- А вы... - он сконфуженно обвёл улыбающихся и довольных произведённым эффектом пассажиров пальцем, - вы настоящие?

- Я пластмассовый, - с ходу ответил Ильяс.

- А я из пластилина, - тут же подхватил Петя.

Юра как раз провёл по струнам большим пальцем в последнем аккорде, показал рокерскую «козу», и с улыбкой произнёс:

- А я самый говëнный человек на земле.

- Нет, - нервно хмыкнул Михаил, - я имею ввиду... Да вы поняли! Вы мне не мерещитесь?

- Я по-любому мерещусь, чувак! - подмигнул Петя, - ну посмотри на мой прикид посреди июля!

Петя и вправду был одет не по сезону. Длиннополая кожаная куртка, под ней бежевая кофта с горизонтальной чёрной полосой на груди, джинсы и кроссовки.

- А это что? - Михаил указал на трость с загнутой ручкой, прислонённую к сиденью возле Петиной ноги.

- Это меня Агрессор цапнул, когда я его на свалке ловил. Вот, хромаю теперь, - Петя потрепал пса по голове, и тот довольно фыркнул.

- А Агрессор это кто? Чей он?

- Теперь мой, - самодовольно улыбнулся Петя.

- А ты откуда такой нарядный? - пробасил Ильяс.

- В поликлинику ездил. Лапиков на кровь отправил, анализы на наркотики сдать.

- Посадят теперь, - ухмыльнулся Юра.

- Да, вам хорошо говорить, - покивал Михаил, - вы мëртвые.

Под дружный хохот он уселся на сиденье рядом с Юрой.

- Слушайте, чуваки, - печально улыбнулся Михаил, - я, конечно, понимаю, что это мухоморы меня не отпускают, но я рад, что именно вы мне приглючились. Хоть так увидимся ещё разок.

- Это не мухоморы, - помотал головой Ильяс, - в тебе яд изнанки. Руку покажи.

Михаил посмотрел на своë туго забинтованное предплечье и автоматически потëр его левой рукой. Ранка отозвалась уколом боли.

- И что теперь? - напряжённо спросил он.

- Теперь мы с тобой сможем видеться в любое время, - Юра положил руку на плечо Михаилу и улыбнулся, - тебя в тоннеле червяк укусил, яд в тебя запустил, и теперь ты типа шамана, можешь духов видеть.

- Вы, получается, духи? - нахмурился Михаил.

- Что-то типа этого, - Петя достал из внутреннего кармана куртки ломтик колбасы и протянул псу. Агрессор выхватил из его пальцев лакомство и тут же проглотил, после чего подался мордой хозяину за пазуху, но тот стукнул его по носу, и питомец уселся обратно на сиденье, - у нас вообще весело там, - Петя стрельнул глазами куда-то вверх, - я вот Агрессора приручил, Юра гитару нашёл на большой свалке. Это, кстати, Кобейна гитара.

Михаил посмотрел на старый пожелтевший корпус инструмента. Две потëртые наклейки с женскими лицами и картинка ретро-автомобиля с надписью «Руссо-Балт» вызывали сомнения в принадлежности гитары Кобейну.

- Что-то не похожа она на Кобейновскую, - со скепсисом хмыкнул Михаил.

- Блин, ну значит Цоя, - не унимался Петя.

- А что за свалка такая?

- Ну... Как тебе объяснить? - Петя задумался и почесал подбородок, - куча всякого барахла из реального мира. Списанного, что ли, или пропавшего. Носки, например, ключи, или пульты от телевизора, короче, то, что здесь пропало, там появляется.

- Понятно... - кивнул Михаил, - понятно то, что ничего непонятно. Слушайте, а может вы знаете, что мне теперь делать? Я имею ввиду с Железнодорожником с этим. Жоржика он убил... Наверное. Сам не знаю уже, где реальность, а где видения.

- Убил, - уверенно подтвердил Ильяс, - всë, что в изнанке произошло, было на самом деле.

- А как он тогда в гараже у себя оказался? Я один оттуда выбрался. Да! И как я сам дома оказался?

- Изнанка не физический мир, - пояснил Ильяс, - вы туда вот такими, как мы сейчас попали. А тела так и оставались в коровнике. Ты в своë вернулся, а тело Жоржика само в гараж вернулось и на автомате напилось, а потом благополучно захлебнулось рвотой. В теории он бы мог ещё существовать некоторое время, но такие туловища, лишённые сущности, сами стремятся к смерти. А ты сам домой пришёл, только забыл. Ну, типа как бухой домой приходишь, а потом ничего не помнишь.

- То есть, я физически там не был?

- Ага, - подтвердил Петя, почëсывая по животу развалившегося на сиденье Агрессора.

- А что тогда насчёт вот этого? - Михаил выставил вперёд предплечье, - кто меня укусил тогда?

- Здесь как в «Кошмаре на улице вязов», - пояснил Ильяс, - если ты сумел выбраться из сна, то раны выбираются вместе с тобой.

- Ясно... И что мне теперь делать? Дома сидеть до конца каникул? Он теперь охотиться на меня станет?

- Давай под поезд и к нам! - Юра скорчил глупую гримасу и заиграл на двух струнах похоронный марш.

- Спасибо за совет, - грустно улыбнулся Михаил и задумчиво посмотрел в окно. Мимо, мерно покачиваясь, тянулись придорожные посадки, а через открытую форточку убаюкивающим сдвоенным биением огромного сердца, вплывал стук колёс.

- Хорошо, что хоть один серьёзный человек среди нас есть, - прервал тишину Ильяс, - я, в отличие от этих... - он пренебрежительным кивком указал на Петю с Юрой, - не по свалке лазил, а справки наводил. И вот, что я выяснил: демон этот - немец на самом деле, его зовут Фридрих Дальмайер, звали, точнее. Сейчас его имя Фогус. Он бывший комендант концлагеря нашего. Фашисты здесь опыты какие-то проводили с изнанкой и когда отступали, оставили его типа смотрящим за переходом между мирами. Вход запечатали, а он внутри остался своих ждать. Свои так и не вернулись, а когда при строительстве завода отстойники стали выкапывать, то ему выход в новом месте освободили. Он уже с ума к этому времени сошёл, так, чисто инстинктами жил, вот и стал выходить на поверхность и гадить по мелочи.

- Да, мне Жоржик это рассказывал, - подхватил Михаил, - потом его дед с тëткой рельсы заговорили, и Железнодорожник в ловушке оказался между железкой и отстойниками.

- Ага, - согласно кивнул Ильяс, - а потом жертвы начали ему приносить, чтобы деревенских со свету не сводил. И всë шло по плану до тех пор, пока дед не помер, а Жоржик решил человека в жертву принести.

- Человека?! - ошарашенно переспросил Михаил.

- Человека, - подтвердил Ильяс.

- Это же он Баллончика загасил, - вмешался Юра.

- Ага, а потом и тебя собирался, - подхватил Петя.

- Меня? - так же растерянно пробормотал Михаил.

- Тебя, можно сказать, Фогус и спас, - продолжил Ильяс, - в последний момент появился. Жоржик уже готов был тебе подшипниками в голову зарядить. Так что, скажи спасибо херу Дальмайеру.

- А зачем ему это?

- Кому? - переспросил Ильяс, - Дальмайеру? Так это случайно вышло. Он бы и тебя разорвал, да ты убежать успел. Хоть и тупил, конечно, поначалу. Мы уже кричать тебе стали, чтобы убегал...

- Так это вы были? Понятно. Но я про Жоржика. Зачем ему было меня убивать?

- Он ошибочно решил, что человеческая жертва принесёт больший эффект, чем звериная. Вот только получилось наоборот...

- А только вышло по-друго-о-му, вышло вовсе и не так! - ударил по струнам Юра.

- Спасибо за музыкальное сопровождение, - с серьёзным видом почтительно кивнул Ильяс, - так вот, его эти пентаграммы действовали только на телах животных, у человека другая энергетика, да и помощнее будет. Короче, он просто накормил Демона от пуза человечинкой. Он же селезëнку в первую очередь жрёт.

- Да, Жоржик говорил. А его что, дед не предупредил, что с людьми это не работает?

