Корней Иванович с радостью описывал все этапы становления личности девочки, вот она пытается привстать на своих тонких ножках, вот произносит первые слова, называет собаку Аввой (помните ту самую преданную Авву из сказки про доктора Айболита).

К тому времени, когда Муре исполнилось 5 лет, Чуковский выпустил сборник «Муркина книга», посвятив его, разумеется, любимой дочери.

Отец сочиняет для своей доченьки стихи, придумывает забавные истории. Вместе они разыгрывают их перед домашними. Отец и дочь счастливы.

В то время сам Чуковский переживал очень трудный период своей профессиональной жизни, его книги не только запрещали, но и подвергали беспощадной критике, он нуждался в деньгах, перебивался случайными заработками. Но именно для младшей дочери он стал писать стихи и сказки.

Их, правда, тоже рассматривали как враждебные. Но зачем, например, советским детям нужна Муха-Цокотуха? Это же просто какой-то мелкобуржуазный сюжетец! А какой-то там Мойдодыр? Что это? Да просто чудовище!


Первое испытание

Когда девочке исполнилось 7 лет, родители едва не потеряли ее. Тяжелый приступ аппендицита надолго уложил ребенка в постель. Врачи запрещали ей принимать пищу и рекомендовали прикладывать лед: антибиотиков тогда не существовало, и других способов лечить аппендицит не знали. Чуковский с болью наблюдал, как худенькая дочка становится все невесомее, как заостряется ее личико...

Он уже и не надеялся на выздоровление. Но в тот раз судьба пощадила любящего отца: Мура поправилась. А в сердце писателя поселился страх потерять свою любимицу.

Он учил, развивал младшую дочку. Она была способным, весёлым, любознательным ребенком. Наблюдая за ней, он записывал, как она познает мир, учится говорить, воспринимает те или иные явления. Эти заметки в будущем легли в основу его книги о становлении детской личности "От двух до пяти".


Мурочка, как и все детки, иногда плохо ела, плохо засыпала и отцу приходилось придумывать множество забавных историй, которыми отец отвлекал ее. Истории складывались в сказки, которые потом Корней Иванович объединил в сборнике "Муркина книга".

Все самые лучшие и любимые сказки были написаны в первые счастливые десять лет, которые отец и дочь провели вместе.

1921 — «Тараканище»

1923 — «Мойдодыр»

1924 — «Муха-цокотуха», «Телефон»

1925 — «Федорино горе», «Бармалей»

1926 — «Путаница», «Чудо-дерево»

1929 — «Айболит»

Постепенно из маленького ребенка Мурочка стала близким другом отца. Он обсуждал с ней книги, стихи. Они много времени проводили вместе.

Книги Чуковского в это время были невероятно популярны.

Но всё изменил 28-й год. Тогда в феврале в центральной газете "Правда" вышла статья Н.К.Крупской, заместителя наркома просвещения, положившая начало травле К.Чуковского и полному запрету его детских книг.

Крупская писала: «О „Крокодиле“ Чуковского»:

Книги К.Чуковского назовут "чуковщиной". Их перестанут печатать, нераспроданные тиражи будут изымать из книготорговли. Также книги уберут из библиотек.

Не выдержавший всеобщего остракизма К.Чуковский через год отречётся от собственных произведений и скажет, что готов забыть, что когда-то написал эти сказки и вместо них обещает написать поэму "Весёлая Колхозия".

Ничему этому уже не суждено было случиться.

Не прошло и полугода, как резко и внезапно заболевает Мурочка. Костный туберкулёз. Отсутствие антибиотиков и уровень существовавшего в то время лечения не оставлял ей никакого шанса на выздоровление. Мурочка была ослаблена голодом, перенесенным недавно тяжелым аппендицитом.

Сам Корней Иванович видел в болезни дочери возмездие за отречение от собственного творчества.

Но думать над этим было некогда - семья бросила все силы на спасение дочери.

