Главным увлечением Цоя по-прежнему были песни. О необычности личности Цоя свидетельствовал менеджер группы «Кино» Юрий Белишкин: «Он все делал очень легко, если уж за что-то брался. Когда получал водительские права, а было это, если не ошибаюсь, осенью 1989 года, я сидел третьим в машине, где Виктор с инструктором совершали «первую ходку». Так вот, он сел и поехал. Я не поверил, что он сделал это впервые, но так и было. Я понимаю, сейчас говорить, что он был такой звонкий, ловкий - трудно, но так и было. Так же и английский выучил - с нуля, буквально за полгода. И когда мы были в Дании, И в Копенгагене он давал интервью на радио на английском. Лихо у него это получалось». Все, что делал Цой, выглядело абсолютно органично. Он одевался только в черное под стать своему характеру, но не был рабом вещей. Александр Титов рассказывал: «Витька меня всегда поражал. Он был человеком абсолютно неброским, не умеющим себя подать, даже стеснительным в компании. У меня до сих пор такое чувство, что я не знаю о нем и половины. Есть такие люди - когда начинаешь с ними знакомиться ближе, и что-то в них приоткрывается, то ты видишь, что вообще их раньше не понимал. Общаясь с Витькой, я постоянно убеждался в таинственности его натуры. Он был очень сильный человек, очень сконцентрированный. Мог часами играть на гитаре и петь одну и туже песню - прорабатывать ее для себя. Но чего никогда не было в Цое - так это позы. В нем было геройство, но геройство абсолютно естественное, органичное. Оно было также натурально, как и каждое его движение. Кстати, поэтому не было случая, чтобы кто-то подошел к Витьке после концерта и сказал: «Цой, у тебя шоу сегодня было хреновое». В начале 1985 года Виктор вплотную занялся решением накопившихся проблем в группе. Алексей Рыбин к тому времени ушел в свободное плавание, Валинский покинул группу еще раньше. Юрий Каспарян только осваивался с инструментом. Что-то было нужно делать с накопившимся материалом. В итоге альбом «Начальник Камчатки» снова записывался с музыкантами группы «Аквариум». Сразу после записи альбома группа «Кино» попала на второй фестиваль рок-клуба. Цой выступил на концерте с песней «Безъядерная зона», которая была признана лучшей антивоенной песней фестиваля. К лету оформился новый состав группы «Кино». К Виктору и Юрию присоединились Александр Титов (Тит) и Георгий Гурьянов (Густав). В первое время такая команда вызывала даже некоторое недоумение коллег-музыкантов. Журналист Евгений Додолев вспоминал, как раздавалась критика в адрес Каспаряна за его плохую игру, и как потом время расставило все по своим местам. Доставалось и Гурьянову за то, что он был слабым барабанщиком. Виктор объяснял свой выбор тем, что «собирал не музыкантов, а прежде всего друзей». Ведь научиться играть несложно, другое дело - атмосфера. 1985 год оказался для Виктора крайне плодотворным. Он записал два альбома, а еще у него родился сын Саша. В этом же году Цой записал легендарную песню «Перемены». Никакого политического подтекста Виктор в эту песню не вкладывал, но сколько ни уточнял он это в интервью, развенчать миф уже не мог. Песня, ставшая гимном молодежи в канун перестройки, вошла в историю. Виктор Цой вынашивал песни «в себе». Об этом вспоминало много людей, знавших его. Об этой же особенности уходить в себя в минуты творчества рассказывал Юрий Белишкин: «Репетировали «киношники» очень мало. Я первое время страшно этому удивлялся. Я ни разу не видел Виктора за сочинением песен. Знаете, как другие: пальцами барабанят, что-то демонстративно шепчут, лихорадочно хватают лист бумаги. Он же работал, отдыхал, смотрел видик (он очень много смотрел, нормально относился к Шварценеггеру, а вот Сталлоне не любил), а столько песен написал. Когда, где, как? Все внутри происходило. Отсюда, наверное, и желание побыть одному. Или с друзьями. Я от него подхватил слово «душные люди». Те, что достают, душат вопросами, разговорами. Его такие личности здорово мучили...» Нина Барановская рассказывала: «Когда я стала работать в рок-клубе, мы, конечно, стали