С тринадцати лет я жадно глотала обширную библиотеку отца. Конечно, читала по ночам; книжки хранились под матрасом, выкрадывались, когда родителей не было дома. Вы не думайте, что у меня книг не было, полон шкаф. Рассказы Клавдии Лукашевич, Лидии Барской и журналы, все соответственно моему возрасту. Но, к сожалению, я не читала, а как уже сказала, «глотала», и мне их было мало, а перечитывать не очень нравилось. "Забытая сказка. Письма об ушедшей любви. Об ушедшей России" М.В. Имшенецкая.
Воровство книг, книг запретных, породила следующая фраза отца на мою просьбу дать мне книгу из его библиотеки, он сказал:
— К сожалению, эти слишком серьезны, эти еще очень рано.
— А эти папа? — перебила я его. — Эти красивые, в красном сафьяновом переплете?
— Ну уж нет, я совсем не хочу, чтобы ты их когда-либо читала.
С них-то я и начала. Бальзак, Жорж Санд, Золя, Мопассан и другие. Конечно, сами понимаете, могли ли они быть мне понятны тогда. Потом я прикоснулась к тому, «что еще рано», как сказал отец. Это были наши классики. Вот их-то проглотить я не смогла. "Забытая сказка. Письма об ушедшей любви. Об ушедшей России" М.В. Имшенецкая.
Мне казалось, что я открыла несметные богатства: новые мысли, новых людей, новую жизнь, в которую я вошла. Я жила, любила и страдала вместе с героями Толстого, Тургенева, Гончарова, все, что я успела перечитать до четырнадцати лет. Проявление душевных взлетов, сдвигов, все, все, что касалось работы души, сердечного побуждения, так сильно овладевали мною, что я как бы перевоплощалась в моих книжных героев, жила, следила, следовала за ними. " Забытая сказка. Письма об ушедшей любви. Об ушедшей России"М.В. Имшенецкая.
Первая книга из тех, что «еще рано», была «Война и Мир» Льва Толстого. Пожалуй, она была самая трудная. Ярко запомнилась и осталась в памяти только смерть князя Андрея Болконского, вернее не сама смерть поразила мою душу, а не совершившаяся, страдающая любовь, прошедшая мимо, жадно желанная, вечно манящая, не пойманная. Я оплакивала не смерть, нет, а его самого, князя Андрея, страдающего не физически, оплакивала его гордую душу и что умер он, не бывши счастливым. " Забытая сказка. Письма об ушедшей любви. Об ушедшей России"М.В. Имшенецкая.
Книга Гончарова «Обломов» была мною совсем не понята и скучна, я ее даже не дочитала. Извините за отступление, но когда мне было уже лет девятнадцать, я ее перечла и до сего времени где-то в области, где хранится у каждого сильно, остро пережитое, витает в памяти только Агафья Михайловна. Ольга и Штольц — люди как люди, таких много.
У Ольги я чувствовала, что при ее уме и искании не хватало душевной мощи, любви жертвенной к Обломову, той, которую проявила к нему Агафья Михайловна. Вот ее-то сила душевная, любовь, ничего не спрашивающая, все отдающая, богатство и мудрость души ее, этой простой неграмотной женщины, потрясли меня тогда. Я проливала слезы умиления и жалости, что ей перепадали всего лишь крупицы человеческого счастья. Агафья Михайловна прошла скромно, стыдливо, даже автор как бы все время оставляет ее в тени.
Обломов вызвал во мне странную жалость. Он казался мне обездоленным, опустошенным, обиженным природой, не оставившей ему даже зародыша энергии, влечения
...Ещё
Книга Гончарова «Обломов» была мною совсем не понята и скучна, я ее даже не дочитала. Извините за отступление, но когда мне было уже лет девятнадцать, я ее перечла и до сего времени где-то в области, где хранится у каждого сильно, остро пережитое, витает в памяти только Агафья Михайловна. Ольга и Штольц — люди как люди, таких много.
У Ольги я чувствовала, что при ее уме и искании не хватало душевной мощи, любви жертвенной к Обломову, той, которую проявила к нему Агафья Михайловна. Вот ее-то сила душевная, любовь, ничего не спрашивающая, все отдающая, богатство и мудрость души ее, этой простой неграмотной женщины, потрясли меня тогда. Я проливала слезы умиления и жалости, что ей перепадали всего лишь крупицы человеческого счастья. Агафья Михайловна прошла скромно, стыдливо, даже автор как бы все время оставляет ее в тени.
