Предыдущая публикация
ЗЛО (10)
Выпивка всегда несла с собой ту залихватскую удаль, что может раздвинуть стены, дать ощущение важности и необычайной величины. А ещё, как приятный бонус, пьянки всегда притягивали женщин. А женщин Дуремар очень любил. Но важнее было то, что и женщины его любили. Любили беззаветно и необъяснимо, как дети любят шоколад или сладкую карамель. И пусть от сладостей в зубах появляются дырки, а от общения с Павлом Евграфовичем нежеланные дети, многочисленных любовниц это не останавливало. И бегали потом по посёлку отпрыски Дуремара. Все разных возрастов, но с одинаковыми узнаваемыми чертами лица. Крупные носы и хищные широкие улыбки с редкими зубами выдавали потомство Павла Евграфовича за версту. Но всему хорошему в этом мире рано или поздно наступает конец. И каждый раз наступал неизбежный конец и запоям. Вслед за деньгами заканчивалась сначала выпивка, потом настроение, а потом и женщины начинали терять интерес к завидному кавалеру. И тогда наступала пора возвращаться домой. И сегодня был именно такой день. Дуремар медленно плëлся по пыльной, высушенной до состояния пепла песчаной дороге. Горло сушило, голова тихонько звенела, а внутри разгорался похмельный пожар. Он вспомнил недопитую бутылку, оставленную под столом у покойной Соловьянчик, и кисло сморщился. Казалось, что ровно такого количества алкоголя и не хватило, чтобы сейчас ощутить настоящую радость. Миновав шаркающей походкой школьный стадион, Дуремар уныло посмотрел на родную трëхэтажку и ярко представил предстоящую встречу с женой. Опять ругань, крики, опять этот визжащий голос... Он вздохнул и достал из пачки последнюю сигарету. Как ни крути, а домой возвращаться придётся.
У подъезда шла жаркая баталия в подкидного. Мужики весело матерились, с оттягом шлëпая картами по большой металлической платформе на ножках, установленной когда-то во дворе в непонятных целях. Три высоких тополя давали не только название «плющиха» неизменному месту встречи картëжников, но и постоянную тень в любое время дня. Дуремар с удовольствием свернул с дорожки, ведущей к подъезду, и направился к шумной компании.
- Здорово, мужики, - пробормотал он, подрагивая прилипшей к губе сигаретой.
- Евгра-афыч, - приветственно протянул негласный старейшина двора киномеханик сельского клуба по прозвищу Мотор, не отрывая глаз от завëрнутых тугим веером в широкой ладони карт, - никак из плавания вернулся? - он резким движением выдернул из ладони бубнового туза и наотмашь хлестнул глянцем рубашки по беспорядочно разбросанным на столе картам.
- Угу, - промычал Дуремар, - вернулся... Поплаваешь тут, когда деньги закончились.
- Плавает говно в проруби, - Мотор с серьёзным видом стрельнул взглядом на Дуремара поверх роговой оправы очков, - а в плавание ходят, как и в запой.
- Ай, - отмахнулся Дуремар, - не до шуток твоих сейчас. Башка болит, сушит... Сейчас бы пивка холодного...
- Ну так иди к жене, - также отрешённо, разглядывая карты, добавил Коля Майский, - у неё по-любому и пивко в холодильнике и рюмочка за воротник имеется.
- Только если за*упа на воротник, - уныло ответил Дуремар, - козёл ты, Колик! Над больным человеком издеваешься.
- Да ладно тебе ныть, Дуремар! - задорно воскликнул Толик, второй из братьев Майских, - садись лучше с нами, в картишки перекинемся. Выиграешь, я тебе пузырь бесплатно.
- А если проиграю? - с недоверием спросил Дуремар.
- А если проиграешь, - с ухмылкой ответил четвёртый игрок, горбатый телемастер Гена, то прямо на этом столе трижды прокукарекаешь.
Павел Евграфович на мгновение задумался, взвесил все «за» и «против», прикинул риски и, обречённо махнув рукой, уселся за стол.
- Раздавай! - решительно выдохнул он, - режь х*й на пятаки!
Толик сгрëб карты в стопку и ловкими движениями принялся их тасовать. За столом воцарилось молчание. Гена бездумно смотрел в расчерченную трещинами зелёную столешницу, Колик вставил в уголок рта спичку и, подражая Сильвестру Сталлоне, принялся её жевать, Мотор, уставившись куда-то вверх, протирал платком толстые линзы очков.
- А Вовик Центнер с тобой бухал? - нарушив молчание, спросил Толик, - второй день жена найти не может.
- Нет, - поморщившись, ответил Дуремар, - я вообще его знаю, так... привет-привет. А что, опять, что ли, ещё один пропал?
- Чудны дела твои, господи, - вздохнул Мотор, - явно что-то не то у нас в Красном береге происходит. Люди пропадают, покойники через день... Не даром говорили, что к нам когда-то старец ясновидящий приезжал в посëлок. День пробыл, да так и уехал. Никого принимать даже не стал. Сказал только, что место у нас проклятое. Как говорится, хочешь верь, не хочешь, в дверь.
- Всë от того, - хрипло произнёс Дуремар, - что в панском имении в войну детей убивали, а сейчас дискотеки устраивают. Нельзя так, не по-божески это всë...
- Я на севере когда работал, - поддержал беседу Толик, - нам местные рассказывали... Они к нам приезжали на оленях за спиртом.
- Прям-таки и на оленях?! - хитро переспросил Гена.
- А что, есть сомнения? - тут же набычился Толик, - или что-то предъявить имеешь?
- Да не, Толя, продолжай, - доверительно подмигнул Мотор, - все знают, что ты крутой парень.
- Ха! - надменно хохотнул Толик, - вы поймите, мужики, я не крутой, я такой же как и вы, просто я круто себя веду и круто одеваюсь, вот и всë! Я когда за минский «горизонт» в футбол бомбил...
- Погодь! - осадил его Мотор, - ты сначала про север расскажи. Что там местные?
- Да пофиг на этих местных! - фыркнул Толик, - у меня там вышка своя стоит нефтяная в Новом Уренгое. Дядька подарил. Он же у меня олигарх в Рашке. А из местных тëлка у меня была. Блондинка крашеная. Огонь баба! Я ей на соски зажимы ставил, перед тем как...
- Ой! Да заткнись ты уже со своими сказками, - скривился Мотор, - то ты героин на Хаммере в армии возил, то Бодрова живого в Питере видел. Тебе ещё верит кто-то? Давай раздавай лучше! Хорош дрочить эти карты!
Толик недовольно повел плечами и начал сдавать. Крестовый король, придавленный тяжестью колоды из пяти карт, устало окинул взглядом участников баталии и будто бы неуловимо дал отмашку позолоченным скипетром, начиная тем самым королевский турнир. Карты хлëстко заплескали по столешнице, почти не отправляясь в отбой. В дело вступили мастера своего дела. Вскоре четыре шестерки собрались вместе и начали переходить из рук в руки, упорно минуя стопку отбоя. Каждый хотел повесить их на «погоны» оппоненту и скидывать не спешил. В конце остались Дуремар и Толик. Майский зашёл сразу с козырного короля, потом добавил туз, а после выложил перед соперником четыре разномастных шестёрки.
- На погоны, - с хищной улыбкой закончил он партию, - а теперь кукарекай!
- Да, давай на стол, - с флегматичным видом покивал Колик.
- Да пошли вы! - Павел Евграфович в сердцах хлестнул оставшимися в руке картами по столу и поднялся с лавки, - шулера хреновы!
- Э-э, не-е-е... - Мотор помотал головой и снова снял очки для очередной полировки платком, - так, Паша, дело не пойдёт. Карточный долг это святое. Или кукарекай, или весь двор будет знать, что ты чепушило. Выбирай.
Дуремар побагровел, кулаки его сжались в бессильной злобе, он скрипнул зубами, хотел что-то сказать, но вместо этого разжал кулаки и резко шагнул сначала на лавочку, а потом на стол.
- Кукареку! Кукареку! Кукареку! - прокричал он.
- Может ещё партейку? - прищурился Толик, тасуя колоду, - условия те же.
- В сраку идите все, каталы, - проворчал себе под нос Дуремар и слез со стола. Решительным шагом он зашагал прочь от компании.
- А ты куда, Дурик?! - прокричал ему вслед Толик, - подъезд в другой стороне!
- В сарай схожу, заначку поищу, - бросил через плечо Дуремар и исчез за плотным штакетником, вдоль которого начинались сараи жильцов трëхэтажки.
