Роль норманнов в период правления Ярослава Мудрого

«Сага об Олаве Святом» сообщает, что мужи Ярослава («Ярицлейва конунга») принимают, «от имени своего конунга», все условия Ингигерд, дочери шведского конунга, которые она выставила в качестве условия за­ мужества за русским князем: передачу ей в вено всех владений «ярла Альдейгьюборга» (Ладоги) и самого «Альдейгьюборга»; возможность взять с собой на Русь человека, который ей «покажется наиболее подходящим», с тем, «чтобы на востоке у него было не ниже звание и не меньше прав», чем в Швеции. Выйдя замуж за Ярослава, Ингигерд сама распорядилась полу­ченным веном, передав Ладогу (вместе с областью) избранному ей чело­веку — ярлу Регнвальду.
Спустя некоторое время, по сведениям той же саги, Ярослав «хорошо принял» у себя вынужденного покинуть родину Олава норвежского (Святого), вместе с сыном Магнусом, «и предложил ему остаться у него и взять столько земли, сколько Олаву конунгу было надо для содержания его людей. Олав конунг принял предложение и остался там». Когда си- туация в Норвегии изменилась, Олав Святой стал собираться на родину хотя и Ярослав, и Ингигерд предлагали ему «остаться у них и стать правителем страны, которая называется Вульгария». На дорогу Ярослав снабдил конунга «всех лошадьми и всем необходимым снаряжением» проводив «с большими почестями». Магнуса Олав оставил у Ярослава.
Впоследствии Ярослав принял участие и в организации возвращения на родину Магнуса. «В саге о Харальде Суровом» Ярицлейв-конунг хорошо принял «Харальда с его людьми. Харальд сделался предводителем над людьми конунга, которые охраняли страну». Впоследствии, служа в Византии, Харальд «захватил огромные богатства», которые отсылал «вХольмгард на хранение к Ярицлейву конунгу, и там скопились безмерные сокровища». Когда после бурной «византийской эпопеи» «Харальд прибыл в Хольмгард, Ярицлейв принял его отменно хорошо». Харальд получил от русского князя не толь­ ко все свои богатства, но и руку дочери—Елизаветы Ярославны (Эллисив). после чего следующим летом отправился в Швецию.
Несколько особняком в этом ряду стоит повествование «Пряди об Эимунде Хрингссоне». Эймунд и Рагнар прибыли с большим отрядом на Русь, где правили в это время три брата: Бурицлав (в Киеве), Ярицлейв (в Нов­городе), Вартилав (в Полоцке). Поступив на службу к Ярицлейву (Яросла­ву), они помогли ему победить Бурицлава. По истечения срока договора о службе, Ярослав не стал заключать нового соглашения. Перейдя на службу Вартилаву, Эймунд и Рагнар способствовали примирению его с Ярицлейвом и справедливому разделу владений.
Ярослав в этой саге изображен не щедрым (что не относится к добродетелям правителей, с точки зрения людей того времени), однако «хорошим правителем и властным». И хотя между Эймундом и Рагнаром, с одной стороны, Ярицлейвом и, прежде всего, Ингигерд — с другой (при уходе данное к Вартилаву), происходит конфликт, в итоге все заканчивается как нельзя лучше. Эймунд не только способствовал примирению братьев, но и стал конунгом над Полоцком и «тянувшей» к нему областью. Кроме того, Эймунд ведал обороной всей Руси. Перед смертью Эймунд, по разрешению Ярослава и Ингигерд, «отдал свое княжество Рагнару, побратиму».
Таким образом, характер отношений между Ярославом и варягами, по скандинавским источникам, иной, чем при его отце. Кроме того, имя Яро­слава (Ярицлейва-конунга) фигурирует в скандинавских источниках чаще, чем Владимира. Особый, дружественный характер отношений между Ярославом и варягами прослеживается и по русским источникам. В годы его правления, как явствует со страниц летописей, русско-скандинавские отношения приобретают интенсивный характер. Известия о варягах становятся частыми, в отличие от периода правления Владимира, когда, варяги фигурируют лишь в связи с борьбой последнего за власть, да в сюжете с человеческим жертвоприношением, Активизация русско-скандинавских отношений при Ярославе и усиле­ния варяжского присутствия на Руси определялись рядом обстоятельств.
Помимо династических связей, важнейшую роль здесь играли глобальные политические и социально-экономические процессы, протекавшие на т.н. «циркумбалтийском пространстве» и в прилегающих к нему (как и в даже весьма отдаленных от него) регионах: окончательный распад родоплеменых связей и становление раннегосударственных образований у скандинавских народов и восточных славян, закат эпохи викингов, оскудение ресурсов серебра в странах мусульманского Востока, падение былого значения восточной торговли и т. д. Поэтому, с одной стороны, неудачные претенденты на власть в скандинавских странах использовали Русь «по-родственному», т. е. как своего рода убежище от мести врагов и для перегруппировки своих сил. С другой стороны, отмеченные процессы привели к появлению большого слоя «лишних людей», которые жили прежними викингскими понятиями и не могли найти себе достойного места в складывавшейся новой социально-политической системе, — они охотно шли на службу к русскому князю. Равностадиальность развития, близкие соци­ально-экономические, политические и даже культурные параметры жиз­недеятельности русского и скандинавских обществ облегчали адаптацию викингов в новой среде, благоприятствовали их притоку. Не случайно в сагах о древних временах, созданных не ранее XII в., легендарные «конун­ги Руси» принадлежали к скандинавскому «этническому пласту» и, таким образом, «при последовательном делении всех персонажей авторами саг на “своих” и “чужих”», относились к «своим». И хотя Ярослав не вполне уже «свой» для авторов саг, тем не менее, в общей своей массе, они от­носятся к нему весьма положительно, особенно если учесть, что он не скандинав. Правда, последнее обстоятельство может объясняться и его браком с Ингигерд.
