Она будит в нас чувства гордости, любви к Родине. В ней — душа народа, жизнь народа во всем многообразии. Что может быть прекраснее раздольной русской мелодии, родившейся на великой земле, у великого народа». Людмила Зыкина.
«Я ни разу не вышла на сцену, не помолившись Господу Богу, а если вдруг забуду, то потом, когда пою, у меня возникает ощущение, что голос звучит плохо из-за того, что я не попросила благословения у Всевышнего». Людмила Зыкина.
Людмила Зыкина родилась 10 июня 1929 года в подмосковном селе Черемушки, ставшем теперь районом Москвы. Ее отец Георгий Петрович Зыкин был рабочим на хлебозаводе, а мама Екатерина Васильевна Зыкина работала санитаркой.
Мама Зыкиной долгое время скрывала от дочери информацию о том, что их семья скрывалась от преследований. Зыкиных три раза раскулачивали. Четыре дяди Зыкиной по материнской линии были расстреляны. Оставшиеся родственники сбежали из деревни, оказались в Москве – и только поэтому уцелели. О своих родителях Зыкина позже вспоминала: «Я любила свою маму. Она была из большой крестьянской семьи, всю жизнь работала в больнице санитаркой. Очень любила мужа, моего отца, и прощала ему многое. А он погуливал. И когда ей об этом рассказывали, она отвечала: «Вы что, мне завидуете? Его хватает на всех, а больше всего на меня». Отец это ценил. Он берег семью и заботился о нас». Семья Зыкиных жила, не имея достаточных средств. Одеваться Людмиле хотелось красиво, а денег на наряды не было. Отец как-то сказал дочери: «Зарабатывай сама». И Люся совершила поступок, которого позже очень стыдилась. Она тайком брала у отца деньги, пока не накопила нужную сумму и не купила новые туфли. Отец позже все узнал и простил дочку.
О своем детстве Людмила Зыкина в автобиографической книге «На перекрестках встреч» рассказывала: «Мои певческие «университеты» начались в работящей, уважающей любой труд семье. И с первых шагов, с первых звуков, с первых осознанных слов я полюбила песню. Бабушка моя была из рязанского песенного села, знала сотни припевок, частушек, свадебных, хороводных песен, заплачек и шутовин. Мама тоже любила и умела петь. И отца моего они в дом приняли по главному для них принципу — он понимал пение и пел сам, пел всегда — когда грустно и когда радостно. Бывало, соберутся у нас в доме соседи — без повода даже, не по праздничным дням, а просто так — и говорят: давайте, Зыкины, петь. И как же пели, какими соловьями разливались! Бабушка замолчит, вступит мама, отец ей вторит. Потом и я подпевать начала. И старшие мои, все мастера пения, останавливались, чтобы послушать девчонку — уважали песню. Не было у нас такого в доме, чтобы поющего перебили, не дослушали, помешали ему вылить в песне всего себя. У нас поющий всегда считался исповедующимся, что ли, открывающим себя людям. И это доверие никак нельзя было оскорбить».
Зыкина с детства участвовала в самодеятельности, играла на баяне и гитаре, ее сольный дебют состоялся в шесть лет. В Доме пионеров она спела романс «Белой акации гроздья душистые». Правда, по собственному признанию, становиться певицей она не собиралась: «Мечтала о самолетах, очень хотела пойти в летчицы. Даже с парашютной вышки прыгала. Я вообще росла отчаянная. На мотоцикле гоняла, футбол любила, волейбол».
О своей любви к пению Людмила Зыкина также рассказывала: «Бабушка и мама привили мне любовь к пению на природе, без аккомпанемента, как бы «про себя», негромко. Однажды на рассвете в летнем лесу под Москвой я пела очень тихо... А вечером девушки, работавшие на ближнем поле, сказали мне, что слыхали каждую нотку. Лесок-то был березовый! Когда возле берез поешь чуть ли не шепотом, голос кажется звонким».
До начала Великой Отечественной войны Людмила Зыкина училась в школе рабочей молодежи. Когда началась Великая Отечественная война, Зыкиной было 12 лет. Вместе со взрослыми в 1941 году она дежурила по ночам на крышах домов - сбрасывала зажигательные бомбы, которыми фашисты бомбили столицу. Тогда же Людмила пошла работать на завод имени Орджоникидзе. Для чего приписала себе при трудоустройстве несколько лет. Позже она рассказывала: «Я пришла к маме и сказала ей, что я завтра выхожу на работу. Она спрашивает - на какую еще работу? Я объясняю, что - токарем на завод». На заводе Зыкина получила третий разряд и была удостоена почётного звания «Заслуженный орджоникидзовец». По вечерам после работы на заводе 12-летняя Людмила бежала в госпиталь и пела для раненых солдат. Однако продуктовый паек на заводе был скудный, а условия работы очень суровые. Когда однажды на побывку с фронта вернулся отец, он просто не узнал свою дочь - такой худой и изможденной она была. И он уговорил свою знакомую, директора булочной, взять Людмилу к себе на работу. Там Зыкина проработала чуть меньше месяца. Затем она устроилась на работу в пошивочную мастерскую в больнице имени Кащенко, благо любовь к шитью ей еще в детстве привили бабушка и мать. Также ей довелось поработать санитаркой в подмосковном военно-клиническом госпитале.
