Шестеро храбрых участников Невской битвы в Житии Александра Невского.

В 2020 г. вышла наша с М. В. Фомичевым статья "О некоторых дискуссионных вопросах и мифах, относящихся к Невской битве 1240 года (к 780-летию Невской битвы)":
Там немного затронуто и про ее героев.
Год спустя вышла статья П. С. Стефановича, «Полк» Александра в Невской битве по Житию Александра Невского":
П. С. Стефанович прежде всего ставит задачу на основе рассмотрения рассказа Жития о 6 храбрых (а фактически - шире, включая повествование о подготовке князя Александра к походу на Неву) " разрешить разногласия, которые существуют сегодня между историками, предлагающими разные модели социального строя Древней Руси и, прежде всего, по-разному интерпретирующими место и роль элиты древнерусского общества. Историк выдляет две основные "модели" - А. А. Горского и свою. А. А. Горский использует слово "дружина" в качестве обозначения людей, состоящих на службе князю.
П. С. Стефанович считает это понятие расплывчатым, "нетерминологичным" А в качестве основного критерия знатности выделяет не службу у князя, а богатство и влиятельность, доступ к власти.
По правде говоря, я не понимаю, как отдельные упоминания в Житии участвовавшей в Невской битве "дружины" Александра могут разрешить этот вопрос. Пожалуй, я не знаю ни одного современного серьезного историка, отрицающего, что слово "дружина" иногда употреблялось в разных значениях (и в работах того же Горского мне таких утверждений не попадалось). П. В. Лукин в рецензии на монографию П. С. Стефановича отмечает, что сам исследователь критиковал "тех историков, которые – иногда даже декларируя «многозначность» понятия «дружина» – на практике использовали его без особых оговорок при характеристике всего древнерусского элитного слоя" и что "автор.... прав в отрицании того, что понятие «дружина» имело чёткий терминологический характер и в акцентировании внимания на его «текучести» в рамках литературного нарратива, каковым была летопись.... Но в то же время вряд ли стоит отказываться от «дружины» как от научного понятия.
В том смысле, о котором говорилось выше (светская элита на службе у князя) «дружина» всё-таки упоминается в источниках, и при известных оговорках это понятие использовать, думается, можно".:
Поэтому - в каком бы значении не упоминалось понятие "дружина" в Житии Александра Невского применительно к участвовавшему в Невской битве воинству Александра - навряд ли эти 2 упоминания дружины Александра в состоянии решить вопрос о том, корректно ли его в целом использовать для обозначения светской элиты на службе князя или нет.
По словам П. С. Стефановича, "О войске Александра говорится так: «(князь) нача крѣпити дружину свою», «поиде в малѣ дружинѣ, не съждався съ многою силою своею» (это перед битвой), «ис полку его», «полци Олександрови», «полку Олександрову» (во время битвы).Все эти определения имеют военный смысл, о войске говорится именно как о группе военных. В этом контексте «дружина» выступает синонимом «полка». «Дружина своя» или «в мале дружине» – эти выражения имеют в виду не каких-то особых приближенных князя, а просто тех, кто оказался в тот момент рядом с князем и был готов выйти в поход, – как новгородцев, так и тех, кто пришел с ним из Владимирской земли" .
Безусловно, и полк и полки и дружина Александра - это группа воинов (скорее именно воинов, а не военных - в полку Александра упоминаются 2 новгородца, Сбыслав Якунович и Миша. Навряд ли их уместно однозначно характеризовать, как военных, профессиональных воинов). Но были ли эти понятия полными синонимами? И включала ли дружина князя новгородцев?
