Что за удивительный человек был Георгий Николаевич Карлов! Вспоминает сын художника, Кирилл Георгиевич:

Мой отец - дворянин, сын надворного советника. Это был недоучившийся кадет, беспризорник, который вместе с братом ос­тался "один на один" с жизнью, в Ташкенте. И он не только сумел сам, своей волей, своим талантом, научиться рисовать, но и изучал пластическую анатомию животных, изучал жизнь животных, стал известней­шим художником-анималистом. Отец был признанным гитаристом, его уважали Иванов-Крамской, Орехов, его любил Николай Сличенко и почти все в Цыганском театре; он выступал с гитарой по телевидению; любил русскую семиструнную гитару, у него были гитары одиннадцатиструнные, шестнадцатиструнные. Он их коллекциониро­вал. Это был необыкновенно одаренный человек, одаренный во всем. Имея один, всего лишь один глаз (другой в детстве выбил пьяный казак), он водил мотоцикл, легковые машины, ему дали водительские права, в виде исключения, причем за подписью К.Е.Ворошилова. Вот такой необыкно­венный человек был мой отец, и меня он воспитывал с самого-самого детства и при­мером, и трудом, и ремнем. И вот сейчас уже за порогом 60-летия, я художник-живопи­сец, профессионал, с большой любовью и благодарностью хочу рассказать вам, хотя бы коротко, об отце.

Мой отец более 60 лет работал в советс­кой печати художником, из них 40 лет отдал работе с детьми. Он на студиях страны создал-нарисовал множество "мультяшек". Это любимое его слово — "мультяшки", - сколько любви к детям в этом слове! Георгий Николаевич был активным художником и успевал работать со многими издательства­ми России, Украины, Молдавии, Узбекис­тана.

Как-то, уже будучи семидесятилетним, он сказал моей жене: "Нина, передай Кириллке: пусть не распыляется, а выбирает что-то конкретное — пейзаж, портрет. Во всем нельзя достичь совершенства. Я всю жизнь работаю анималистом — рисую зве­рей, мне это дело нравится, и оно у меня получается отлично. Я бы с удовольствием занялся живописью, да... глаз-то работает всего один - ракурс не тот! М-да. Ну, ничего - зато в своем деле я один из самых первых мастеров! Запомнила? Вот так и передай: каждый должен не скакать, как блоха, а четко определиться!".

Отец искренне считал, что человек дела­ется себя сам. Он мне и брату Мише не раз приводил примеры того, как люди с совер­шенно одинаковым "стройматериалом" со­здавали из себя разных людей.

Георгий Николаевич в своих воспомина­ниях писал: "...Самое интересное, полезное и поучительное в художнике - это его ошибки, его неудачи, его муки, когда он работает, сомнения, которые его мучили. А еще интересно и полезно знать - жизнь художника, гущу событий и влияний, где он жил, то есть узнать, как жил человек, обще­ство, в котором жил и созревал, творчески мужал художник".

Мой отец был необыкновенно смелым человеком и из всех "передряг" выходил победителем. Он два раза тонул — выплыл, не раз бывал в смертельных схватках с бандитами — победил их. Никогда его не покидало мужество!

С детства отец любил все объяснять. Вот его, шестилетнего, первая философс­кая мысль: "Жизнь это накопления действий, движений. Сейчас я сделал дви­жение рукой на одно движение моя жизнь стала больше. И вот так из тысяч, из миллионов движений и набирается жизнь. Руки, лица и все остальное изна­шиваются от накопления движений, а по­том человек стареет". После этого откры­тия, у отца была первая бессонная ночь. И пришла ему в голову мысль, что человек в горе и сомнениях всегда один!

Он с детства был очень наблюдатель­ным. Отец говорил сыновьям - мне и Мишке: "Надо быть очень внимательным в жизни, ничего не пропускать интересно­го: ни слова, ни поступка. Особенно если хочешь стать художником, поэтому рисо­вать надо начинать рано. Я рисовать, сын­ки, начал с пяти лет, рисовал сначала пауков. Бралась бумага, затем химичес­кий карандаш, слюнявил карандаш и кру­тил большую кляксу - это тело паука, подрисовывал восемь лап, последние 2 — 3 лапы рисовал уже со страхом, нарисовав их, быстро отдергивал руку. Для меня паук был живой.

