Недвусмысленный фрагмент из эссе Марины Ивановны о жизни и творчестве Натальи Николаевны, написанного в Медоне в марте 1929 года: «Наталья Гончарова просто роковая женщина, то пустое место, к которому стягиваются, вокруг которого сталкиваются все силы и страсти. Смертоносное место. (Пушкинский гроб под розами!) Как Елена Троянская повод, а не причина Троянской войны (которая сама не что иное, как повод к смерти Ахиллеса), так и Гончарова не причина, а повод смерти Пушкина, с колыбели предначертанной. Судьба выбрала самое простое, самое пустое, самое невинное орудие: красавицу». Тринадцатью годами ранее Цветаева написала стихотворение «Счастие или грусть…», ставшее своего рода поэтическим прологом к будущему эссе. Счастие или грусть — Ничего не знать наизусть, В пышной тальме катать бобровой, Сердце Пушкина теребить в руках, И прослыть в веках — Длиннобровой, Ни к кому не суровой — Гончаровой. Сон или смертный грех — Быть как шелк, как пух, как мех, И, не слыша стиха литого, Процветать себе без морщин на лбу. Если грустно — кусать губу И потом, в гробу, Вспоминать — Ланского.

В этом с ней была солидарна Анна Андреевна Ахматова. Долгие годы по рукам ходила бумажная перепись так называемого «Разговора за чайным столом», тайно записанного историком Иваном Рожанским на магнитоленту. Этот разговор состоялся в мае 1965 года на квартире Рожанского и его жены Натальи Кинд. Кроме хозяев дома за столом находились Анна Ахматова, поэт и переводчик Константин Богатырев с женой Софьей, переводчики Любовь Большинцова, Ника Глен и Юрий Живов, искусствовед Евгений Левитин и поэт Сергей Наровчатов. Комментарий участницы событий Софьи Богатыревой: «„Разговор за чайным столом“ — из самых ярких моих воспоминаний. Кто-то упомянул имя Натальи Николаевны Гончаровой. И тут нам посчастливилось необычайно: мы услышали страстную, полную обиды и ревности речь Анны Ахматовой о Пушкине и его семейной жизни. Королева исчезла. Ее сменила оскорбленная в своей любви женщина, которой предпочли недостойную соперницу. Обвинения сыпались на голову Натальи Николаевны: „ничтожная, скучная, пустая”; „транжирила деньги безобразно”; „оторвать ее от балов было невозможно; „стоило Пушкину уехать, как она тут же забывала его адрес”; „запас пошлости неисчерпаемый, на смертном одре и то говорила пошлости”; „мать никакая” и даже „не так уж хороша собой!“. В качестве доказательства приводилась репродукция ее портрета, незадолго до того помещенная в журнале „Простор”.

Тут уж слушатели не выдержали и попытались вступиться хотя бы за наружность Натальи Гончаровой. Искусствовед Евгений Левитин упомянул, что видел недавно в Питере малоизвестный портрет, где та, напротив, „необычайно прелестна”. — Понравилась вам?, — грозно осведомилась Анна Андреевна. — Мне вообще нравится Наталья Гончарова, — признался бесстрашный Левитин. — Я не знаю ни одной фразы, которую можно сказать в ее защиту, — услышал он в ответ. Сергей Наровчатов напомнил, что она „нравилась Пушкину”, а в ту пору была еще очень молода. — Не поумнела с годами, — отрезала Анна Андреевна. — А где там была любовь, а где — стремление спасти свою честь и честь семьи, нам не узнать. Робкие попытки защиты были подавлены. Меж тем разговор, который велся в полушутливом и легком тоне, в жанре беседы за чайным столом, где и происходил, вдруг обернулся своеобразной, из вопросов и ответов, лекцией Анны Ахматовой, посвященной последнему году жизни Александра Пушкина и тому, что случилось после его кончины. То был образец биографического литературоведения с глубоким анализом характеров, позиции и поведения действующих лиц. Геккерн и Дантес. Жуковский и Вяземский. Молодые люди из высшего света, очарованные Дантесом, смеявшиеся над Пушкиным, и Наталья Гончарова, вторившая им. Да, несомненно, она виновна в гибели Пушкина. Да, она виновна перед ним и памятью о нем. Она не научила детей его чтить: посылала подросших сыновей гостить у „дяди Жоржа”, убийцы их отца. Воспоминания ее дочери — безобразны, и никто из детей поэта не вступился за его честь… Третья метаморфоза в течение одного вечера! Нам вновь предстал иной лик Анны Ахматовой: не царственная особа и не влюбленная в поэта поклонница, а строгий ученый, всеведущий пушкинист. На следующее утро меня разбудил ранний телефонный звонок: — Ты не рассказывала Анне Андреевне?, — осведомилась Наталья Владимировна, хозяйка вчерашнего вечера. Предположение, что я могу что-то приватно рассказать Ахматовой, показалось мне одновременно и лестным и абсурдным. — Нет, конечно, а о чем? — О том, что беседа записана на магнитофон. Откуда-то ей известно. Мне это известно не было и, признаться, не слишком понравилось: показалось не вполне этичным. Счастье, что Иван Дмитриевич Рожанский думал иначе и сохранил для потомства эту удивительную речь».

#Интересное#Поэтория #ЛитературныйМир #ГалинаМуравченко #ЛитСалон