☦ПРАВОСЛАВИЕ И МЫ☦

Я был знаком с одной женщиной необычайных христианских добродетелей, при этом очень простой, малограмотной; она сейчас уже умерла. У нее было много детей, семь человек, но все как на подбор, не дети, а ангелы. В наше время это просто какое-то чудо. Вот говорят, в семье не без урода, но тут ни одного урода. И все снохи одна к одной, и все внуки ну просто замечательные. Как достичь, что семеро детей, и все так хороши, и все прекрасно воспитаны, и все верят в Бога, и у всех есть жены, и отношения в доме нормальные, и никто не в разводе? Спрашиваю: "Как вы детей воспитывали?" "Никак, – говорит, – ничего особенного не делала". Я говорю: "Ну, может, наказывали или учили?" – "Нет, только слезами их воспитывала». - "Как слезами?" – "Ну вот он начинает что-нибудь не то делать – я к иконам и плачу: "Матерь Божия, помоги!" Батюшка Димитрий Смирнов.

Не от земных правителей зависит наша судьба, а от Того, Кто держит в Своих руках и судьбы правителей. Святитель Афанасий (Сахаров)

Пока помнишь о Боге, умножай молитву, чтобы Господь помянул тебя, когда ты забудешь о Нем... Преподобный Марк Подвижник.

МЫ НАКРЫЛИ СТОЛ ДЛЯ БОГА, А ЧУТЬ НЕ ВЫГНАЛИ ЕГО В ШЕЮ. Это Рождество Христово в приходе Свято-Троицкого храма планировалось как триумф благочестия и вкуса. Анна Ильинична, бессменная староста и гроза всех подсвечников, лично полировала фамильное серебро, принесенное из дома. Скатерти хрустели, как первый снег. В центре стола, лоснясь румяным боком, возлежал гусь, а аромат мандаринов и хвои смешивался с тонким запахом дорогих духов прихожанок. Все ждали настоятеля, отца Петра, чтобы начать этот идеально срежиссированный праздник. Дверь приходского дома распахнулась не торжественно, а как-то жалко, с натужным скрипом. Вместе с клубами морозного пара в натопленную, сияющую залу ввалилось нечто бесформенное, серое и остро пахнущее чем-то кислым — смесью подвала, немытого тела и застарелого перегара. Это был Юшка. Городской дурачок, вечный странник по мусорным бакам, человек без возраста и, казалось, без лица — оно всё заросло спутанной, грязной бородой. Он стоял на пороге, щурясь от яркого света люстр, и с его стоптанных ботинок на паркет уже натекала грязная лужа. За столом повисла неловкая тишина. Дамы в бархатных платьях замерли с вилками в руках. Кто-то брезгливо сморщил нос. — Господи помилуй, — прошипела Анна Ильинична, вскакивая со своего места. Она двинулась к двери грудью, как ледокол. — Юрочка, милый, ты куда? Тут закрытое мероприятие. Тебе сюда нельзя. Иди, иди на кухню, тебе там повариха нальет супа в банку. Она говорила ласково, но глаза её метали молнии. Ей было физически больно от того, что эта грязная клякса портит её белоснежную картину праздника. Юшка переминался с ноги на ногу, комкая в руках засаленную шапку. — А я… это… звезда ведь, — пробормотал он, указывая грязным пальцем на елку. — Рождество… Все радуются. — Радуются, радуются, — поддакнула подоспевшая помощница, мягко, но настойчиво выталкивая его в спину. — Вот и иди радуйся на улицу. Не порти людям праздник, голубчик. Тут дышать нечем стало. Они почти вытолкали его. Дверь уже начала закрываться, отрезая смрад от аромата гуся. — Оставьте его. Голос был тихим, но он перекрыл и шум отодвигаемых стульев, и шёпот возмущения. В дверях стоял отец Петр. Он только что вошёл, ещё не снял рясу, припорошенную снегом. Он смотрел не на дам, а на Юшку. — Батюшка, да вы поглядите! — всплеснула руками Анна Ильинична. — Он же заразный! Вшей принесет! Мы ему соберем пакет, пусть идёт… Отец Петр молча прошел мимо неё. Он подошел к съёжившемуся, испуганному Юшке, который уже привычно втянул голову в плечи, ожидая тычка. Священник