«НЕ ВЕРЬТЕ ЭТОМУ НЕВСКОМУ ПРОСПЕКТУ...

»
170 лет назад, 4 марта 1852 года,
скончался Николай Васильевич Гоголь,
который великим писателем стал в Санкт-Петербурге.
ЭТОТ девятнадцатилетний мечтатель явился на невские берега после окончания Нежинской гимназии высших наук в декабре 1828-го вместе со своим другом Александром Данилевским. Близ границы города, на постоялом дворе, они прочитали адрес, по которому сдаются квартиры: дом Трута... Заглянем в справочник: «Дом Трута. Старый адрес: 3-я Адмиралтейская часть, 4-й квартал, № 234. Нынешний: канал Грибоедова, № 72. Дом перестроен». Гоголь нанял комнату на последнем, четвертом этаже, утешаясь тем, что воздух вверху гораздо чище и здоровее...
Однако уже через несколько дней, дорогой читатель, оба перебрались в дом купца Галибина: 3-я Адмиралтейская часть, 2-й квартал, № 130 (ныне – Гороховая, 46). За две небольшие комнаты и общую с хозяйкой кухню платили восемьдесят рублей в месяц. Гоголю это было явно не по карману: с устройством на службу долго ничего не получалось, а родительница, у которой было ещё три дочери, могла посылать из Васильевки сыну лишь самую малость. Поэтому – в поисках жилья подешевле – за короткий срок поменял несколько квартир...
В апреле 1829-го поселился на Большой Мещанской, в доме каретника Иохима: 2-я Адмиралтейская часть, 2-й квартал, 78 (сейчас – Казанская, 39). И потом его Хлестаков заявлял: «Жаль, что Иохим не дал напрокат кареты...». Перебивался с воды на хлеб. Публикация под псевдонимом «В.Алов» стихотворной идиллии «Ганс Кюхельгартен» вызвала в журналах такие резкие отзывы, что юный автор забрал у книготорговца все оставшиеся экземпляры и сжёг... Следующий его адрес – на Екатерининском канале, у Кокушкина моста, в громадном доме богатого купца и ростовщика Зверкова (ныне – канал Грибоедова, 69/18). Этот район Гоголь запомнил надолго: «Запах капусты валит из всех мелочных лавок. Ремесленники напускают копоти и дыму из своих мастерских такое множество, что решительно невозможно здесь прогуливаться...». Он так и не смог полюбить каменную красоту Петербурга, часто болел, мёрз зимой и летом, страдал без солнца. Испытывал приступы такой тоски, что, подобно Поприщину из «Записок сумасшедшего», уткнувшись в подушку, шептал: «Матушка, спаси твоего бедного сына!» Чтобы вернуть душевное равновесие, начинал вспоминать: «Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии!..». Так складывались «Вечера на хуторе близ Диканьки»... А потом выйдет сборник «Миргород», где рядом окажутся «Тарас Бульба» и «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» – и читатель ощутит, во ЧТО выродились потомки вольных казаков – тех, что защищали родину от иноземцев и для которых не было ничего священней, чем узы товарищества...
Ну а далее были у него другие адреса: Офицерская, дом Брунста; в Новом переулке (который сейчас носит имя Антоненко) дом Демут-Малиновского; и наконец дом на Малой Морской, где Николай Васильевич на третьем этаже занимал две небольшие комнаты окнами во двор... Здесь собирались его нежинские земляки. Сюда приходили Плетнёв, Жуковский, может быть – Пушкин... Отсюда знаменитым писателем в 1836-м Гоголь уехал за границу...
***
ЧТО ЖЕ Петербург в его жизни значил? Когда-то Герцен обронил очень точное замечание – о том, что «у народа, лишённого общественной свободы, литература – единственная трибуна, с высоты которой он заставляет услышать крик своего возмущения и своей совести». Как бы наиболее честные и талантливые люди России ни искали иных путей, вся здешняя жизнь толкала их на писательское поприще: вспомним, например, Лермонтова, который до конца дней носил офицерские погоны и всегда стремился их скинуть; вспомним Грибоедова, который так старался сбросить дипломатический мундир... И у Гоголя путь в писательство Петербургом того времени был просто-напросто предопределён... Столичная казёнщина, муштра, весь здешний уклад выкидывали маленьких людей из жизни безжалостно. И, чтобы удержаться, надо было искать свой путь. Так случилось и у Гоголя...
С юных лет ощущал он в себе силы необыкновенные и, думая о своём предназначении, еще в 1827-м писал:
«Может быть, мне целый век достанется отжить в Петербурге, по крайней мере, такую цель начертал я уже издавна. Еще с самых времён прошлых, с самых лет почти непонимания, я пламенел неугасимой ревностью сделать жизнь свою нужною для блага государства, я кипел принести хотя малейшую пользу... Я перебирал в уме все состояния, все должности в государстве и остановился на одном. На юстиции. Я видел, что здесь работы будет более всего, что здесь только я могу быть благодеянием, здесь только буду истинно полезен для человечества».
Вот с какими мыслями юноша отправлялся в Петербург... И, между прочим, своё столичное жильё планировал в самых радужных тонах: «Уже ставлю мысленно себя в Петербурге, в той весёлой комнатке окнами на Неву, так как я всегда думал найти себе такое место...». Увы, проследив петербургские адреса Гоголя, понимаем, что подобной «весёлой комнатки» у него никогда не было, что жил он в стороне от центральных улиц – среди чиновников, мещан, людей скромного достатка, населяющих доходные дома вроде дома Зверкова... Очень долго не находил места службы. Только спустя год по протекции за тридцать рублей в месяц получил должность писца в одном из департаментов министерства внутренних дел. Затем – такое же место в департаменте уделов. Всё это – служба из-за куска хлеба, в самом прямом смысле слова. Ярко одарённая натура, он, естественно, мучился, страдал, искал иное поприще. Попытался устроиться в театр – тщетно. Наконец с помощью Плетнёва получил преподавательскую кафедру в Патриотическом институте, затем – в Университете. Собирался писать «Всеобщую историю», потом – «Историю средних веков». Всё не то, не то...