- Нервный он какой-то, - задумчиво нахмурился Мотор, - совсем, видать, хреново. Ладно, какой там у нас счёт? Раздавай, Толик.
Через минуту карты снова разлетелись по горячей поверхности стола к своим адресатам, а Дуремар, тем временем, откинул дужку замка и распахнул старую дверь сарая. В углу скопом прислонились черенки садового инвентаря: грабли, лопаты, культиватор, несколько тяпок, разгонка для картошки, съемник для яблок. Всë не то! На стене, подвешенные на гвозди, висели две ножовки, двуручная пила и топор. Вот за топор и зацепился налитый кровью и злой обидой взгляд Дуремара. Подхватив инструмент, он проверил большим пальцем остроту лезвия и решительно вышел из сарая.
На «Плющихе» всë так же продолжалась партия. Колик сбросил последние две карты и радостно засмеялся, похлопывая по плечу закусившего нижнюю губу брата. Мотор уже сидел без карт и равнодушно следил за окончанием баталии, механически протирая линзы очков. Когда Дуремар приблизился к столу, все повернули головы и уставились на шагающего с топором в руке соседа
- Ты чего, Павел? - пробормотал Мотор и, медленно поднявшись из-за стола, перекинул ногу через лавку.
Первый удар обрушился на столешницу, устланную картами. Топор пробил тонкий металл и плотно засел, зажатый покорёженными краями. Мгновения, понадобившегося Дуремару для того, чтобы выдернуть орудие обратно, хватило, чтобы все игроки брызнули в разные стороны. И только Мотор, мгновенно сориентировавшись, навалился на руки Дуремара, мешая тому достать топор.
- Да помогите кто-нибудь, мать вашу! - проорал он сквозь сжатые зубы, - не удержу один!
На помощь кинулся Колик. Толик попытался ухватить брата за руку, но тот только отмахнулся. Гена к этому моменту уже выглядывал из-за двери подъезда, наблюдая за разразившейся битвой.
- Пальцы разжимай ему! - бросил задыхающийся Мотор. Очки его свалились под стол, а на лбу успели выступить крупные капли пота, - Паша, остынь! Остынь, сукин сын! В ментовку сдадим! - кричал он на ухо обезумевшему Дуремару, но тот дрожал всем телом и рычал что-то, выплëвывая белые хлопья густой слюны.
- Валлафар! - прохрипел Дуремар и резко, точно кто-то внутри его вдруг надавил на педаль газа, отбросил Мотора и Колика, вырвал топор из прорехи в столешнице, и двинул на обоих, сжимая топорище до хруста в суставах пальцев.
- Паша, Паша, Паша, - зачастил Мотор, выставив вперёд ладони, - успокойся. Выпить хочешь? Мы сейчас. Да, Коля? - покосился он на Колика.
- Да, я быстро, я сейчас... - закивал было тот, но топор в руках Дуремара описал нисходящую дугу и рассёк белую майку Колика на две половины. Мышцы пресса бывшего атлета, ещё сохранявшие призрачную форму, разошлись вместе с брюшиной, окрасив белую ткань мгновенно расползшимся кровяным пятном. Сизые узлы кишок вывалились наружу скользким комком и расплескались у ног опешившего Колика. Тот глухо застонал и упал на колени. Перепачканными в крови пальцами он принялся подбирать выпавшие кишки, а в воздухе тут же появился удушливый запах выпотрошенной плоти вперемешку с дерьмом.
- Ты что... - только и смог выдавить из себя Мотор, - Дурик... ты что наделал? Ты же его убил...
Дуремар сделал несколько шагов назад, выронил топор и обхватил голову руками. Из его груди вырвался то ли стон, то ли плач. Он провёл по лицу скрюченными пальцами, оставив на щеках алые борозды царапин и опустился на корточки.
- Валлафар... - тонко провыл Дуремар и, вскочив на ноги, пустился бежать. Через несколько секунд он скрылся за сараями, пробежал вдоль забора детского сада и, перепрыгнув через ограду частного участка, устремился в сторону колхозного поля, где виднелось приземистое здание заброшенного коровника.
- Скорую, б*ядь, вызывайте! - заорал Мотор и растерянно заплясал вокруг Колика. Кишки змеями расползались по земле, пачкаясь в песке и траве, а Колик судорожно хватал их руками. Глаза его начали закатываться, а лицо приобретало гипсовый цвет.
- Сейчас вызову! - прокричал Гена и побежал в свою квартиру на втором этаже.
- Коля, - пробормотал Мотор и тихонько похлопал Колика по щеке, - ты это... не вырубайся. Говори со мной, - в этот момент в голову приходили самые глупые штампы из американского кино, и казались они сейчас не такими уж и глупыми.
- Да нормально всë, Мотор, - прошептал Колик, - легче уже.
- Вот и хорошо, вот и славно, вот и хорошо, - словно мантру повторял Мотор, а вокруг уже собирались люди. Подбежавший Толик схватился за голову и, теряя на ходу содержимое желудка, тут же убежал в ближайшие кусты.
- Кишки не смейте трогать! - расталкивая соседей, прокричала медсестра Тамара, живущая на первом этаже прямо под Майскими, - пусть так и лежат до приезда скорой! Спирта кто-нибудь принесите! И воды чистой побольше!
- Скорую вызвали?! - раздалось в густеющей толпе.
- Лапикову звоните!
- А этот-то придурок куда делся?
- Ружьё у кого есть? Несите!
- Дуремара ловите!
- Вот же козёл пьяный!
А потом над «Плющихой» разнёсся истошный и как будто дежурный уже в свете последних событий женский вой. Это кричала бабушка Майских, единственный опекун непутёвых братьев, вырастившая и поднявшая их на своих хлипких плечах. А сухая земля продолжала впитывать в себя горячую кровь новой жертвы, нового казнённого по воле демона. На этот раз по воле властелина жестокости Валлафара, демона убийства и разбоя. И глаз его, вырвавшись из плена долгого сна, судорожно принялся ощупывать сонным взглядом своды чёрной пещеры. Чёрное тело хозяина при этом оживилось и предприняло первую попытку подняться. Пока не вышло. Ещё было не время...
Скорая приехала спустя двадцать три минуты. Виктор Михалыч, главврач поселковой больницы, всегда засекал время на электронном секундомере на каждом выезде и вёл статистику в специальном журнале. Ближе к пенсии откуда-то появилось непреодолимое желание куда-то что-то постоянно писать, причём непременно мелким, но крайне разборчивым, нетипичным для врача почерком. Сирены у старой «таблетки» не было, да и зачем? Пробок в посёлке можно было ожидать лет так через триста, не меньше. Дороги хоть и разбитые, зато всегда свободные, а в город приходилось выезжать не так уж и часто.
- О-хо-хо... - озадаченно покачал головой врач, осмотрев потерпевшего, - этот как тебя так угораздило?
- Дуремар с ума сошёл, - буркнул кто-то из толпы, - с топором кинулся.
- Понятно, - деловито выдохнул доктор и повернулся к фельдшеру, - Лёня, неси перчатки. Сейчас обезбол уколю и будем это чудо в машину транспортировать. Так! - он повысил голос и огляделся по сторонам, - мужики, давайте сейчас его за руки, за ноги, а мы с Лëней кишки понесëм. Только чтобы не брезгливые, не хватало ему ещё в брюшину наблевать. Тамара, - кивнул он медсестре, - приготовьте бинты и заднее сиденье ими в несколько слоëв простелите. Так в город и поедет с кишками на сиденье, назад их точно сейчас нельзя заталкивать. Все готовы? Взялись!
Спустя несколько минут скулящего и стонущего Колика кое-как загрузили в скорую. Бабушка Майских после укола успокоительного равнодушно смотрела покрасневшими глазами, как внука усадили на сиденье, аккуратно разложив на бинты выпущенные клубки кишок. Дверь «таблетки» захлопнулась с третьего раза, и фельдшер, трусцой обежав машину, запрыгнул на место водителя. Взревел мотор, коробка передач, точно прочищая застуженные бронхи, затрещала шестернями, и УАЗик плавно тронулся с места. Толпа загудела, и события тут же начали обрастать подробностями, вдыхая в историю собственную жизнь, уже не связанную с главными её героями.
Фельдшер ещё с минуту наблюдал в подрагивающем боковом зеркале собравшихся соседей трëхэтажки, а потом дорога завернула направо, и в отражении осталось лишь колхозное поле с тёмной щëточкой леса на горизонте да одиноким, врастающим в землю заброшенным коровником.