взял его за руку. Не за рукав, а прямо за грязную, огрубевшую ладонь. — С Рождеством Христовым тебя, брат Юрий, — сказал он. А затем случилось немыслимое. Настоятель повёл его к столу. Прямо в центр. Туда, где стояло высокое резное кресло, предназначенное для него самого. — Садись, — сказал отец Петр. Прихожане замерли. Кто-то в ужасе прикрыл рот салфеткой. Юшка сел, опасливо косясь на хрустальные бокалы. На фоне белоснежной скатерти и праздничного великолепия он выглядел как открытая рана. Грязь с его одежды сыпалась на бархат обивки. Отец Петр сел рядом, на простой приставной стул. — Ну, давайте праздновать, — спокойно сказал он, обводя взглядом онемевшую паству. — Гость почетный у нас есть. Юшка сидел, боясь шелохнуться. Ему было страшно от этого блеска, от этих взглядов, от обилия еды, которую он видел только на картинках. Он чувствовал, что должен что-то сделать. Отплатить за это невероятное, пугающее гостеприимство. Он засуетился, полез в глубокий, бездонный карман своего пальто. Дамы напряглись. Что он достанет? Дохлую крысу? Окурок? Юшка вытащил сухарь. Черствый, серый кусок хлеба, с налипшими на него ворсинками и крошками табака. Он дрожащими руками разломил этот каменный хлеб пополам. — На, батя, — прохрипел он, протягивая половинку настоятелю. — С праздником. Вкусный. С чесночком. За столом кто-то ахнул. Это было оскорбление. Глумление. Предложить священнику объедки, когда перед ним стоит гусь! Отец Петр протянул руку. Он принял этот грязный сухарь так, как принимают Святые Дары у Чаши — подставив ладонь крестообразно. Он посмотрел на Юшку, и глаза священника блестели от влаги. — Спаси тебя Христос, брат, — сказал он. И на глазах у всех, в этой звенящей, натянутой тишине, настоятель поднес сухарь к губам и откусил. Он жевал этот черствый хлеб, и лицо его было таким светлым и серьезным, какого прихожане не видели даже на Пасху. В этот момент что-то треснуло в самом воздухе трапезной. Анна Ильинична, всё ещё стоявшая с салфеткой, вдруг почувствовала, как жар стыда заливает её лицо, шею, грудь. Она смотрела на жующего священника и на улыбающегося щербатым ртом безумца, и вдруг поняла, что весь её хрусталь, всё её серебро, весь этот гусь — всё это сейчас не стоит и одной крошки этого грязного сухаря. Она увидела себя со стороны — напомаженную, нарядную, «благочестивую» христианку, которая пять минут назад выталкивала Христа за дверь, потому что Он плохо пах. — Простите… — вырвалось у неё. Не громко, почти шёпотом. Она подошла к столу, взяла свою тарелку с самым лучшим куском мяса и поставила перед Юшкой. — Поешь, Юра. Поешь горячего. Словно плотину прорвало. Искусственная чопорность, страх испачкаться, брезгливость — всё это слетело с людей, как шелуха. Мужчины стали передавать Юшке хлеб, женщины накладывали салаты. Кто-то налил ему морса. Люди перестали быть «прихожанами» и «благотворителями». Они стали просто людьми, у которых оттаяли сердца. Юшка ел, роняя крошки на скатерть, и счастливо мычал. А отец Петр, доев сухарь, тихо сказал, обращаясь ко всем и ни к кому: — Вот мы и встретили Рождество Христово. А то ведь, и правда, чуть не выгнали Того, Кто Родился. В тот вечер гуся почти не ели. Он остыл. Но никто не ушел голодным. Все насытились чем-то другим — тем, что принес в своем дырявом кармане городской сумасшедший. Неизвестно, в каком обличье Бог посетит наш праздник. Мы накрываем столы для друзей и «нужных» людей, составляем списки достойных, но иногда Самый Главный Гость стоит у порога в грязном пальто, и всё, что у Него есть для нас, — это черствый сухарь любви, которым Он хочет проверить, живо ли ещё наше сердце под слоями благочестия. Автор рассказа: © Сергий Вестник.

