Мы используем cookie-файлы, чтобы улучшить сервисы для вас. Если ваш возраст менее 13 лет, настроить cookie-файлы должен ваш законный представитель. Больше информации
Пётр вглядывался в окно. Он был в растерянности – опасения по поводу того, что его пасынок Андрей был нетрадиционной ориентации, подтвердились.
Пётр стоял, как вкопанный, став очевидцем интимной сцены.
Не желая больше смотреть на происходящее, он попятился назад, но споткнулся об металлическое ведро, которое при этом загремело.
С ужасом он увидел, что Андрей и его друг Роман вскочили с постели, засуетились. Андрей подошёл к окну. Он заметил Петра. Подбежал к Роману и стал что-то шептать ему.
ЖУТКАЯ ТАЁЖНАЯ ИСТОРИЯ - СТАРОВЕРЫ ПОКЛОНЯЛИСЬ ОБОРОТНЮ КОТОРЫЙ ПРИХОДИЛ ЗА ЭТИМ....
Эту историю мне поведали староверы из тайжной глуши. Было это в восемьдесят втором, когда нашу геологическую партию командировали в Саяны — мы шли в составе охраны. Я тогда ещё младший сержант внутренних войск, только после учебки, и всё, что видел, казалось чудом. До того всю жизнь прожил под Москвой, максимум — на полигоны под Коломной выезжал, а тут — такая даль, карта в руках у офицера дрожит от ветра, а вокруг — тайга без конца, хребты, реки и тишина, в которой слышно, как снег с веток падает.
Лида шла одна по тропинке, что вилась вдоль края ржаного поля, распаханного до самого леса. Ноги путались в сухих травах, пыль мягко вздымалась от шагов, липла к подолу лёгкого ситцевого платья. Поле тянулось широким ковром, волновалось под вечерним ветерком, будто жило — стонало, перешептывалось с лесом, что темнел неподалёку стеной.
Топор и Тени Дождь в Амбервиле шел часто, смывая грязь с булыжников, но не с грязных и уставших душ. Людвиг, городской палач, сидел у очага, точа свой инструмент. Не «меч правосудия», не «бич Господень» как любили говорить церковники, – просто топор. Острое, тяжелое, честное, надежное железо. Оно кормило его и его семью. Дом палача стоял на отшибе, за скотобойней. Запах смерти для него был привычным фоном, как пение дроздов для других. Жена Марта, тихая и вечно усталая, пряла шерсть. Старший спал на сеновале, а младший мирно сопел в своей колыбельке. Людвиг не верил ни в райские кущи, ни в адское пламя. Он верил в звон монет в кожаном мешочке, спрятанном