Она была музой художника Сорина, вдохновением поэта Табидзе и иконой стиля для всего Парижа. Но главное – княжна Мэри всю жизнь любила только одного мужчину и осталась ему верна даже после смерти. В эпоху хаоса и перемен она сохранила то, что дороже красоты – человеческое достоинство.

В семье князя Прокофия Шервашидзе, генерал-майора и депутата Государственной думы, родилась девочка, которой было суждено стать живой легендой. Мария Прокофьевна появилась на свет в солнечном Батуми в 1890 году, но детство её прошло среди мраморных колонн и хрустальных люстр петербургских дворцов.

Судьба словно готовила её к особой роли. Вместе с сестрами маленькая Мэри училась тому изысканному искусству быть аристократкой, которое невозможно купить за деньги или выучить по книгам. Её отец, человек влиятельный и уважаемый, открыл дочерям двери в самые высокие круги российского общества.

Слева – княжна Сэри в детстве. Справа – сестры Елена, Мэри и Тамара Шервашидзе.

Красота княжны расцветала словно редкий цветок в оранжерее. К юности она достигла такого совершенства, что император Николай II удостоил её высочайшей чести — Мэри стала фрейлиной императрицы Александры Фёдоровны. При дворе, где каждый жест был продуман, а каждое слово взвешено, появление девушки производило настоящий фурор.

Одна история, сохранившаяся в мемуарах современников, особенно ярко иллюстрирует то впечатление, которое производила княжна Мэри. Она обладала одной человеческой слабостью, за которую мы не можем ее осудить – постоянно опаздывала. Эта привычка едва не стоила ей карьеры при дворе.

На панихиде по одной из знатных особ княжна явилась с опозданием и – что было вопиющим нарушением всех мыслимых протоколов – вошла в зал после самого императора. Присутствующие замерли в ожидании грозы. Нарушение субординации при дворе каралось немедленным изгнанием из числа приближённых. Но Николай II, взглянув на опоздавшую красавицу, лишь тихо произнёс фразу, ставшую крылатой: «Грешно, княжна, быть такой красивой».

Современники особенно отмечали одну удивительную деталь во внешности Мэри — её глаза. Они были необычного темного фиалкового оттенка, который казался почти сверхъестественным. Этот редкий цвет производил такое впечатление, что люди запоминали его на всю жизнь, а поэты посвящали ему стихи.

Революционные бури 1917 года смели привычный мир русской аристократии, но не смогли затронуть красоту княжны Мэри. Семья Шервашидзе, как и тысячи других дворянских фамилий, была вынуждена искать убежище в Тифлисе. Грузинская столица тех лет превратилась в настоящий Ноев ковчег российской культуры, где нашли временное пристанище художники, поэты, музыканты и аристократы.

Именно здесь, в этой атмосфере ностальгии по утраченной империи, художник Савелий Сорин создал портрет, который многие искусствоведы считают шедевром. На холсте он запечатлел не просто красивую женщину, а целую эпоху – изящную, обречённую, прекрасную в своей хрупкости. Красота и благородство Мери произвели на живописца такое неизгладимое впечатление, что он регулярно укорял своих последующих натурщиц: «Прекратите эти выходки! Думаете, вы – княжна Мери Шервашидзе-Эристова? Уверяю вас, второй такой женщины природа не создавала».

Портрет княжны Мэри. Савелий Сорин.

Спустя десятилетия этот портрет обрёл почти мистическую славу. По легенде, полотно украшало спальню принцессы Монако Грейс Келли. Голливудская звезда, ставшая королевской особой, каждое утро сначала смотрела на портрет княжны Мэри и лишь потом в зеркало, словно сверяясь с эталоном красоты и элегантности.

В водовороте придворной жизни сердце княжны Мэри принадлежало только одному человеку. Георгий Николаевич Эристов, которого близкие ласково называли Гигоша, был бравым уланом и потомком грузинских царей – праправнуком легендарного Ираклия II. Их встреча в Петербурге стала началом любви, которой было суждено длиться всю жизнь.

С мужем.

