствовал жгучую боль в ноге, увидел кровь, но это было ничто по сравнению с другим — оглушительной тишиной, наступившей после.
Он был ранен, но жив. А его механик-водитель, Сашка, с которым они только вчера ели одну консервную банку и вспоминали оладьи с малиновым вареньем... Сашка теперь был просто безмолвной, обугленной тенью на своём месте.
И он, с разорванной душой и искалеченным телом, из последних сил нажимал на гашетки. Он плакал. Рыдал, как ребёнок, захлёбываясь слезами и пороховой копотью. Каждый выстрел был его криком, каждое попадание — его невысказанной болью.
Он мстил за Сашку, за ту девушку с платочком, за свою сожжённую деревню, за всё то светлое, что безжалостно перемалывала война.
Он знал, что не доедет до дома. Что то самое письмо, которое он носил в кармане у сердца, пробитое осколком и пропитанное кровью, никогда не дойдёт до адресата.
Но он продолжал стрелять, пока в глазах не начало темнеть, а на смотровой щели, заляпанной грязью и кровью, не проступил призрачный лик матери.
Он ехал к ней. Последний раз...
* * *
Спустя годы после той весны, когда отгремел последний залп, по полю, где ржавела искалеченная техника, бежал маленький мальчик. Его смех был таким же чистым, как майское небо, которое больше не разрывали снаряды. Он наткнулся на что-то металлическое, полузаросшее землёй и полынью.
Это был остов танка. Мальчик, затаив дыхание, пролез через проржавевший люк. Внутри пахло старым железом, сыростью и тишиной. Его крошечная рука наткнулась на что-то в груде окаменевшей грязи. Он отскрёб пальцем и увидел кожаную папку, почти сгнившую, но уцелевшую.
Внутри лежало письмо. Бумага была жёлтой и хрупкой, чернила расплылись от влаги и чего-то тёмного, бурого. Мальчик не умел ещё читать, но он водил пальцем по строчкам, словно пытаясь прочувствовать слова, которые кто-то так и не успел сказать. Он не знал, что это было последнее письмо домой. Он не знал, что тот, кто его писал, мечтал о таком же сыне, как он.
Мальчик аккуратно сложил листок, спрятал его за пазуху и выбрался наружу, к солнцу. Он унёс с собой чью-то невысказанную любовь, чью-то не прожитую жизнь. И ветер, гулявший по высоким травам, теперь шептал не о войне, а о памяти.
О том, что кто-то должен помнить. Даже тот, кто не умеет читать...
.
автор текста: Дмитрий Моргуновский.