- Я когда в городе на скорой работал, - перекрикивая ревущий двигатель, произнёс с заднего сиденья доктор, - у нас было такое правило «парных случаев». Если поступил один с переломом, значит и второй в этот же день поступит с такой же травмой. Так и у нас в посёлке, один за одним.
- Ну тут уже не парные, а четверные какие-то случаи! - хмыкнул фельдшер, - и о пропавших не забывай. Сейчас как начнут всплывать, кто в болоте, кто в лесу.
- И главное, везде несчастные случаи, не докопаться.
- О*уеть, несчастный случай, - простонал Колик, - чисто случайно топором в живот получил.
- Ну, в твоём случае спора нет, - согласился доктор, - тут пускай участковый разбирается. И всë-равно, странно как-то. Думаров хоть и запойный, но такое за ним в первый раз. Чтобы с топором на человека из-за каких-то карт... М-да, дела...
- Да в него как будто вселилось что-то, совсем озверел, - Колик договорил фразу сонным голосом и отвернулся к окну. Машину слегка потряхивало на ухабах, и Колик вздрагивал всем телом в такт ударам жёсткой подвески. В какой-то момент голова его упала на грудь, и он медленно начал заваливаться набок.
- Эй, Николай! Не смей! - доктор тут же рванулся к Колику и схватил обеими руками за щеки. Большими пальцами он оттянул нижние веки и посмотрел в глаза. Зрачки были расширены и на свет никак не отреагировали. Два пальца, прижатые к шее, тоже не ощутили пульсации.
- Черт! - воскликнул доктор, - казалось, что стабильный! Да и крови не так много потерял! До печени, что ли, достал... - голос его упал, и он, стянув с рук перчатки, в сердцах швырнул их на пол, - твою мать! Даже из посёлка не успели выехать! Сколько времени? Записать в журнале нужно...
- Пятнадцать сорок три, - бросил через плечо фельдшер, - слушай, Михалыч, - с сомнением добавил он, - а что теперь? Что, всë равно на Жлобин повезём? А смысл?
- А смысл в том, что у нас в больнице холодильника для трупов нету. А вот мне с тобой действительно смысла ехать нет. Остановишь возле больницы, а сам на город. Ты же дежуришь сегодня ночью?
- Угу, - недовольно проворчал фельдшер.
- Ну, - виновато развёл руками доктор, - что поделаешь? Форс-мажор. Надо ехать. Я пока на месте подежурю, а как обернёшься, сменимся, договорились?
- Договорились, - буркнул фельдшер, - только ты его хоть уложи как-то, а то не по себе, маячит в зеркале с кишками по всему салону.
- Уложу, Лëня, уложу, - вздохнул доктор и принялся укладывать тело покойного.
У больницы скорая остановилась, и доктор не спеша направился к главному входу. Фельдшер несколько раз дал газу, умудрился включить передачу без хруста и покатил по прямой в направлении трассы. Там он проехал пару километров и завернул в небольшой подлесок у дороги. Две прокатанные в засохшей грязи колеи уходили дальше в лес, наверняка к какому-нибудь месту для шашлыков, но туда фельдшеру Леониду не было нужно. А нужно ему было просто спрятать машину от посторонних глаз на пару часов, а потом вернуться назад в больницу. Что дальше делать он уже знал. Сам не понимал откуда, но знание это будто стучалось изнутри, просилось наружу и скреблось где-то с внутренней стороны черепа. Чтобы унять этот зуд, он выдернул из кармана боковой двери уже почти пустую трофейную бутылку спирта и сделал большой глоток, закинув голову назад. Старый механизм бокового окна со скрипом опустил стекло до половины, и пустая пластиковая бутылка улетела в ближайшие кусты. Фельдшер взглянул на часы и прикинул время. В начале седьмого будет в сельской больнице. Несмотря на тень от высокой ели, в «таблетке» скоро стало жарко и запах крови и внутренностей наполнил салон душным тошнотворным смрадом. Леонид выдернул из-под сиденья старый камуфляжный бушлат, весь пропитанный машинным маслом и бензином, и отправился под ближайшую берёзку вздремнуть. Ночью дежурство, как-никак, да и делов ещё выше крыши...
Проснулся он от назойливого комариного писка над самым ухом. Шлепнув себя ладонью по щеке, фельдшер мгновенно пришëл в себя и по онемевшему лицу понял, что насекомые искусали его уже изрядно. Стрелки на наручных часах показывали без четверти семь. Леонид вскочил на ноги и растëр лицо ладонями. Опухло. Это ладно, пока до больницы доедет, должно пройти. Главное, чтобы Михалыч в городской морг не звонил. Но это навряд ли, опять сидел и писал свои талмуды, небось, старый хрыч. В голове рваными лоскутами блуждали обрывки сна, и Леонид попытался до них дотянуться, собрать в цельную картину, превратить во что-то понятное, но в памяти пëстрой мозаикой вертелись образы тёмных коридоров, тоннелей, бескрайнее чёрное небо без единого просвета и такое же бездонно-глухое море под ним.
Из открывшейся двери на фельдшера пахнуло запахом скотобойни и смерти. Он поморщился, но, закинув бушлат на пассажирское сиденье, забрался в салон. Тело Колика он бесцеремонно затолкал под сиденье, предварительно запихав кишки в распоротую брюшину. Внутренности долго не хотели помещаться в животе покойного, и фельдшер с каким-то восхищением, уже в который раз за долгие годы работы, удивился идеальной сущности природы. То, что он с таким трудом сумел поместить в брюшной полости, находилось здесь до этого свободно и совершенно естественно. И в этот момент он впервые в жизни задумался о существовании Бога.
- А если есть Бог... - прищурив глаз, пробормотал себе под нос Леонид, - значит есть и... - он хмыкнул и накрыл тело бушлатом. Усевшись на пол напротив покойника, он достал сигарету и закурил прямо в салоне, вопреки негласным правилам, установленным доктором. Дым бесформенным облаком расползся по тесному пространству скорой и повис под потолком, заворачиваясь и клубясь сизыми космами. Внезапно вспомнились строки из книжки, лежащей в шуфлядке доктора. Во время ночного дежурства Леонид часто листал её от безделья, невольно выхватывая выделенные простым карандашом отрывки. Вот и сейчас он, затянувшись табачным дымом, вспомнил особо понравившийся текст:
- Непостижимо слово «человек»! - негромко начал он, - И как постичь столь странное явленье?
Пожалуй, сам он знает меньше всех
Своих земных путей предназначенье.
Мне очень жаль, что наслажденье – грех,
А грех, увы! Нередко наслажденье.
Любой из нас идёт своим путём,
Живёт и умирает, а потом?
Фельдшер вздохнул и, подавшись вперёд, затушил сигарету в раскрытом глазу Колика. Окурок коротко шикнул, и алая точка на его конце превратилась в грязно-серую массу.
- А что потом? А? Николай? - кивнул фельдшер, - молчишь? Ну это понятно. Любой бы молчал на твоём месте. Но ты уже узнал главную тайну бытия, а нам всем это только ещё предстоит. Грустно даже как-то это всë. Нет? Не находишь? Опять молчишь. Ну молчи, молчи... Скоро заговорят все, и живые и мёртвые, и ты, и я, и Асмодей, и Абаддон, и наступит вечное ничто... - глаза фельдшера закатились, и он перешёл на какое-то неразборчивое бормотание. Слова срывались с его губ, сходу разбиваясь на рубленные лающие звуки, из угла рта потянулась тонкая нитка слюны, и он отключился ещё на полчаса.
Очнулся он резко, словно вынырнул из трясины. Торопливо забрался на водительское место и поворотом ключа оживил мотор УАЗика. Пейзаж в лобовом стекле качнулся по воле ухабов под колёсами, и «таблетка» вырулила на трассу. Спустя пятнадцать минут тормоза жалобно заскулили, и фельдшер припарковал скорую на площадке у служебного входа в больницу.
- Долго ты, - не отрываясь от письма, бросил доктор, когда фельдшер зашёл в кабинет, - принимать, что ли, не хотели?
- Да так... - неопределённо повертел ладонью Леонид, - как обычно всë. Пока главврача нашли, судмедэкспертов вызвали. Стоял ждал.
- Ну понятно, - пропыхтел доктор и захлопнул тетрадку, - ладно, Лёня, - он наконец взглянул на фельдшера поверх очков, - я домой, а ты принимай дежурство. Тут Хруп опять поступил с приступом. Я капельницу поставил.
- Панкреатит?
- Да как обычно. Ты присмотри за ним, а то мало ли что... Пропитый насквозь.
- Сделаю, - вздохнул фельдшер и устало опустился в кресло.