чаще общаться. Я занималась литовкой текстов, и мне приходилось читать их сразу, как только они создавались. И тут с Цоем, наверное, было проще всего, потому что он не то чтобы сразу на все соглашался, но у него не было такого революционного задора, как у Борзыкина, когда любой ценой надо этот текст залитовать, добиться, встать на уши. Цой к этому не прикладывал никогда никаких усилий, не уговаривал, не убеждал, не упрашивал. Наверно, поэтому все получалось само собой. И не потому что тексты у него были менее революционными, чем у Борзыкина. Скажем, то, с чем он выступил на фестивале в ДК «Невский», по социальной значимости, о которой тогда все любили говорить, было ничуть не слабее». Юрий Белишкин добавлял: «Цой вызывал симпатию как у людей его совсем не знавших, так и знавших Витю только по песням, но не в лицо. Своим поведением, имиджем, общением, какой-то, в хорошем смысле, дистанцией. С одной стороны, он был человек загадочный, но в то же время и обыкновенный, такой как все». К лету 1986 года популярность группы сильно увеличилась. Группу «Кино» пригласили сняться в документальном фильме. Это был дипломный фильм выпускника Киевского государственного института театральных искусств имени Карпенко-Серого. Режиссер Сергей Лысенко смонтировал свою работу из четырех музыкальных клипов, но его работе не суждено было быть показанной зрителям. Преподаватели забраковали фильм за «пропаганду идей, чуждых советской молодежи». Но вскоре музыканты группы «Кино» снялись в учебной работе студентов ВГИКа «Йя-Хха» под началом Рашида Нугманова и документальной ленте Алексея Учителя «Рок». Некоторые кадры для обоих фильмов снимались в легендарной «Камчатке» - котельной, ставшей пристанищем для многих питерских рокеров. Там в дыму и под треск огня Цой рассказывал друзьям о планах и взглядах на жизнь: «Я стараюсь все время быть в ладу с самим собой. Я не представляю себе, чтоб меня чему-то можно было научить. Предпочитаю узнавать все сам - учиться на основе собственных наблюдений и никому не верить на слово... Я просто чувствую себя свободным». Высказывался Цой и о музыке: «Это не хобби ни в коем случае. Это образ жизни». Александр Титов рассказывал: «Витька был уникальный человек, потому что в общении с ним никогда не проскальзывали те мысли, которые вдруг появлялись в его песнях. В общении все было гораздо проще, на уровне быта. Это всегда очень интересный и таинственный знак. Думаю, у некоторых людей есть сильный механизм защиты, и они постоянно контролируют творческий выброс. Во всяком случае, собственно о творчестве мы никогда не говорили. Думаю, что я понимал и принимал его. У Витьки был несомненный дар. Мне кажется, что Витька был творчески более честным, чем Борька (Гребенщиков). Тот за счет своей эрудиции часто вуалировал послание, которое у него есть в песне. Он очень талантливо это делал, очень тонко. А Витька подавал более прямолинейно. И эти простые слова действовали еще сильнее. Поэтому с Витькой у нас никогда не было разговоров о трактовках песен, я его понимал безоговорочно. Работал он над каждой песней, просто погружаясь в нее целиком. Проигрывал миллионы раз. Чаще всего дорабатывал какие-то гармонические дела. А текст всегда был уже устоявшийся к тому моменту, когда мы начинали работу над песней. Я не знаю ни одного человека, который относился бы к Цою с пренебрежением или с непониманием. Даже если они ни хрена не понимали и несли чушь, все равно это было доверительное общение. Его уважали. Для меня он был последним героем, как сам себя назвал». В конце декабря 1986 года Цой первый раз поехал в Москву к режиссеру фильма «Асса» Сергею Соловьеву, который предложил Виктору попробовать себя в роли актера, правда, играть Цою предстояло, по сути - самого себя. В финальных кадрах картины ему предстояло спеть свою песню «Перемены». И перемены буквально ворвались в его жизнь. Дмитрий Шумилов (он же в фильме - негр Витя и музыкант группы «Вежливый отказ») рассказывал: «Я не сразу понял весь масштаб фигуры Цоя. Наверное, это тот случай, когда нет