Педагогический коллектив "Надежда"

С праздником, друзья!

Фильм Наша память+

Педагоги-ветераны. Дети войны...

Чего бы только не отдал он, чтобы всегда слышать этот смех и вот так смотреть на Ирину! Жизни, казалось, не пожалел бы! Красивая какая… Сил нет! Глазищи зеленые, колдовские прищурит чуть, глянет неласково, и все! У него душа вон, а она хохочет! Все понимает про него. Хотя… Чего там понимать, если Сашка, как впервые ее увидел, так и пропал! На линейке первого сентября на глазах у всех школы замер, побледнел, да и грохнулся в обморок. Было ему тогда семь лет от роду, и мама перепугалась так, что почти год таскала его по врачам, думая, что он болен. А Сашка и болел… Ириной болел! Умолял учительницу посадить его рядом с Ирочкой. А когда та отказала, ревел, словно маленький, на потеху всему классу. И только Ира над ним не смеялась. Сердито шмыгнула носом, отвесила оплеуху, за что получила на орехи от учительницы, и поправила красивые свои бантики. - Не приставай! Сколько они учились вместе потом, столько она его гнала от себя. - Уйди, Сашка! По-хорошему тебя прошу! Что ты смотришь на меня прошлогодними глазами?! Не нравишься ты мне! Понял?! Не лезь! Со временем он смирился. Не хочет она его рядом с собой видеть – не надо! Смотреть на любимую можно и издалека. Пусть только будет! Пусть сидит, теребя кончик косы, и задумчиво смотрит в окно, думая о чем-то своем. Пусть смеется с девчонками и строит глазки Валерке Ревякину, который в сторону Ирины даже не смотрит. Пусть! Лишь бы она была… Перед последним звонком Валерка заболел. И на его место в пару к Ирине в танцевальном номере для школьной линейки поставили вдруг Сашку. Сколько счастья было у него! Целых пять минут! Пока Ира не узнала, что танцевать ей придется именно с ним. Он успел даже представить, как сожмет легонько и ласково ее ладонь, а потом поведет в танце, ловя такие знакомые зеленые искорки и отогреваясь душой. Но не тут-то было! - Я не буду с ним танцевать! – голос Ирины звучал громко, ясно и очень сердито. – Я вообще ни с кем танцевать не буду! Если Валера не придет, то и танцев мне никаких не надо! - Ирочка, но у тебя же ведущая партия! А Саша очень хорошо танцует! – пыталась увещевать Ирину директор школы и, по совместительству, классный руководитель. - Нет! Не уговаривайте меня! Не хочу! – Ирина глянула на Сашку так странно, будто бы даже брезгливо, что ему стало вдруг не по себе. Неужели он ей настолько противен? Неужели никогда она не посмотрит на него так, как смотрит порой на Валерку – ласково, задумчиво, почти нежно? Чем он, Сашка, так плох, что ей даже руку протянуть ему противно?! - Это я не хочу с тобой танцевать! Поняла?! – вырвалось у него, и ребята вокруг ахнули. – Жди своего Валерку! На линейке Саша стоял в стороне от всех. Смотрел, как кружатся в вальсе Ирина с Валерием, и сжимал кулаки от бессильной злобы и обиды. Та поедом ела душу, не давая спать по ночам, и Сашка уже не знал, чего в его душе больше – любви или этой боли. Мама его поначалу даже не поняла. Снова решила, что у сына какие-то проблемы со здоровьем. - Нет, мам. Тут другое… Мать вскинула было брови, как делала всегда, когда волновалась без меры, а потом выдохнула: - Это Ира, сынок? Да? - Откуда ты знаешь?! – Сашка удивленно замер и даже слегка разозлился. Как посмела она коснуться его тайны? Как могла догадаться?! - Думаешь о том, откуда я обо всем знаю, и сердишься? - Мам! - Саша, я тоже молодой была. И папу твоего полюбила, когда еще в школе училась. Он в армию уходил, а я ревела… Потому, что провожала его другая. - Как это? - А вот так! У отца твоего первой любовью была вовсе не я. И чувство там было настоящее. Сильное, полновесное… И никогда бы мне эту любовь не переспорить, если бы не натура человеческая, которая иногда бывает очень подлой. Не ценит то, что имеет… Ведь, как