- Дед его нормальным чуваком был, - хмыкнул Ильяс, - он и подумать не мог, что внучок на мокруху отважится. А он, мало того что человека убил, так ещё и выводы неправильные потом сделал. Решил, что это мы как-то ритуалу помешали, и нужно ещё одного убить. Вот и выбрал тебя.

- С этим понятно, - Михаил пустыми глазами уставился себе под ноги, переваривая услышанное, - Жоржик, короче, меня развёл, получается?

- Как последнего лоха, - согласился Юра.

- А как этот... - Михаил нахмурился, вспоминая имя, - как его там? Железнодорожник, короче. Как он в изнанку попал, когда мы там были? Жоржик уверял, что проход был в другую сторону вывернут. Откуда он появился тогда?

- А вот это уже сложный вопрос, - задумался Ильяс, - нужно будет ещё поспрашивать у людей, может знает кто.

- А у кого ты там всë это спрашиваешь? - Юра откинулся на сиденье и поставил гитару рядом грифом вверх, - я вот вообще никого пока не видел.

- Там пацаны дальше за холмом живут. Вы же со свалки не вылезли, вот и не видели. А они, пацаны эти, жертвы концлагеря нашего. У них зуб на Дальмайера, вот они и в теме.

- О! Миш! Кстати! Смотри, что я на свалке нашёл! - встрепенулся Петя и зарылся во внутреннем кармане куртки. Агрессор сразу перевернулся и вскочил на короткие лапы, ожидая нового угощения, - не тебе, - буркнул псу Петя, и тот тонко заскулил, обиженно прижав уши.

- Что это? - Михаил всмотрелся в маленькую пластмассовую фигурку в руке друга, и по лицу его самовольно расплылась улыбка, - это же солдатик! Тот самый!

- Угу, - довольно промурлыкал Петя, вращая в ладони чёрную фигурку латника, замахивающегося на воображаемого неприятеля палицей. Палица при этом была изрядно покусана и истерзана детскими зубами.

- Что за воин? - поинтересовался Юра.

- Да это ещё в садике... - махнул рукой Михаил, не отводя глаз от игрушки, - у нас возле забора брëвна лежали, и мы малые лазили по ним постоянно...

- Во время было! - хмыкнул Петя, - и не боялись тогда за детей!

- Ну так это же до Чернобыля ещё было, - авторитетно пояснил Ильяс, - детей тогда много рожали, можно было и пожертвовать парочкой. Это потом уже демографическая яма образовалась.

- Ну! И что с брëвнами дальше? - нетерпеливо спросил Юра.

- Да ничего особенного, - пожал плечами Михаил, - я солдатика этого между брёвнами уронил, и всë, не достали. А Петя тогда мне своего индейца подарил. С копьём такой был и щитом прямоугольным. Коричневый весь, без краски уже. Так и стали дружить с тех пор.

- Ну вот, - Петя широко улыбнулся и протянул фигурку Михаилу, - возвращаю.

- Спасибо, - усмехнулся тот и аккуратно взял у друга пластмассового латника.

- Что спасибо?! - тут же зажëгся в возмущении Петя, - индейца моего гони!

Ильяс после этой фразы разразился басовитым раскатистым смехом, и пассажиры с дальних сидений в недоумении посмотрели в конец вагона.

- А они что, вас слышат? - Михаил словил на себе несколько заинтересованных взглядов пассажиров.

- Не то, чтобы слышат, - ответил Юра, - просто типа кажется что-то. Знаешь, как бывает иногда? Привиделось что-то краем глаза, или померещилось.

- А насчёт Фогуса, - продолжил свою мысль Ильяс, - можешь пока не беспокоиться. Он Жоржиком отобедал, теперь некоторое время будет отходняки ловить. Дед Жоржика знал, что внучок ненадёжный товарищ и заговор на нём мощный оставил, вот Фогус теперь и будет несколько дней отлëживаться после такой трапезы.

- А сколько дней? - тут же вспыхнул азартом Михаил.

- Понятия не имею, - пожал плечами Ильяс, - мне что рассказали, то и транслирую.

- Слушайте, чуваки, - Михаил вдруг криво улыбнулся и азартно прищурил один глаз, - а я только что понял, почему я в вас не верю до сих пор.

- А я всегда говорил, - нарочито грустно вздохнул Петя, - если ты сам не веришь в себя, то и другие в тебя не поверят.

- Ну и почему? - вмешался Юра.

- Мы с вами сколько беседуем, а вы ни одного матного слова ни разу не сказали. Вообще на вас не похоже.

- Так нам нельзя, - хмыкнув, пояснил Ильяс, - отматерились мы уже своë.

- В смысле? Почему нельзя? - нахмурился Михаил.

- Вот так вот, нельзя, - подтвердил Юра, - мне теперь половину репертуара приходится с прокашливаниями играть.

- В мате слишком много силы, - нравоучительно произнёс Ильяс, - вообще, русский мат это остатки от древней языческой магии. Для живого это оберег, оружие, или выпуск злых эмоций, а для нас... - он плотно сжал губы и медленно помотал головой, - лучше не произносить. Мы и так тут на птичьих правах, что-нибудь скажем, и назад в изнанку затянет.

- Подожди! - тряхнул головой Михаил, - а почему в изнанку? Вы же где-то там... - он стрельнул глазами вверх, как это делал недавно Петя, - на холмах каких-то, свалка там у вас...

- Так это я фигурально вверх показал, чувак, - с улыбкой протянул Петя, вновь почëсывая живот завалившемуся на спину Агрессору, - нет рая и ада, есть только изнанка.

- Ага, - подхватил Юра, - просто в той дыре, где был ты, не место для людей, там только твари, из зла состоящие.

- А почему здесь у нас именно такое место? Почему зло здесь поселилось?

- Потому, что здесь ему было чем поживиться, - развёл руками Ильяс, - один детский концлагерь чего стоит. Да и до этого здесь дерьма хватало. В девятьсот пятом году крестьяне взбунтовались, ошибочно решив, что началась революция, а помещик вызвал казачий отряд из Бобруйска. Половину мужиков в деревне тогда расстреляли и в реку, а кровь в землю впиталась. А ещё раньше, уже не помню в каком году, барчук в простолюдинку влюбился, а барин разбойников нанял, чтобы убили её. Сына дома запер, а разбойников на свидание с девкой этой отправил вместо него. Барчук сбежал, на коня и к реке. А там эти уже с девкой развлекаются. Короче, обоих зарезали и в реку, а кровь в землю впиталась. Помещик этот потом с горя утопился, а перед смертью проклял здесь всë. А кровь...

- А кровь в землю впиталась! - перебил его Петя, - поняли мы уже! Давай что-нибудь позитивное!

- Ну тогда насчёт мата продолжим, - пожал плечами Ильяс, - хочешь прифигеть, Миша? Пока в тебе яд изнанки ещё бродит, можешь действие мата увидеть своими глазами. Вот попробуй.

- Что попробуй? - недоумëнно переспросил Михаил.

- Матюкнись, - подсказал Юра.

- Ну... Х*й, - неуверенно произнёс Михаил, и воздух как будто бы колыхнулся и завибрировал перед ним, - это что было сейчас? - повертел он ладонью в воздухе.

- А ты громче попробуй, - хитро улыбнулся Петя, и Михаил, позабыв про пассажиров, набрал воздуха и по-богатырски, словно трубя в боевой рог, затянул протяжное и зычное:

- Ху-у-*-у-уй!

Вагон вздрогнул, и в его дальний конец, изгибая стены и окна, пошли две стремительные гибкие волны. Воздух ударил по ушам, точно подводным толчком, а со стёкол при прохождении волн мелкой изморозью посыпалась белëсая шелуха.

- Совсем там ë*нулся от скуки? - послышалось насмешливое с сидений картëжников. Несколько пассажиров обернулись, кто с возмущением, кто с интересом, но на этом инцидент и закончился.

- Ух-ты! - восхищённо выдохнул Михаил, - это что, каждый раз так происходит?

- Типа того, - кивнул Ильяс, - невидимый глазу мир таит много удивительного. Тут ещё важно какую эмоцию вложить. Ты с интересом сейчас произнëс, но чаще люди со злостью матерятся. Это всë потом в изнанку стекает, ну и сам понимаешь, на чью мельницу льëтся.

- Прикольно, - задумчиво потянул Михаил, - а я что, теперь всегда это видеть буду?