пророка в своем отечестве. Проще говоря, трудно трезво оценить того, с кем выпиваешь. Тем более Цой всегда говорил, что он поп-музыкой занимается. «Чем занимаешься?» — «Поп-музыкой». Я помню, он приехал в Ялту и говорит: «Вот, я новую песню написал». Это была песня «Бошетунмай»: «Все говорят, что мы вместе, все говорят, но немногие знают, в каком». Песня всех рассмешила. Я помню, как он летал по перилам в гостинице, как ниндзя какой-то, ну Брюс Ли — самое очевидное сравнение. Он самый сильный до сих пор, никто его не превзошел. Совершенно самодостаточный человек, отдельная единица. Он как в фильме был Цой, так и вне фильма, в жизни был такой же Цой. Можно было бы сказать, что он сыграл самого себя, с единственной оговоркой — в реальной жизни он не пошел бы работать музыкантом в ресторан. Собственно, он начинает играть песню «Мы ждем перемен» в ресторане, и только потом появляется толпа в Зеленом театре. Меня всегда удивляла эта сцена: с одной стороны — «Мы ждем перемен», с другой — вот он говорит с этой теткой-администратором, потом встает и идет — а куда он идет? На ту же сцену, в тот же ресторан играть. Юрий Шумилов: Впервые я увидел Цоя в «Тавриде», где мы снимали все ресторанные сцены. Вижу: бродит по площадке такой высокий азиатский человек в черном. Посторонние на площадке — это моя зона ответственности. Подхожу, спрашиваю: «Почто здесь?» А он мне: «Я к Соловьеву приехал». Переспрашиваю Соловьева: «К вам?» А Соловьев: «Ты чего, Юрик? Это же наш композитор, знакомься — Витя Цой». Познакомились. Я увидел у него значок Шаолиня. Говорю: «Ты чего, имеешь какое-то отношение к этой теме?» Наверное, отсюда и взаимная симпатия возникла. Стали в перерывах всякие единоборческие темы обсуждать. Но фанатом Цоя я стал позже, когда снималось начало сцены с песней «Мы ждем перемен». Он встал на сцене ресторана, на площадке громко включили фонограмму (в кино ведь все под фанеру снимается), я стоял за камерой, за Павлом Тимофеевичем, и был буквально оглушен мощью, которая обрушилась из динамиков. Цой со своей кошачьей пластикой тоже впечатлил. Прямо уши к голове прижало. Павел Тимофеевич стоял, смотрел в дырочку (тогда еще камераменов никаких не было), и когда закончился трек, повернулся ко мне и сказал: «Ну что, Юрок, понял?» Он-то к тому времени уже слышал это все. А меня оглушило. После этого я подсел на Цоя, для меня это было какое-то полное откровение — это ведь был тот же парень, с которым мы только сейчас болтали про Шаолинь и которого за звезду никто по большому счету не держал. Их вообще тогда никто звездами не считал. Были какие-то странные пацаны в странных одеждах, с гаджетами, которых мы тогда не видели. А у них тем временем уже была связь с заграницей, была Джоанна Стингрей — какой-то заступ за кордон, во всяком случае в виде предметов материальной культуры. Они уже были одеты иначе, чем мы, и вот эта одежда во многом отразилась в одежде Бананана. Помните этот их проезд с Крымовым в троллейбусе? Все эти очки, хламиды, большие американские ботинки — это казалось тогда странным и неожиданным. Мы понимали, что это модно, но модно как-то по-другому. Я, например, носил клетчатые джинсы, которые совпадали с клетчатой культурой люберов. У Сергея Александровича было обостренное чувство правильной конъюнктуры, он слышал эти вибрации. Я не знаю, как он себе это формулировал, вообще, творческий процесс — это дело темное, неведомое. Вот он снимал какие-то эстетские фильмы про девочек и мальчиков, Висконти ему нравился, но когда эти пацаны принесли нечто, что взрывало его эстетику, Сергей Александрович смог это уловить, у него хватило широты, красоты и таланта все это пропустить через себя. Потом были какие-то всхлипы из рок-тусовки, что все это, мол, какой-то папик снял, но, с другой стороны, он это сделал так, что по большому счету ему нечего предъявить. И все эти идеологи рока, тот же Сережа Курехин и Троицкий Артемий, они с большим пиететом к нему относились. Я это знаю, потому что мне потом довелось дружить с Курехиным. Соловьев был ими принят. Когда