За доктором закрылась дверь, и по коридору гулко простучали неторопливые шаги. Больница готовилась к скорому отбою. Фельдшер подхватил с крючка связку ключей и, позванивая ими в такт собственным мыслям, направился в единственную занятую пациентами палату. Остальные помещения пустовали по причине лета и, как следствие этого, низкой заболеваемости населения.
- Как тут у вас? - поинтересовался Леонид, распахнув высокую дверь палаты, - всë нормально?
- Нормально! - протянул полный пожилой мужчина, оторвавшись от книги, - ужин был отличный!
- Что читаете, Фёдорович? - поинтересовался фельдшер.
- Да тут, короче, что-то типа детектива, - мужчина мгновенно приосанился, провёл пальцами по седым усам и начал, судя по настрою, долгий рассказ: - дело происходит в девятнадцатом веке. В деревне начинают девки пропадать, и помещик приглашает детектива из Петербурга...
- Фёдорович, - прервал его фельдшер, - давайте попозже, обход нужно сделать. Сигнализацию проверить, замки, подвал.
- Понял, понял, - покивал Фёдорович, - потом, так потом.
- Остальные как?
- Нормально, - сонными голосами откликнулись ещё двое: совсем ветхий дед и мужик с гипсом на ноге.
- Так! - нахмурился фельдшер, - не понял. А Хруп где?
- Слушай, Лëня, - заговорщическим шёпотом ответил Фёдорович, - от него так смердит, что мы Михалыча попросили его в отдельную палату перевести. Дышать нечем, аж в горле, вот здесь, - он поиграл пальцами возле горла, демонстрируя тошнотворный ком, - ну просто невозможно.
- Ясно, - задумчиво пробормотал Леонид, - ну это даже к лучшему. Чего хорошим людям мучиться, правильно?
- Точно, - проворчал дед и демонстративно отвернулся к окну.
- Ладно, всем спокойной ночи тогда.
- Хорошего вечера, - улыбнулся Фёдорович.
Фельдшер затворил дверь палаты и энергичным шагом направился в подсобку уборщиков, поигрывая в кармане халата запечатанным набором из шприца и иглы. Большая канистра с раствором щавелевой кислоты для чистки сантехники нашлась быстро. Леонид зубами разорвал упаковку шприца и, насадив иголку на штуцер, пронзил им мягкий пластик канистры. Синяя тягучая жидкость набиралась медленно. Поршень пришлось тянуть правой рукой, придерживая левой цилиндр. Закончив процедуру, Леонид по привычке щелкнул пальцами по шприцу и выпустил вверх тонкую струйку кислоты, хотя надобности в этом не было никакой.
Хрупа доктор разместил в двухместной палате в конце коридора, поближе к распахнутому на ночь окну. Вонь в помещении стояла и вправду жуткая. В таких случаях говорят «аж глаза выедает». Хруп был хроническим алкоголиком того уровня, когда стираются не только возрастные признаки, и человеку с одинаковым успехом можно дать и тридцать, и шестьдесят, но и в какой-то степени признаки половые. И дело не в том, что Хрупа можно было перепутать с женщиной, вовсе нет, а в том, что и мужчиной его назвать было бы уже неправильно. Так, что-то среднего рода, покрытое морщинами, лишённое зубов и сгорбленное, точно Толкиеновский Горлум, измождëнный кольцом всевластия. В больницу Хруп попадал с завидной периодичностью. Ужасное качество еды и алкоголя, антисанитарные условия и абсолютная равнодушие к своему здоровью приводили его на больничную койку раз в несколько месяцев. Клятвенные обещания доктору при выписке больше не пить нарушались спустя двенадцать минут после того, как нога Хрупа переступала порог больницы. Именно двенадцать минут требовалось ему, чтобы дойти до ближайшего магазина.
В этот раз, как и многие разы до этого, Хруп попал на койку с острым приступом панкреатита. Капельница уже сделала своё дело, и теперь он мерно похрапывал, приоткрыв беззубый рот. Леонид твёрдым уверенным движением вонзил иглу в пакет капельницы и двинул поршень шприца. Синяя кислота завертелась вязкими космами в жёлтом физрастворе, расползлась дымными клубами и медленно начала опускаться к трубке слива. Фельдшер накрыл иголку колпачком и спрятал шприц в карман. Две манжеты на липучках плотно обхватили руки спящего, пристегнув их к металлическим поручням койки, а когда Хруп задëргался, Леонид уселся ему на ноги и несколько минут в каком-то религиозном трансе слушал надрывный вопль больного, перешедший вскоре в животный вой. А потом этот вой превратился сначала в комариный писк, а потом в шипение пробитой велосипедной шины.
- Этот дар для тебя, Уфир, - с блуждающей улыбкой произнёс фельдшер, а потом, накрыв покойника простыней, он прогулочным шагом отправился за каталкой. По пути ещё раз заглянул в палату, справился о состоянии больных и рассказал про новый приступ Хрупа, на что получил лишь ответ деда: «когда он сдохнет уже?» Спустя полчаса фельдшер вернулся в палату с покойником. Переложить тщедушное тело Хрупа с койки проблем не составило, и Леонид через пару минут, насвистывая от удовольствия, катил поскрипывающую маленькими вертлявыми колёсиками каталку по длинному, подсвеченному слабым мерцанием ламп дневного света коридору к выходу из больницы. Там небольшой крюк вокруг здания, и вот они, двери в подвал. Воровато оглядевшись, Леонид щёлкнул замком и за два приёма перекатил каталку через высокий порог. В дальнем конце подвала под трубами отопления на бетонном полу уже лежало тело Колика. Кишки его фельдшер растянул в разные стороны и завязал концы за шпильки и кронштейны труб. В слабом свете единственной лампочки, спрятанной среди коммуникаций подвала, несведущему зрителю могло бы показаться, что это гигантский паук раскинул свои тонкие скользкие лапы в тесном помещении, готовясь к нападению, но Леонид точно знал что это и зачем это нужно.
Столкнув тело Хрупа на пол рядом с Коликом, фельдшер достал из широкого кармана футляр и откинул крышку. В специальной выемке лежал хирургический скальпель. Тускло блеснув инструментом в слабом свете лампочки, Леонид взялся за дело. Сначала разрезать одежду, всë как по-настоящему, ведь он ещё с детства мечтал стать хирургом. Скоро всë будет сделано как надо...
Руки он мыл долго и как-то механически. Про перчатки почему-то не подумал, поэтому кровь теперь была под каждым ногтем, в каждой трещинке и морщинке грубой кожи его ладоней. Халат придётся выбросить, весь в крови перепачкался, но это потом, впереди ещё целая ночь, а сейчас нужно начать финальный акт, акт пробуждения хозяина. Благо сейчас установилась жуткая жара, и даже в подвальном помещении дня через три тела будут готовы, чтобы открыть последний седьмой глаз, глаз Сабнака, демона гниения, тогда как око Уфира, демона-врача ада уже жадно ощупывало голодным взглядом стены пещеры в далёком подземелье, в тёмной изнанке этого мира.
Вернувшись в кабинет доктора, Леонид открыл картотеку в разделе «акушерство» и вынул восемь папок с пациентками. Кому-то повезёт, ведь нужно только семь. Разложив на столе дела с наблюдениями течения беременности, он принялся по-детски тыкать в них пальцем, нараспев декламируя считалочку, плотно засевшую в памяти с самого детства.
- Вышел ёжик из тумана, - промурлыкал себе под нос Леонид, - вынул ножик из кармана. Буду резать, буду бить, кто со мной хочет дружить? Выходи поскорей, не задерживай добрых и честных... б*ядей, - он криво улыбнулся и откинул заглавный лист папки, попавшей под его палец, - Ольга Владимировна Красниченко, - прочитал он вслух и провёл пальцами по вклеенной фотографии пациентки. На него посмотрели чёрные пронзительные глаза над высокими скулами, и задели какие-то глубинные мужские струны тонкий нос, выразительный контур губ и пышные волосы, хоть и собранные в хвост для фотографий, но явно рвущиеся на волю и терзающие своей непокорностью стянувшую их сзади резинку.
- Хм, - удивлённо прищурился Леонид, - а я и не знал, что Олька залетела. А кто отец? С кем ты встречаешься-то? - он пробежался судорожными пальцами по собственной памяти и выудил оттуда воспоминания с последнего дня молодёжи. Этот праздник он в свои сорок два всë ещё считал своим и посещал каждый год. И эффектную соседку Ольгу, живущую через два дома от него, он не заметить не мог, как и её кавалера... - а папашу-то закопали недавно, получается, - хищно улыбнулся фельдшер, - от Петрова ты, выходит, залетела? Э-э-э, нет, девочка, тебя я не отбракую.