Наша жизнь исключительно коротка, ее слишком мало, чтобы тратить ее на что-нибудь кроме – веры, надежды и любви. С.И.Фудель. Письма, 1950 г.

Вопросы ЖИТЕЙСКИЕ! Как нужно реагировать на обзывание и унижения? Оскорбления, унижения, травля и другие проявления по отношению к человеку сейчас часто проявляется в обществе, что конечно же НЕ ЕСТЬ ХОРОШО! Друзья, по возможности, поделитесь этим роликом в своих группах, сообществах. Может ваши труды кому-то будут полезны, и спасительны. Благодарим вас. Помогай нам, Господи!

Святитель Иоа́нн Златоуст, архиепископ Константинопольский Свт. Иоанн Златоуст, архиепископ Константинопольский (IV–V вв.), ‒ величайший проповедник и богослов, один из трёх вселенских святителей. Прославился красноречием, толкованиями Св. Писания и аскетической жизнью. Будучи архипастырем, обличал пороки знати, за что был несправедливо осуждён и дважды отправлен в ссылку. Скончался в изгнании в 407 году со словами «Слава Богу за всё!». Его мощи были торжественно перенесены в Константинополь в 438 году. * * * Святитель Иоанн Златоуст, архиепископ Константинопольский – один из трех вселенских святителей вместе со святителями Василием Великим и Григорием Богословом. Родился в Антиохии ок. 347 года, в семье военачальника. Его отец, Секунд, умер вскоре после рождения сына; мать, Анфуса, не стала более выходить замуж и отдала все силы воспитанию Иоанна. Юноша учился у лучших философов и риторов, рано обратился к углубленному изучению Священного Писания и молитвенному созерцанию. Святитель Мелетий, епископ Антиохийский (память 12 февраля), полюбивший Иоанна как сына, наставил его в вере и в 367 году крестил. Через три года святой Иоанн был поставлен во чтеца. После того, как святитель Мелетий был отправлен в ссылку императором Валентом, в 372 году, святой Иоанн совместно с Феодором (впоследствии – епископом Мопсуестским) учился у опытных наставников подвижнической жизни, пресвитеров Флавиана и Диодора Тарсийского. Когда скончалась мать святого Иоанна, он принял иночество, которое называл «истинной философией». Вскоре святого Иоанна сочли достойным кандидатом для занятия епископской кафедры. Однако он из смирения уклонился от архиерейского сана. В это время святой Иоанн написал «Шесть слов о священстве», великое творение православного пастырского богословия. Четыре года провел святой в трудах пустыннического жительства, написав «Против вооружающихся на ищущих монашества» и «Сравнение власти, богатства и преимуществ царских с истинным и христианским любомудрием монашеской жизни». Два года святой соблюдал полное безмолвие, находясь в уединенной пещере. Для восстановления здоровья святой Иоанн должен был возвратиться в Антиохию. В 381 году епископ Мелетий Антиохийский посвятил его во диакона. Последующие годы были посвящены созданию новых богословских творений: «О провидении», «Книга о девстве», «К молодой вдове» (два Слова), «Книга о святом Вавиле и против Юлиана и язычников». В 386 году святой Иоанн был хиротонисан епископом Антиохийским Флавианом во пресвитера. На него возложили обязанность проповедовать Слово Божие. Святой Иоанн оказался блестящим проповедником и за редкий дар боговдохновенного слова получил от паствы наименование «Златоуст». Двенадцать лет святой при стечении народа, обычно дважды в неделю, а иногда ежедневно, проповедовал в храме, потрясая сердца слушателей. В пастырской ревности о наилучшем усвоении христианами Священного Писания