О том, что им всем пришлось перенести рассказывают живые свидетели тех лет - личные дневники убитого горем отца.

Болезнь протекала стремительно.

Как писал Корней Иванович, сначала у дочери заболела ножка, затем глаз. Боли были невыносимые.

На долю Чуковского выпало страшное: изо дня в день наблюдать мучения дочери, понимая, что она угасает и что уход неизбежен. Мура перестала видеть одним глазом, потом болезнь поразила второй, у нее начинаются боли в ногах...

Узнав от литературоведа и писателя Юрия Тынянова о противотуберкулезном детском санатории имени Александра Боброва в Алупке и его "великолепном" главном враче Петре Изергине, осенью 1930 года Корней Иванович вместе с супругой Марией Борисовной и младшим сыном Борисом привез дочь в Крым.

Несмотря на лечение в прославленной тогда уже "Бобровке", неизлечимая болезнь стремительно прогрессировала. В санатории не разрешалось посещать больных каждый день, и скучавшая по близким Мура вспоминала малую родину и писала стихи. Часть ее произведений Чуковский приводит в книге "От двух до пяти", в том числе и стихотворение "Воспоминание", где были такие строки: "Я лежу сейчас в палате/ Рядом с тумбой на кровати./ Окна белые блестят,/ Кипарисы шелестят,/ Ряд кроватей длинный, длинный…/ Всюду пахнет медициной./ Сестры в беленьких платках,/ Доктор седенький в очках". В сентябре 1931 года, за два месяца до смерти дочери, Чуковский отмечал, что изможденная болезнью Мурочка, которая к тому времени уже год находилась в "Бобровке", старалась быть веселой, поражая родителей великолепной памятью и тонким пониманием поэзии.Болезнь была запущена, но родители не теряли надежды поставить Мурочку на ноги. Надежда сменялась отчаянием.

Коварная палочка Коха делала своё черное дело. Невыносимо читать записи о том, как родителям, по сути, пришлось наблюдать четвертование дочери.

Из-за невозможности вылечить болезнь, но пытаясь облегчить страдания пациентки, врачи облегчали страдания тем, что ампутировали очередной пораженный орган.

Летом 31-го года Мурочку выписали из санатория, как безнадёжную.

Родители сняли дом недалеко от санатория и последние месяцы своей жизни Мурочка провела там.

Наконец, 11 ноября 31-го года смерть поставила точку двухлетним страданиям маленькой мученицы. Четыре месяца не дожила Маша до своего 12-летия.

К.И. Чуковский вел дневник, в котором описывал то, что происходило. Вот некоторые выдержки из него:

7 сентября. Ужас охватывает меня порывами... она мне такая родная - всепонимающий друг мой. Может быть, потому, что у нее столько юмора, смеха - она ведь и вчера смеялась - над стихами... Ну вот были родители, детей которых суды приговаривали к смертной казни. Но они узнавали об этом за несколько дней, потрясение было сильное, но мгновенное, - краткое. А нам выпало присутствовать при ее четвертовании... (Сегодня ночью я услышал ее стон, кинулся к ней:
Она: Ничего, ничего, иди спи.)

11 сентября. Алупка. Лежит, бедная, безглазая, с обритой головой на сквозняке в пустой комнате, и тоскует смертельной тоской. Вчера она мне сказала, что все вышло так, как она и предсказывала в своем дневнике.
Ночь на 11 ноября. 2.5 часа тому назад ровно в 11 часов умерла Мурочка. Вчера ночью я дежурил у ее постели, и она сказала:
- Лег бы... ведь ты устал... ездил в Ялту...
Сегодня она улыбнулась - странно было видеть ее улыбку на таком измученном лице...