было? Он ее любил без меры, а она его – нет. Не дождалась. Замуж выскочила. Но до самой свадьбы металась между двумя и письма ему строчила, требуя, чтобы любимой назвал и пообещал, что не бросит… - Ничего себе! А потом? - А что потом, сынок? Пришел твой отец из армии, а тут уже все по полочкам разложено… И без него… Благо, мать у него умная была! Быстро его в город наладила. Чтобы не мозолил глаз о счастье чужое… И опять я ревела! Потому, как больно было мне так же, как и ему. Я же видела, как душа его в пустыню превращается! Как выдувает оттуда ветром измены и лжи все, что было светлого и доброго! И рада была бы напоить его любовью, да только насильно мил не будешь… И мне оставалось только ждать. - И сколько же ты ждала? - Шесть лет. Меня уж в поселке в перестарки записали. Мама тогда так ругалась! А отец журил, конечно, но понимал, что я на попятную не пойду, пока не буду уверена, что у любимого все сладилось. Пусть и не со мной, но по-доброму… - И тебе не обидно было бы? Если бы все впустую получилось? – Сашка, подумав немного, задал самый сложный для себя вопрос. - Конечно, обидно! Но, знаешь, если ты по-настоящему любишь – то рад будешь и тому, что у любимого все хорошо. В любви эгоизму не место, Саша. Иначе грош цена твоим чувствам и зря ты ждешь, чтобы тебя любили так же сильно. Если сам дать не хочешь, то как можешь требовать для себя? Мамины слова заставили Сашку задуматься. Ничего на свете он так не хотел, как того, чтобы Ирина была счастлива! И если для этого нужно будет отказаться от своей мечты – что ж… Наверное, так будет правильно? Пусть будет счастлива со своим Валеркой, лишь бы ей было хорошо… Но душа Сашкина сдаваться не желала. Не хотела слушать аргументов и уговоров. Она тянулась к той, что владела снами и мечтами Сашкиными, не оставляя его мысли даже на минуту. И тогда Сашка решил ждать. Если у матери получилось, и она дождалась своего счастья, то и у него выйдет! Никогда он так пристально не наблюдал за отношениями родителей! Никогда не слушал в три уха то, о чем они говорили между собой. И сделал удивительное открытие. Родители не просто понимали друг друга с полуслова. Они словно предугадывали желания друг друга. - Мам, как у тебя это выходит? – Сашка смотрел, как мать ловко лепит пельмени, мурлыкая что-то себе под нос. - Что, сынок? - Откуда ты знаешь, чего отец хочет? - Когда с человеком столько проживешь, сколько мы с твоим отцом, еще не так научишься! А на самом деле, ничего сложного тут нет. Думаю о нем, а не о себе, и как-то само-собой выходит. И он так же делает. Вот, вчера привез мне розы новые из питомника. Я ему еще в прошлом году говорила, что хочу такие под окнами посадить. Сказала, да и забыла. Все некогда было выбраться и съездить купить. А он вчера мимо питомника ехал и вспомнил. А еще вспомнил, что я белые люблю, а красные не хотела. - Тогда, почему он тебе их сажать не дал? Сам все сделал? - Знал, что я на работе устала очень. Он звонил днем. А мне и поговорить с ним некогда было. Столько всего навалилось, что и голову поднять минутки не было. Парой слов перекинулись и все. Поэтому, он вчера сам все сделал, хоть и уставший был. Спросил только, где ямки копать. - Мам, я тоже так хочу… - Будет, сынок, и у тебя все так, как хочется! Верь в это! - А если… - Сашка замялся, катая пальцами кусочек теста, но все-таки решился. – Если она не хочет? - Тогда, наверное, нужно не только о своих желаниях думать. Там, где только «я» слышно, любви сложно прижиться. Потопчется рядом, подождет немного, да и уйдет к кому другому. Не терпит она, когда только о себе человек думает. О том, что Ирина замуж собирается, Сашка узнал почти сразу после выпускного. Причем, сказал ему об этом Валерка. - Женюсь, Сашка! Представляешь? Женюсь! Не очень-то хотелось, но мать настаивает. Говорит, нечего девку