на повестке дня встал вопрос съемки сцены в Зеленом театре, второй режиссер Витя Трахтенберг направил меня в парк Горького. В то время там уже проходили какие-то концерты, но были они вялые, на ползала. Когда собирались люди, я брал микрофон в будке, которая наверху амфитеатра, и довольно корявым языком вещал: «Будет такая-то съемка, приходите тогда-то. Будут те и эти…» Доносил информацию. В версии Сергея Александровича решающими были звонки Вити Цоя по трем телефонным номерам, после которых волшебным образом собрался полный Зеленый театр». Время съемок «Ассы» стало началом отдаления Виктора и Марианны друг от друга. На съемках этого фильма Виктор познакомился с Наташей Разлоговой. Джоанна Стингрей вспоминала: «Он очень любил Наташу, и за те три года, что они провели вместе, они были неразлучны. Мне кажется, что большую часть жизни Виктор чувствовал себя одиноким, но с Наташей он нашел себя». Марианна уход Виктора прокомментировала: «Последний период жизни Витя провел с другой женщиной. Ее зовут Наташа. Это длилось три года, и было очень серьезно. О нашем разводе речи не было, потому что существовал Саша. Мы уже переросли эти женитьбы, разводы... Витя ушел к ней. К этому моменту мы уже были совершенно свободными людьми... Мы оба устали от недосказанности и вранья». В 1987 году был записан альбом «Группа крови». Писался он почти год и сводился в студии Алексея Вишни. Параллельно Виктор снимался в фильме режиссера Рашида Нугманова «Игла», вышедшем на экраны страны в 1988 году. Это был настоящий взрыв. Журналисты буквально набросились на Виктора. Его много спрашивали о том, что он думает о перестройке, но Цой воздерживался от острых ответов: «Конечно, меня касается все, что есть в нашей жизни, и свое отношение к этому я выражаю. Но это не значит, что я собираюсь принимать непосредственное участие в каких-то, э-э-э, политических акциях или стать пророком, проповедником или там еще кем-то. Я вижу факты, людей, какие-то явления, отношения между людьми - и пою об этом». Нугманов рассказывал о Викторе: «Часто о Викторе говорят - одиночка. Конечно, говорить можно по-всякому, но что касается конкретно Виктора, то он вообще не любил оставаться один. Не то, чтобы он чего-то боялся, просто не мог один и все. Кто-то все время должен быть рядом с ним. Я это не раз замечал. Цой очень не любил в гостиницах жить. Когда он приехал на съемки той же «Иглы», я ему сказал: «Вот твой гостиничный номер. Он все время будет за тобой. Пожалуйста, если тебе нужно будет уединиться, побыть одному...» Цой ни разу им не воспользовался. Он все время жил у нас. И когда говорят о Викторе, что он человек необщительный или грубый, отталкивает людей, - это не так. Просто, особенно в последнее время, он общался с очень немногими, но с друзьями был замечательным, открытым человеком». Согласитесь, это мнение никак не соответствует определению Максима Пашкова - «мрачноватый». Сам же Виктор говорил о себе так: «Я не такой замкнутый, как может показаться». Но с кем никогда не ладил Виктор, так это с начальством. Общение с руководством у него не получалось категорически. Когда Цой не получил удостоверения об окончании курсов для кочегаров (несколько раз не был на занятиях из-за гастролей), они с Соколковым решили сходить к начальнице. Анатолий Соколков рассказывал: «У него была такая особенность - он не мог общаться ни с каким начальством. Независимость натуры или еще что... Но это очень действовало на нервы всем начальникам. Ну, говорил там «да», «нет» - но нормально, не было никаких высокомерных жестов. Человек просто сидел, разговаривал, но сразу возникало неприятие - у тех людей, у которых много формализма в голове. Если бы я в той ситуации просто пошел один к нашей начальнице - хорошая была тетка, - то было бы все нормально. Но мы пошли с Витькой, это подействовало им на нервы, и они просто наотрез отказались». #музыка