- Постепенно яд растворится, - пояснил Ильяс, - как правило сорок дней действует. Как и мы.

- В смысле, как и вы?

- Чувак, - вздохнул Петя, - эти ж обычаи, они все не с пустого места. Вот эти девять дней, потом сорок, типа душа потом возносится. Так и есть.

- Так что, - подхватил Юра, - ещё тридцать восемь дней, и «прощание парохода», - он дëрнул шестую струну, и пока она долго и протяжно гудела, печально махал рукой, точно отплывающий на корабле турист.

- Вот опять мы о грустном! - возмутился Петя, - хороших тем, что ли, нету?

- А я на свидание сегодня иду, - вдруг выпалил Михаил и сжал губы, сдерживая улыбку.

- Нормально, - возмущенно протянул Юра и снова взялся за гитару. По вагону тут же полился тонкий струнный перезвон.

- Мы, значит, в землю, а он на свидание, - почесал подбородок Петя.

- Кто на что учился, - пробасил Ильяс, - как говорится, Кесарю Кесарево.

- Да иди конечно, - отмахнулся Петя, - жизнь продолжается. Только на поминки не забудь зайти.

- А, блин! Точно! - спохватился Михаил, - поминки же ещё. Схожу, конечно...

Его прервал хрип динамика, прожужжавший что-то нечленораздельное, а потом в открытую форточку горным камнепадом ворвался грохот моста через Добысну. Петя привстал, сняв с колен Агрессора, и напряжённым взглядом проводил мелькнувшие за окном рыжие металлические перекрестья моста.

- Что, места боевой славы? - печально улыбнулся Юра.

- Угу, - проворчал Петя и вернулся на место.

- Ну что, на выход пойдём? - Михаил поднялся с сиденья и отодвинул створку двери тамбура.

- Мы не можем выйти, - помотал головой Юра.

- А как тогда... - растерянно протянул Михаил, - вы что, дальше поедете?

- Мы можем переходить в этот мир только в тех местах, где большая концентрация эмоций, - виновато улыбнулся Петя, - вокзал, поезд, разные людные места. На перрон в посёлке сойдём, можем застрять. Так что ты пока без нас.

- Мы подтянемся! - подмигнул Юра и, ударив по струнам, запел: - в мокрой постели голое тело нашли - чёрный отдел.

Хлопнули двери, гости куда-то ушли, я не хотел.

Дохлые рыбы тихо осели на дно и разбрелись.

Все вы могли бы, но перестали давно и зае... кхм... - кашлянул он в кулак, -

В это трудно поверить

Но надо признаться, что

Мне насрать на моё лицо,

Ей насрать на моё лицо,

Вам насрать на моё лицо,

Всем вам насрать на моё лицо!

Пассажиры начали подниматься с сидений и подтягиваться к выходу. Проходя мимо мест для инвалидов, на которых вальяжно развалились три призрака и одна собачка, люди напряжённо вслушивались, точно что-то уловив сквозь стук колёс, оборачивались, но медленно продвигались дальше, заполняя тесный тамбур.

Дизель дëрнулся, стукнул сцепками и остановился напротив здания вокзала. Зашипела пневматика и двери раздвинулись в стороны. Михаил спрыгнул на горячий асфальт перрона и бросил взгляд в крайнее окно. За стеклом было пусто. Друзья исчезли. Вздохнув, он вставил руки в карманы джинсов и пустым взглядом проводил проехавшие мимо него вагоны. По изгибу дороги, уходящей в сторону прямо перед вокзалом, медленно двигалась похоронная процессия.

- Чëрт! Опоздал! - сквозь зубы процедил Михаил и поторопился через переход на ту сторону путей. В голове длинной колонны медленно ехал ГАЗ - 53 с откинутыми бортами. На площадке кузова, укрытой коврами, стояли два обитых красным ситцем гроба. Естественно, закрытых. За десятками голов было не рассмотреть, кто идёт сразу за грузовиком, видны были только чёрные платки, да островерхие зелёные венки с витыми траурными лентами. Михаил пристроился в хвосте процессии следом за какими-то бабками, пришедшими, явно, просто из праздного интереса. Они шли своей шаркающей походкой и негромко переговаривались.

- Ой, такие молодые... Это ж надо... Что ж это такое творится...

- И не говори...

- А родителям как теперь...

- И не говори... А батюшка- то будет? Говорят, вроде, сами они...

- Не сами! - не удержавшись, злобно процедил Михаил и, прибавив шаг, начал продвигаться вперёд. Вскоре колонна стала плотной, и он не стал протискиваться дальше. Рядом шли несколько едва знакомых парней из другой части посёлка и три девчонки лет по тринадцать. Они тихо переговаривались и иногда сдавленно хихикали, словно и не было впереди, в каких-то пятидесяти метрах от них двух разорванных страшным монстром тел. Тел выпотрошенных, наскоро сшитых и небрежно уложенных санитарами в свои последние деревянные пароходы. Интересно, в морге обратили внимание, что у обоих селезёнки нет? Компания снова прыснула сдавленным смехом.

- Если так весело, - не стерпел Михаил, - то нах*й отсюда съе*али! - и воздух тут же вздрогнул от произнесённых слов.

- О, Миш, привет, - тут же стал серьёзным один из парней, - извини, затупили что-то.

- А ты чë так предъявляешь? - взъерошился второй, - попутал, что ли?

- Да блин, Капыт, успокойся, в самом деле, на похоронах, всë-таки, - осадил его первый, - слушай, Миш, - вполголоса продолжил он, - а правда, что они под наркотой были?

Михаил посмотрел на собеседника и смутно вспомнил его по школе. Лет на пять-шесть младше, вроде бы. Уж так устроена память - тех, кто постарше, помнишь хорошо, а младшие существуют где-то на заднем плане в качестве фона, и все на одно лицо.

- Неправда, - буркнул Михаил и прибавил шаг, обходя процессию по самому краю. На обочинах стояли несколько машин. Их владельцы терпеливо ожидали прохода колонны, не смея обогнать похороны. В таких ситуациях суеверия работали в ста процентах случаев.

Рядом, слегка покачиваясь, создав вакуум посреди колонны, брёл пьяный. За ним Михаил и пристроился. Под ногами то и дело хрустели пластиком облетевшие листья искусственных цветов с траурных венков и рябили грязной белизной лепестки пионов, втоптанных в асфальт десятками ног. На перекрёстке «газон» остановился на несколько минут, и гусеница провожающих сжалась, зашаркала по горячему асфальту, тихо загудела. Откуда-то спереди послышалось одиночное «всë, пошли дальше», и колонна снова тронулась с места, завернув направо. Михаилу вспомнился бесконечный хвост чумного, что тянулся и тянулся из тоннеля в тоннель, оставляя за собой вместо опавших белых лепестков жёлтую вязкую слизь. Вскоре в тихий гомон толпы и мерный рокот грузовика сверлящим звуком вонзился сигнал, сопровождаемый перемигиванием двух красных фонарей перед железной дорогой. «Переезд закрыт», - разнеслось по цепочке и колонна снова остановилась. Из-за густой посадки, мимо кладбища медленно пополз гружёный состав. Раздался пронзительный гудок, и воздух завибрировал от рокота мощных двигателей в сдвоенном локомотиве.

- Медленно идёт, - послышалось возле самого уха, и Михаил дёрнулся от неожиданности. Рядом с ним, вставив одну руку в карман куртки, а другую держа на рукоятке трости, стоял Петя.

- А остальные где? - спросил Михаил.

- Да все, кому надо, здесь уже, - ответила высокая женщина в чёрном платке с покрасневшими глазами, школьная учительница русского языка.

- Ну да, - сконфуженно кивнул Михаил и опустил глаза.

- Да здесь мы! - раздался голос Юры. Он протискивался сквозь плотную толпу, держа гитару над собой на вытянутых руках. Вслед за ним пробирался Ильяс. Люди, словно чувствуя какой-то дискомфорт, нехотя расступались, дëргали плечами и растерянно переглядывались.

- Я говорю, идёт медленно, - с хитрым прищуром повторил Петя, - может перебежать успеешь, а, Юр?

- Перстень свой отдашь на удачу - побегу, - широко ощерился Юра, на что Петя резиново улыбнулся и выставил вперёд сжатый кулак с отставленным средним пальцем.