Процедура со считалкой совершила новый круг, и на этот раз вопросов по лишней кандидатке у Леонида не возникло. Щёлкнув ручкой, он старательно переписал в блокнот все данные семерых пациенток и вернул на место папки. Откинувшись в кресле, он уставился на высокий, покрытый сетью микротрещин потолок. Впереди была целая ночь размышлений. Завтра нужно будет много чего объяснить доктору, а через три дня много чего успеть совершить. Именно совершить, а не сделать, потому, что дела и свершения разные вещи, и они требуют разных усилий. Но усилия эти будут стоить результата, а результат оправдает и объяснит всë. Все его поступки, и все жертвы...
Продолжение следует...
Автор: Гурченко Виктор
У подъезда шла жаркая баталия в подкидного. Мужики весело матерились, с оттягом шлëпая картами по большой металлической платформе на ножках, установленной когда-то во дворе в непонятных целях. Три высоких тополя давали не только название «плющиха» неизменному месту встречи картëжников, но и постоянную тень в любое время дня. Дуремар с удовольствием свернул с дорожки, ведущей к подъезду, и направился к шумной компании.
- Здорово, мужики, - пробормотал он, подрагивая прилипшей к губе сигаретой.
- Евгра-афыч, - приветственно протянул негласный старейшина двора киномеханик сельского клуба по прозвищу Мотор, не отрывая глаз от завëрнутых тугим веером в широкой ладони карт, - никак из плавания вернулся? - он резким движением выдернул из ладони бубнового туза и наотмашь хлестнул глянцем рубашки по беспорядочно разбросанным на столе картам.
- Угу, - промычал Дуремар, - вернулся... Поплаваешь тут, когда деньги закончились.
- Плавает говно в проруби, - Мотор с серьёзным видом стрельнул взглядом на Дуремара поверх роговой оправы очков, - а в плавание ходят, как и в запой.
- Ай, - отмахнулся Дуремар, - не до шуток твоих сейчас. Башка болит, сушит... Сейчас бы пивка холодного...
- Ну так иди к жене, - также отрешённо, разглядывая карты, добавил Коля Майский, - у неё по-любому и пивко в холодильнике и рюмочка за воротник имеется.
- Только если за*упа на воротник, - уныло ответил Дуремар, - козёл ты, Колик! Над больным человеком издеваешься.
- Да ладно тебе ныть, Дуремар! - задорно воскликнул Толик, второй из братьев Майских, - садись лучше с нами, в картишки перекинемся. Выиграешь, я тебе пузырь бесплатно.
- А если проиграю? - с недоверием спросил Дуремар.
- А если проиграешь, - с ухмылкой ответил четвёртый игрок, горбатый телемастер Гена, то прямо на этом столе трижды прокукарекаешь.
Павел Евграфович на мгновение задумался, взвесил все «за» и «против», прикинул риски и, обречённо махнув рукой, уселся за стол.
- Раздавай! - решительно выдохнул он, - режь х*й на пятаки!
Толик сгрëб карты в стопку и ловкими движениями принялся их тасовать. За столом воцарилось молчание. Гена бездумно смотрел в расчерченную трещинами зелёную столешницу, Колик вставил в уголок рта спичку и, подражая Сильвестру Сталлоне, принялся её жевать, Мотор, уставившись куда-то вверх, протирал платком толстые линзы очков.
- А Вовик Центнер с тобой бухал? - нарушив молчание, спросил Толик, - второй день жена найти не может.
- Нет, - поморщившись, ответил Дуремар, - я вообще его знаю, так... привет-привет. А что, опять, что ли, ещё один пропал?
- Чудны дела твои, господи, - вздохнул Мотор, - явно что-то не то у нас в Красном береге происходит. Люди пропадают, покойники через день... Не даром говорили, что к нам когда-то старец ясновидящий приезжал в посëлок. День пробыл, да так и уехал. Никого принимать даже не стал. Сказал только, что место у нас проклятое. Как говорится, хочешь верь, не хочешь, в дверь.
- Всë от того, - хрипло произнёс Дуремар, - что в панском имении в войну детей убивали, а сейчас дискотеки устраивают. Нельзя так, не по-божески это всë...
- Я на севере когда работал, - поддержал беседу Толик, - нам местные рассказывали... Они к нам приезжали на оленях за спиртом.
- Прям-таки и на оленях?! - хитро переспросил Гена.
- А что, есть сомнения? - тут же набычился Толик, - или что-то предъявить имеешь?
- Да не, Толя, продолжай, - доверительно подмигнул Мотор, - все знают, что ты крутой парень.
- Ха! - надменно хохотнул Толик, - вы поймите, мужики, я не крутой, я такой же как и вы, просто я круто себя веду и круто одеваюсь, вот и всë! Я когда за минский «горизонт» в футбол бомбил...
- Погодь! - осадил его Мотор, - ты сначала про север расскажи. Что там местные?
- Да пофиг на этих местных! - фыркнул Толик, - у меня там вышка своя стоит нефтяная в Новом Уренгое. Дядька подарил. Он же у меня олигарх в Рашке. А из местных тëлка у меня была. Блондинка крашеная. Огонь баба! Я ей на соски зажимы ставил, перед тем как...
- Ой! Да заткнись ты уже со своими сказками, - скривился Мотор, - то ты героин на Хаммере в армии возил, то Бодрова живого в Питере видел. Тебе ещё верит кто-то? Давай раздавай лучше! Хорош дрочить эти карты!
Толик недовольно повел плечами и начал сдавать. Крестовый король, придавленный тяжестью колоды из пяти карт, устало окинул взглядом участников баталии и будто бы неуловимо дал отмашку позолоченным скипетром, начиная тем самым королевский турнир. Карты хлëстко заплескали по столешнице, почти не отправляясь в отбой. В дело вступили мастера своего дела. Вскоре четыре шестерки собрались вместе и начали переходить из рук в руки, упорно минуя стопку отбоя. Каждый хотел повесить их на «погоны» оппоненту и скидывать не спешил. В конце остались Дуремар и Толик. Майский зашёл сразу с козырного короля, потом добавил туз, а после выложил перед соперником четыре разномастных шестёрки.
- На погоны, - с хищной улыбкой закончил он партию, - а теперь кукарекай!
- Да, давай на стол, - с флегматичным видом покивал Колик.
- Да пошли вы! - Павел Евграфович в сердцах хлестнул оставшимися в руке картами по столу и поднялся с лавки, - шулера хреновы!
- Э-э, не-е-е... - Мотор помотал головой и снова снял очки для очередной полировки платком, - так, Паша, дело не пойдёт. Карточный долг это святое. Или кукарекай, или весь двор будет знать, что ты чепушило. Выбирай.
Дуремар побагровел, кулаки его сжались в бессильной злобе, он скрипнул зубами, хотел что-то сказать, но вместо этого разжал кулаки и резко шагнул сначала на лавочку, а потом на стол.
- Кукареку! Кукареку! Кукареку! - прокричал он.
- Может ещё партейку? - прищурился Толик, тасуя колоду, - условия те же.
- В сраку идите все, каталы, - проворчал себе под нос Дуремар и слез со стола. Решительным шагом он зашагал прочь от компании.
- А ты куда, Дурик?! - прокричал ему вслед Толик, - подъезд в другой стороне!
- В сарай схожу, заначку поищу, - бросил через плечо Дуремар и исчез за плотным штакетником, вдоль которого начинались сараи жильцов трëхэтажки.
- Нервный он какой-то, - задумчиво нахмурился Мотор, - совсем, видать, хреново. Ладно, какой там у нас счёт? Раздавай, Толик.
Через минуту карты снова разлетелись по горячей поверхности стола к своим адресатам, а Дуремар, тем временем, откинул дужку замка и распахнул старую дверь сарая. В углу скопом прислонились черенки садового инвентаря: грабли, лопаты, культиватор, несколько тяпок, разгонка для картошки, съемник для яблок. Всë не то! На стене, подвешенные на гвозди, висели две ножовки, двуручная пила и топор. Вот за топор и зацепился налитый кровью и злой обидой взгляд Дуремара. Подхватив инструмент, он проверил большим пальцем остроту лезвия и решительно вышел из сарая.