В интервью «Музыкальной газете» Юрий Белишкин сказал: «Виктор - даже не музыка, а явление, личность. А это как раз то, чего сегодня не хватает нашим музыкантам, играющим на сцене, они не личности, они, в лучшем случае, просто хорошо играют. А вне сцены они никто. Артист мужского пола должен быть Мужчиной, должен быть умным, обаятельным... Витя был Поэт, и чем дольше я живу, тем отчетливее это вижу, тем больше он для меня ценен, ...с каждым годом я все отчетливее вижу, что Цой как был среди них самым для меня интересным и главным человеком, так он им остается и по сей день». Летом 1990 года Виктор Цой отдыхал в небольшом рыбацком поселке Плиеньциемсе на берегу Рижского залива. Марианна Цой в интервью рассказывала: «Витя уже три года ездил отдыхать в Латвию и всегда брал с собой на два месяца Саню (сына). Наслаждались общением, отдыхали...» Они жили в частном доме, и 21 августа собирались возвращаться в Ленинград. А 15 августа Виктор рано утром, около 6 часов, на своем автомобиле отправился на рыбалку в сторону Талсы, на одно из лесных озер. Трагедия произошла, когда Цой возвращался с рыбалки. В следственном протоколе было записано, что видимость в это время была ограниченной, а асфальт - сухим. На шоссе Слока - Талсы, двигаясь в направлении Слоки, неподалеку от моста через речушку Тейтупе, «Москвич-2141» Виктора Цоя выехал на обочину и 233 метра мчался по ней. Об этом говорил четко отпечатавшийся след колес. А в 12 часов 28 минут на 35-м километре трассы Слока-Талси случилось столкновения его автомобиля с рейсовым автобусом «Икарус-280». Автомобиль Цоя двигался по трассе со скоростью не менее 130 километров в час, и Виктор не справился с управлением. Смерть наступила мгновенно. Очевидец происшествия Артур Нейманис рассказывал: «Мимо меня по шоссе на огромной скорости пронеслась легковая машина типа «Жигули-Спутник» («Москвич-2141» похож на эту машину). Скорость ее была никак не ниже 100 километров в час. Утверждаю это с уверенностью, потому что сам автомобилист почти с 35-летним стажем. Тут же послышался ужасный грохот. Когда я подбежал, увидел совершенно разбитую легковую машину и покореженный автобус». Как случилось, что машина Цоя выехала на обочину и почти четверть километра шла по ней? Ответить на этот вопрос невозможно. Видимо, Виктор уснул за рулем, а когда очнулся, попытался вырулить на дорогу, но, по-видимому, слишком резко вывернул руль. «Москвич» пошел юзом, выехал на встречную полосу. А впереди, по трагической случайности, ехал «Икарус-250». Водитель автобуса, по его словам, подтвержденным следствием, чтобы избежать столкновения, попытался сам выехать на обочину, но скорость легковой машины была слишком велика, и он не успел избежать столкновения. «Москвич» ударился передним правым углом в левую переднюю часть «Икаруса». После чего автобус съехал в речку. Экспертиза не обнаружила в крови водителя автобуса признаков алкоголя. В момент аварии «Икарус» шел со скоростью 60-70 километров в час. Проведенные лабораторные исследования подтвердили, что и в крови Цоя следов алкоголя или наркотических веществ также не было. Когда Виктор не приехал вовремя, Наташа Разлогова, вместе с которой Виктор отдыхал, забеспокоилась и поехала сама его искать. И увидела рядом с дорогой автобус, нырнувший в речку... Она поехала в ближайший городок, где и выяснились обстоятельства трагедии. Сначала она дозвонилась своей маме в Москву, а та стала звонить в Ленинград. Нашла телефон Каспаряна, но его не оказалось дома, и тогда нашли жену Виктора Марианну, а та разыскала Каспаряна по телефонам друзей. Через полчаса они все вместе выехали из Ленинграда. С ними поехал Игорь Тихомиров с женой. Выехали на двух машинах, и в десять утра на следующий день после случившегося несчастья Марианна была у следователя и подписывала необходимые бумаги. А через сутки они выехали оттуда, увозя с собой тело Виктора. В то, что было написано в протоколе, Марианна не верила так же как и отец Виктора, как не верил никто из его близких. Марианна писала позже в своей повести «Точка отсчета», написанной ею в 1991 году: «Витя шел по жизни на мягких кошачьих лапах, был крайне осторожен. Я думаю, что он просто увлекся движением - бывает такая