позорить. А я что? Я – ничего! Возьму ее, раз требуют, да к матери. Пусть присматривает, пока я отслужу. А там – видно будет. Слишком уж красивая Ирка. Не хочу потом всю жизнь за подол ее держать. - Любишь ее? – Сашка сжал кулаки, чтобы не врезать ухмыляющемуся не по делу Валерке. - А кто его знает? – лениво протянул Валера. – Может – да, может – нет. Не нагулялся я еще, Сашок. А Ирка из наших девчат самая видная. Чем кому-то отдать, лучше сам кусочек откушу. Попробую, насколько сладкая… Договорить Валерке Саша все-таки не дал. Подвесил ему фонарь в надежде на то, что хоть так бывший одноклассник разглядит что надобно, да и отправился к Ирине, чтобы услышать уже от нее, о чем она думает. А Ирина церемониться с ним не стала. Сказала все, как есть. И про любовь свою, и про надежды… И Сашка почувствовал, как уходит земля из-под ног. Как же это?! Он ведь решил ждать, а все так быстро завертелось, что и не остановишь уже! И главного Ирина не знает! Не любит, ведь, ее Валерка! Вот, нисколечко не любит! И не нужна она ему! А Сашке – нужна! Да только слушать ничего не хочет… Заладила свое – люблю, и женой Валеркиной буду! И все! Трава ей не расти… Свадьба, богатая, широкая, пела и плясала от души. Рдела от смущения невеста, неловко подставляя жениху губы для поцелуя и пряча глаза от кричавших: «Горько!» гостей. Пыжился от важности жених, выискивая глазами в толпе Сашку. Да только того среди гостей не было. Отец, посоветовавшись с матерью, увез Сашку на рыбалку в соседний район. - Скрепись, сын! Не твое это счастье. - Не могу, пап! Не получается! Я же знаю, что ничего хорошего из этого не выйдет! И она будет плакать… Сашка метался по берегу, срывая головки чертополоха и бросая их под ноги. Исколол себе все руки, но боли не чувствовал. Сердце рвалось так, что хотелось бежать туда, где ждало Ирину что-то нехорошее, и забрать ее, спрятать, увезти… Но кто же ему позволит? Да и она сама с ним не пойдет… Страсти чуть улеглись только после того, как Сашка получил повестку. - Служи, сынок! – обнимала Сашку мать, поливая слезами и поцелуями его руки. – А там – видно будет! Год мелькнул мимо, будто не было. И ни одного письма, ни одной весточки… Саша писал матери, но та на его вопросы отвечать отказывалась. - Не береди душу, сынок! Не надо! Понимала, что нельзя рассказать ему о том, что у Ирины все плохо. Жизнь ее семейная не задалась с самого начала. Не прошло и недели после свадьбы, как Валерий поднял на нее руку. Бил сильно, но вдумчиво, осторожно. Так, чтобы не осталось следов. Мать его, по какой-то надобности забежавшая в сарай, где Валерка «разбирался» с женой, слова не сказала. Тихонько вышла и прикрыла за собой дверь. Ей, мужем битой не раз, и даже не сотню, к подобной картине было не привыкать… Что ж… Ее бабку били, мать били, ее саму били, а теперь и до Ирины дело дошло. Поучит ее мужик немножко. Что ж тут страшного? Милые бранятся – только тешатся! Разве не так? Ирина с нею не согласилась бы. Ей, маминой дочке, которой с малолетства твердили про любовь и верность, не понять было, как можно так растоптать самое нежное и тонкое почти сразу, как только получил… Отлежавшись немного, она собрала вещи. - Куда это ты собралась? – свекровь встала в дверях и покачала головой. – Не будет такого позора на мой дом! Не пущу! Зелень, ласковая обычно, прозрачная, словно вода в местной речушке, колыхнулась, налилась грозным, и Ирина оттолкнула ту, от которой ждала хотя бы слова утешения и понимания. - Не сметь! Я вашему сыну не игрушка! Мать Валерки задохнулась от возмущения, прянула в сторону, и слова больше не сказала. Только плюнула вслед Ирине, проворчав: - Ишь, какая цаца! Прибежишь еще! Вести по поселку разошлись быстро. Словно круги по воде от брошенного камешка, всколыхнули сонный поселок, и пошли гулять, обрастая «подробностями», будто снежный