"Чародеи совковой лопаты"

(из цикла "Записки кочегара")
Вы что-нибудь о магии канцелярской слышали? А может, демонов инструкциями вызывать умеете? Ха! Щас Сеня сивухи стаканчик-другой выпьет — и расскажет вам, как приказы пламенем зелёным горят!
Один субъект, служитель кирки и лопаты, умудрился по пьянке в вахтенном журнале стихи написать вместо рапорта. В духе Есенина, понимаешь ли. Душно ему стало, видите ли, от опостылевших фраз казённых. Ну он и развернулся. Наутро, правда, ничего и не помнил. А факт написания своих сочинений категорически отрицал, ссылаясь на то, что «Есенина отродясь не читал, а азбуку в школе на цигарки извёл». Силантием Пузопаровым его в посёлке звали.
Но вот другое дело — Прошка Вьюшкин! Кочегар шустрый, росту малого, характеру алчного. Идей — что у дурака фантиков, только жаль, что все как на подбор бестолковые.
Ревностным сторонником букв канцелярских слывёт он. И не беда, что, зазубривая очередной текст из брошюр напечатанных, ровным счётом смысла из них никакого не схватывает. Но зато за фразами теми заумными недостаток мозгов его маскируется. А ещё он в слова своего начальника Парамона Кукишева верит, однажды на собрании с пафосом произнесённые:
— Секрет вечной премии, — ляпнул Парамон, наперёд не подумавши, — в инструкциях производственных кроется!
И пальцем в небо многозначительно тыкнул.
Тогда-то Вьюшкина и осенило: все бумаги он из архивов вытащил (даже те, коим сто лет в обед исполнилось), да к себе домой уволок, чтоб в качестве коллекции гостям показывать. Хвастается, шельмец: мол, в абзацах этих награда великая зашифрована. А она, куда ни плюнь, — вещь сугубо необходимая, особенно если ты, как Прошка, от рождения характером жадина.
Однажды в углу шкафа обнаружил он брошюрку с обложкою хитромудрой. В содержании — круги таинственные да тексты магические на наречии непонятном. Застучало сердечко у Прошки, догадкой мысль в головушке вспыхнула:
— Вот где секрет затаился о надбавках и почестях разных! Видно, правду сказывал Кукишев, в небо пальцем не зря тыкал!
Спрятал Прошка находку подмышку, пальто драным укутав, и потёк, словно тень крадущая, мимо зала машинного. Ушёл бы — ан нет: на пути бригадир объявился. Лукой звать, Запечным по паспорту. Стоит, ломом покорёженным спину чешет, а глазёнки хитрые — ровно угольки в печурке — облёскивают.
Не любил его Прошка за грубость врождённую, да и за то, что начальство в грош не ставил. А ещё потому, что Запечный со всею бригадою, включая кошку приблудную, потешался над Вьюшкиным часто. «Канцлер ты наш недоделанный!» — называл его, когда тот в перекуры инструкции по ТБ вслух зачитывал.
Поглядывает бригадир на Прошку, ухмыляется да на свёрток косится:
— Делись-ка, сивухой с братками, малец! Негоже от товарищей самогон хоронить!
Замер Прошка нехотя, помялся, поморщился — да и выложил правду про магию, вместе с книгой заветной.
Обомлел Лука, узрев те скрижали чернокнижные. Упёр их в каморку туда, где кочегары махоркой чадили. И после третьей бутылки палёной сивухи взялись они графемы эфирные разбирать:
— Осуществляете визуальный мониторинг пиролитической активности в зоне экзотермической реакции! — надпись гласила.
Затихли кочегары, в кружок встали, репы чешут.
«В с-слу... слу-чае...» — Прошка текст по складам тянул, как двоечник на экзамене. «Не... неш-ш... штатной кине... кинетики...» Щёки пылали, палец дрожал, слоги во рту клейстером слиплись.
«Пиро-метрических по-ка... зателей!» — выплюнул Вьюшкин и замер, над столом склонившись.
— Магия чёртова, не иначе! — шепчет Макар Дымогар, задом к двери пятясь. Рожица страхом перекосилась, ротище бубликом. Пальцы-сморчки трясучкой крест лепят — то ли защиту, то ли проклятие.
— Осуществлять мониторинг пиролитической сублимации в зоне экзотермического дисбаланса с документированием аномальных флуктуаций, — бормотал Силантий, буквы плясучие взглядом хмельным ловил — то ли читал, то ли с чёртом беседовал.
Досталась Пузопарову фамилия от родителя, как и валенки дырявые — размером с корыто, гвоздями шинованные. Вот и всё, чем батя его благословил: рвань да кличку дурацкую.
Затмил бы ростом своим он трубу дымовую, кабы в вертикаль кто-то его ставил. Да только пригибало его к земле хмелём, словно иву плакучую.
«Обе-спечьте рег-улярный конс-алтинг с ме-неджментом для си-нергии про-изводственных KPI…» — пытался Прошка осилить строки чернокнижные. Шапчонкой спортивною прикрыл он волосы, дыбом вставшие, а сам глядит на Луку безмолвно, будто спасения просит.