святой Иоанн обратился к герменевтике – науке о толковании Слова Божия. Он написал толкования на многие книги Священного Писания (Бытия, Псалтирь, Евангелия от Матфея и Иоанна, Послания апостола Павла) и множество бесед на отдельные библейские тексты, а также поучения на праздники, в похвалу святых и слова апологетические (против аномеев, иудействующих и язычников). Святой Иоанн как пресвитер ревностно исполнял заповедь попечения о бедных: при нем Антиохийская Церковь питала каждый день до 3000 дев и вдовиц, не считая заключенных, странников и больных. Слава замечательного пастыря и проповедника росла. В 397 году, после кончины Константинопольского архиепископа Нектария, святой Иоанн Златоуст был вызван из Антиохии для поставления на Константинопольскую кафедру. В столице святой архипастырь не мог проповедовать так часто, как в Антиохии. Множество дел ожидало решения святителя, он начал с главного – с духовного совершенствования священства. И здесь лучшим примером был он сам. Средства, которые предназначались для архиепископа, святой обратил на содержание нескольких больниц и двух гостиниц для паломников. Архипастырь довольствовался скудной пищей, отказывался от приглашения на обеды. Ревность святителя к утверждению христианской веры распространялась не только на жителей Константинополя, но и на Фракию, включая славян и готов, Малую Азию и Понтийскую область. Им был поставлен епископ для Церкви Боспора, находившейся в Крыму. Святой Иоанн направлял ревностных миссионеров в Финикию, Персию, к скифам, писал послания в Сирию, чтобы вернуть Церкви маркионитов, и добился этого. Много трудов положил святитель на устроение благолепного богослужения: составил чин литургии, ввел антифонное пение за всенощным бдением, написал несколько молитв чина елеосвящения. Распущенность столичных нравов, особенно императорского двора, нашла в лице святителя нелицеприятного обличителя. Когда императрица Евдоксия, жена императора Аркадия (395–408), распорядилась о конфискации собственности у вдовы и детей опального вельможи, святой встал на их защиту. Гордая императрица не уступила и затаила гнев на архипастыря. Ненависть Евдоксии к святителю разгорелась с новой силой, когда недоброжелатели сказали ей, будто святитель в своем поучении о суетных женщинах имел в виду ее. Суд, составленный из иерархов, справедливо обличаемых ранее Златоустом, постановил низложить святого Иоанна и за оскорбление императрицы предать казни. Император Аркадий заменил казнь изгнанием. У храма толпился возбужденный народ, решивший защищать своего пастыря. Святитель, чтобы избежать волнений, сам отдал себя в руки властей. Той же ночью в Константинополе произошло землетрясение. Испуганная Евдоксия просила императора срочно вернуть святого и немедля послала письмо изгнанному пастырю, умоляя его вернуться. Но уже через два месяца новый донос пробудил гнев Евдоксии. В марте 404 года состоялся неправедный собор, постановивший изгнать святого Иоанна. По удалении его из столицы пожар обратил в пепел здание сената, последовали опустошительные набеги варваров, а в октябре 404 года умерла Евдоксия. Даже язычники видели в этих событиях Небесное наказание за неправедное осуждение угодника Божия. Находясь в Армении, святитель Иоанн старался укрепить своих духовных чад. В многочисленных письмах (их сохранилось 245) епископам Азии, Африки, Европы и своим друзьям в Константинополе он утешал страдающих, наставлял и поддерживал