ком. И хотя, никто подробностей случившегося в доме Валеркиных родителей не знал, да и не мог знать, потому, что Ирина никому и ничего не рассказывала, придумали и додумали всего столько, что родители Ирины решили отправить ее к тетке. От греха подальше. - Поживешь там немного. Успокоишься! – обнимала мать Ирину, провожая ее из поселка. – А потом подумаем, как да что. Вот только судьба распорядилась иначе. Чуть больше года прожила Ирина в городе у тетки. Работала в кафе и готовилась поступать в техникум. Возвращаться домой не хотела. Понимала, что, кроме родителей, ее там никто не ждет. От подружек знала, что Валерка ушел в армию и его родители раззвонили по поселку, что Ирина ушла из их дома не просто так, а к другому. Спорить с ними никто не стал. Отца Валерки в поселке знали, как мужика крутого нрава и недалекого ума, а потому, связываться с ним не желали. Гадай потом, кто красного петуха во двор подпустил… И все бы ничего, но Валерке самоуправство и гордость Ирины покоя не давали. И даже служба, которая складывалась совсем непросто, не смогла отвлечь его от невеселых дум. Более того, чем больше доставалось Валерке от сослуживцев, которые не желали терпеть его лень и глупость, тем больше зрело в нем желание отомстить той, что, по его мнению, стала причиной появившейся неуверенности в себе и страха быть осмеянным. Случай выдался ему далеко не скоро. Но Валерка жил этой затеей весь год. И едва вернувшись домой, тут же засобирался в город. - Куда ты, сыночек? – мать лисой вилась вокруг Валерия. – Даже денечка не побыл в родном доме! Не езди к ней! Не нужна она тебе! Получше найдем! - Да с чего ты взяла, что я туда собрался?! Ребята меня ждут! Друзья! К ним и еду! Отгулять-то надо или нет? Бать, хоть ты скажи ей! Отец встал на сторону Валерия, и мать опустила руки, уже понимая, что чему быть, того не миновать. Но даже ей не могло в голову прийти, что задумал Валерка и какую месть счел лучшей для своей бывшей жены. Ирину он поймал в сквере у дома тетки поздно ночью, когда та возвращалась с работы. В выходные дни кафе работало допоздна, если случался банкет, и Ирина иногда менялась с коллегами сменой, чтобы заработать чуть больше. Тетя ее болела и денег всегда не хватало. Она брела домой, уставшая, но довольная, так как ей перепали не только щедрые чаевые, но и кусочек свадебного торта, которым невеста угостила всех официантов, обслуживающих банкет. Есть торт Ирина не стала, решив порадовать тетку, которая была большой любительницей сладкого. - Ирка! – раздался за спиной такой знакомый голос, и руки ее похолодели, а крик замер на губах, так и не сорвавшись с них… Избитую, в изорванной, грязной одежде, ее нашел рано утром дворник. Охнул, испуганно озираясь по сторонам, накинул на нее свою куртку, и побежал в расположенное рядом отделение, рассудив, что так информация до кого надо дойдет быстрее, а его не заругают за то, что не сообщил о случившемся вовремя. Валерку нашли почти сразу. Он и не прятался. Приехал домой, приказал матери собрать кое-какие вещи, и уселся на крыльце ждать, когда за ним придут. А Ирина в больнице пробыла долго. Врачи старались, как могли, но ничем не могли успокоить родителей. - Должна уже на поправку пойти! Понимаете? Должна! А она не хочет! - Что значит – не хочет? – плакала мать Ирины, не понимая, того, что ей пытались объяснить. - Не борется она! Жить не хочет! Медицина тут бессильна… Лучше подумайте, кто мог бы ей помочь? Поговорить? Успокоить как-то? Родители думали… Их Ирина видеть не хотела. Если мать или отец заходили в палату, она отворачивалась к стене и принималась тихо плакать. Ей было мучительно стыдно. Ведь, не послушала их, когда твердили ей в два голоса, что не время семью создавать. Лучше выучиться для начала, встать на ноги, а заодно дать себе время подумать. Теперь она понимала, что