- А где? - шёпотом спросил Михаил, кивнув на лишённый кольца палец.

- Выбросил, - зачем-то таким же шёпотом ответил Петя, - приносит неудачу. Да и палец от него чернеет, правильно ты говорил.

Он сощурил глаза и осмотрел стоящих впереди людей. Зрение у Пети было ни к чёрту, и ему всегда приходилось щуриться, чтобы рассмотреть что-нибудь на мало-мальском отдалении, ведь носить очки было совсем не по-панковски.

- А это кто? - он наклонил голову к Михаилу и бесцеремонно ткнул пальцем в стоящую с венком девушку впереди, - это Мотора сестра, что ли?

- Угу, - тихонько промычал в ответ Михаил.

- Блин! Какая жопа классная выросла! Пойду потрогаю! - он ловким жестом поднял воротник кожаной куртки и, цокая тростью по асфальту, направился к цели. Юра, тем временем, заиграл на басовых струнах мелодию из сериала «Бригада». Подойдя к девушке, Петя победно посмотрел на друзей и схватил растопыренной пятерней жертву за ягодицу, туго обтянутую синими джинсами. Девушка дёрнула плечами и встревоженно обернулась. Посмотрев по сторонам, она нахмурилась и украдкой провела ладонью по ушибленному месту, а Петя, гаденько улыбаясь, уже ковылял обратно.

- Орех! Так и просится на грех! - прокомментировал он. Юра с Ильясом громко засмеялись, а Михаил стиснул зубы и, сдерживая улыбку, опустил глаза.

Поезд, тем временем, медленно тянулся через переезд, наполняя пространство грохотом сцепок, лязгом буферов и стуком колёс. Рельсы тяжко прогибались под многотонными вагонами и цистернами, словно вздыхая после каждой тележки, приехавшей по ним. Воздух зыбко колыхался вокруг нагретого июльским солнцем состава, вздрагивал и проносился мимо неподвижной толпы вместе с мелкой пылью, запахом мазута и горячего металла. Когда последняя цистерна миновала переезд, все молча проводили взглядом её перепачканное сажей выпуклое днище, и многие перекрестились.

- Святой поезд, наверное, - хохотнул Ильяс.

- Поезд ушё-о-ол! - пропел Юра в ответ, коротко ударив по струнам.

Назойливая сирена стихла так же внезапно, как и зазвучала несколько минут назад, и грузовик, рыкнув двигателем, тронулся с места. Гробы мелко тряхнуло при переезде через рельсы, и по толпе волной прокатился ропот. До кладбища оставалось каких-то метров триста.

Настежь открытые ворота погоста, вросшие на четверть в зелёный травянистый подол, встретили процессию как-то буднично и обыденно. Отворëнные круглые сутки во всякую пору года они готовы были встречать гостей всегда и в любом количестве. Главное, чтобы число зашедших превышало число убывших минимум на одного. Слегка покошенные врата как будто слегка улыбались новым посетителям и призывно распахивали перед ними мрачный пейзаж из крестов, надгробий и тонкого стального частокола выкрашенных и ржавых оградок. В старой части кладбища раскидистые деревья, ровесники упокоенных у их подножий останков, давали густую и мрачную тень, прохлада от которой ощущалась в любую погоду. Не прохлада даже, а настоящий холод, исподволь и как будто случайно пробегающий по позвоночнику неосмотрительного прохожего, холодящий самое нутро, касающийся души своими ледяными длинными пальцами. Новая же часть кладбища напоминала скорее пустырь на окраине города с редкими одноэтажными постройками, активно наступающими на свободное пространство. Сырые холмики из жëлтого песка, сплошь заваленные поблекшими на солнце венками и пожухлыми цветами, венчали одиноко торчавшие кресты с покрытыми пылью фотографиями усопших. На самом краю этого некрополя зияли чёрными прямоугольными провалами две свежие ямы. Рядом с ними в ожидании своего груза возвышались усечёнными пирамидами большие кучи земли. На них и поставили гробы, каждый у своей конечной точки путешествия.

- А я бы хотел, чтобы меня сожгли, - придав лицу философское выражение, задумчиво произнёс Ильяс, - я считаю, что язычники правильнее делали. Как ты там, Петя, говорил? Лучше сгореть в огне, чем завянуть на солнце?

- Не, - помотал головой Петя, - я говорил: лучше сгореть в огне, чем тебя в отстойнике пиявки съедят.

- Красава! - усмехнулся Юра и подставил другу ладонь под хлесткое «пять», тут же ему и выданное.

- А вас черви есть будут, - пожал плечами Ильяс, - долго будут, - он хищно улыбнулся и азартно завращал глазами, - сначала язык, потом глаза, потом...

- Да заткнись ты! - нервно бросил Петя, - видишь, горе у людей, а ты стебëшься.

К гробам по очереди стали подходить родные и близкие. Закрытые крышки создавали впечатление нереальности происходящего, какой-то искусственности и спектакля. Для Михаила это чувство в стократ увеличивалось из-за того, что покойники-то вот они, рядом стоят, живые и румяные, только что не матерятся, а так... Какими были, такими и остались.

Провожающие медленной цепочкой проходили мимо обитых красной материей ящиков. Вот Петин отец с раскрасневшимся лицом положил руку на шершавую ткань, покивал чему-то, понятному только ему, и, глядя пустыми глазами себе под ноги, медленно отошёл в сторону, уступив место жене, Петиной мачехе. Юрины родители возле гроба стояли долго, и никто не смел разрушить это немое прощание, затянувшееся сверх меры. Когда из толпы появилась Ольга, Петина девушка, он сразу как-то напрягся и прищурился, пристально вглядываясь в красивые черты её лица. Ольга была настоящей красавицей. Несмотря на покрасневшие глаза и слегка опухшее от слëз лицо, она сразу приковывала к себе внимание. Высокая и стройная, с вычерченными скулами, тонким аристократическим носом, огромными глазами и чёрными цыганскими локонами до лопаток. Старше Пети на четыре года, Ольга некоторое время пыталась не обращать на него внимания, но в один момент бастион был прорван, редуты пали, и их роман завертелся бурно и неотвратимо.

- И что она в тебе нашла? - уголком рта пробормотал Михаил.

- Харизма, - с бахвальством протянул Петя, - увидев Петю однажды, забыть его невозможно.

- А ты знаешь, - нравоучительно вмешался Ильяс, - если человек говорит о себе в третьем лице, это первый признак шизофрении?

- Я мёртвый, - отмахнулся Петя, - мне пофиг уже.

- А она точно того? - многозначительно поднял брови Михаил, - ну, точно от тебя залетела?

- Точно от меня, или точно залетела?

- Не знаю... Ну, вообще.

- Мне так сказала, по крайней мере. Зачем ей врать?

- М-да... - пожевал губами Михаил, - невесело...

- А ты, кстати, чего стоишь, пойдём прощаться.

И они вчетвером направились к возвышающимся на насыпи гробам. Михаил, как и остальные до него, положил руку на крышку и застыл так на несколько секунд. Вдруг рядом послышалось журчание, и он повернулся на звук. Петя стоял на краю могилы и, выписывая струйкой восьмерки и зигзаги на её дне, мочился в яму. Михаил хрюкнул от смеха и немедленно закрыл глаза щепотью пальцев. Опустив голову, он накрыл ладонью рот и затрясся от смеха.

- Ну тихо, тихо, - прозвучало совсем рядом, и на плечо легла чья-та ладонь. Всë та же учительница русского подошла чтобы успокоить потерявшего самообладание парня. Михаил, не поднимая головы, покивал и поспешил уйти со всеобщего обозрения. Юра, тем временем, устроился на скамейке у соседней могилы и наполнил гнетущую тишину гитарным звуком.

- Тяжёлый гроб несли к могиле, - затянул он, - крутого парня хоронили,

Смеялись и шутили над тупым его лицом!

Виновник этого парада, он не дурак, ушёл как надо,

И баба его рада, что её не застрелил!

А дальше они запели с Петей в два голоса:

- Хэй-хэй, вся семья, братья и друзья

Парня провожали, плакали и ржали, водкой поливали, в рожу целовали. Е-е-е...

- Идиоты, - пробасил Ильяс и осуждающе закатил глаза.