Русь в это время переживала важный этап развития. В большинстве районов восточнославянского мира, в основных чертах, завершился про­цесс распада родоплеменных связей, происходила трансформация слож­ного этнополитического образования, сочетавшего в себе элементы «су­персоюза племен» и «федерации земель», в «сложную федерацию земель». Не устоявшаяся система политических связей, не изжитые межплеменные и развивающиеся межволостные противоречия, неупорядоченные межкняжеские отношения, трансформация новой системы социальных связей и идиологические противоречия, связанные со взаимодействием языческих и христианских начал, внешнеполитические обстоятельства и т. п. порождали конфликты, нередко решаемые силовым путем. В этих условиях прибытие опытного, закаленного в боях варяжского контингента было весьма кстати для решения и межкняжеских споров, и межволостных противоречий (в том числе, сохранения господства Киева в восточнославянском мире), и для эффективного присутствия на международной арене.
Услуги норманнов были нужны и потому, что при всех успехах, достигну­тых к тому времени Русью в строительстве собственной военной органи­зации, они по боевым качествам все еще превосходили местные полки.
Без варягов Владимир был не в состоянии противостоять Ярополку, и что именно варяги внесли главный вклад в по­беду Новгородского князя. В событиях, связанных с междоусобием сыно­вей Владимира, варяги хотя и играют меньшую роль, но все равно без них новгородцы и Ярослав обойтись не могут. Когда Владимир задумал поход на непокорного сына и новгородцев, отказавшихся отправлять дань в Киев, «Ярослав же, пославъ за море, приведе Варягы, бояся отца своего». Поход киевской рати, однако, не состоялся вследствие нападения печенегов и наступившей вскоре смерти Владимира. За нею последовала междоусоб­ная война его сыновей.
Приглашенные Ярославом варяги вели себя в Новгороде буйно, чиня обиды новгородцам и их женам. Задетые за живое, горожане «избиша Ва­рягы во дворе Поромони». В ответ Ярослав коварно заманил на свой двор в Ракоме нарочитых новгородских мужей и иссек их. В ту же ночь он полу­чил весть из Киева о смерти отца, вокняжении Святополка и об убийстве Бориса. Князь созвал вече и примирился с новгородцами. Собрав войско, состоящее из тысячи варягов и трех тысяч новгородцев, Ярослав выступил против Святополка.
Реакцию Ярослава на действия новгородцев трудно назвать адекватной, даже в том случае, если прибывшие на его зов варяги являлись не наемни­ки, а контингентом союзных войск, присланным шведским или нор­вежским конунгом. В любом случае, видно, что варяжской частью войска Ярослав дорожил больше, чем народным ополчением. Действия новгородцев, которые могли привести к уходу варягов, Ярослав, видимо, воспринял как крушение надежд на успех противостояния с Киевом. Возможно, что он не был уверен в верности новгородцев, ведь война должна была вестись не только и не столько с киевлянами, сколько с Владимиром, которого с городом связывало многое, и позиция горожан по отношению к предстоящей войне могла быть весьма неопределенной. Новгородцы поддерживали Ярослава постольку, поскольку их тяготила выплата дани Киеву. В этих услвиях традиционная опора на варягов, как главную силу, могла казаться Ярославу единственно надежной. Ссориться с варягами ему было не с руки и на случай возможного бегства из Руси. Кроме как в Скандинавию, ему бежать было некуда. Особенно актуальной мысль о бегстве (а Ярослав в этом плане, как свидетельствуют события 1018 г., не обладал крепкими нервами) могла ему показаться, когда произошли трагические события между новгородцами и варягами. Отчаяние и гнев, ощущение собственно­го бессилия, надежда получить дополнительную помощь за морем или хотя бы спастись там на время (в условиях отсутствия информации о событиях на юге), — все это лишило князя возможности трезво оценить произо­шедшее. Но после получения письма из Киева ситуация круто менялась (Святополк—не Владимир) и для новгородцев, и для варягов, и, естествен­но, для самого Ярослава. На горизонте замаячила уже не тяжелая оборо­нительная война с сильнейшим князем и объединенной русской ратью, а наступательная кампания (с такими ее атрибутами, как добыча и слава) в условиях начавшихся междоусобиц, которые неизбежно ослабляли во­енную мощь Киева. Немаловажно, что Святополк имел прав на власть не больше, чем Ярослав. На стороне последнего, к тому же, было морально­ психологическое преимущество (после убийства Святополком Бориса).