На «Плющихе» всë так же продолжалась партия. Колик сбросил последние две карты и радостно засмеялся, похлопывая по плечу закусившего нижнюю губу брата. Мотор уже сидел без карт и равнодушно следил за окончанием баталии, механически протирая линзы очков. Когда Дуремар приблизился к столу, все повернули головы и уставились на шагающего с топором в руке соседа
- Ты чего, Павел? - пробормотал Мотор и, медленно поднявшись из-за стола, перекинул ногу через лавку.
Первый удар обрушился на столешницу, устланную картами. Топор пробил тонкий металл и плотно засел, зажатый покорёженными краями. Мгновения, понадобившегося Дуремару для того, чтобы выдернуть орудие обратно, хватило, чтобы все игроки брызнули в разные стороны. И только Мотор, мгновенно сориентировавшись, навалился на руки Дуремара, мешая тому достать топор.
- Да помогите кто-нибудь, мать вашу! - проорал он сквозь сжатые зубы, - не удержу один!
На помощь кинулся Колик. Толик попытался ухватить брата за руку, но тот только отмахнулся. Гена к этому моменту уже выглядывал из-за двери подъезда, наблюдая за разразившейся битвой.
- Пальцы разжимай ему! - бросил задыхающийся Мотор. Очки его свалились под стол, а на лбу успели выступить крупные капли пота, - Паша, остынь! Остынь, сукин сын! В ментовку сдадим! - кричал он на ухо обезумевшему Дуремару, но тот дрожал всем телом и рычал что-то, выплëвывая белые хлопья густой слюны.
- Валлафар! - прохрипел Дуремар и резко, точно кто-то внутри его вдруг надавил на педаль газа, отбросил Мотора и Колика, вырвал топор из прорехи в столешнице, и двинул на обоих, сжимая топорище до хруста в суставах пальцев.
- Паша, Паша, Паша, - зачастил Мотор, выставив вперёд ладони, - успокойся. Выпить хочешь? Мы сейчас. Да, Коля? - покосился он на Колика.
- Да, я быстро, я сейчас... - закивал было тот, но топор в руках Дуремара описал нисходящую дугу и рассёк белую майку Колика на две половины. Мышцы пресса бывшего атлета, ещё сохранявшие призрачную форму, разошлись вместе с брюшиной, окрасив белую ткань мгновенно расползшимся кровяным пятном. Сизые узлы кишок вывалились наружу скользким комком и расплескались у ног опешившего Колика. Тот глухо застонал и упал на колени. Перепачканными в крови пальцами он принялся подбирать выпавшие кишки, а в воздухе тут же появился удушливый запах выпотрошенной плоти вперемешку с дерьмом.
- Ты что... - только и смог выдавить из себя Мотор, - Дурик... ты что наделал? Ты же его убил...
Дуремар сделал несколько шагов назад, выронил топор и обхватил голову руками. Из его груди вырвался то ли стон, то ли плач. Он провёл по лицу скрюченными пальцами, оставив на щеках алые борозды царапин и опустился на корточки.
- Валлафар... - тонко провыл Дуремар и, вскочив на ноги, пустился бежать. Через несколько секунд он скрылся за сараями, пробежал вдоль забора детского сада и, перепрыгнув через ограду частного участка, устремился в сторону колхозного поля, где виднелось приземистое здание заброшенного коровника.
- Скорую, б*ядь, вызывайте! - заорал Мотор и растерянно заплясал вокруг Колика. Кишки змеями расползались по земле, пачкаясь в песке и траве, а Колик судорожно хватал их руками. Глаза его начали закатываться, а лицо приобретало гипсовый цвет.
- Сейчас вызову! - прокричал Гена и побежал в свою квартиру на втором этаже.
- Коля, - пробормотал Мотор и тихонько похлопал Колика по щеке, - ты это... не вырубайся. Говори со мной, - в этот момент в голову приходили самые глупые штампы из американского кино, и казались они сейчас не такими уж и глупыми.
- Да нормально всë, Мотор, - прошептал Колик, - легче уже.
- Вот и хорошо, вот и славно, вот и хорошо, - словно мантру повторял Мотор, а вокруг уже собирались люди. Подбежавший Толик схватился за голову и, теряя на ходу содержимое желудка, тут же убежал в ближайшие кусты.
- Кишки не смейте трогать! - расталкивая соседей, прокричала медсестра Тамара, живущая на первом этаже прямо под Майскими, - пусть так и лежат до приезда скорой! Спирта кто-нибудь принесите! И воды чистой побольше!
- Скорую вызвали?! - раздалось в густеющей толпе.
- Лапикову звоните!
- А этот-то придурок куда делся?
- Ружьё у кого есть? Несите!
- Дуремара ловите!
- Вот же козёл пьяный!
А потом над «Плющихой» разнёсся истошный и как будто дежурный уже в свете последних событий женский вой. Это кричала бабушка Майских, единственный опекун непутёвых братьев, вырастившая и поднявшая их на своих хлипких плечах. А сухая земля продолжала впитывать в себя горячую кровь новой жертвы, нового казнённого по воле демона. На этот раз по воле властелина жестокости Валлафара, демона убийства и разбоя. И глаз его, вырвавшись из плена долгого сна, судорожно принялся ощупывать сонным взглядом своды чёрной пещеры. Чёрное тело хозяина при этом оживилось и предприняло первую попытку подняться. Пока не вышло. Ещё было не время...
Скорая приехала спустя двадцать три минуты. Виктор Михалыч, главврач поселковой больницы, всегда засекал время на электронном секундомере на каждом выезде и вёл статистику в специальном журнале. Ближе к пенсии откуда-то появилось непреодолимое желание куда-то что-то постоянно писать, причём непременно мелким, но крайне разборчивым, нетипичным для врача почерком. Сирены у старой «таблетки» не было, да и зачем? Пробок в посёлке можно было ожидать лет так через триста, не меньше. Дороги хоть и разбитые, зато всегда свободные, а в город приходилось выезжать не так уж и часто.
- О-хо-хо... - озадаченно покачал головой врач, осмотрев потерпевшего, - этот как тебя так угораздило?
- Дуремар с ума сошёл, - буркнул кто-то из толпы, - с топором кинулся.
- Понятно, - деловито выдохнул доктор и повернулся к фельдшеру, - Лёня, неси перчатки. Сейчас обезбол уколю и будем это чудо в машину транспортировать. Так! - он повысил голос и огляделся по сторонам, - мужики, давайте сейчас его за руки, за ноги, а мы с Лëней кишки понесëм. Только чтобы не брезгливые, не хватало ему ещё в брюшину наблевать. Тамара, - кивнул он медсестре, - приготовьте бинты и заднее сиденье ими в несколько слоëв простелите. Так в город и поедет с кишками на сиденье, назад их точно сейчас нельзя заталкивать. Все готовы? Взялись!
Спустя несколько минут скулящего и стонущего Колика кое-как загрузили в скорую. Бабушка Майских после укола успокоительного равнодушно смотрела покрасневшими глазами, как внука усадили на сиденье, аккуратно разложив на бинты выпущенные клубки кишок. Дверь «таблетки» захлопнулась с третьего раза, и фельдшер, трусцой обежав машину, запрыгнул на место водителя. Взревел мотор, коробка передач, точно прочищая застуженные бронхи, затрещала шестернями, и УАЗик плавно тронулся с места. Толпа загудела, и события тут же начали обрастать подробностями, вдыхая в историю собственную жизнь, уже не связанную с главными её героями.
Фельдшер ещё с минуту наблюдал в подрагивающем боковом зеркале собравшихся соседей трëхэтажки, а потом дорога завернула направо, и в отражении осталось лишь колхозное поле с тёмной щëточкой леса на горизонте да одиноким, врастающим в землю заброшенным коровником.
- Я когда в городе на скорой работал, - перекрикивая ревущий двигатель, произнёс с заднего сиденья доктор, - у нас было такое правило «парных случаев». Если поступил один с переломом, значит и второй в этот же день поступит с такой же травмой. Так и у нас в посёлке, один за одним.
- Ну тут уже не парные, а четверные какие-то случаи! - хмыкнул фельдшер, - и о пропавших не забывай. Сейчас как начнут всплывать, кто в болоте, кто в лесу.
- И главное, везде несчастные случаи, не докопаться.
- О*уеть, несчастный случай, - простонал Колик, - чисто случайно топором в живот получил.
- Ну, в твоём случае спора нет, - согласился доктор, - тут пускай участковый разбирается. И всë-равно, странно как-то. Думаров хоть и запойный, но такое за ним в первый раз. Чтобы с топором на человека из-за каких-то карт... М-да, дела...