Не забывала Людмила и о творчестве. Едва выдавалась свободная минута, она спешила с подругами в клуб, выступала в художественной самодеятельности. Правда, любимым видом творчества Зыкиной в то время было отнюдь не пение, а танцы. Глядя на то, как лихо она отплясывает, подруги уверенно заявляли: «Быть тебе, Люся, плясуньей!». В фойе кинотеатра «Художественный» она перед фильмом танцевала чечетку. За вечер такой работы ей давали буханку хлеба.
Но судьба распорядилась по-своему. Из мемуаров Зыкиной: «Актеры, считала я тогда, - это особый, избранный народ, и внешне красивый, и обязательно одаренный, и все ими восхищаются». Однажды, гуляя по Москве, Люда Зыкина с подружками увидела объявление о наборе в хор имени Пятницкого. На предложение подруг ответила: «Если поступлю, покупаете мне шесть порций мороженого». Вот так, на спор, в 1946 году Людмила Зыкина прошла конкурс в знаменитый хор, ставший для нее прекрасной певческой школой. Владимир Захаров, руководитель хора, ее тогда спросил:
- Ты где работаешь?
- В швейной мастерской.
- Переходи к нам.
- А у вас разве есть пошивочная? Ведь надо ж голубую кровь, чтоб в артисты.
Комиссия рассмеялась.
- Да речь не об этом. Петь в хоре будешь.
- Подумаешь, артистка! Лучше б стирать как следует научилась!
Так откликнулась бабка Зыкиной на это известие.
Зыкина была безусловным самородком. Но на одном таланте далеко не уедешь. Когда ее в хоре учили, никто с начинающей певицей не миндальничал: «Вы же на концерте не пели, а вчерашнюю прокисшую кашу ели. Вам и не хочется есть, а надо, заставляют. Так вы и пели - с кислым видом», - говорил суровую правду в лицо Зыкиной руководитель хора Захаров. И Зыкиной приходилось работать над собой. Лидия Русланова ей однажды сказала: «Девочка, ты спела «Степь», а ямщик у тебя не замерз. Пой так, чтоб у всех в зале от твоего пения мурашки побежали. Иначе - и на сцену не стоит выходить».
Но в 1949 году из-за потрясения от смерти матери у Зыкиной пропал голос. Она ушла из хора и устроилась на работу в Первую образцовую типографию, где ее сразу выбрали комсоргом. Характер, темперамент и запас энергии Зыкиной были заметны всем вокруг невооруженным глазом. В совсем юном возрасте Зыкина придумала себе упражнение, чтоб тренировать волю: заходила в речку со страшными пиявками и, стоя там, считала до трехсот. Кроме пиявок, увлекалась парашютами: прыгала с парашютной вышки в парке. Если дома ее ласково звали Милуша, то на улице более сурово - Зыка.
Вскоре голос вернулся, и в 1951 году Людмила Зыкина пошла в Хор русской народной песни Всесоюзного радио к его руководителю Николаю Кутузову. Зыкина попросила ее прослушать, хотя и знала, что вакантных мест в его коллективе нет. Но Кутузов согласился. Зыкина так хорошо спела, что Кутузов принял ее в состав хора. Однако у другого руководителя хора - Анны Рудневой, поначалу было иное мнение: «В первые месяцы Люсиной работы в хоре не была уверена, что она останется певицей... знала, что за плечами у нее страх перенесенной болезни... сомневалась, будет ли Зыкина петь». Но однажды с хором приехала спеть певица Аграфена Глинкина. «Люся, слушая Аграфену Ивановну, вдруг как заплачет, - вспоминала после Руднева. - Забыть не могу этих ее слез. В тот день поняла я, что не права в своих сомнениях. Человек, так остро живущий внутри песни, так ее чувствующий, не может перестать петь».
В дальнейшем Руднева рассказывала о Зыкиной: «Через год я услыхала, что голос Зыкиной окреп, диапазон его расширился». Причем расширился до такой степени, что композитору Родиону Щедрину не оставалось ничего другого, как сказать буквально следующее: «Торжественный и светлый, широкий и сильный, нежный и трепетный, неповторимый зыкинский голос. ...Не часто природа наделяет человека таким сокровищем... Ее многогранность, непохожесть трудно поддается классификации... Голосовые возможности ее оказались поистине неисчерпаемыми». А вот что говорил Щедрин про свои сложнейшие в музыкальном смысле оратории и Зыкину: «Я написал их для особого уникального инструмента – для певицы Людмилы Зыкиной - и оркестра. Повторимы ли мои оратории с кем-нибудь иным? Не знаю. Просто не рассуждал об этом. ...Поющая Зыкина обладает редкостным сверкающим тембром - белым звуком. Здесь все вместе - голос, его звуковая сила, отношение к слову, драматическое искусство пения. Генезис этого явления непонятен, иначе его можно было бы культивировать, «воспитывать». Но «белый звук» единствен и возникает вне певческих и музыкальных школ».