Когда цепочка прощающихся иссякла, перед толпой появился батюшка. Чёрная ряса погребально прошуршала в тишине, и святой отец остановился перед гробами. Дважды щëлкнув зажигалкой, он оживил в кадиле неиссякаемый источник дыма и стал мерно раскачивать им вперёд и назад, сопровождая это действо распевной молитвой.

- А я шутку придумал, - вдруг оживился Ильяс.

- Ну-ка, ну-ка, - тут же заинтересовался Петя.

- Хоронили Хоронеку, - выдавил из себя Ильяс и разразился громовым смехом. С деревьев тут же вспорхнула стая испуганных воробьëв, и злобно каркнула рассерженная ворона.

- Меня хотя бы хоронят, - парировал Юра, - а кое-кого в изнанке черти доедают.

Когда батюшка закончил молитву по усопшим, словно из ниоткуда появились четверо чумазых мужиков с лопатами и ремнями и по очереди стали опускать гробы в могилы. В толпе послышались всхлипывания и глухой гомон. Какая-то женщина начала распевно читать молитву. Гробы глухо стукнули о дно ям, и ремни с влажным шуршанием были вытянуты из-под них. Один из землекопов, видно старший, сконфуженно кашлянул в кулак и исподлобья посмотрел на притихшую толпу. Длинный и нескладный он каланчой возвышался над своими помощниками, а очки в толстой оправе добавляли его образу неуместную комичность.

- Можно... - произнёс он глухим сдавленным голосом, после чего прочистил горло, издав звук тракторного стартера, и повторил ещё раз: - можно землю... - он кивнул на освободившиеся насыпи, - бросайте.

И толпа, вытянувшись в длинный жгут, медленно, словно песчинки сквозь горловину песочных часов, начала просачиваться вдоль двух куч мягкой жёлтой земли, бросая её по очереди в могилы. Бросил свои пригоршни и Михаил. Песок сухо хрупнул по обтянутым материей гробам, будто стукнул в дверь, которая никогда уже не откроется. А потом в дело пошли лопаты, и с каждым махом неутомимых землекопов Михаил понимал, что глухие удары, постепенно переходящие в сухое шуршание, беспощадно отделяют его от прежней жизни, где были живые друзья и вера в правильность этого мира.

Спустя десять минут на месте прежних ям возвышались два невысоких холмика. Долговязый землекоп снял черенком лопаты излишки песка, образовав на поверхности ровные площадки и отработанным движением отпечатал этим же черенком на податливой поверхности два православных восьмиконечных креста. Невольные прихожане церкви под открытым небом, но с подземными алтарями, дружно перекрестились и потянулись к выходу.

- Вто и вся недолга, - покивал Ильяс.

- Ну а что? - задумчиво ответил Юра, - бережëт зима своих мертвецов, стережёт своих гостей теремок.

- Эх... - отчаянно выдохнул Петя, - а не врубить ли нам рок в этой дыре?

- А почему бы и да? - хмыкнул Юра, резким движением закинул себе на колени гитару и запел: - Высказано всё, что только может рот,

Выблевано всё, что только может мозг.

Кучка онемевших от избытка слов

Пляшет под мычание глухонемых,

А конец никогда не наступит.

Поезд ушёл.

Поезд ушёл.

Кровушка верёвочкой струится в дверь,

Надо призадуматься — кому резон?

Не было подарков — только снег и страх,

Не было подарков — только стыд и стёб,

А конец никогда не наступит.

Поезд ушёл.

Поезд ушёл.

- Ладно, чуваки, пойду, - Михаил поднялся с лавки и, настороженно обернувшись, пожал руки друзьям, - вы на поминках-то будете?

- Попробуем, - улыбнулся Юра, - они ж в школьной столовой будут?

- Вроде как.

- Так это проще простого! - отмахнулся Петя, - нет большей концентрации эмоций, чем в школе. Вали давай. Вон, кое-кто уже оборачивался на тебя.

- А ты со своим зрением в минус два увидел?

- Ну, я не настолько слепой, чувак, - Петя хитро подмигнул другу и расплылся в улыбке, - чтобы видеть чувства, зрение не нужно.

- Где солнца луч годами мчится к цели, там дьяволу не нужно и недели, - продекламировал Ильяс.

- Вот сейчас вообще мимо, - вздохнул Петя, - давай, Миш, догоняй свою Юлю.

Юля шла в хвосте колонны с двумя подругами. Мариной, той самой сестрой Мотора и бывшей одноклассницей Светой по прозвищу Сорока.

- Привет, - Михаил поравнялся с компанией и кивнул сразу всем девушкам. Те улыбнулись в ответ и тоже тихо поздоровались.

- Ну, мы не будем мешать, - промурлыкала Сорока и утянула Марину в сторону. Юля осталась рядом с Михаилом.

- Ты как? - спросила она.

- Нормально.

- Ну и хорошо, - Юля вздохнула и крепко сжала его ладонь, - жизнь продолжается. Они с тобой навсегда останутся, рядом будут.

- Надеюсь только, что не каждую минуту, - ухмыльнулся Михаил.

- Шутишь - уже хорошо, - улыбнулась Юля, - ну так что насчёт вечера? Если не хочешь - не обижусь, всë понимаю.

- Ну я же обещал.

- Ну тогда как обычно?

- Как обычно, в девять возле весовой.

- Тогда договорились! - Юля ещё раз сжала тонкие пальцы, немного вонзив ногти в ладонь Михаила, - слушай, Миш, - заговорщическим голосом продолжила она, - а ты знаешь, что с ними произошло на самом деле? Тут всякое люди говорят. Говорят, что под наркотиками были. А Ильяса так и не нашли. Что с ним, ты не знаешь?

- Давай вечером, - вполголоса ответил Михаил.

- Ну ладно, - легко согласилась Юля, - а я тебе про Маринку сейчас кое-что расскажу. Помнишь, прошлым летом из Гомеля приезжал пацан? Ну этот, как его...

И дальше они зашагали, непринуждённо беседуя о всякой ерунде.

Спустя полчаса бóльшая часть опечаленных односельчан радостно занимала места в школьной столовой, где уже были накрыты столы для поминок. Под шарканье стульев захрустели крышки на бутылках, зазвенели графины и столовые приборы, загудела публика.

- Сядь на краю где-нибудь, - подсказал Петя, - чтобы нам рядом пристроиться.

Михаил кивнул и начал пробираться за спинами поминающих в самый дальний конец стола. За ним шли, растянувшись цепочкой, Петя, Агрессор и Юра с гитарой за спиной. До них доносились обрывки фраз, обсуждения и разговоры гостей. Кто-то, забыв о причине мероприятия, уже чокался и выпивал за здоровье. Заняв место на самом краю, Михаил положил в тарелку положенную ложку поминальной кутьи – пресного риса с изюмом.

- Бухать будете? – спросил он у друзей, пережëвывая кашу.

- А что за оно? Водка? – спросил Юра, - магазинная, надеюсь?

- Отравиться боишься? – хмыкнул Михаил.

- Да не, не в том дело. Алкоголь дело такое… Он в себе всякую дрянь накапливать может. Оно ж почему люди белку ловят, или просто дурными становятся. Если самопляс какой-нибудь, то туда или специально, или по незнанке могут сущности попадать. А из спирта они уже только прямиком в человека могут выйти.

- У Жоржика такого добра целая биклага в гараже стоит с тварями какими-то.

- Это зиготы, - пояснил Петя, - страшная хрень. Да нормальное это бухло, - продолжил он, - это батя мой притаранил, у него два ящика на балконе стояло. Я оттуда пару штук уже утянуть успел. Вместе и пили тогда возле озера. Ты налей в рюмку и хлебом накрой, так и мы сможем тела свои бренные помянуть.

- А Ильяса где потеряли? – Михаил налил полную рюмку и накрыл куском хлеба.

- Должен подрулить, - пожал плечами Петя и наклонился над столом. Уткнувшись носом в хлеб, он глубоко вдохнул и тряхнул головой, будто действительно опрокинул стопку. Юра последовал его примеру.

- А агрессор будет что-нибудь? – поинтересовался Михаил.

