Может, сложив оружие, отсыпались, пели тихие песни или любовались природой? Нет! Они охотились! Но не только потому, что мясо гусей (на Рейне процветала охота на белого гуся, ценимого за мясо и великолепный пух), оленей, кабанов, диких быков и медведей приятно дополняло рацион, а мех бобров, волков и лисиц использовался в одежде. Спортивный азарт, словно шило в одном месте, гнал их снова и снова выслеживать, настигать и убивать.

Для этих же целей они завели себе страшных помощников – огромных и свирепых псов. Выведенные изначально для охоты на крупную дичь, очень скоро они стали использоваться в боях: их выпускали на врага с целью разбить линию построения и сломить его моральный дух. Немногие способны были выстоять перед атакой рычащих полуголодных чудовищ.

Псы были натренированы стаскивать всадников на землю, впиваясь в них зубами и не отпуская, и перекусывать сухожилия лошадям. Их дрессировщиками становились только очень рисковые люди, спокойно принимающие такие издержки профессии, как откусанные пальцы, кисти, а то и полностью руки-ноги... Этим созданиям (их считают предками таких пород, как ротвейлер, бобтейл, даосский дог, мастино неаполитано) по большому счету было все равно, на кого охотиться: на людей или на львов.

Кстати, что касается львов, то до нас дошли многочисленные свидетельства о распятых на крестах хищниках. Вот как живописует это Г. Флобер в романе «Саламбо»:

«Солдаты шли точно по длинному коридору, окаймленному двумя цепями красноватых холмов, как вдруг их остановило страшное зловоние, и они увидели необычайное зрелище: на верхушке одного из рожковых деревьев среди листьев торчала львиная голова. Они подбежали к дереву; перед ними был лев, распятый, точно преступник, на кресте. Его мощная голова опустилась на грудь и передние лапы, исчезая наполовину под гривой, были широко распростерты, как крылья птицы.

Все его ребра вырисовывались под натянутой кожей; задние лапы, прибитые одна к другой гвоздем, были слегка подтянуты кверху; черная кровь стекала по шерсти, образуя сталактиты на конце хвоста, свисавшего вдоль креста. Солдат это зрелище забавляло. Они обращались ко льву, называя его римским гражданином и консулом, и бросали ему в глаза камни, чтобы прогнать мошкару. Пройдя сто шагов, они увидели еще два креста, а дальше появился внезапно целый ряд крестов с распятыми львами. Некоторые околели так давно, что на крестах виднелись только остатки их скелетов.

Другие, наполовину обглоданные, висели, искривив пасть страшной гримасой. Среди них были громадные львы. Кресты гнулись под их тяжестью, и они качались на ветру, в то время как над их головой неустанно кружились в воздухе стаи воронов. Так мстили карфагенские крестьяне, захватив какого-нибудь хищного зверя. Они надеялись отпугнуть этим примером других. Варвары, перестав смеяться, почувствовали глубокое изумление. «Что это за народ, – думали они, – который для потехи распинает львов!»...

Действительно, считалось, что таким образом римские землевладельцы североафриканских провинций отпугивали других львов от своих владений – вроде как у нас в деревнях иногда вывешивают дохлых ворон, дабы другим было неповадно. Однако количество распятых – явно превышающее разумное – заставляет предположить, что дело здесь было не столько в необходимости, сколько все в том же пресловутом удовольствии от наблюдения за страданиями живых существ (напомним, что точно так же распинали первых христиан на аренах в Риме).

А если еще учесть огромное количество животных, вывозимых для гладиаторских боев, то станет понятно, почему популяция берберийского льва – гордость Северной Африки – была подорвана римлянами в первых веках н. э.

Канал "Военная история мира | MILITARY HISTORY"