Осветил, чиркнув спичкой, Силантий тексты зловещие: буквы-то как живые корячатся — слова, словно черви, в стороны расползаются. А «синергия» хвостом виляет, над бумагой парит, не касаясь.
«Оптимизация» с «стратегией» меж собой сплелись — кляксой единой в углу барахтаются.
Взял тогда Лука кружку чайную да густым чифиром в страницу хряпнул. «КПД» в «казнить дураков пьяных» сразу вылезло, а «консалтинг» языком змеиным двоится.
— Глянь-ка! — Лука чёрным ногтем строчку скребёт, пузом от хохота сотрясая. — Эдак и начальника тараканом обратить немудрёно! Вона, и стрелочки есть!
— И чёрт в каске да котёл с рогами, — удивляется Макар, страницу листая. — Оборвать бы руки тому художнику!
Взял тогда Лука стакан с бражкою мутной, размешал его вместе с чифиром едким да смесь ту гремучую на инструкцию выплеснул, картошкою припечатавши.
Лампочка старая замерцала судорожно, завизжал ржавый вентиль на выходе… Котёл… котёл, шельма, *«Боже, царя храни»* зашипел!
Вот тебе и чудеса производственные!
Плюхнул Лука в третий раз в книжку ту самогоном из рюмочки — появилась вдруг золочёная бочка с надписью «ПРЕМИЯ», с окантовкой алой, словно губы певички кабацкой. Оживились братки, подтянулись, глянули внутрь — а там одни только штрафы в квитанциях.
— Амба!
Замерли товарищи, на дно бочки глядючи. И сказать что-то силятся, да тишина рты открытые едкой горечью заливает.
Пыль с потолка тихонечко на головы пеплом стелется.
— Колдовство твоё, Прошка, поганое шибко! — гаркнул Лука, будто из спячки медвежьей выползши. — Работает поперёк да всё через задницу!
— Руки ваши из места этого… — бурчит буквоед-чародей наш. — А я щас деона премии вызову! Выпишет он мне её, персональную…
— На кóзлах рогатых! — ржут кочегары, лопатами по полу колотят. — Демона-то зови, да чтоб в табелях отметился!
Таз медный схватил Прошка, лопатой совковой по нему трижды бахнул. Приказ о взысканиях наоборот зачитал, да в топку перегаром дунул. Топка пыхнула в ответ пламенем зелёным, опалила вмиг Прошкины волосы, огонь в окно сиганул, след реактивный за собой оставив.
Тут же рожа в той форточке страшная сплющилась: матом слева направо ругается, сквозь стекло беззвучно слюной брызжет.
— Вот он — чёрт бухгалтерии адовой! Глаз искрит, морду сцеплением склинило, в саже весь будто в зольнике бултыхался! — работники аж подпрыгнули. Кто крест, кто кувалду в руки готовят, ждут, что же дальше станется.
И невдомёк им, что демон тот и не демон вовсе. Что Кукишев это, Парамон — начальник участка, персоной собственной прибыл.
Отмечал в этот день он праздник патриотический. Изображение губернатора в святой угол поставив, нажрался в хлам с портретом на брудершафт за здравие оного.
С перепою на парад собирался праздничный, да без бумаги в папке он что кочегар рядовой. Галстук да гордость начальственная — вот и разница вся. А под рукой, как на грех, ни единого бланка — чекушки пустые лишь по углам лежат. Тут и вспомнил он о забытой инструкции, той что Прошка за магию выдал. Решил за ней отлучиться. Только путь его тернист оказался. Пока шёл в кочегарку, раз пять в грязь шлёпнулся, а на шестой в саже измазался. Но портрет губернатора из рук не выпустил — так и нёс его, как святыню заветную.
Работяги меж собой оглянулись:
— Чёрт-то, видишь ли, нашу магию изъять желает, а о премии даже и не обмолвится!
Набросились тогда гурьбой на него и в рог бараний скрутили. Сидят, шелабаны, чёрту по очереди щёлкают.
— Шиш тебе, — говорят, — а не магия!
Ругался, конечно, Кукишев, вопил словно резаный, о дисциплине трудовой, о сознательности рабочей, пока ему в глотку самогону не плюхнули.
А Прошка, руки «чёрту» заламывает, надбавку к зарплате требует, да в бумагу своего начальника носом тычет:
— Учи нас, — говорит, — премию рунами добывать!
Парамон бы и рад документ зачитать, да только сам в нём понять ничего не может:
— «Приказ №666 по ТБ», — бормочет он дурным голосом, — «о кросс-функциональной синергии трудовых ресурсов…»
— Это про надбавки с окладами? — зло упорствует Вьюшкин.
— Это… (поскрёб лоб Парамон лихорадочно) …того… для того, чтоб работать вас учить мне было сподручнее.
Не по душе такой ответ подчинённым был. Затрещину они ему выписали, под лавку запихали, да пить сели дальше.
Так стакан за стаканом и смена кончилась.