Обломов вызвал во мне странную жалость. Он казался мне обездоленным, опустошенным, обиженным природой, не оставившей ему даже зародыша энергии, влечения к красоте, творчеству. Такой он серый, будничный. Это казалось мне ужасным! По всей моей жизни прошедшее чувство любви, за которой стоят страдания и смерть физическая или душевная, мною, еще девочкой, было принято, признано. " Забытая сказка. Письма об ушедшей любви. Об ушедшей России"М.В. Имшенецкая.
Хочется мне еще коснуться книги «Обрыв» Гончарова. Самая суть — трагедия Веры — была мне непонятна. Прошла и мимо трогательной любви бабушки после падения Веры, может быть, потому, что за Веру я испытывала какую-то неловкость, некоторый стыд в выборе ее героя. Тип Марка произвел отталкивающее впечатление, вызвал ужасное отвращение. Неряшливая внешность сливалась с его внутренней сущностью и вызывала брезгливость. " Забытая сказка. Письма об ушедшей любви. Об ушедшей России"М.В. Имшенецкая.
Последний роман «Дворянское гнездо» Тургенева окончательно свалил меня. Я вообразила себя Лизой, мысленно ходила в монашеском платье и остро переживала несчастную любовь за нее и Лаврецкого. Из даров любви я выбирала только страдание, целиком его воспринимала и истязала свою душу. Мои родители были обеспокоены. " Забытая сказка. Письма об ушедшей любви. Об ушедшей России"М.В. Имшенецкая.
— Запомни, девочка, не каждая книга хорошо литературно, талантливо написана, книги надо читать с разбором. Дай мне слово, что ты будешь читать только по моему совету. " Забытая сказка. Письма об ушедшей любви. Об ушедшей России"М.В. Имшенецкая.
Мы с Димой перечитали, кажется, всех классиков, а сейчас заканчивали Мельникова-Печерского «На горах» и «В лесах». На чтение тратили часа по два в день, сразу после обеда в комнате Елизаветы Николаевны, а она раскладывала пасьянс и любила эти чтения. Читали по очереди Дима или я. Интересен был обмен мнений, но это заняло бы много страниц, и для Вас, пожалуй, было бы скучно. Это скорее касалось нас двоих, мы все больше и больше роднились, если можно так выразиться. Понимать, чувствовать одинаково музыку, сходиться во взглядах, оценке и восприятии литературы — очень сближало. " Забытая сказка. Письма об ушедшей любви. Об ушедшей России"М.В. Имшенецкая.
Но знаю о главной опасности телевизора — телеманы, как правило, перестают читать. Нейрофизиологи уже доказали, что за чтение и за просмотр картинок видеоряда отвечают разные участки мозга. И если чтение требует напряжённой аналитической работы, то перед телевизором человек расслабляется. Постепенно происходит та сложная перенастройка организма, когда атрофируется потребность в чтении, и учителя жалуются, что школьников лишь из-под палки заставишь читать. Один американский учёный даже сказал, что человечество сейчас возвращается в состояние племени «ням-ням», или в ту дописьменную эпоху, где отсутствует собранная в книгах мудрость веков. "Михайлов день" Нина Павлова
Я подошёл к книжному стеллажу. В заглавиях книг мне хотелось найти ключ к душе женщины, которая выбрала их и читала.Небольшая библиотека, уместившаяся на четырех полках, была на удивление эклектична. Здесь стояли труды по истории Древней Греции, по философии и космологии, книги о поэзии и драме. Переведенная на итальянский «Пармская обитель» Стендаля соседствовала с «Мадам Бовари» на французском, произведения Томаса Манна и Шиллера на языке оригинала – с книгами Джуны Барнс[80] и Вирджинии Вулф на родном языке этих писательниц. Я взял «Песни Мальдорора» Изидора Дюкасса]. Уголки многих страниц были загнуты, поля пестрели примечаниями, сделанными почерком Карлы. Немецкий перевод «Мертвых душ» Гоголя также изобиловал ее комментариями. Она поглощала, пожирала книги, они были все в следах и шрамах, оставленных ее рукой. «Шантарам» Грегори Дэвид Робертс