Другие специалисты говорили про трехэтажность зыкинского голоса: «Свободно льющиеся верхи, красивая середина, бархатные грудные ноты нижнего регистра». Иными словами, «голос Зыкиной убедителен и в низких нотах, когда спокойно «садится» на грудь, он красив и состоятелен, когда мелодия, подобно жаворонку, взлетает в высоту. Верхние ноты в голосе Зыкиной имеют необычайно легкий полет... Голос Зыкиной создан самой природой для русской песни». Таким было мнение автора слов к песне «Оренбургский платок» поэта Виктора Бокова.
В хоре Николай Кутузов поручал Зыкиной преимущественно протяжные сольные запевы без сопровождения. Он не позволял ей петь громко и форсировать голос, заставлял вслушиваться в звучание каждой ноты, приучая певицу к тому, чтобы звуки нанизывались один на другой, что создавало впечатление беспрерывно льющейся мелодии. Когда в хоре объявили очередной конкурс на лучшее исполнение сольной песни, Людмила Зыкина решила принять в этом конкурсе участие. Она победила и стала солисткой хора. Когда Зыкина пела в хоре Пятницкого, то познакомилась со Сталиным. Как-то после концерта в Кремле Верховный главнокомандующий решил сфотографироваться с любимым ансамблем и случайно встал рядом с юной солисткой Зыкиной.
В 1960 году Зыкина стала солисткой Москонцерта. Уже будучи известной певицей, в 1960-е годы она поступила в Музыкальное училище Ипполитова-Иванова, где оттачивала свое мастерство у Елены Гедевановой, а затем поступила в Государственный музыкальный педагогический институт имени Гнесиных. «Особняком в списке моих учителей стоит Сергей Яковлевич Лемешев, с огромной душевной щедростью делившийся со мной секретами своего мастерства, — вспоминала Зыкина. — Именно он помог мне понять глубину и очарование русского романса, русской народной песни. В любой из них он находил задушевность, искренность, мелодичность, красоту. Вот почему его вокальный стиль созвучен и русской сказке, и русской поэзии, и русской живописи. А его высокий художественный вкус и такт, понимание природы песни, глубочайшее проникновение в ее смысл стали образцами для подражания у целого поколения выдающихся певцов современности. Артист умел, как никто другой, передать подлинную народность русской песни, не позволяя себе не свойственных ей эффектов. Его сдержанность, целомудренное отношение и огромная любовь к музыкальному наследию народа стали и для меня законом в творчестве».
«Основа русской школы пения, нашей музыкальной культуры — в народной песне, — говорил сам Лемешев. — А так как песня — душа народа, то в ее трактовке многое решает искренность. Без нее нет ни песни, ни исполнения. В народе много поют не так, как это делаем мы, профессиональные певцы. Но нам так петь и не надо. Мы должны исполнять песню по-своему, но обязательно так, чтобы народ ее принял за свою».
Людмила Георгиевна оказалась достойной ученицей. Ее пение было узнаваемо по одному куплету, и даже по одной строчке. Поэт Виктор Боков о творчестве певицы рассказывал: «Поет Людмила Зыкина — и мир слышит ее задушевный голос, ее глубокую грусть, ее просветленную радость! Есть что-то величавое, спокойное, уверенное, былинное в самом облике певицы, в ее улыбке, в поклоне, в манере держаться».
Всенародная популярность Зыкиной была обусловлена эмпатичной манерой ее поведения на сцене, чувством собственного достоинства и серьёзным отношением к делу. Во время пения Зыкина не делала лишних движений, попыток затанцевать, даже если песня была весёлого или шуточного характера. На лице певицы была скромная и застенчивая улыбка. Песни репертуара Зыкиной в подавляющем большинстве были спокойного размеренного темпа, без крупных скачков по голосовому диапазону, распевные, с широкой продолжительной кантиленой, спокойным мелодическим ходом. В разные годы Зыкиной были созданы тематические концертные программы «Тебе, женщина», «Вам, ветераны», «Русские народные песни», «Вечер русской песни и романса», «Лишь ты смогла, Россия» и целый ряд других программ. Главной темой творчества Зыкиной были Россия, Москва и война. В пении и сценическом поведении Зыкина олицетворяла сильную простую русскую женщину, стойкую в труде, незлобивую, сдержанную, хотя и с сильным темпераментом и могучими эмоциями — так же, как это делала в кинематографе Нонна Мордюкова, с которой Зыкину связывала личная дружба.
Присоединяйтесь — мы покажем вам много интересного
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 4