В мифологических рассказах ярко передано психологическое состояние людей, которые, стремясь «попасть на дорогу», ходят-ходят, идут сами не знают куда, вертятся туда-сюда, кружат по лесу и всё оказываются на одном и том же месте (варианты: у того же дерева, у того же пня).

Несмотря на неопределенность координат этого места в лесном пространстве, оно не­ редко имеет один устойчивый признак: «Откуда пошли, туда и пришли». И опять-таки круг как бы замыкается. И потому, даже придя на место, где начался их путь в глубины леса, блуждающие не могут выйти за его преде­лы, а значит, и найти дорогу домой. Причина хотя и завуалирована, но все же на основе анализа мифологических рассказов проясняется.
Такое место круглое, такой кружок, такая кружайка наделяются осо­бого рода семантической значимостью: «<...> а такое место круглое, ну, в ту сторону пять метров и в другу пять метров, ну так, в общем, метров
десять только такой кружок». Это круглое место обычно маркировано почитаемым деревом — чаще всего сосной. Данный локус примечателен тем, что, попав в него, ни человек, ни животина не может выбраться за его пределы: «Стал меня леший по одному кругу водить — и из лесу [не] вый­ти никак». Пребывание домашних животных в кружайке в одной описы­вается с особой выразительностью: «Дак у их, у бедных, все корни сьидены. И не то трава, дак корни выгрызены. А кругом трава не дотронута. Я, говорит, стою и думаю: „<...> Огороду [изгороди] нет, не обгорожено, ничего, а поросята в кружайке в одной всё выгрызли, и трава [рядом] не дотронута“». И опять-таки центром круглого места служит дерево, и прежде всего сосна: «<...> и сосна стоит в лесу, и окол сосны, может, ме­тров семь, может, десять, кругом сосны, все съедено, чёрна одна земля <...>. Туда кругом опять-таки есть и трава, есть и всё, но только до того места». Или: « [Лошадь] вокруг сосны ходила, всю сосну обглодала».
Находясь в таком кружке, животина оказывается закрытой, т. е. незри­мой, недоступной ни человеку, ни дикому зверю. Когда скотина закрыта,
то медведь может ходить рядом с коровами и лошадьми и не видеть их, а
те, в свою очередь, «не толкуют», что медведь здесь ходит. Хозяева же сто раз обойдут это место, а своего коня или коровы не найдут: «Вот мимо ходишь, а не найти и все». И если даже перед ними тако место гладко, чисто место, не видят своей животины, хотя она именно здесь ходит. И когда животное все же удается открыть, оно действительно обнаружи­вается на этом месте, под деревом. Так, например, в одной из бывалыцин, коня, закрывшегося в лесу, проискали всю осень, пока мать не сказала: «Пойду последний раз и больше ходить не буду, раз Бурко не показывает­ся». И тогда выяснилось, что Бурко рядом под лесиной стоит. Подобная часть леса, качественно разнородная по сравнению с окружающим про­странством, приравнивается в мифологическом сознании к потусторонне­му миру, у которого якобы есть свой порог, переступить через который можно лишь посредством ритуала. Дереву же в этом сюжете отводится роль мирового древа, соединяющего миры.
В этом свете становится понятным, что блуждающие по лесу, вернув­шись к исходной точке, все еще не возвратились «сюда», в мир живых людей, продолжая пребывать «там». И лишь переодев на другую сторону одежду, они преодолевают кризисную ситуацию. В отношении же домаш­них животных в аналогичных случаях используется обряд открывания или отворачивания, близкий в плане семантики обряду переодевания.Поскольку в «том» мире все наоборот, то перевернутость одежды наи­знанку символизирует «передислокацию» на противоположную сторо­ну. Теперь все встает на свои места: «Пошли, как век бывали. <...> тут и блудить-то негде». Или: «Когда мы пошли с этого места, шли-шли-шли, немного и прошли — вдруг нам открывается деревня, и трасса, и вагоны, и паровозы, и всё». Хаос преодолен. Во взаимодействии миров восстанавливается равновесие и гармония. Блуждающие рассмеялись — и «там» вдруг некто «расхохотался» со словами: «Нашли дорогу!».
Н.А. Криничная.
«Крестьянин и природная среда в свете мифологии. Былички, бывальщины и поверья Русского Севера»