В Житии Александра Невского дружина князя упомянута во время сборов Александра на Неву, после молитвы князя а в новгородском кафедральном Софийском соборе. Причем ниже агигораф отмечает прежде всего то, что Александр не смог известить своего отца, великого князя Ярослава, а не то, что новгородцы собрались на войну в малом количестве:
И, скончавъ молитву, въставъ, поклонися архиепископу. Епископъ же бѣ тогда Спиридонъ, благослови его и отпусти. Он же, изшед ис церкви, утеръ слезы, нача крѣпити дружину свою, глаголя: «Не в силах Богь, но въ правдѣ. Помянемъ Пѣснотворца, иже рече: “Сии въ оружии, а си на конѣх, мы же во имя Господа Бога нашего призовемь, тии спяти быша и падоша, мы же стахом и прости быхом”». Сии рѣк, поиде на нихъ в малѣ дружинѣ, не съждався съ многою силою своею, но уповая на Святую Троицу.
Жалостно же бѣ слышати, яко отець его, князь великый Ярославъ, не бѣ вѣдал таковаго въстания на сына своего, милаго Александра, ни оному бысть когда послати вѣсть къ отцю своему, уже бо ратнии приближишася. Тѣм же и мнози новгородци не совокупилися бѣшя, понеже ускори князь поити. И поиде на ня въ день въскресениа, иуля въ 15, имѣяше же вѣру велику къ святыма мученикома Борису к Глѣбу.
Таким образом, скорее напрашивается вывод, что дружина это прежде всего люди Александра, а не новгородцы (и ладожане, которых владимирский агигораф не упомянул). Относились ли к ней новгородцы и ладожане (об участии которых известно из новгородского летописного рассказа, и какая-то часть которых согласно новгородскому летописанию, в битве погибла) - не ясно.
А вот в сражавшемся на Неве "полку" Александра в Житии упоминаются двое новгородцев - Сбыслав Якунович и Миша. То есть полк - это определенно все войско Александра, включая новгородцев. Полку Александра было "не проходно" на другой стороне Ижоры, там, где ангел господень явил чудо. Речь наверное снова идет обо всем воинстве Александра, раз там не было никого, кроме ангела и чудесно избитых им неприятелей.
При этом оный "полк" Александра состоял из разных его "полков" : "полци Олександрови" радовались тому, как один из 6 храбрецов "полка его" - Савва - обрушил неприятельский королевский шатер.
То есть, дружина Александра (не ясно, включавшая помимо людей князя новгородцев и ладожан) не факт, что являлась синонимом полка его (определенно новгородцев включавшего). И эта дружина точно не может решить вопрос о характере древнерусской элиты и возможности или не возможности употреблять это слово для обозначения служилой знати. А полк Александра сам делился на отдельные "полци Александрови".
Однако, в значительной степени статья П. С. Стефановича посвящена 6 храбрым участникам Невской битвы (которых ученый называет "Великолепной шестеркой" . Но, по-моему, правильнее называть их вслед за Житием храбрыми - блестящими победами, цирковой ловкостью и отличными боевыми навыками, они, в отличии от героев известного фильма, в целом все же не отличились, а скорее выделялись именно храбростью).
Житие сообщает о них следующее:
Здѣ же явишася 6 мужь храбрых с самѣм с ним ис полку его.Проявили себя здесь шесть храбрых, как он, мужей из полка Александра.
Единъ именем Гаврило Олексичь. Се наѣха на шнеку[19] видѣв королевича, мча подъ руку, и възъѣха по досцѣ и до самогу коробля, по ней же хожаху с королевичем, иже текоша передъ ним, а самого, емше, свергоша и с конем в воду з доскы. И Божьею милостью невреженъ бысть, и пакы наѣха, и бися с самѣм воеводою середи полку ихъ.
2 — именем Сбыславъ Якуновичь, новгородець. Се наѣха многажды на полкъ ихъ и бьяшется единѣм топоромъ, не имѣя страха въ души своей, и паде нѣколико от руку его, и подивишася силѣ и храбръству его.
3-и — Яковъ, родомъ полочанинъ, ловчий бѣ у князя. Се наѣха на полкъ с мечемъ, и похвали его князь.
4 — новгородець, именемь Мѣша. Се пѣшь натече на корабли и погуби 3 корабли з дружиною своею.Четвертый — новгородец, по имени Меша.