своих приверженцев. Зимой 406 года святой был болезнью прикован к постели. Но враги его не унимались. Из столицы пришел приказ перевести его в глухой Питнус (Пицунду, в Абхазии). Истощенный болезнями святитель, в сопровождении конвоя, три месяца в дождь и зной совершал свой последний переход. В Команах силы оставили его. У склепа святого Василиска († ок. 308, память 22 мая), утешенный явлением мученика («Не унывай, брат Иоанн! Завтра мы будем вместе»), причастившись Святых Таин, вселенский святитель со словами «Слава Богу за все!» отошел ко Господу 14 сентября 407 года. Святитель Иоанн Златоуст был погребен в Команах. В 438 году Прокл, патриарх Константинопольский (434–447), совершая богослужение в храме Святой Софии, произнес похвальное слово памяти своего великого учителя, в котором сравнивал святителя Иоанна Златоуста со святым Иоанном, Предтечей Господним, проповедовавшим покаяние и также пострадавшим за обличение пороков. Народ, горевший любовью к святителю Иоанну Златоусту, не дав патриарху докончить своего слова, начал единодушно просить его обратиться к императору с просьбой о перенесении святых мощей святителя из Коман в Константинополь. Святитель Прокл отправился к царю Феодосию II (408–450) и от лица Церкви и народа просил его об этом. Император согласился и отправил в Команы особых посланников с серебряной ракой, чтобы с почетом перевезти святые мощи. Жители Коман глубоко скорбели о том, что их лишают великого сокровища, но не могли противиться царскому указу. Когда же императорские посланцы приступили к гробу святителя Иоанна, они не смогли взять его мощи. Тогда император в раскаянии написал послание святителю, прося у него прощения за себя и за свою мать Евдоксию. Послание это прочли у гроба святителя Иоанна, положили на него и совершили всенощное бдение. Затем приступили к гробнице, легко подняли мощи и внесли на корабль (гробница святителя Иоанна осталась в Команах, близ Пицунды). Тогда же совершилось исцеление убогого человека, приложившегося к покрову от гроба святого. По прибытии мощей святителя Иоанна в Константинополь, 27 января 438 года, весь город во главе с патриархом Проклом, императором Феодосием, со всем его синклитом и множеством народа вышел навстречу. Многочисленные клирики со свечами, кадилами и хоругвями взяли серебряную раку и с песнопениями внесли ее в церковь святой мученицы Ирины. Когда патриарх Прокл открыл гроб, тело святителя Иоанна оказалось нетленным, от него исходило благоухание. Припав ко гробу, император Феодосий II со слезами просил святителя простить его мать. Народ не отходил от раки весь день и всю ночь. Наутро мощи святого были отнесены в соборную церковь Святых Апостолов. Когда рака была поставлена на патриаршем престоле, весь народ едиными устами воскликнул: «Прими престол свой, отче!» – и патриарх Прокл со многими стоявшими у раки увидели, как святитель Иоанн открыл уста свои и произнес «Мир всем!» В IX веке Иосиф Песнописец, Косма Веститор и другие написали песнопения в честь перенесения мощей святителя Иоанна Златоуста, которые и поныне поются Церковью в воспоминание этого события. В 1204 году в ходе Четвёртого крестового похода мощи святителя были вывезены из Константинополя в Рим, а 26 ноября 2004 года, по решению папы Иоанна Павла II, большая часть мощей святителя были возвращены Константинопольской православной церкви вместе с мощами Григория Богослова и хранятся в соборе Святого Георгия в Фанаре (Стамбул). В Ватикане были оставлены небольшие частицы мощей святителей. Как минимум две реликвии претендуют на то, чтобы считаться головой Иоанна Златоуста, одна хранится в монастыре Ватопед на горе Афон, другая в Храме Христа Спасителя в Москве. Другие части мощей святителя находятся на Афоне в монастырях Филофей, Великой Лавре, Дохиар, в монастырях Метеоры, в церкви Святого Иоанна Златоуста в Венеции. Тропарь, глас 8 Уст твои́х я́коже све́тлость огня́ возсия́вши благода́ть,/ вселе́нную просвети́:/ не сребролю́бия ми́рови сокро́вища сниска́,/ высоту́ нам смиренному́дрия показа́./ Но твои́ми словесы́ наказу́я, о́тче Иоа́нне Златоу́сте,// моли́ Сло́ва Христа́ Бо́га спасти́ся душа́м на́шим. Кондак, глас 6 От Небе́с прия́л еси́ Боже́ственную благода́ть/ и твои́ми устна́ми вся учи́ши/ покланя́тися в Тро́ице еди́ному Бо́гу,/ Иоа́нне Златоу́сте, всеблаже́нне преподо́бне,/ досто́йно хва́лим тя:// еси́ бо наста́вник, я́ко Боже́ственная явля́я. Молитва О, святи́телю вели́кий Иоа́нне Златоу́сте! Мно́гая и разли́чная дарова́ния от Го́спода прия́л еси́ и, я́ко раб благи́й и ве́рный, вся да́нныя тебе́ тала́нты до́бре умно́жил еси́, сего́ ра́ди вои́стину вселе́нский учи́тель был еси́, я́ко всяк во́зраст и вся́ко зва́ние от тебе́ поуча́ется. Мы же, гре́шнии (имена), по еди́ному ки́йждо свое́ дарова́ние иму́ще, едине́ния ду́ха в сою́зе ми́ра не и́мамы, но быва́ем тщесла́вни, друг дру́га раздража́юще, друг дру́гу зави́дяще; сего́ ра́ди дарова́ния на́ша разделе́нная не в мир и спасе́ние, но во вражду́ и осужде́ние нам явля́ются. Те́мже к тебе́, святи́телю Бо́жий, припа́даем, раздо́ром обурева́еми, и в сокруше́нии се́рдца про́сим: моли́твами твои́ми отжени́ от серде́ц на́ших вся́ку зло́бу, недоброжела́тельство, го́рдость и за́висть, нас разделя́ющия, да во мно́зех у́дех еди́но те́ло церко́вное невозбра́нно пребу́дем, да по словеси́ твоему́ моли́твенному возлю́бим друг дру́га и единомы́слием испове́мы Отца́ и Сы́на и Свята́го Ду́ха, Тро́ицу Единосу́щную и Неразде́льную, ны́не и при́сно, и во ве́ки веко́в. Ами́нь. Величание Велича́ем тя́, святи́телю о́тче Иоа́нне, и чти́м святу́ю па́мять твою́, ты́ бо мо́лиши за на́с Христа́ Бо́га на́шего.

ОНА НЕ ЗНАЛА «ОТЧЕ НАШ», НО БОГ ПРИШЁЛ НА ЕЁ ДЕТСКИЙ ШЁПОТ. Март в том году выдался злым и ветреным. Грязный снег оседал, обнажая асфальт, и именно там, в луже у подъезда, шестилетняя Лиза увидела этот тусклый блеск. Это был самый простой, штампованный алюминиевый крестик, какие носили в девяностые. У него было погнуто ушко, а края казались острыми и необработанными. Елена, мама Лизы, всегда следила за гигиеной строго. Увидев, что дочь поднимает что-то с земли, она инстинктивно поморщилась: — Лиза, не трогай. Это с земли, там микробы. Оставь. Но девочка не разжала кулачок. Она посмотрела на маму с той серьёзностью, которая бывает только у детей, знающих какую-то свою, взрослую тайну. — Я не могу оставить, мам. Он потерялся. Ему тут холодно и одиноко. Елена хотела было настоять, объяснить про антисанитарию, но что-то в глазах дочери её остановило. Было в этом взгляде не капризное упрямство, а жалость. Глубокая, женская жалость к чему-то маленькому и брошенному. — Хорошо, — вздохнула Елена. — Только дома сразу помоем. С мылом. Дома Лиза не просто помыла находку. Она выпросила у деда кусок тонкой рыболовной лески — цепочки не было, — продела её в дырочку от сломанного ушка и надела на себя. Алюминий тускло светился на фоне её цветастой пижамы. — Зачем