- Да в него как будто вселилось что-то, совсем озверел, - Колик договорил фразу сонным голосом и отвернулся к окну. Машину слегка потряхивало на ухабах, и Колик вздрагивал всем телом в такт ударам жёсткой подвески. В какой-то момент голова его упала на грудь, и он медленно начал заваливаться набок.
- Эй, Николай! Не смей! - доктор тут же рванулся к Колику и схватил обеими руками за щеки. Большими пальцами он оттянул нижние веки и посмотрел в глаза. Зрачки были расширены и на свет никак не отреагировали. Два пальца, прижатые к шее, тоже не ощутили пульсации.
- Черт! - воскликнул доктор, - казалось, что стабильный! Да и крови не так много потерял! До печени, что ли, достал... - голос его упал, и он, стянув с рук перчатки, в сердцах швырнул их на пол, - твою мать! Даже из посёлка не успели выехать! Сколько времени? Записать в журнале нужно...
- Пятнадцать сорок три, - бросил через плечо фельдшер, - слушай, Михалыч, - с сомнением добавил он, - а что теперь? Что, всë равно на Жлобин повезём? А смысл?
- А смысл в том, что у нас в больнице холодильника для трупов нету. А вот мне с тобой действительно смысла ехать нет. Остановишь возле больницы, а сам на город. Ты же дежуришь сегодня ночью?
- Угу, - недовольно проворчал фельдшер.
- Ну, - виновато развёл руками доктор, - что поделаешь? Форс-мажор. Надо ехать. Я пока на месте подежурю, а как обернёшься, сменимся, договорились?
- Договорились, - буркнул фельдшер, - только ты его хоть уложи как-то, а то не по себе, маячит в зеркале с кишками по всему салону.
- Уложу, Лëня, уложу, - вздохнул доктор и принялся укладывать тело покойного.
У больницы скорая остановилась, и доктор не спеша направился к главному входу. Фельдшер несколько раз дал газу, умудрился включить передачу без хруста и покатил по прямой в направлении трассы. Там он проехал пару километров и завернул в небольшой подлесок у дороги. Две прокатанные в засохшей грязи колеи уходили дальше в лес, наверняка к какому-нибудь месту для шашлыков, но туда фельдшеру Леониду не было нужно. А нужно ему было просто спрятать машину от посторонних глаз на пару часов, а потом вернуться назад в больницу. Что дальше делать он уже знал. Сам не понимал откуда, но знание это будто стучалось изнутри, просилось наружу и скреблось где-то с внутренней стороны черепа. Чтобы унять этот зуд, он выдернул из кармана боковой двери уже почти пустую трофейную бутылку спирта и сделал большой глоток, закинув голову назад. Старый механизм бокового окна со скрипом опустил стекло до половины, и пустая пластиковая бутылка улетела в ближайшие кусты. Фельдшер взглянул на часы и прикинул время. В начале седьмого будет в сельской больнице. Несмотря на тень от высокой ели, в «таблетке» скоро стало жарко и запах крови и внутренностей наполнил салон душным тошнотворным смрадом. Леонид выдернул из-под сиденья старый камуфляжный бушлат, весь пропитанный машинным маслом и бензином, и отправился под ближайшую берёзку вздремнуть. Ночью дежурство, как-никак, да и делов ещё выше крыши...
Проснулся он от назойливого комариного писка над самым ухом. Шлепнув себя ладонью по щеке, фельдшер мгновенно пришëл в себя и по онемевшему лицу понял, что насекомые искусали его уже изрядно. Стрелки на наручных часах показывали без четверти семь. Леонид вскочил на ноги и растëр лицо ладонями. Опухло. Это ладно, пока до больницы доедет, должно пройти. Главное, чтобы Михалыч в городской морг не звонил. Но это навряд ли, опять сидел и писал свои талмуды, небось, старый хрыч. В голове рваными лоскутами блуждали обрывки сна, и Леонид попытался до них дотянуться, собрать в цельную картину, превратить во что-то понятное, но в памяти пëстрой мозаикой вертелись образы тёмных коридоров, тоннелей, бескрайнее чёрное небо без единого просвета и такое же бездонно-глухое море под ним.
Из открывшейся двери на фельдшера пахнуло запахом скотобойни и смерти. Он поморщился, но, закинув бушлат на пассажирское сиденье, забрался в салон. Тело Колика он бесцеремонно затолкал под сиденье, предварительно запихав кишки в распоротую брюшину. Внутренности долго не хотели помещаться в животе покойного, и фельдшер с каким-то восхищением, уже в который раз за долгие годы работы, удивился идеальной сущности природы. То, что он с таким трудом сумел поместить в брюшной полости, находилось здесь до этого свободно и совершенно естественно. И в этот момент он впервые в жизни задумался о существовании Бога.
- А если есть Бог... - прищурив глаз, пробормотал себе под нос Леонид, - значит есть и... - он хмыкнул и накрыл тело бушлатом. Усевшись на пол напротив покойника, он достал сигарету и закурил прямо в салоне, вопреки негласным правилам, установленным доктором. Дым бесформенным облаком расползся по тесному пространству скорой и повис под потолком, заворачиваясь и клубясь сизыми космами. Внезапно вспомнились строки из книжки, лежащей в шуфлядке доктора. Во время ночного дежурства Леонид часто листал её от безделья, невольно выхватывая выделенные простым карандашом отрывки. Вот и сейчас он, затянувшись табачным дымом, вспомнил особо понравившийся текст:
- Непостижимо слово «человек»! - негромко начал он, - И как постичь столь странное явленье?
Пожалуй, сам он знает меньше всех
Своих земных путей предназначенье.
Мне очень жаль, что наслажденье – грех,
А грех, увы! Нередко наслажденье.
Любой из нас идёт своим путём,
Живёт и умирает, а потом?
Фельдшер вздохнул и, подавшись вперёд, затушил сигарету в раскрытом глазу Колика. Окурок коротко шикнул, и алая точка на его конце превратилась в грязно-серую массу.
- А что потом? А? Николай? - кивнул фельдшер, - молчишь? Ну это понятно. Любой бы молчал на твоём месте. Но ты уже узнал главную тайну бытия, а нам всем это только ещё предстоит. Грустно даже как-то это всë. Нет? Не находишь? Опять молчишь. Ну молчи, молчи... Скоро заговорят все, и живые и мёртвые, и ты, и я, и Асмодей, и Абаддон, и наступит вечное ничто... - глаза фельдшера закатились, и он перешёл на какое-то неразборчивое бормотание. Слова срывались с его губ, сходу разбиваясь на рубленные лающие звуки, из угла рта потянулась тонкая нитка слюны, и он отключился ещё на полчаса.
Очнулся он резко, словно вынырнул из трясины. Торопливо забрался на водительское место и поворотом ключа оживил мотор УАЗика. Пейзаж в лобовом стекле качнулся по воле ухабов под колёсами, и «таблетка» вырулила на трассу. Спустя пятнадцать минут тормоза жалобно заскулили, и фельдшер припарковал скорую на площадке у служебного входа в больницу.
- Долго ты, - не отрываясь от письма, бросил доктор, когда фельдшер зашёл в кабинет, - принимать, что ли, не хотели?
- Да так... - неопределённо повертел ладонью Леонид, - как обычно всë. Пока главврача нашли, судмедэкспертов вызвали. Стоял ждал.
- Ну понятно, - пропыхтел доктор и захлопнул тетрадку, - ладно, Лёня, - он наконец взглянул на фельдшера поверх очков, - я домой, а ты принимай дежурство. Тут Хруп опять поступил с приступом. Я капельницу поставил.
- Панкреатит?
- Да как обычно. Ты присмотри за ним, а то мало ли что... Пропитый насквозь.
- Сделаю, - вздохнул фельдшер и устало опустился в кресло.
За доктором закрылась дверь, и по коридору гулко простучали неторопливые шаги. Больница готовилась к скорому отбою. Фельдшер подхватил с крючка связку ключей и, позванивая ими в такт собственным мыслям, направился в единственную занятую пациентами палату. Остальные помещения пустовали по причине лета и, как следствие этого, низкой заболеваемости населения.
- Как тут у вас? - поинтересовался Леонид, распахнув высокую дверь палаты, - всë нормально?
- Нормально! - протянул полный пожилой мужчина, оторвавшись от книги, - ужин был отличный!
- Что читаете, Фёдорович? - поинтересовался фельдшер.
- Да тут, короче, что-то типа детектива, - мужчина мгновенно приосанился, провёл пальцами по седым усам и начал, судя по настрою, долгий рассказ: - дело происходит в девятнадцатом веке. В деревне начинают девки пропадать, и помещик приглашает детектива из Петербурга...