Петя вынул из внутреннего кармана ломтик докторской и бросил псу. Тот словил угощение на лету и проглотил за несколько приëмов. Тут в гудящую тишину столовой ворвалось наглое постукивание металлом по стеклу. Лапиков встал из-за стола и настойчиво стучал вилкой по наполненной рюмке. На его синей форменной рубашке из подмышек кругами расползлись тëмные пятна пота. Верхние пуговицы он расстегнул, и галстук наискось болтался теперь поперёк груди. По залу тут же разнеслось разноголосое:

- Алексеичу дайте слово.

- Тихо, Алексеич говорит.

- Б*я, как он зае*ал.

- Началось…

- О, власть слово взяла.

Лапиков дождался пока гомон утихнет, потом окинул взглядом всех собравшихся и, прочистив горло, начал речь:

- Давайте, помянем покойных, - он вздохнул и медленно покивал, глядя в скатерть перед собой, - хорошие хлопцы были, да вовремя за жопу никто не взял.

- Алексеич, - раздался рядом предостерегающий бас, - про мёртвых давай только хорошее.

- Ну да, ну да… - сконфузился участковый, - их уже не вернуть. Но здесь много молодëжи, - вновь повысил он голос, - и я хочу предостеречь молодое поколение от ошибок!

Петя закатил глаза и помотал головой.

- Опять эти лекции тупые, - со вздохом пробормотал он и, подхватив трость, начал боком пробираться за спинами гостей поближе к участковому.

- Запомните! – продолжал Лапиков, - у вас вся жизнь впереди, и взрослые вам не враги! Вы думаете, мы не знаем, чем вы развлекаетесь? Думаете, для нас секрет ваши таблетки эти? Смотрите, к чему такие развлечения приводят! Сегодня двое! А может и трое, - упавшим голосом добавил он, - никто не знает. Карибский тоже до сих пор не найден. Думайте! Ду-май-те!

Петя наконец добрался до пламенного глашатая и прислонил трость к спинке стула. Затем откинул полы куртки и расстегнул молнию на джинсах. В высоком фужере с вишнëвым компотом зажурчала жёлтая струя, а Петя откинул голову в нарочитом экстазе. Уровень компота при этом не изменился, но, показалось, будто тëмно-рубиновый напиток стал чуть светлее.

- И откуда в нём столько мочи всегда? – раздалось басистое хмыканье где-то совсем рядом. Михаил обернулся и увидел Ильяса, держащего на руках Агрессора. Ильяс наблюдал за разыгравшейся сценой с лёгкой улыбкой, не переставая при этом гладить задремавшего пса.

- А всë почему? – не унимался Лапиков, - контроля нет за детьми! Поэтому обращаюсь сейчас ко всем, и к родителям, и к молодёжи, следите за собой, следите за детьми, уделяйте им больше внимания, смотрите с кем они дружат, куда ходят. Сообщайте мне, если что, не стесняйтесь, помогу, как говорится, чем смогу. Ну… - он на секунду замолчал, а потом приподнял рюмку, - светлая память, земля им пухом.

Выдохнув, участковый резким движением опрокинул водку в себя и, слегка поморщившись, запил компотом. По лицу его пробежала мимолетная гримаса, и он с подозрением посмотрел на ополовиненный фужер. Пожевав губами, он опустился на стул и настороженно понюхал компот. Петя довольно ощерился и, подхватив трость, направился обратно к друзьям. Михаил опустил глаза в тарелку и плотно сжал губы, изо всех сил не пуская рвущуюся наружу улыбку.

- Сдобрил компот товарищу капитану, - прокомментировал Петя, вернувшись к краю стола, - слишком сладкий был. Ещё диабет какой заработает. Кто ж тогда будет преступность за жопу брать. А ты что? – обратился он к Ильясу, - опять к друзьям своим ходил?

- Ревнуешь? – с кривой ухмылкой ответил тот.

- Да пофиг вообще, - пожал плечами Петя, - что пронюхал лучше расскажи.

- А пронюхал я очень важную информацию… - произнёс Ильяс и застыл со странной улыбкой, искоса глядя на Михаила.

- Ну ты что, опять? – скривился Юра, - тебя что, постоянно упрашивать нужно?

- Ладно, - протянул Ильяс, - слушайте. Короче, ты, Миша, Фогусу до лампочки. Тот, кто ему нужен был, уже мёртвый. А это был Жоржик. Они с дедом своими ритуалами постоянными Фогусу крепко насолили, вот он и мечтал от них избавиться. Дед сам помер, а Жоржика только сейчас достать получилось. Всë, можешь расслабиться.

- Тогда почему он мне в окно стучал той ночью?

- А он, скорее всего, не тебе стучал, а просто простукивал все окна в вашем доме. Жоржик ведь твой сосед, правильно?

- Угу, - озадаченно промычал Михаил, - а всë, что Жоржик мне втирал, получается…

- Получается, насвистел, - хмыкнул Петя и забрал у Ильяса Агрессора. Пёс тут же оживился и стал вылизывать Петино лицо.

- И мне ничего не угрожало?

- Не-а, - помотал головой Ильяс.

- Вот же пидор! – в сердцах воскликнул Михаил.

- И не говори! – повернулся к нему мужик с соседнего стула, - пацанов поминаем, а он х*йню всякую несёт, мент тупой!

- Ага, - кивнул Михаил и снова перешел на сдавленный шёпот, - и что теперь?

- Да ничего, - пожал плечами Ильяс, - живи дальше. Наркотики, главное не употребляй и за железку вечером не ходи.

- И родителей слушайся, - добавил Юра.

- И под хвост не балуйся, - поднял указательный палец Петя.

- А, есть ещё одно! – спохватился Ильяс, - то, что Фогус тогда к вам вышел при вывернутом наружу проходе.

- Тоже, кстати, хотел спросить, - согласно кивнул Петя.

- Так вот, - продолжил Ильяс, - судя по всему, он тогда воспользовался возможностью пересекать рельсы с умом. Где-то есть первоначальный проход, там, где фашисты до изнанки докопались. И проход этот был запечатан снаружи, поэтому Фогус и не мог через него выбираться. А сейчас, похоже, он проход открыл с этой стороны, и теперь ему рельсы не преграда. Есть ещё один выход, откуда у демона доступ ко всему посёлку. Так что… - Ильяс развёл руки в стороны, - будет шкодить.

- Если вы хотите мне намекнуть, что я должен найти этот выход и запечатать, то, пацаны, - Михаил молча помотал головой, - без меня. Я пас. Я так понимаю, что сильно этот ваш Фогус навредить не может, поэтому я просто догуляю каникулы и свалю на учëбу. А тут вон, - он мотнул головой в сторону участкового, - пусть Лапиков разруливает. Я больше в это дело не полезу.

- Твоë право, - Ильяс заметил рюмку, накрытую хлебом, наклонился над столом и втянул носом спиртовые пары. После чего занюхал рукавом и кисло сморщился, - помощников, таких, какими были фашисты, - продолжил он, - или Жоржик по своему незнанию, у Фогуса в этом мире нету, так что не думаю, что он сил наберётся достаточно, чтобы хотя бы до того уровня, каким он нас встретил, подтянется.

- Ты, наливай, - перебил Юра, - а то обидимся. Вон, уже директор школы собирается тост толкнуть.

И Михаил плеснул полную рюмку и сразу выпил. Только сейчас он осознал, насколько был напряжëн, и насколько это напряжение начало уходить. В голове посветлело и наконец-то зашумел, растворяя все проблемы, выпитый алкоголь.

Когда поминки подошли к концу, и гости стали медленно расходиться, оставив после себя горы опустошённой посуды, перепачканные скатерти и батареи пустых бутылок, солнце уже разбросало по синему безоблачному небосводу оранжевые сполохи догорающего дня. Площадку возле школы наискось расчертили длинные тени тополей, а воздух наполнился приятной прохладой. Вернувшись домой, Михаил первым делом заглянул под кровать. Старый походный рюкзак, наследство от Жоржика, всë так же лежал там, растянувшись полупустым мешком по полу. Прогремели какие-то застёжки, процарапали по полу замки, когда Михаил вытащил на свет Божий, словно глубоководную рыбу, никогда не видевшую света, выцветший потëртый рюкзак. Распустив шнурок, стягивающий горловину, он всмотрелся в тёмное нутро и брезгливо, будто в недавнюю корову, засунул туда руку. Вскоре на ковре легло в ряд всë содержимое трофея. Свëрток с электродами, два блокнота в кожаных переплётах, молоток, частично распустившийся моток оранжевых ниток и нож с костяной рукояткой. Лезвие клинка при ближайшем рассмотрении оказалось с множественными зазубринами и царапинами, видно было, что резали им точно не масло. На рукоятке, выполненной из потемневшей от времени кости, были нацарапаны какие-то символы - то ли руны, то ли что-то языческое. Четыре каракули, вырезанные одна за другой явно рукой дилетанта в этом деле, читались с трудом, и то с большим допущением, если принимать их схожесть с русскими.