В ночь на 11 ноября 1931 года Мурка умерла:

«Так и не докончила Мура рассказывать мне свой сон. Лежит ров­ненькая, серьезная и очень чужая. Но руки изящные, благородные, одухотворенные. Никогда ни у кого я не видел таких.
<…> И сейчас я, услав М. Б. на кладбище сговориться с могиль­щи­ками, вместе с Александрой Николаевной положил Мурочку в этот гробик. Своими руками. Легонькая.
<…>
<…> Погребение кончилось. Все разошлись молчаливо, засыпав могилу цветами. Мы постояли и понемногу поняли, что делать нам здесь нечего, что никакое, даже самое крошечное общение с Мурой уже невозможно — и пошли к Гаспре по чудесной дороге — очутились где-то у водопада, присели, стали читать, разговаривать, ощутив всем своим существом, что похороны были не самое страшное: гораздо мучительнее было двухлетнее ее умирание. Видеть, как капля за каплей уходит вся кровь из талантливой, жизнерадостной, любящей».



Гроб с телом дочери Чуковский заколачивал вместе с врачом Леонидом Добролюбовым. Они же и Мария Борисовна отнесли его на кладбище и опустил в могилу. Писатель вспоминал, как после того, как свежую могилу засыпали цветами, вместе с супругой они поняли, что "делать здесь нечего, что никакое, даже самое крошечное общение с Мурой уже невозможно - и пошли к Гаспре по чудесной дороге - очутились где-то у водопада, присели, стали читать, разговаривать, ощутив всем своим существом, что похороны были не самое страшное: гораздо мучительнее было двухлетнее ее умирание"

Похоронили ее на старом Алупкинском кладбище рядом с дорогой к храму. За могилой долгие годы смотрела экономка Чуковских, затем ее родственница. Затем могила считалась утерянной, но несколько лет назад ее нашли и на надгробье установили памятник в виде стопки книг, на одной из которых написано "Мурочка Чуковская. 24.02.1920 - 10.11.1931"

В сентябре 1936 года Чуковский записал в дневнике: "Алупка. На могиле Мурочки. Заржавела и стерлась надпись, сделанная на табличке Просовецкой: МУРОЧКА ЧУКОВСКАЯ 24/II 1920 - 10/ХI 1931. А я все еще притворяюсь, что жив. Все те же колючки окружают страдалицу. Те же две дурацкие трубы - и обглоданные козами деревья". В том году Чуковский заказал пятерым рабочим благоустройство могилы. Во время работ последние выдернули торчавшие из могилы "железные трубы" и убрали колючую проволоку, протянутую вблизи захоронения (на рисунке писателя, сделанном вскоре после похорон дочери, видна могила с невысокой каменной опалубкой на краю кладбища, наверху склона, над которым протянута металлическая сетка ограждения).

В одной из своих статей историк Надежда Ковалевская рассказала, как летом 1993-го общалась с Ниной Рославлевой, чья тетя работала медсестрой в приемной покое санатория имени Боброва, дружила с Чуковскими и поведала ей точное местонахождение Муриной могилы. Вместе с Ниной Германовной Надежда Александровна тогда посетили кладбище

- Я подвела ее к кресту с табличкой (тому, который ранее обнаружили некрополисты из Севастополя. - Прим. Ред.), она сказала: "Это не то место", - пояснила Ковалевская. - И на мой настойчивый вопрос, где же, показала вверх по склону: "Да вот же она!". Почему мы с ней не поднялись к могиле. Может, ей уже тяжело было - она была в летах (умерла в 1998). Но я думаю иначе: мы с ней вышли "проститься" с ее бабушкой (Базилевич), похороненной на этом же кладбище, и она уже "простилась" с Мурочкой. Не надо забывать, что Рославлева, воспитанная бабушкой в традициях конца XIX века, думала иначе, чем люди XX столетия, не говоря уже о XXI-м! Но направление показала и дала точный ориентир - юкку, что растет и цветет на краю кладбища над церковью. Место это очень солнечное, и купола рядом блестят золотом!