5-и — от молодыхъ его, именем Сава. Се въѣха в шатеръ великий королевъ золотоверхий и подъсѣче столпъ шатерный. Полци Олександрови, видѣвше шатра паденье, върадовашася.
6-и — от слугъ его, именем Ратмѣръ. Се бися пѣшь, и отсупиша и мнози. Он же от многых ранъ паде и тако скончася.
По справедливому заключению П. С. Стефановича, "О Гавриле Алексиче, фигурирующем первым в списке, ничего не известно из источников XIII в. Однако позднейшие родословия некоторых московских боярских родов упоминают его как отца тверского боярина Акинфа Великого, который в конце XIII в. боролся против Москвы, но потомки которого закрепились на службе московских князей. В некоторых родословных легендах XVI в. Гаврила Алексич происхождением связывается с Новгородом, и С. Б. Веселовскому и В. Л. Янину эта связь казалась вероятной. Но С. Б. Веселовский эту мысль высказывал чисто гипотетически ad marginem, а те (весьма натянутые) доводы, которые приводил В. Л. Янин, легко опровергаются12. Никаких надежных данных в пользу
новгородского происхождения Гаврилы нет, и вероятной остается лишь
его связь с Акинфом, фиксируемая в синодиках 1530-х гг.13.
В нашей с М. В. Фомичевым работе также отмечалась зыбкость доводов В. Л. Янина в пользу новгородского происхождения Гаврилы Олексича (а заодно раннего летописного упоминания Сбыслава Якуновича): "Гаврилу Олексича и Сбыслава Якуновича [Янин ]произвольно отождествил с сыном некого Олексы и неким Сбыславом без отчества, упомянутых НIЛ в 1215 , несмотря на то, что в первой половине XIII в. НIЛ упоминает как минимум трех Алексеев — Прокшинича, Путиловича и Сбыславича65, каждый из которых могбыть отцом Гаврилы Олексича и как минимум двух Сбыславов — Якуновича и Степновича66. Какой из них был одним лицом со Сбыславом, действовавшим в 1215 г., или же все трое были разными лицами — неизвестно. В именном указателе к НIЛ последний не отождествлен ни с тем, ни с другим..
Однако, сложно согласиться с утверждением Стефановича, что "помещение подвига Гаврилы Алексича на первое место и само описание подвига – особенно упоминание коня под ним и указание на то, что он бился непосредственно со шведским «воеводою», – говорят о том, что этот человек был высокого социального статуса и был хорошо известен автору Жития и его аудитории. Очевидно, Гаврило Алексич был боярином, который пришел с князем Александром в Новгород (из Переяславля или Владимира), с князем же оттуда ушел, а его потомки остались потом во Владимирском великом княжестве".
Дело даже не в том, что никем не доказано, что ездить на коне и сразиться с воеводой мог сразиться только знатный человек (напротив, известна речь новгородцев перед Шелонской битвой 14 июля 1471 г.: «Язъ человѣкъ молодый, испротеряхся конемъ и доспѣхом», из которой следует, что на войне на коне участвовали не только знатные люди; в сражении под Русой 3 февраля 1456 г. все новгородское войско, включавшее молодых людей было конным: как еще поспеть за сутки от Новгорода до Русы, да еще останавливаясь на ночлег во Взваде? И подобные примеры можно множить. Поэтому далеко не факт, что в Невской битве 15 июля 1240 г. наличие коня у древнерусского воина свидетельствовало о знатности последнего;
а с вражеским воеводой - если уж на то пошло - скорее по статусу следовало бы столкнуть русского воеводу; но Гаврила Олексич воеводой не назван.
Не исключено, что агиограф толком не знал, кто такой был Гаврила Олексич - он один из всех 6 храбрых был упомянут без указания города, из которого он происходил, и занимаемой им должности. Если бы владимирский автор Жития, слышавший о Невской битве от самого князя Александра и других выживших участников, точно знал, что Гаврила Олексич - боярин Александра, то, наверное, написал бы "от бояръ его", как и про прочих храбрецов, состоявших на службе у князя - "от молодыхъ его" (Савва) и "от слугъ его" (Ратмир). А писать про первого из шести храбрецов "некий человек именем Гаврило Олексичь" (зная про остальных - кто откуда и какую должность на княжеской службе занимал), конечно, было не комильфо.