тебе это, Лизок? — спросила Елена вечером, укрывая её. — Ты же даже не знаешь, что это такое. — Знаю, — тихо ответила девочка, накрывая крестик ладошкой, чтобы согреть его. — Бабушка Надя сказала, что на крестике — Бог. Это наш Небесный Папа. А папы должны быть дома, в тепле, а не в луже валяться. Елена промолчала. Тема отцовства в их семье была болезненной — их собственный папа ушёл, когда Лизе было два года, растворившись в другой жизни. Она посмотрела на дочь, которая прижимала к груди кусочек дешёвого металла так, словно это была величайшая драгоценность мира. — Спи, — только и сказала она, выключая свет. Лиза не знала молитв. Её вера была осязаемой, физической. Каждый вечер перед сном она грела крестик дыханием, гладила его пальчиком и шептала в темноту: — Боженька, спокойной ночи. Тебе тепло? Ты не бойся, я с Тобой. Я Тебя одеялом укрою, и никто Тебя не обидит. Она не просила у Него игрушек или конфет. Она Его оберегала. В её детском сердце Бог был не всемогущим Владыкой, а «найдёнышем», которому нужно было отогреться. И Елена, скептик и прагматик, с удивлением замечала: этот кусочек металла на шее дочери почти всегда был горячим. Будто он и правда аккумулировал в себе всё тепло её маленького сердца. Осенью пришла беда. То, что началось как обычная простуда, за два дня превратилось в пугающую, выматывающую лихорадку. Температура под сорок, которую не брали сиропы. Врачи скорой делали укол, жар отступал на час и возвращался, сжигая ребёнка изнутри. Квартира наполнилась запахом лекарств и тревоги. Лиза лежала бледная, с сухими, потрескавшимися губами. Она почти всё время спала или бредила. Но даже в забытьи её правая ручка искала на груди крестик и сжимала его в кулак так сильно, что белели костяшки пальцев. Леска впивалась в воспалённую кожу на шее. — Доченька, давай снимем, — плакала Елена, пытаясь разжать её пальцы, чтобы переодеть влажную майку. — Тебе же неудобно, он давит... Лиза, не открывая глаз, рванулась из последних сил: — Нет! Не трогай... Ему страшно одному... Я должна греть... На третью ночь, когда градусник снова показал критическую отметку, а врач, пряча глаза, сказал: «Если до утра не спадёт — в реанимацию», Елена поняла, что её сил больше нет. Её логика, её вера в медицину, её материнский контроль — всё это рассыпалось в прах перед лицом этой пылающей беды. Утром, оставив с дочерью свою маму, она выбежала на улицу. Ноги сами понесли её к белому храму, купола которого были видны из их окна. Она никогда туда не заходила. Но сейчас ей больше некуда было идти. Она ворвалась в церковную лавку, запыхавшаяся, с растрёпанными волосами, совсем не похожая на благочестивую прихожанку. — Свечи... Мне нужно поставить свечи. Самые большие. За здравие. Дочка умирает... — её голос сорвался на хрип. Священник, отец Николай, который как раз выходил из алтаря, услышал этот отчаянный шёпот. Он подошёл к ней. — Помоги вам Господь. Что случилось? Елену прорвало. Сбивчиво, глотая слёзы, она рассказала всё. Про жар, про врачей, про своё бессилие. И про этот алюминиевый крестик, в который её девочка вцепилась мёртвой хваткой. — Батюшка, она же даже некрещёная толком, мы всё откладывали... Нашла на улице какую-то железку, нацепила на леску и шепчет Ему, как живому: «Я тебя грею». Может, это грех? Может, нельзя так — с земли поднимать и носить? Она смотрела на священника с надеждой и страхом, ожидая, что он упрекнёт её за суеверие или за то, что не научила ребёнка «правильной» вере. Но отец Николай снял очки и протёр глаза. Когда он посмотрел на Елену, его взгляд был полон такого тепла, что ей стало легче дышать. — Какой же это грех, милая? — тихо сказал он. — Это святость. Мы, взрослые, годами учимся, книги читаем, а Бога чувствовать разучились. Мы у Него всё просим: дай да подай. А ваша Лиза... Она Ему самое главное даёт. Своё тепло. Она Его жалеет. А для Бога нет ничего дороже, чем когда человеческое сердце наполнено благодарностью и любовью. Он помолчал и твёрдо добавил: — Ваша дочь уже давно со Христом. Теперь ваша очередь довериться. Пойдёмте, я запишу имя. А завтра приду к вам, причастим дочь. Домой Елена возвращалась другим человеком. Страх, тот липкий, животный ужас, отступил. На следующий день отец Николай пришёл в их квартиру. Лиза была в сознании, но очень слаба. Когда священник склонился над ней со Святыми Дарами, она вдруг улыбнулась — слабо, одними уголками губ — и попыталась показать ему свой кулачок, в котором был зажат крестик. — Он тёплый... — прошептала она едва слышно. Священник причастил её. А потом, погладив девочку по голове, сказал: — Тёплый, Лиза. Потому что ты — Его дом. К вечеру температура начала падать. Впервые за трое суток дыхание девочки стало ровным и глубоким. Жар уходил, уступая место спокойному сну. Елена сидела у кровати, глядя на дочь. В свете ночника тускло поблёскивал дешёвый алюминиевый крестик на леске. Сейчас он казался Елене дороже любого золота. Она протянула руку и осторожно, чтобы не разбудить, коснулась его. Он был горячим. Живым. Елена опустилась на колени рядом с кроватью. Она не знала молитв, как и её дочь. Но слова пришли сами. — Спасибо, — прошептала она в тишину. — Спасибо, что Ты здесь. И прости, что я так долго боялась впустить Тебя в свой дом. Путь к Богу не всегда лежит через знания и правила. Иногда он начинается с малого — с жалости к «найдёнышу», с простого желания согреть, с детской непосредственности, которая не знает страха. И оказывается, что не мы спасаем Бога, поднимая крест из пыли, а Он спасает нас, позволяя нам прикоснуться к Своему теплу через наши же собственные сердца. Автор рассказа: © Сергий Вестник.

КРЕСТНЫМ ЗНАМЕНИЕМ ЛЕЧИЛИ НАРЫВЫ, ИСЦЕЛЯЛИ ОТ ЗМЕИНЫХ УКУСОВ И ДРУГИХ БОЛЕЗНЕЙ. Египетские, христианские монахи вылечивали им от глазных болезней .«Животворящим крестом осеняются наши дома, наши двери, наши уста, наша грудь, все наши члены, - свидетельствует св. Ефрем Сирин. - Без креста ничего не предпринимайте; ложитесь ли спать или встаете, работаете или отдыхаете, едите или пьете, путешествуете на суше или плаваете по морю — постоянно украшайте все ваши члены этим живоносным крестом». Солдаты-христиане крестились перед боем. В богослужебную жизнь крестное знамение входит намного раньше. Уже Ориген (III в.) сообщает, что все верные крестятся перед началом молитвы и чтения Священного Писания. Чаще всего крестное знамение упоминается в качестве невидимой печати, отгоняющей диавола (Киприан Карфагенский, Иоанн Златоуст). Отцы Церкви считали его лучшим средством борьбы со страстями и искушениями. «Обидел ли кто тебя? - пишет Иоанн Златоуст. - Огради крестным знамением грудь; вспомни все, что происходило на Кресте - и все погаснет». По словам Иоанна Мосха, крестное знамение защитило от отравления. А Григорий Великий утверждал, что сосуд с отравленным напитком лопнул, после того, как св. Венедикт, которого также хотели отравить, осенил его крестом.