Вспоминая первые уроки отца, я думаю: "Стал ли бы я художником, не имея рядом такого учителя?.. Не знаю!"

Наш Георгий Николаевич всю жизнь самозабвенно любил технику. До 40-го года у него был мотоцикл " Харлей- Давидсон" обменялся на автомобиль. Это была не ма­шина, а развалина. Отец был остроумным человеком, мог отлично пошутить. И чтобы его не мучили насмешками художники, он сделал сам на себя карикатуру, - отец лежит под машиной с гаечным ключом. И надпись: "Под любимой".

Целых восемь месяцев "бился" Георгий Николаевич над реконструкцией машины, из четырех, подаренных профессором консерватории Васильевым, моторов — собрал один! Машина стала прилично "фурыкать". Вот что писал отец по этому поводу: "Но как ни странно, я стал активнее и глубже рабо­тать как художник! Эта старая развалина, обласканная мной, помогала мне в моей работе. Она наполнила радостью мою душу, и я работал с большим творческим напором. Я рисовал, читал, много думал, искал..."

Наступил 1941 год. В жизнь нашей Ро­дины, а значит, и в жизнь отца вошла война! Рухнули мечты и планы!

С самого начала войны мой отец мучил­ся тем, что не мог участвовать в боях на фронте, с одним глазом это было очень сложно, но он не мог не участвовать в этой грандиозной борьбе, поэтому сидя дома, не видя ни одного фашиста, сердцем чувство­вал все, — вдруг начал делать целые серии: "Я обвиняю", "Не пройдет", "Великое оди­чание" и другие, — антифашистские плака­ты. Отец выполнил более трехсот рисун­ков, они были сделаны на каких-то старых чертежах, с бумагой-то было трудно, -просто карандашом, масляной краской -так называемой "растиркой" черная масляная сажа бралась, потом пальцем растирался рисунок. Эти рисунки были потрясающей силы. Они и сейчас хранят­ся в музее Советской Армии. К сожале­нию, у меня сохранилось только несколь­ко этих работ и фотографий.

Отец рассказывал мне о том, с чего все началось. Он прочел в "Известиях" гнев­ный памфлет Ильи Эренбурга о фашистах "Великое одичание". Само солнце отцу стало казаться "горящей кровью". Геор­гий Николаевич решил проиллюстриро­вать статью серией злых, самых жестоких, самых страшных рисунков. Одна старушка, увидя их, сказала: "Рисуй их людьми, а иногда даже красивыми. Вот это будет по-настоящему страшно. Я вижу человека со звериным нутром. Вот где страх-то!" Это открытие отца ошеломило. С того дня он и начал создавать произведения огром­ной силы. Бывало: сделан рисунок, а под­пись рождалась через неделю, или наобо­рот: была в голове тема, а рисунок не "проклевывался".

Помню, отец не раз говорил слова, ска­занные ему его матерью, моей бабушкой: "Помни, Георгий, похвала — это призна­ние, а признание налагает на тебя ответственность, — и ты должен теперь воспитать в себе беспощадность и бескомпромиссную требовательность к себе. И чем больше тебя будут замечать, тем строже будь к себе -успех в строгости и требовательности к себе".

После войны Георгий Николаевич про­должал работать в издательствах; собрал материал, сделал рисунки для учебника "Пластическая анатомия", для художни­ков. Много отец статей написал в разные журналы, о том, как и что рисовать. Наш Георгий Николаевич много писал не только о художестве, но и о воспитании и перевос­питании молодого поколения. Непосред­ственно обращался не только к воспитанным и благополучным детям, но и к подросткам с трудной судьбой, попавшим в колонии для несовершеннолетних. Он им не читал нота­ции, а как старший товарищ, друг рассказы­вал о жизни, — что бывает после неблаговидных поступков, как их избежать, а если уже случилось "гадкое", как исправиться. Все было написано интересно, с юмором -легко и читается, и понимается!