эйфория. Ездил он на ста пятидесяти. По всей видимости, нарушение было со стороны Вити, судя по следам протекторов на асфальте. Он врезался в автобус на встречной полосе. Элементарная автомобильная катастрофа. В убийство я не верю. Цой не был человеком, которого кому-то хочется убрать». В машине Цой был в тот трагический день один, хотя мог бы взять с собой на рыбалку и сына. Но Саша остался и не поехал с отцом в тот день. Марианне позже рассказали, что Витя уезжал на рыбалку в пять часов утра. Обычно все спали, он уходил один, а тут внезапно все вскочили. Он Сашке сказал: «Поехали со мной». И ребенок отказался. На вопрос: «Был ли «Москвич» в тот день исправным?» - ответил Гунар Цирулис: «Если бы вы видели эту машину после аварии, наверное, не спрашивали бы, не ней, что называется, живого места не осталось. Что-либо установить было попросту невозможно». Роберт Максимович Цой говорил почти через год после гибели сына в интервью: «Я лично считаю это маловероятным, ведь от озера, где он рыбачил, до дачи 15 минут езды. Можно заснуть через 20 - 30 минут, но чтобы за это время - не думаю. И как он мог не вырулить на повороте: ведь Витя отдыхал в том месте три года подряд и отлично знал дорогу. Один Бог знает, что на самом деле произошло. Может, он не справился с управлением, не совладав со скоростью, поскольку у него был небольшой водительский стаж. Но говорят, что он метров 200 - 250 до поворота почему-то ехал по обочине. Я знаю, что он сочинял песни везде, прямо на ходу. Кто знает, может, как раз в этот момент его осенило, и он забыл про этот поворот. Но точного ответа нет. Вот и рождаются разные нелепые слухи». В прессе об обстоятельствах аварии сообщалось довольно скупо, что породило различные слухи и кривотолки. Всем любившим Виктора и его творчество казалось, что такой человек не может так нелепо погибнуть. Для сотен тысяч людей Виктор был не просто рок-звездой. Он стал символом целого поколения, выразителем его мыслей и настроений. Отсюда - полные залы и даже стадионы на каждом концерте. Его песня «Мы ждем перемен» стала гимном молодежи восьмидесятых - девяностых. Сам Виктор говорил о том, как понимает свое место в жизни в интервью незадолго до гибели: «Живу для чего? Чтобы заниматься своим делом, чтобы было интересно жить. А каким бы хотел себя видеть? - Я бы хотел не запятнать свое доброе имя, чтобы ни у кого не было повода меня в чем-либо упрекнуть. Все остальное не очень важно». Нина Барановская, которая работала в Ленинградском рок-клубе и хорошо знала Виктора, вспоминала те страшные дни: «Я в его смерть сразу поверила. Даже как будто почувствовала ее. Пятнадцатого августа с утра в голове одна «Группа крови» вертелась. Просто кошмар. А еще я на даче цветочки разные сажаю, и мне на рынке вместо белых лилий в том году подсунули какую-то дрянь. Выросло Бог знает что. Пятнадцатого утром вышла в садик, и мне просто по глазам ударило: на одном из этих кустов распустились два цветка - ядовито-желтые с черными пятнами, очень красивые. Почему-то сразу вспомнился фестиваль восемьдесят четвертого года и Цой. Он тогда выступал в желтой куртке с такими крыльями - «Фильмы» как раз пел. То есть просто имя Цой в мозгу зажглось. А потом мне отец сказал, что он погиб. Отец у меня все время радио слушает. Можно к этому относиться как к мистике, но такого со мной никогда не было...» А вот что рассказывал Михаил Науменко: «Я несколько удивлен тем, что после смерти из него пытаются сделать некоего ангела. Не был он ангелом, как не был и демоном. Как и все мы, он был просто человеком со своими плюсами и минусами. Но в нашей стране желательно погибнуть, чтобы стать окончательно популярным. Пока ты жив, тебя почему-то не ценят. Примеров тому, как известно всем, масса». Но лучше всего для завершения этой истории подходят слова Рашида Нугманова: «Просто он являлся олицетворением романтизма, он в нем жил, он был у него в крови». Виктор Цой похоронен на Богословском кладбище в Санкт-Петербурге. О Викторе Цое был снят документальный фильм «Легенда о последнем герое».