Псалтирь несла в себе музыку древности, удивительный ритм и мелодику внутреннего звучания, особенно в церковно-славянском текстовом варианте. Нечто огромное и мощное, независимое от времени и языка, от места и опытности читающего, от прочих всех в других вопросах весьма значимых обстоятельств, подобное всемирному океану, лениво дремлющему и кажущемуся почти «ручным», но вдруг просыпающемуся и являющему свою неизмеряемую силу в смывающих целые города цунами, в рождении и гибели вулканов и островов, — таилось в этой необъятной книге, четвёртую тысячу лет служащую боголюбивым людям надёжным «разговорником» с Богом. "Селафиила" Александр Торик
"В самом деле, что может быть лучше - сидеть вечером с книжкой у камина? Горит лампа, в окна стучится ветер... - Ведь правда? - пристально глядя на него широко раскрытыми чёрными глазами, спросила Эмма. - Ни о чём не думаешь, часы идут, - продолжил Леон. - Сидя на месте, путешествуешь по разным странам и так и видишь их перед собой; мысль, подозреваемая воображением, восхищается отдельными подробностями или же следит за тем, как разматывается клубок приключений. Ты перевоплощаешься в действующих лиц, у тебя такое чувство, точно это твоё сердце бьётся под их одеждой" Гюстав Флобер "Госпожа Бовари"
"Вам случалось находить в книге вашу собственную мысль, но прежде недодуманную вами, какой-нибудь неясный образ, теперь как бы возвращающийся к вам издалека и удивительно полно выражающий тончайшие ваши ощущения? - Мне это знакомо, - подтвердила Эмма." Гюстав Флобер "Госпожа Бовари"
"- Вот почему я особенно люблю поэтов, - сказал Леон. - По-моему, стихи нежнее прозы - они трогают до слёз. - А в конце концов утомляют, - возразила Эмма. - Я, наоборот, пристрастилась за последнее время к романам, к страшным романам, к таким, от которых не оторвешься. Я ненавижу пошлых героев и сдержанность в проявлении чувств, этого и в жизни довольно." Гюстав Флобер "Госпожа Бовари"
"- На мой взгляд, если художественное произведение вас не волнует, значит оно не достигает истинной цели искусства. Так отрадно бывает уйти от горестей жизни в мир благородных натур, возвышенных чувств, полюбоваться картинами счастья! Здесь в глуши, это моё единственное развлечение" Гюстав Флобер "Госпожа Бовари"
" - Сделайте одолжение, сударыня, берите книги у меня, - расслышав её последние слова, обратился к ней фармацевт, - моя библиотека в вашем распоряжении, а в ней собраны лучшие авторы: Вольтер, Руссо, Делиль, Вальтер Скотт, Отголоски фельетонов и прочие. Потом я получаю периодические издания, в том числе ежедневную газету Руанский светоч" Гюстав Флобер "Госпожа Бовари"
"Она выписала дамский журнал Свадебные подарки и Сильф салонов. Читала она там всё подряд: заметки о премьерах, о скачках, о вечерах, её одинаково интересовали и дебют певицы и открытие магазина. Она следила за модами, знала адреса лучших портных, знала, по каким дням ездят в Булонский лес и по каким - в Оперу. У Эжена Сю она изучила описания обстановки, у Бальзака и Жорж Санд искала воображаемого утоления своих страстей. Она и за стол не садилась без книги; пока Шарль ел и разговаривал с ней, она переворачивала страницу за страницей. Читая, она всё время думала о виконте. Она устанавливала черты сходства между ним и вымышленными персонажами." Гюстав Флобер "Госпожа Бовари"
"По делам службы мне пришлось отлучиться из города. Лишь где-то около полуночи я отпер своим ключом. Жена сидела в комнате и с увлечением читала. - Привет, - сказал я. Она оторвалась от книги и ответила: - Привет. Вздохнула и захлопнула книгу. Я сел напротив неё. - Как жизнь? - спросил я. - Чудесно. Целый день была одна. Делала что хотела и как хотелось. А в добавок и вечером одна. Это ли не блаженство? Немного поела. Не слишком утруждаясь. За едой почитала газету. Тихо-спокойно вымыла посуду. Заварила чай. А потом уютно уселась с книжечкой... - Она бросила на книгу грустный взгляд. Как не похоже это на приём, которого я ожидал! Я принужденным тоном сказал: - Ну и читай себе. - Что ты, как можно. - Почему же? Она пожала плечами. - Ты же дома, - просто ответила она." Симон Кармиггелт "После стольких-то лет"
Мы используем cookie-файлы, чтобы улучшить сервисы для вас. Если ваш возраст менее 13 лет, настроить cookie-файлы должен ваш законный представитель. Больше информации
Комментарии 223
"Забытая сказка. Письма об ушедшей любви. Об ушедшей России" М.В. Имшенецкая.