Вот и пришли уже их менять — другие работники. Три мужичка небритых, с самогоном пузырём огромным, что на санях-волокушах с собой припёрли.
Среди них парень был шибко грамотный, на юриста в столицах обученный. Петькой-анархистом его кликали.
Говорят, что когда-то сварганил он движок вечный — на похмельном перегаре работающий. Только после первой же стопки водки аппарат тот взбесился да развалился по винтикам.
Заглянул в бумаги те Петька, поскрёб в затылке своём да и выдал тут же:
— Что ж вы, — говорит, — над инструкцией измываетесь?! Где ж вы в пятнах чайных да отпечатках ржавых магический символ увидели? И тоннель этот адовый — не тоннель вовсе, а схема вентиляции значится!
А Вьюшкин скрижалями теми в нос Петьке тычет, абзац непонятный как младшенькому объясняет:
— «Обеспечьте перманентный визуально-тактильный мониторинг пиролитической сублимации!»
— Чтоб огонь не потух — в топку иной раз поглядывай! — переводит Петька на язык человеческий, сам глазами ехидно оппонента буравит.
Тут Макар Дымогар возмутился, спагеттиной в потолок взмывает:
— Что, мы им — полудурки неумные? Без инструкции топки не видим?!
Глядят работяги на Вьюшкина вопросительно, дымом едким с самокруток попыхивают.
Ну а Прошка снова в бумагу тычет, смысл слов тех осилить пытается:
— «Инициируйте протокол экстренной дезинтеграции топливного массива!»
— Коль случился пожар в помещении — сподручными средствами гасить его принято! — ехидно скалится Петька, в зубах гвоздём ковыряясь.
Продолжает Прошка, сам чуть не плачет:
— «В случае критической дестабилизации рабочего цикла инициируйте протокол экстренной деактивации энергокомплекса и эвакуируйте персонал по маршрутам, обозначенным в схеме №5-Б».
— Котёл взорвавши — от греха сваливай! А пятую схему, в туалете висящую, не ищи — там дверь заколочена, — заключает Лука и на подпись в странице показывает:
«НИИ бестолковых терминов».
— Эко черти, над нами глумятся! — сплюнул в страницу Прошка в отчаянии. Померк он лицом да на табурет скрипучий сник. Ориентир жизненный будто туманом стянуло.
— Не указ нам правила басурманские! — трубит Петька глоткою медной. — Инструкции мы свои углём выжжем! Всем чинушам наперекор!
Заголосили братва, встрепенулись, каждый мысль свою ввернуть норовит.
— Коли Кукишев про норматив заикнётся — по зубам лопатой шельму лупи! Сам на грех напросился! — вдохновенно млеет Силантий.
— От дурости и разрухи самогон да сивуха — защита главная! — речь свою Дымогар ведёт. — А СИЗы все эти в топку швыряй к чёртовой матери!
Кулаком по столу Петька долбасит, руками машет, словно оратор на партсобрании:
— Все бумаги, что сверху присланы, да машинкою отпечатаны, проверять будем этаким образом:
— Если трижды приказ прочёл, а смысла его не понял — махорку в него закатывай!
— Коли разит от бумаги тоской-безысходностью, а при прочтении оной глаз трепыхается — жги огнём инструкцию бесову!
— Впредь все отчёты да рапорты разные Силантьевой рифмой составлять станем!
Вдохновлённый Силантий, с колченогой лавки свалившись, басит под гул одобрительный:
— Приказ самый глупый в котле жги и пляши вокруг оного, лопатой по трубам хренача — всё начальство от тебя будет шарохаться. А может, и премию выпишет!
— Инструкция эта после третьей стопки в силу вступает, печать по лбу ложкой начальнику ставится, — зубоскаля, Лука заключает.
Сгребли со стола инструкцию старую, Вьюшкиным принесённую. Прочитали с заду наперёд, самогоном обрызгали, да и в печь бросили, через плечо плюнувши.
Завыл тогда котёл, пламенем цвета зелёного, зловещими языками из топки вырвался, облизал кочегаров рожи чёрные, да в трубу сиганул с воем жутким.
Так и кончилась бы история эта: рассвет Кукишев в бункере угольном встретил, ликом губернатора от ветра укрывшись.
Прошка тоже был пьян до беспамятства, про оклады что-то сквозь сон бормотал. Лишь только Силантий не спал: карандашиком тихо поскрипывал — вместо рапорта в журнал стихи сочинял. И только шибер, привязанный к валенку для равновесия, в такт строки мерно отчитывал. Не будить чтобы всех — потихонечку.
А Кукишев на рабочих обидевшись, опосля о действиях хулиганских в суд бумагу подал. Да такой тарабарщиной канцелярскою писанную, что судья два раза чихнул, но всё равно ничего не понял. В итоге решил он, что истец — саботажник, и посадил бедолагу на восемь лет, печатью губернаторской дело скрепив.
После такого дела чудеса вдруг случаться стали: премии, что раз в пятилетку и видели, каждый месяц насчитывают, а штрафы стало выписывать некому.
Вот и не верь после этого в инструкций силу магическую!