Ярослав и возглавляемая им северная коалиция теперь выступали за пра­вое дело, что должно было, по понятиям того времени, обеспечить поддерж­ку высших сил (очень важный фактор). К тому же, Ярослав теперь попадал в серьезную зависимость от новгородцев. Описанные события показали и возросший потенциал новгородского ополчения. Вряд ли в описанном случае варяги совершили нечто особенное, приведшее к кровопролитию. Они, скорее всего, вели себя как обычно, так как привыкли себя вести на Руси и в Прибалтике. Просто прежде им это сходило с рук. Теперь же, несмотря на то, что у Ярослава в распоряжении находилась тысяча варягов и собственная дружина, которым противостоит ополчение, Ярослав не решается на открытые действия против города, а лишь обезглавливает новгородскую общину, подавляя тем самым ее волю к сопротивлению. Характерно, что и в последующих событиях активной силой выступают именно новгородцы. Тем не менее, сами они еще не в состоянии тягаться с Киевом. Когда в 1018 г. Ярослав потерпел поражение на Буге, новгородцы собирают деньги для найма ново­го норманнского отряда. Об активной роли варягов в развернувшейся междоусобной войне свидетельствуют и скандинавские источники, в част­ности уже упоминавшаяся «Прядь об Эймуцде Хрингссоне».
Таким образом, ответ на вопрос, почему со времен Олега до времен Ярослава в столкновениях Киева и Новгорода побеждал последний, а глав­ным городом оставался первый, заключается в варяжском факторе. Имен­но за счет его обеспечивались победы Новгорода, тогда как внутренний потенциал Киева и Полянской земли (по крайней мере, уже со времен Игоря) был значительнее. И это понятно, ведь в Среднем Поднепровье, начиная с первых князей, концентрировались не только материальные, но и наиболее воинственные людские ресурсы, поставляемые как восточно­-европейскими племенами, так и окрестными народами, в том числе и скан­динавами.
О большой роли норманнов в деле ведения военных действий русскими князьями свидетельствуют и известия Титмара Мерзербургского. Описы­вая вступление в Киев (после поражения Ярослава на Буге в 1018 г.) Бо­леслава Храброго, оказавшего помощь своему зятю Святополку, он писал:
«До сих пор этому [городу], как и всему тому краю, силами спасающихся бегством рабов, стекавшихся сюда со всех сторон, а более всего [силами] стремительных данов [удавалось] противостоять весьма разорительным [набегам] печенегов, а также побеждать другие [народы]». Как показал А. В. Назаренко, под «рабами» имелись в виду крестьяне окрестных сел, собиравшиеся, «как это обычно бывало, в городе во время нападения ко­чевников», и принимавшие участие в их отражении. Таким образом, перед нами две наиболее действенные силы в борьбе с внешними врагами в X — начале XI вв.: народное ополчение и варяжские дружины. Это не противоречит и показанию наших летописей. Характерно, что еще в 1036 г., в Даменитом сражении, сокрушившем печенегов, активную роль будут принимать варяги, сражавшиеся, как самая боеспособная часть войска, в середине строя. Что касается княжеских дружин, то, за исключением битвы вы на Листвене, их роль по летописям не прослеживается.
Однако военное превосходство варягов таяло на глазах. Новгородцв, как мы видели, не только посмели дерзнуть на непобедимых воителей Севера, но и «избиша Варягы». Росла военная мощь народных ополчений и других земель. В битве на Листвене 1024 г. Мстислав против варягов выставил северянское ополчение. И хотя, как видно из контекста летописного рассказа, варяги превосходили северян, это превосходство далось им нелегко («трудишася варязи секуще Северъ»), но главное, что северяне выстояли, дав возможность Мстиславу со своей дружиной решающим ударом выиграть сражение. Перед нами первый известный случай, когда участие варягов на стороне того или иного претендента на власть не принесло ему дивидендов.
Последний раз варяги в качестве наемников в летописи фигурируют в 1036 г., когда под Киевом сражаются с печенегами на стороне русских. Это был заключительный варяжский военный аккорд, хотя предполагают, что варяги участвовали и в походе 1043 г. Владимира Ярославича на греков. Подходила к концу эпоха викингов, да и в военных их услугах Русь нуж­далась все меньше. Формирование городов-государств вступало в завер­шающую стадию. Одним из следствий этого процесса была трансформация племенных ополчений в ополчения земель, ядром которых постепенно становилась тяжеловооруженная пехота. Спустя сто с небольшим лет. в 1142 г., «свеискыи князь съ пискупомъ въ 60 шнекь» напал на новгородских купцов, возвращавшихся на трех ладьях «изъ заморья». Шведы не только «не успеша ничтоже», но и потеряли «полтораста» человек убитыми, а три ладьи новгородцы взяли в плен. От былого превосходства скандинавов, как мы видим, не осталось и следа.
В. В. Пузанов, От праславян к Руси: становление Древнерусского государства (фак­торы и образы политогенеза).