- Фёдорович, - прервал его фельдшер, - давайте попозже, обход нужно сделать. Сигнализацию проверить, замки, подвал.
- Понял, понял, - покивал Фёдорович, - потом, так потом.
- Остальные как?
- Нормально, - сонными голосами откликнулись ещё двое: совсем ветхий дед и мужик с гипсом на ноге.
- Так! - нахмурился фельдшер, - не понял. А Хруп где?
- Слушай, Лëня, - заговорщическим шёпотом ответил Фёдорович, - от него так смердит, что мы Михалыча попросили его в отдельную палату перевести. Дышать нечем, аж в горле, вот здесь, - он поиграл пальцами возле горла, демонстрируя тошнотворный ком, - ну просто невозможно.
- Ясно, - задумчиво пробормотал Леонид, - ну это даже к лучшему. Чего хорошим людям мучиться, правильно?
- Точно, - проворчал дед и демонстративно отвернулся к окну.
- Ладно, всем спокойной ночи тогда.
- Хорошего вечера, - улыбнулся Фёдорович.
Фельдшер затворил дверь палаты и энергичным шагом направился в подсобку уборщиков, поигрывая в кармане халата запечатанным набором из шприца и иглы. Большая канистра с раствором щавелевой кислоты для чистки сантехники нашлась быстро. Леонид зубами разорвал упаковку шприца и, насадив иголку на штуцер, пронзил им мягкий пластик канистры. Синяя тягучая жидкость набиралась медленно. Поршень пришлось тянуть правой рукой, придерживая левой цилиндр. Закончив процедуру, Леонид по привычке щелкнул пальцами по шприцу и выпустил вверх тонкую струйку кислоты, хотя надобности в этом не было никакой.
Хрупа доктор разместил в двухместной палате в конце коридора, поближе к распахнутому на ночь окну. Вонь в помещении стояла и вправду жуткая. В таких случаях говорят «аж глаза выедает». Хруп был хроническим алкоголиком того уровня, когда стираются не только возрастные признаки, и человеку с одинаковым успехом можно дать и тридцать, и шестьдесят, но и в какой-то степени признаки половые. И дело не в том, что Хрупа можно было перепутать с женщиной, вовсе нет, а в том, что и мужчиной его назвать было бы уже неправильно. Так, что-то среднего рода, покрытое морщинами, лишённое зубов и сгорбленное, точно Толкиеновский Горлум, измождëнный кольцом всевластия. В больницу Хруп попадал с завидной периодичностью. Ужасное качество еды и алкоголя, антисанитарные условия и абсолютная равнодушие к своему здоровью приводили его на больничную койку раз в несколько месяцев. Клятвенные обещания доктору при выписке больше не пить нарушались спустя двенадцать минут после того, как нога Хрупа переступала порог больницы. Именно двенадцать минут требовалось ему, чтобы дойти до ближайшего магазина.
В этот раз, как и многие разы до этого, Хруп попал на койку с острым приступом панкреатита. Капельница уже сделала своё дело, и теперь он мерно похрапывал, приоткрыв беззубый рот. Леонид твёрдым уверенным движением вонзил иглу в пакет капельницы и двинул поршень шприца. Синяя кислота завертелась вязкими космами в жёлтом физрастворе, расползлась дымными клубами и медленно начала опускаться к трубке слива. Фельдшер накрыл иголку колпачком и спрятал шприц в карман. Две манжеты на липучках плотно обхватили руки спящего, пристегнув их к металлическим поручням койки, а когда Хруп задëргался, Леонид уселся ему на ноги и несколько минут в каком-то религиозном трансе слушал надрывный вопль больного, перешедший вскоре в животный вой. А потом этот вой превратился сначала в комариный писк, а потом в шипение пробитой велосипедной шины.
- Этот дар для тебя, Уфир, - с блуждающей улыбкой произнёс фельдшер, а потом, накрыв покойника простыней, он прогулочным шагом отправился за каталкой. По пути ещё раз заглянул в палату, справился о состоянии больных и рассказал про новый приступ Хрупа, на что получил лишь ответ деда: «когда он сдохнет уже?» Спустя полчаса фельдшер вернулся в палату с покойником. Переложить тщедушное тело Хрупа с койки проблем не составило, и Леонид через пару минут, насвистывая от удовольствия, катил поскрипывающую маленькими вертлявыми колёсиками каталку по длинному, подсвеченному слабым мерцанием ламп дневного света коридору к выходу из больницы. Там небольшой крюк вокруг здания, и вот они, двери в подвал. Воровато оглядевшись, Леонид щёлкнул замком и за два приёма перекатил каталку через высокий порог. В дальнем конце подвала под трубами отопления на бетонном полу уже лежало тело Колика. Кишки его фельдшер растянул в разные стороны и завязал концы за шпильки и кронштейны труб. В слабом свете единственной лампочки, спрятанной среди коммуникаций подвала, несведущему зрителю могло бы показаться, что это гигантский паук раскинул свои тонкие скользкие лапы в тесном помещении, готовясь к нападению, но Леонид точно знал что это и зачем это нужно.
Столкнув тело Хрупа на пол рядом с Коликом, фельдшер достал из широкого кармана футляр и откинул крышку. В специальной выемке лежал хирургический скальпель. Тускло блеснув инструментом в слабом свете лампочки, Леонид взялся за дело. Сначала разрезать одежду, всë как по-настоящему, ведь он ещё с детства мечтал стать хирургом. Скоро всë будет сделано как надо...
Руки он мыл долго и как-то механически. Про перчатки почему-то не подумал, поэтому кровь теперь была под каждым ногтем, в каждой трещинке и морщинке грубой кожи его ладоней. Халат придётся выбросить, весь в крови перепачкался, но это потом, впереди ещё целая ночь, а сейчас нужно начать финальный акт, акт пробуждения хозяина. Благо сейчас установилась жуткая жара, и даже в подвальном помещении дня через три тела будут готовы, чтобы открыть последний седьмой глаз, глаз Сабнака, демона гниения, тогда как око Уфира, демона-врача ада уже жадно ощупывало голодным взглядом стены пещеры в далёком подземелье, в тёмной изнанке этого мира.
Вернувшись в кабинет доктора, Леонид открыл картотеку в разделе «акушерство» и вынул восемь папок с пациентками. Кому-то повезёт, ведь нужно только семь. Разложив на столе дела с наблюдениями течения беременности, он принялся по-детски тыкать в них пальцем, нараспев декламируя считалочку, плотно засевшую в памяти с самого детства.
- Вышел ёжик из тумана, - промурлыкал себе под нос Леонид, - вынул ножик из кармана. Буду резать, буду бить, кто со мной хочет дружить? Выходи поскорей, не задерживай добрых и честных... б*ядей, - он криво улыбнулся и откинул заглавный лист папки, попавшей под его палец, - Ольга Владимировна Красниченко, - прочитал он вслух и провёл пальцами по вклеенной фотографии пациентки. На него посмотрели чёрные пронзительные глаза над высокими скулами, и задели какие-то глубинные мужские струны тонкий нос, выразительный контур губ и пышные волосы, хоть и собранные в хвост для фотографий, но явно рвущиеся на волю и терзающие своей непокорностью стянувшую их сзади резинку.
- Хм, - удивлённо прищурился Леонид, - а я и не знал, что Олька залетела. А кто отец? С кем ты встречаешься-то? - он пробежался судорожными пальцами по собственной памяти и выудил оттуда воспоминания с последнего дня молодёжи. Этот праздник он в свои сорок два всë ещё считал своим и посещал каждый год. И эффектную соседку Ольгу, живущую через два дома от него, он не заметить не мог, как и её кавалера... - а папашу-то закопали недавно, получается, - хищно улыбнулся фельдшер, - от Петрова ты, выходит, залетела? Э-э-э, нет, девочка, тебя я не отбракую.
Процедура со считалкой совершила новый круг, и на этот раз вопросов по лишней кандидатке у Леонида не возникло. Щёлкнув ручкой, он старательно переписал в блокнот все данные семерых пациенток и вернул на место папки. Откинувшись в кресле, он уставился на высокий, покрытый сетью микротрещин потолок. Впереди была целая ночь размышлений. Завтра нужно будет много чего объяснить доктору, а через три дня много чего успеть совершить. Именно совершить, а не сделать, потому, что дела и свершения разные вещи, и они требуют разных усилий. Но усилия эти будут стоить результата, а результат оправдает и объяснит всë. Все его поступки, и все жертвы...
Продолжение следует...
Автор: Гурченко Виктор
Следующая публикация
Комментарии 1