родители были правы по всем статьям, но сделанного было не воротить, а ту боль, что плескалась в таких же, как и у нее, зеленых глазах матери, Ирина вынести просто не могла… Приезжали подруги, но Ирина наотрез отказалась с ним разговаривать. Не могла себя заставить, понимая, что ее будут жалеть. А эта жалость была ей острее ножа, и страшнее темноты, которой Ирина теперь боялась до крика. Она попросила отца привезти ей фонарик и включала ночами его под одеялом, чтобы хоть так чувствовать крошечную защиту от той тьмы, которая окутывала ее душу. И только один человек не стал спрашивать разрешения ни у Ирины, ни у кого-то другого. Он просто приехал в больницу, нашел палату, где лежала Ирина, вежливо испросил у главного врача разрешения на то, чтобы остаться, и молчаливым изваянием застыл на стуле у ее кровати. - Уйди… - Ирина даже не смотрела в его сторону, но Сашка ее слушать отказывался. - Уйди! – голос ее креп день ото дня, звеня уже знакомым ему гневом, и он таил улыбку, понимая, что победил, и та боль, которая не давала дышать его любимой, уходит в этом, бессильном пока, крике. - Уйди! – Ирина, которая впервые, после того, как попала в больницу, встала с утра, и сама умылась, застыла в дверях палаты, не пуская его дальше порога. Сашка, переведя дыхание от схлынувшего, наконец, напряжения, поймал такие знакомые искорки, заглянул в зеленую бездну, и задал один-единственный вопрос: - Если уйду – тебе легче станет? Ты только скажи… И меня больше не увидишь. Мать Ирины, которая приехала в тот день, чтобы навестить дочь, ахнула, увидев, как та стоит в коридоре, вцепившись в промокшую от ее слез, рубашку Саши, и кричит на все отделение так, что даже врачи растерянно смотрят на нее, но ничего не пытаются сделать. И только, когда она рванулась к дочери, чтобы принять на себя ее боль и хоть как-то утешить, дежурный врач схватил ее за руку, останавливая: - Ни вы, ни мы не смогли этого сделать. А у парнишки получилось! Дайте ему возможность довести дело до конца! Не мешайте! И матери Ирины оставалось только смотреть, как бьется в руках Саши ее дочь, отдавая ему то, что никто другой не смог бы принять и понять… А еще через два месяца Ирина распрощалась с родителями и тетей, чуть сморщившись от боли, которая иногда еще беспокоила ее сломанную в ту страшную ночь руку, натянула плащ, и кивнула Саше, который ждал ее у калитки. - Я готова. Поехали! Раннее утро, звенящее голосами птиц, поющих гимн солнцу, улыбнулось ей несмело, и Ирина чуть дернула уголком губ в ответ. Улыбаться, а тем более смеяться, она снова научится еще нескоро. И пройдет еще немало времени до той поры, когда Саша сможет не просыпаться по ночам от крика своей жены, для того, чтобы обнять ее крепко, смахнуть непрошенные слезы, и повторить то, что он твердил ей снова и снова, вкладывая в эти слова всю свою душу: - Тише, родная! Тише! Я никому не дам тебя обидеть! Люблю тебя… Слышишь? Но минет одна зима, потом – другая, и время заторопится, нагоняя то, что было упущено по злой чужой воле и неопытности молодости, которая всегда спешит, не загадывая далеко наперед. И в большом светлом доме, который Александр построит для своей Ирочки, затопочут маленькие ножки. И шустрая зеленоглазая девчонка, так долго искавшая дорогу в этот мир из-за случившегося с ее матерью, крепко ухватит за руки родителей, навсегда связав их, уже окончательно, между собой. И Александр, глядя, как смеется его жена, журя что-то натворившую дочку, вздохнет, наконец, спокойно, и поверит, что счастье, такое сложное, долгожданное и желанное, все-таки нашло дорогу к его дому. - Мама! Ты любишь папу? – дочка запрыгает вокруг Александра, и он замрет, ожидая ответа от той, что владела его сердцем безраздельно. - Люблю… - донесется эхом, и счастье подмигнет-таки Сашке зеленой искоркой. (Автор: Людмила Лаврова)