Воровство книг, книг запретных, породила следующая фраза отца на мою просьбу дать мне книгу из его библиотеки, он сказал:
— К сожалению, эти слишком серьезны, эти еще очень рано.
— А эти папа? — перебила я его. — Эти красивые, в красном сафьяновом переплете?
— Ну уж нет, я совсем не хочу, чтобы ты их когда-либо читала.
С них-то я и начала. Бальзак, Жорж Санд, Золя, Мопассан и другие. Конечно, сами понимаете, могли ли они быть мне понятны тогда. Потом я прикоснулась к тому, «что еще рано», как сказал отец. Это были наши классики. Вот их-то проглотить я не смогла.
"Забытая сказка. Письма об ушедшей любви. Об ушедшей России" М.В. Имшенецкая.
" Забытая сказка. Письма об ушедшей любви. Об ушедшей России"М.В. Имшенецкая.
" Забытая сказка. Письма об ушедшей любви. Об ушедшей России"М.В. Имшенецкая.
Книга Гончарова «Обломов» была мною совсем не понята и скучна, я ее даже не дочитала. Извините за отступление, но когда мне было уже лет девятнадцать, я ее перечла и до сего времени где-то в области, где хранится у каждого сильно, остро пережитое, витает в памяти только Агафья Михайловна. Ольга и Штольц — люди как люди, таких много.
У Ольги я чувствовала, что при ее уме и искании не хватало душевной мощи, любви жертвенной к Обломову, той, которую проявила к нему Агафья Михайловна. Вот ее-то сила душевная, любовь, ничего не спрашивающая, все отдающая, богатство и мудрость души ее, этой простой неграмотной женщины, потрясли меня тогда. Я проливала слезы умиления и жалости, что ей перепадали всего лишь крупицы человеческого счастья. Агафья Михайловна прошла скромно, стыдливо, даже автор как бы все время оставляет ее в тени.
Обломов вызвал во мне странную жалость. Он казался мне обездоленным, опустошенным, обиженным природой, не оставившей ему даже зародыша энергии, влечения
...ЕщёКнига Гончарова «Обломов» была мною совсем не понята и скучна, я ее даже не дочитала. Извините за отступление, но когда мне было уже лет девятнадцать, я ее перечла и до сего времени где-то в области, где хранится у каждого сильно, остро пережитое, витает в памяти только Агафья Михайловна. Ольга и Штольц — люди как люди, таких много.
У Ольги я чувствовала, что при ее уме и искании не хватало душевной мощи, любви жертвенной к Обломову, той, которую проявила к нему Агафья Михайловна. Вот ее-то сила душевная, любовь, ничего не спрашивающая, все отдающая, богатство и мудрость души ее, этой простой неграмотной женщины, потрясли меня тогда. Я проливала слезы умиления и жалости, что ей перепадали всего лишь крупицы человеческого счастья. Агафья Михайловна прошла скромно, стыдливо, даже автор как бы все время оставляет ее в тени.
Обломов вызвал во мне странную жалость. Он казался мне обездоленным, опустошенным, обиженным природой, не оставившей ему даже зародыша энергии, влечения к красоте, творчеству. Такой он серый, будничный. Это казалось мне ужасным! По всей моей жизни прошедшее чувство любви, за которой стоят страдания и смерть физическая или душевная, мною, еще девочкой, было принято, признано.
" Забытая сказка. Письма об ушедшей любви. Об ушедшей России"М.В. Имшенецкая.
" Забытая сказка. Письма об ушедшей любви. Об ушедшей России"М.В. Имшенецкая.
" Забытая сказка. Письма об ушедшей любви. Об ушедшей России"М.В. Имшенецкая.
" Забытая сказка. Письма об ушедшей любви. Об ушедшей России"М.В. Имшенецкая.
" Забытая сказка. Письма об ушедшей любви. Об ушедшей России"М.В. Имшенецкая.
"Михайлов день" Нина Павлова
"Михайлов день" Нина Павлова
«Шантарам» Грегори Дэвид Робертс
"Селафиила" Александр Торик