Можно конечно допустить, что Гаврила Олексич был, в отличие от прочих храбрецов, хорошо известен во Владимире второй половины XIII в. (когда было создано Житие), и ни в каком представлении не нуждался. Но при отсутствии упоминания этого имени в других источниках XIII в. утверждать это тоже нет оснований. Сам П. С. Стефанович осторожно относится к сведениям синодиков XVI в. о родстве Акинфа с Гаврилой Олексичем, лишь допуская из достоверность. Не факт, что Гаврило Олексич являлся родоначальником боярских родов, а бояре, утвердившиеся на московской службе, не приписали себе в прародители житийного храбреца из войска Александра Невского.
А тот факт, что из всей храброй шестерки Гаврилы Олексича упомянут первым, едва ли однозначно свидетельствует о том, что агиограф не сомневался в его знатности. Новгородец Миша, который возглавлял собственную дружину, навряд ли был с точки зрения агиографа ниже по статусу княжеского ловчего Якова полочанина. Но тем не менее упомянут после Якова, удостоившегося похвалы самого князя Александра. И не потому, что Яков, в отличие от Миши, состоял на княжеской службе - новгородцы и княжеские люди в перечне храбрых упоминаются вперемешку. Видимо, знатность храбрецов не всегда определяла их место в житийном перечне. А история Гаврилы Алексича, который был сброшен вместе с конем с корабельной сходни, но " Божьею милостью невреженъ бысть, и пакы наѣха, и бися с самѣм воеводою середи полку ихъ" возможно просто показалась агиографу самой занятной и удивительной.
Про второго храбреца - новгородца Сбыслава Якуновича П. С. Стефанович справедливо пишет: "в НПЛ дважды Якункович (sic!) – под 6737 (1229) г. среди новгородской знати в окружении князя Михаила Черниговского и в списке посадников14. По хронологии смены посадников исполнение должности Сбыславом Якунковичем надо относить к периоду между 1243 и 1255 гг.15 Ничто не противоречит отождествлению Сбыслава Якуновича, упомянутого в Житии, со Сбыславом Якунковичем, посадничавшим в Новгороде.
Отождествление Сбыслава Якуновича с его полным тезкой, новгородским посадником Сбыславом Якуновичем, в историографии встречалось и раньше. См. Напр. 204 с. указанной Стефановичем в 15 примечании монографии В. Л. Янина. Хорошо, что в отличие от Янина, Стефанович не стал твердо отождествлять со Сбыславом Якуновичем некого новгородца Сбыслава, упомянутого без отчества в новгородском летописании за 1215 г. В первой половине XIII в. в Новгороде был как минимум еще один Сбыслав - Сбыслав Степанович. О котором в этой связи помимо нас с М. В. Фомичевым из современных исследователей упомянул и Д. Г. Хрусталев. Другое дело, что не ясно , почему по мнению П. С. Стефановича, о знатности Сбыслава Якуновича свидетельствует его отчество и то, что он мог выбирать оружие
Отчество в средневековой Руси имели не только бояре - в Новгородской I летописи в числе павших в Липицкой битве назван Иванко Прибышиниць опонник. И ни о каком праве выбора оружия у Сбыслава Якуновича Житие не упоминает. Он "наѣха многажды на полкъ ихъ и бьяшется единѣм топоромъ, не имѣя страха въ души своей, и паде нѣколико от руку его, и подивишася силѣ и храбръству его". Скорее можно сделать другой вывод - он располагал только одним топором и, несмотря на это, зарубил нескольких или скольких-то врагов. Хотя, неприятельском полку, на который он многократно нападал, вероятно были копейщики с более длинным древковым оружием.
М.А.Несин