- Скë… Скяу… - пробормотал себе под нос Михаил, проводя пальцем по непонятным символам, - ладно, хрен с тобой, - выдохнул он, - полежишь пока с картами, - и, подняв нож с пола, отнёс его к книжному шкафу, где спрятал в потайную нишу. Электроды, нитки и молоток вернулись в рюкзак, а вместе с блокнотами Михаил завалился на кровать.

Первый был исписан до половины, дальше шли чистые, разлинованные от руки листы. Почерк по большей части был один, и только последний лист был заполнен другим, более разлапистым и корявым. Тут всë понятно: сначала заполнял дед, а потом Жоржик взялся. Так, что тут? Начало аж с пятьдесят четвёртого. Ничего интересного. Даты, имена и какие-то зашифрованные события. «Прч, Згл, Исп, Звст». А вот подчёркнуто жирным «Корова». Потерялась? Или в жертву принесли? Михаил пролистал в конец и прочитал последнюю запись. «25.06.2003. – балон». Внутри похолодело. Значит правда. Жоржик убил Карибского и хотел вчера убить его, Михаила. Это также подтверждает реальность призраков друзей. Значит не галлюцинации.

Второй блокнот пестрел картинками, старательно и детально выведенными от руки. Различные пентаграммы, коловороты, что-то похожее на свастику, только хвостов у сломанного креста намного больше. Множество заклинаний, больше похожих на мантры. Слова, казалось повторялись бесконечное количество раз, сливались в какую-то одну закольцованную и бессмысленную фразу. Михаил растëр уставшие глаза ладонями и перелистнул несколько страниц. На него из разворота блокнота посмотрел единственным глазом сгорбленный Железнодорожник, или как там его, Фогус? Да, дед Жоржика явно имел талант к рисованию. Монстра он прорисовал в малейших деталях, и вряд ли с натуры, память, значит, тоже превосходная была. Михаил хмыкнул и пролистал дальше. Ещё несколько рисунков странных, похожих на пиявок существ, что-то, состоящее из сплошных суставов и неестественно длинных конечностей с зубастой пастью на брюхе.

Михаил глянул на часы. Было начало девятого. Можно уже выходить. Блокноты отправились на книжную полку, ведь, как говорится, если хочешь спрятать дерево – прячь его в лесу. Прочее барахло вместе с рюкзаком заехало обратно под кровать. Закинув за спину уже свой компактный рюкзак со всем необходимым, Михаил пристально всмотрелся в своë отражение в зеркале возле телефона, зачесал пятерней волосы набок, и, оставшись довольным увиденным, вышел из дому. До весовой было минут пятнадцать ходу, через стадион перейти, а там по прямой.

Беседка возле стадиона уже была полна молодëжи. Слышался звук гитары и веселый галдëж. Ещё издали стали доноситься задорные трели девичьего смеха и дружные взрывы мужского. Поставив ноги на скамейки, верхом на бортах сидели восемь человек, ещё несколько стояли по бокам, просунув плечи между сидящими. Беседка сейчас походила на растолстевшего паука, лениво сучащего короткими ножками по вытоптанной траве. Издали угадывалось неумелое пение Толика и такая же по качеству игра на гитаре его брата Колика. Стремительно скатывающиеся на самое дно общества братья двадцати восьми и тридцати лет были завсегдатаями разрисованной и заплëванной беседки возле стадиона, именно их усилиями и превратившейся в разрисованную и заплëванную. Каждый из них уже имел по условному сроку, и этот факт позволял им считать себя бывалыми сидельцами и знатоками зоны. Оба брата получили судимость за похищение кур. И если Колик по прозвищу Заяц, данному ему за слегка раскосые глаза, похищал вполне живых кур, то старший Толик решился на «мокруху». Он разбил в магазине окно и выбросил столько замороженных тушек, сколько мог унести в рюкзаке и двух сумках. Попались они оба похожим образом. Куры Колика начали бегать по квартире и орать во всë своë куриное горло, и это не осталось без внимания соседей. Бдительные граждане вызвали участкового, и судьба Колика была решена. После взлома магазина Лапиков сразу отправился по знакомому адресу, и так как Толик не учёл, что замороженные куры имеют обыкновение размораживаться, если их не положить в морозилку, то при осмотре квартиры служитель закона обнаружил благоухающие лужи, кроваво выползающие из-под дивана и кроватей, точно в фильме ужасов из восьмидесятых. Так Толик вслед за братом попал на скамью подсудимых.

- О, Миш, привет! – раздался знакомый голос из беседки, - поди-ка сюда, - Толик положил руку на струны, остановив музицирование Колика, - куда собрался на ночь глядя?

- А я знаю куда! – раздался женский голос, и Михаил рассмотрел среди сидящих Светку Сороку.

- К Юльке на свидание! – подхватила Марина сестра Мотора.

- Ну красава, чë! – покивал Толик и протянул руку подошедшему Михаилу. Его примеру последовали остальные парни.

- Бахнешь с нами? – спросил Колик и лениво потянулся за бутылкой вина, стоящей у ног.

- Давай, - пожал плечами Михаил.

Пластиковый стаканчик наполнился жёлтой жидкостью, и Колик протянул его Михаилу. От кислого вина свело скулы, и рот наполнился слюной. Михаил тряхнул головой.

- Семян насыпать? – спросил Толик и тут же полез в безразмерный боковой карман на клетчатых вытертых шортах. Михаил подставил ладонь под шуршащую струйку из семечек, а потом подставил и вторую, удивившись такой щедрости Толика.

- Слышь, Миш, - небрежно, будто делая одолжение, бросил Толик, сплюнув на пол шелуху от очередной семечки, - а чë с пацанами-то случилось? Говорят, ты с ними был.

- Я понятия не имею, - устало ответил Михаил.

- Да хорош пи*деть, - вмешался Сергей по прозвищу Местный, - мне батя говорил, что к тебе Лапиков домой приходил на следующий день, а потом к себе вызывал.

- Приходил, - согласился Михаил, - это ж мои кореша были, что удивительного?

- А Ильяс где? Ты ж чë-то знаешь, по-любому, - Толик посмотрел на Михаила своими бесцветными, точно выгоревшими на солнце глазами. Михаил вспомнил историю с его прозвищем и невольно улыбнулся. Толик когда-то придумал себе кличку Дельфин, и, как ни странно, она к нему прилипла. Вот только вскоре слово «Дельфин» стало в посёлке словом нарицательным и им стали обзывать не самых умных парней. Толик тут же открестился от своего прозвища и реагировать на него стал крайне болезненно. Вот так умное и красивое животное стало символом тупости в одном отдельно взятом посёлке.

Михаил спокойно выдержал взгляд Толика и протянул его брату пустой стакан. Колик тут же его наполнил вином и выпил залпом.

- А я слышал, что они вмазанные были, - подал голос Саня Компот. Он сидел, свесив ноги, на торцевом борту беседки и прижимал к себе Светку Сороку.

- Точно были, - подтвердил Местный, - у меня мамка, короче, дружит с мамкой Мистера Свина, а она в Жлобине в реанимации работает. Так там все в больнице уже знают, что анализы на наркоту положительные были, а в их желудках остатки человечины нашли. Они, короче, Ильяса съели под наркотой, а сами под поезд кинулись.

- Ну вот, видите, - развёл руками Михаил, - вы больше меня знаете.

- Да не-е-е, - зажмурив один глаз протянул Толик, - х*ета какая-то. Я думаю, что Ильяс как раз их и порешил. И Баллончика он, скорей всего, грохнул. А сейчас или в бегах, или в ëлочках обитает.

- А правда, что тебя на анализы Лапиков отправлял? – спросил Местный.