Статус фрейлины императрицы налагал на девушку строгие ограничения – в том числе, ей было запрещено замужество. Мэри и Георгий ждали своего часа, и он наступил только после крушения старого мира. В 1919 году, когда империя лежала в руинах, они наконец обвенчались. Их союз стал символом верности в эпоху хаоса.

Красная армия, вошедшая в Грузию в 1921 году, заставила супругов отправиться в новое изгнание. Сначала Константинополь встретил их весельем и надеждами на скорое возвращение. Эмигрантское общество ещё жило иллюзиями временности происходящего. Но реальность оказалась суровее – деньги таяли, политическая обстановка накалялась, и молодые Эристовы поняли: пора искать новое пристанище.

Париж 1920-х принял их как тысячи других русских аристократов. Здесь, в городе моды и искусства, княжне Мэри предстояло пережить самое унизительное и одновременно триумфальное испытание в жизни. Впервые ей пришлось зарабатывать на жизнь собственным трудом.

Спасением для обнищавшей семьи стала встреча с князем Дмитрием Павловичем Романовым – тем самым, что некогда был любовником самой Коко Шанель. Именно он «сосватал» русскую княжну Великой Мадемуазель в качестве манекенщицы.

Появление Мэри в доме Шанель стало настоящим откровением. Коко, известная своим едким характером и безжалостным снобизмом, поначалу отнеслась к «русской княжне» с изрядной долей скепсиса. Но всё изменилось в тот момент, когда она увидела Мэри в её собственной одежде — слегка поношенных, но безупречно скроенных платьях от лучших петербургских портных.

Мэри Эристова.

Шанель, обладавшая гениальным чутьём на стиль, мгновенно поняла: перед ней не просто красивая женщина, нуждающаяся в работе. Это был живой эталон того аристократизма, который она сама продавала богатым клиенткам. Мэри не нужно было учиться носить одежду – она и была воплощением элегантности.

С этого момента поведение Шанель кардинально изменилось. Она стала относиться к княжне не как к наёмной модели, а почти как к коллеге. Именно Мэри первой вышла на подиум в том самом жемчужном ожерелье, которое и поныне считается символом безупречного вкуса.

Парижское общество было очаровано. Точеная красота модели в сочетании с загадочным кавказским шармом приводила европейцев в восторг. «Породистые» черты лица русских аристократок разительно отличались от обычных хорошеньких манекенщиц. Фотографы считали за честь работать с ней, на показы с её участием публика валила толпами.

Но за внешним триумфом скрывалась душевная драма. Для женщины, привыкшей к паркетам Зимнего дворца, хождение по подиуму было настоящим унижением. При первой же возможности княжна покинула мир моды и потом никогда не любила вспоминать об этом периоде жизни.

Вопреки образу холодной неприступной красавицы, близкие друзья отмечали удивительное чувство юмора Мэри. Она не относилась к своей славе серьёзно и часто иронизировала над статусом «легендарной красавицы», считая это несколько нелепым.

Мэри Эристова (1888-1986) в преклонных годах.

Самое тяжёлое испытание ждало её в 1946 году — умер любимый Гигоша. Верная жена тяжело переживала утрату. В шестидесятые она добровольно поселилась в дорогом доме престарелых, где её соседом был великий князь Андрей Владимирович Романов. Два последних представителя ушедшей эпохи доживали свой век в скромном уединении.

После смерти мужа многочисленные поклонники звезды делали ей предложения руки, сердца и своего имущества, а один из мужчин даже пожертвовал ей очень весомую сумму в денежном эквиваленте. Но ни одно из предложений аристократка даже не рассматривала: до самого конца она была верна своему единственному возлюбленному телом и душой.

Мэри Эристова-Шервашидзе, модель дома Шанель, 1928 год, Париж.

До последних дней княжна Мэри оставалась иконой стиля. Она пришла в мир и ушла из него с одинаковым достоинством — с гордо поднятой головой и королевской осанкой. Даже получив крупное наследство от поклонника, она не изменила своей жизни, потратив деньги на помощь таким же эмигрантам и обеспечив себе спокойную старость без излишней роскоши.

Княжна Мэри стала символом целой эпохи — красивой, трагической и навсегда ушедшей в прошлое.

____________
Автор поста: Татьяна Осипова

#назадвпрошлое #мэриэристова #татьянаосипова