Первые 100 лет на земле оперы, куда нас вынесло волной вслед за Флорентийской камератой, мы провели с Ярославом Тимофеевым.

Здесь Якопо Пери ставил “Дафну” на карнавале, соперничали авторы двух “Эвридик”, гениальной увертюрой предсказывал многовековое могущество “Орфей” Клаудио Монтеверди. Монтеверди в общем и собрал оперу в полноценный жанр, соединив арии, канцоны, речитативы, ритурнели, интермедии и хоровые номера, прописав этой музыке 41 инструмент и 7 вокальных партий. Красивая новорожденная, не теряя времени, принялась себя воспевать. С “Орфея” — истории о лучшем музыканте в истории — и началась череда опер, в которых искусство, пусть заслуженно, но самозабвенно собой любуется.
Все блестящие итальянские города — Флоренция, Мантуя, Рим, Неаполь — попали под очарование оперы. Венеция — та вообще влюбилась без памяти и подарила ей театр. О придворных постановках на заказ — хотя среди них и встречались кристаллы — можно было забыть. Аристократия перестала вмешиваться в сюжет и продолжила поддерживать оперу, наблюдая за ней из абонированной ложи.
О чем писали либретто в 17 веке? “Орфей” восходит к античному мифу, “Коронация Поппеи” — еще один, страшно красивый, шедевр Монтеверди — ссылается на реальные исторические прототипы. Правда, действуют в опере не они. Любовь и мораль, Амур и Сенека — подлинные герои трагедии, переворачивающей представления о добре и зле с ног на голову. Аморе здесь по-настоящему аморальна, мудрость беззащитна. Солнце Сенеки, приговоренного к смерти, оставляет мир, которым владеют два влюбленных мерзавца, навсегда. Вечно же будет длиться их любовь — ее, вопреки реальному сюжету, на безлимит поставил 75-летний мастер.
Если говорить об опере 17 века отдельно от более поздних шедевров, легко увидеть: она выбирала сложные смыслы. Не претендуя на то, чтобы бесконечно вызывать слезы, опера выходила из театра вместе со слушателем и продолжала в нем жить. Задавать неудобные вопросы: “Сколько стоит сомнение в любви?”, “Всегда ли добро побеждает зло?”, “Точно ли мы не зло, что считает себя добром?”. Не последнюю роль в сумме таких вопросов играли, конечно, умные либретто, но главная партия все же досталась музыке. Если бы не пассакалия в любовном дуэте Нерона и Поппеи, мы могли бы надеяться на возвращение Сенеки. Не шестая в точке золотого сечения — никогда бы не поняли, что увертюра к “Орфею” — отдельный опус, а не часть потока. Музыка, с которой наконец сняли служебные функции, стала главным источником магии, в которую обратился новый европейский театр. Она же — та самая большая вода, что порой выносит к самым большим открытиям. Прекрасным и по ошибке.
— Театр пользовался услугами музыки во все времена, — поясняет Ярослав Тимофеев. — Но только когда ее стали использовать не в качестве увлажняющего средства, чтобы растрогать слушателя, а в качестве мирового океана, что покрывает две трети поверхности земли — она потекла, вобрав в свой поток и слова, и сюжеты, и декорации, и все остальное. Так появился величайший жанр современного европейского театра.