И вот «Отечественные записки» публикуют его повесть «Бисаврюк, или Вечер накануне Ивана Купала» – пока это сочинено только для денег, без особого расчёта на успех. Впрочем, даже когда вышли «Вечера на хуторе близ Диканьки», литератором себя до конца не ощущает: ещё думает о педагогической и исторической карьере. И всё-таки жизнь привела к писательскому столу: ну не было в Петербурге для Гоголя поприща более достойного...
Поразительная вещь: мы всегда ощущаем молодость Лермонтова, даже молодость Пушкина, однако в обиходе почему-то редко понимаем, насколько молод был Гоголь... Но давай, дорогой читатель, задумаемся: Гоголь прибыл в Петербург девятнадцатилетним и уехал отсюда заграницу всего в двадцать семь лет, имея уже за плечами и «Миргород», и «Вечера на хуторе близ Диканьки», и «Арабески», куда вошли «Петербургские повести», и «Ревизор». По сути, впереди оставались одни «Мёртвые души», которые он начал, кстати, тоже на берегах Невы... В двадцать семь лет уже встал во главе русской литературы – и это ему дал Петербург. Да, Петербург дал Гоголю ощущение казённого города, понимание жизни во всей России, представление о собственном предназначении... Восемь лет, проведённые здесь, сформировали из него гениального русского писателя...
***
ШИРОКО известны стихи Маршака:
Давно стихами говорит Нева.
Страницей Гоголя ложится Невский.
Весь Летний сад – «Онегина» глава.
О Блоке вспоминают Острова,
А по Разъезжей бродит Достоевский...
Всё очень здОрово, но вот строка о Гоголе при всём внешнем соответствии не точна. Невский проспект – вовсе не гоголевское место в Петербурге, хотя у него и есть повесть с таким названием. В самом деле: кто из его героев ощущает себя на Невском, так сказать, в своей тарелке? Только пошляки, только небокоптители – вроде офицера Пирогова или майора Ковалёва... Все остальные переживают здесь либо трагедию, либо печальное перерождение. На Невском разбивается счастье художника Пискарёва. Переселившись сюда, потерпел крах как творческая личность другой художник, Чертков. Не зря же Гоголь восклицал:
«О, не верьте этому Невскому проспекту! Я всегда закутываюсь покрепче плащом своим, когда иду по нём, и стараюсь вовсе не глядеть на встречающиеся предметы. Всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется!»
Нет, гоголевский Петербург – это Мещанские, это дальние линии Васильевского острова, это район Коломны, это Сенная площадь, то есть город, не приспособленный для счастья маленького человека... Вспомним Пушкина: «В гранит оделася Нева, мосты повисли над водами...». Или: «...И светла Адмиралтейская игла»... Прочитаем всего Гоголя: нет ни белых ночей, ни гранитных набережных – вообще Неву у него почти не найдёшь... Совсем другой город – казённый, страшный, калечащий человеческую личность. Любая, даже самая реальная картина, у Гоголя на этих улицах превращается в фантасмагорию. К примеру: Нос гуляет по Невскому проспекту, заходит в Казанский собор... Реальность перерастает в фантастику именно по той причине, что жизнь враждебна человеку, калечит, и человек в своей фантазии пытается прорваться за её пределы. Вообще гоголевский Петербург постоянно имеет тенденцию к фантастической картине, вырастающей из реальности. Вот Акакий Акакиевич поздним вечером возвращается домой: «Он приблизился к тому месту, где перерезывалась улица бесконечной площадью с едва видными на другой стороне её домами, которая глядела страшною пустынею...». Представляя город и путь Башмачкина из центра к себе, в Коломну, мы понимаем, что это – Сенная площадь. Гоголь знал её хорошо, ведь жил рядом, у Кокушкина моста... Да, пейзаж реальный, но – одновременно – и фантастический: «...с едва видными на другой стороне её домами» – так писатель подготавливает нас к тому, ЧТО совсем скоро, через несколько мгновений случится с Акакием Акакиевичем в столь враждебном ему городе... Отсюда, от Гоголя, берёт начало и Петербург Достоевского, и Петербург Блока...
В «Петербургских записках», опубликованных в 1836-м, есть удивительные строки:
«Когда взошёл я на Адмиралтейский бульвар, – это было накануне светлого воскресения вечером, – когда Адмиралтейским бульваром достиг я пристани, перед которою блестят две яшмовые вазы, когда открылась передо мною Нева, когда розовый цвет неба дымился с Выборгской стороны голубым туманом, строения стороны Петербургской оделись почти лиловым цветом, скрывшим их неказистую наружность, когда церкви, у которых туман одноцветным покровом своим скрыл все выпуклости, казались нарисованными или наклеенными на розовой материи, и в этой лилово-голубой мгле блестел один только шпиц Петропавловской колокольни, отражаясь в бесконечном зеркале Невы, – мне казалось, будто я не в Петербурге. Мне казалось, будто я переехал в какой-нибудь другой город, где уже я бывал, где все знаю, и где ТО, чего нет в Петербурге...».
Таково гоголевское восприятие столицы Российской империи: раз красиво, значит, это уже не Петербург...
И всё-таки как великий писатель он родился и утвердился именно здесь!
Лев СИДОРОВСКИЙ
Николай Васильевич Гоголь –
рукой живописца
и скульптора (кстати, в шаге от Невского).
И сам Невский проспект, каким его в XIX веке видел писатель…