- Угу, - промычал в ответ Михаил.

- И чë? – осклабился Толик, - найдут чë-нибудь?

- Не знаю, - пожал плечами Михаил.

- Ага! – подскочил Местный, - вот и попался! Если не знаешь, значит по-любэ с ними долбил! Что вы там, тарэн глотали?

- Пацаны, - устало выдохнул Михаил, - идите на*уй, - и по шиферу беседки прошла лёгкая волна возмущения.

- Э! Ты чë! При*уел совсем?! – тут же вскипел Толик, - ты кого на*уй посылаешь? Пи*дуй отсюда, пока по е*альнику не выхватил! – вокруг него начало собираться алое свечение, постепенно переходящее в бордовые рваные клубы, и Михаил понял, что пришла пора откланяться.

- Счастливо, - проворчал он и зашагал прочь от беседки.

- Юльке привет! – прокричала вдогонку Марина.

Тонкую фигуру Юли Михаил увидел издалека. Её каштановые волосы до плеч, кажущиеся сейчас абсолютно чёрными, вздымались упрямыми локонами и делали причёску всегда как будто немного взъерошенной. Девушка стояла на перекрёстке возле старой заводской весовой, и Михаила неприятно кольнула совесть за опоздание. Стоило тратить время на этих идиотов в беседке? Он ускорил шаг.

- Привет. Тебе взыскание, - обиженно надула губы Юля.

- Извини, пацаны в беседке задержали, - Михаил обнял девушку за талию и прижал к себе. На ней было обтягивающее тонкое платье цвета джинс с золотой молнией, рассекающей наряд пополам, от верха до низа. Платье, хоть было и короткое, где-то до середины бёдер, но сверху закрывало грудь до самой шеи, а руки до середины предплечий. В который раз Михаил невольно залюбовался изумрудными глазами, даже не изумрудными, малахитовыми, что ли? Можно было бы назвать их болотными, и это как раз подошло бы точнее всего. Радужки затягивали в чёрный омут зрачка, расходились вокруг него хитросплетениями щупалец и водорослей разных тонов одного бесконечно зеленого цвета. Но сказать девушке, что у неё болотные глаза мог только безумец, ну, или Дельфин. А Михаил себя к таковым не относил. Галоп мыслей о разных тонах зелëного прервал влажный поцелуй, затмивший сознание полностью и мгновенно. Время сразу то ли ускорилось, то ли остановилось, было уже не разобрать. Юля была сладкая и какая-то… своя, уютная, что ли, такая же простая и одновременно захватывающая, как её имя. Словно язык решил прокатиться с ледяной горки и сначала разогнался, выдвигая губы, складывая их, точно для поцелуя, закричал восторженно протяжное «Ю-у-у-у», а потом щёлкнул по нëбу хлестким «ля» да и упал в теплую прорубь, в мягкую обволакивающую трясину.

- А ты знаешь, что у тебя имя создано для поцелуя? – произнёс Михаил, когда Юлины губы с влажным чмоканьем освободили его от сладкого плена.

- Ты всем так говоришь? – улыбнулась она.

- Кому всем? Ты что ревнуешь?

- А что, нельзя? – Юля обняла Михаила за шею и скользящим движением запустила в волосы острые коготки, выкрашенные ярко-алым лаком. Кулачок мягко сжался и натянул волосы так, что Михаилу пришлось наклонять голову, - попробуй только, - подняла брови Юля, а потом снова прильнула поцелуем к его губам. И снова наступила бесконечность. Почему-то вспомнилось бескрайнее море в изнанке и его медленные ртутные волны, что так же скользят по прибрежным скалам, облизывают и полируют их на протяжении веков, а может и тысячелетий.

- Что в рюкзаке? – промурлыкала Юля, насытившись, словно довольная кошка.

- Сюрприз, - загадочно улыбнулся Михаил, - я тут пока тебя не было, местечко одно насмотрел, тут недалеко, пойдём – покажу.

- Ну показывай, - Юля кокетливо прикрыла веки и вплела тонкие пальцы в ладонь Михаила.

Они, оставив весовую за спиной, зашагал вдоль улицы, застроенной только с одной стороны. Другая половина представляла собой пустырь, переходящий где-то вдалеке в частные огороды. На фоне тлеющей догорающими углями рыжей полосы горизонта торчали дерзкими чёрными зонтиками случайные яблони да разрезала небо кривой вертикалью сгоревшая от попадания молнии и сломанная пополам огромная берёза. Жилых домов на улице было всего несколько штук, остальные были оставлены хозяевами ещё в начале девяностых, когда завод начал хиреть и сокращать рабочие места. Кое-куда ещё приезжали дачники, и на таких домах висели гроздьями амбарные замки и стояли на участках накрытые свежей плëнкой теплицы.

- Знаешь, - задумчиво произнёс Михаил, глядя как растворяются в наступающей темноте последние отсветы солнца, - в поэме «Фауст» дьявол предложил главному герою такую сделку: любые его желания будут исполняться, пока он не испытает настоящее счастье. И в этот момент Фауст должен сказать: «застынь мгновенье, ты прекрасно!» И знаешь, - Михаил повернулся к Юле и посмотрел в глаза, - мы вот, когда с тобой целуемся, я готов остановить это мгновение, понимаешь? Мне кажется, что лучше уже и не надо.

- Ты такой классный… - после паузы почти шёпотом ответила Юля и провела ладонью по щеке Михаила, - и что после этих слов случилось? – улыбнулась она, - в чëм сделка была? Он эту фразу сказал вообще?

- Да, сказал. И Мефистофель сразу забрал его душу.

- Офигеть! Нужно тогда молчать было. А он тоже с кем-то целовался в этот момент? – хитро улыбнулась Юля.

- Нет. Он город строил.

- Скучно… А в чём счастье-то было? Зачем строил?

- Ну… Я не помню уже. Но он понял, что счастье не в цели, а в пути к ней, поэтому решил застыть в моменте, когда у него всë получается, и есть цель.

- Не, это фигня какая-то, - сморщила носик Юля, - можно было и интереснее придумать.

- Наверное… - пожал плечами Михаил, - но у Гёте вот так. Кстати, вот мы и пришли.

Старая перекошенная калитка прочертила крайней штакетиной борозду по земле и пропустила непрошенных гостей во двор. Сплошь заросший лебедой и колючими островками крапивы он представлял собой образец нетронутой человеком природы. Иронично, но такие девственные места можно чаще встретить там, откуда человек ушёл, а не там, где его, вроде как, быть не должно. Лишь едва заметная кривая стежка с примятой травой вела от калитки на задний двор.

- Ты что, дом купил? – улыбнулась Юля, скептически разглядывая заброшенную хату. Строение тëмной громадой наваливалось на молодых людей, всем своим видом выражая полную безжизненность. Забитые досками окна, хлопья облупившейся жëлтой краски, тонкие стволы молодых клëнов, пробившиеся прямо возле фундамента, поросший мхом шифер.

- Скажем так, взял в аренду, - загадочно ответил Михаил, - нам туда, - он указал на задний двор, куда указывали наклонённые стебли сорняков на стежке.

- А я посмотреть хочу, - возразила Юля и поднялась на широкое бетонное крыльцо перед верандой, - смотри, здесь летняя кухня была, - она прислонила ладони к маленькому стëклышку и заглянула внутрь, - вон, чайник ещё остался, плита старая. А прикинь, тут когда-то завтракал кто-то, кофе пил. А потом уехали. Навсегда. Грустно как-то даже.

Веранда печально смотрела на двор десятками квадратных, треугольных и ромбовидных стëкол, заботливо вставленных когда-то в панорамные рамы неизвестным мастером. Чёрные и безжизненные сейчас, когда-то они наполняли веранду солнечным светом сразу с трёх сторон, зажигали утренними лучами оранжевые отсветы треугольников, весело светили квадратами в жаркий полдень, а вечером через ромбы, уже в обратном направлении заливали двор янтарным мëдом жёлтого электрического света.

Юля дёрнула за ручку двойную дверь, ещё сохранившую местами белую краску, но та ответила строгим металлическим стуком изнутри. Там висел замок.

- Ладно, пошли, - как-то печально согласилась Юля и шагнула с крыльца в траву.

Продолжение в следующей публикации..

Автор Капитан