Сон победил только под самое утро, но был безжалостно разбит длинными сверлящими звонками телефона. Как оказалось, звонил участковый. Мать долго стояла возле аппарата, изредка отвечая трубке короткими, едва различимыми фразами, после чего заглянула в комнату и сообщила: «Алексеич звонил, просил зайти. На анализы направление тебе хочет выписать». Михаил промычал в ответ что-то нечленораздельное и сел на кровати, тупо уставившись в стену напротив. И вот, спустя пятнадцать минут, наспех натянув джинсы и футболку, он с опаской разглядывал двор сквозь покрытые слоем пыли окна подъезда.

С первого этажа тянуло сигаретным дымом. «Снова Жоржик дома ночевал», - недовольно подумалось Михаилу, когда он погрузился в сизое облако уже на втором этаже. Сосед снизу жил с женой в состоянии конфликта, замороженного по линии разграничения, и приходил домой ночевать только в её отсутствие. В остальное время он обитал либо в гараже, либо в школьной мастерской, доступ в которую у него был круглосуточный. Трудовик всë-таки. В доме вообще жили только учителя, его в деревне все так и назвали «дом учителей», а номер дома 11А не был известен даже многим жильцам.

- Здрасьте, Андрей Георгиевич, - буркнул Михаил, проскочив мимо соседа. Тот молча проводил взглядом молодого человека, крепко, почти до фильтра затянулся сигаретой и ещё дымящуюся опустил её в консервную банку, подвешенную им вместо пепельницы на край перила.

- Миша, погоди, - бросил он вслед парню, - на пару слов.

- Я спешу, вообще-то, - ответил Михаил, но всë же остановился на середине последнего пролëта.

- Насчёт друзей твоих… - неопределённо пробормотал трудовик и выковырял из пачки новую сигарету. Чиркнула спичка и в замкнутом пространстве подъезда, помимо табачного дыма, повис ещё и острый запах жжëной серы.

- Ну… - недовольно промычал Михаил.

- Говорят, ты с ними позавчера был?

- Андрей Георгиевич, - устало вздохнул Михаил, - я уже участковому рассказал, что ничего не знаю, и сейчас опять иду к нему с этой же целью. Хотите слухи собирать, идите, вон, на лавочку возле сельсовета, там что угодно расскажут. А сейчас спешу, извините, - он развернулся и успел спуститься до конца пролёта, когда трудовик задал ещё один вопрос:

- Возле отстойника с ними был?

Михаил застыл в неподвижности, не решаясь повернуться к соседу. Воздух наэлектризовался и начал сухо потрескивать искрами. Лишь спустя несколько долгих секунд стало понятно, что это до обострëнного слуха донеслось тление сигареты от очередной затяжки.

- Вижу, что был, - Жоржик выпустил вверх струю дыма и сбил пепел в банку, - Железнодорожника видел?

Михаил медленно повернулся на месте, едва перемещая ватные ноги. Трудовик сделал затяжку и встретился с ним взглядом. Глаза его покраснели с похмелья и слегка заплыли. Он сейчас пребывал в одном из своих двух стандартных состояний – или опьянения, или похмелья.

- Ильяс-то точно видел, - грустно улыбнулся краем рта Жоржик, - а ты?

Михаил замер, а потом кивнул, не отводя глаз от багрового лица учителя.

- А он тебя?

В памяти тут же всплыла чудовищная фигура на мосту, а в ушах снова появился оглушительный рëв монстра. И взгляд единственного глаза, устремлённый вслед беглецу. Михаил снова кивнул.

- Хуëво, - дёрнул годовой трудовик и выпустил новый клуб табачного дыма, - что употребляли?

- Ничего, - пробормотал Михаил и отвëл глаза.

- Мне можешь не пиздеть. Просто так Железнодорожника не увидеть. Нужно либо даром обладать, либо чем-то обдолбаться. Вы навряд ли все вчетвером экстрасенсы, правильно я понимаю? Так что вариантов не остаëтся. Тареном обглотались, небось?

- Бензином, - признался Михаил.

- Понятно.

- А вы откуда вообще про него знаете?

- Я, Миша, много чего знаю, - не глядя на Михаила произнёс трудовик, - то, с чем вы столкнулись там, у отстойника, настоящее зло в самом прямом понимании этого слова.

- И что теперь? – не своим голосом спросил Михаил.

- Просто за рельсы больше не ходи по ночам. Да и днём не стоит. Он рельсы переступить не может. Так что забудь как страшный сон и живи дальше. Каникулы кончатся, в Минск уедешь на учëбу. Друзей жалко, конечно, но… - Жоржик развёл руками, описав огоньком сигареты полукруг, - что уж теперь… Дерьмо случается.

- Он сегодня ночью мне в окно стучался, - прервал рассуждения собеседника Михаил. После чего тот сразу осëкся и молча уставился на своего бывшего ученика.

- А это точно? – выдавил он наконец, - в смысле, ты не мог ошибиться? Стресс, там, всë такое, может приснилось, показалось?

Михаил молча помотал головой.

- О-ху-еть, - глядя в стену пустыми глазами едва слышно пробормотал трудовик и сел на корточки, - вот это уже по-настоящему хуëво. Я бы даже сказал, что это пиздец…

В этот момент на втором этаже клацнула ручка двери и тут же раздался женский голос:

- Андрей! Это ты там весь подъезд прокурил?! Дома кури, или в гараже! Аж в квартиру потянуло уже!

- Всë, Владимировна! – Жоржик слегка отклонился, отведя одну ногу в сторону, и ответил невидимой собеседнице, задрав голову кверху: - бычкую!

- Алкаш, - проворчала учительница белорусской литературы так, чтобы это было слышно на первом этаже и зло хлопнула дверью. Трудовик виновато улыбнулся Михаилу и развёл руками, изобразив на лице фразу «ну а что я могу с собой поделать».

- Ладно, - он затушил сигарету в импровизированной пепельнице и бросил воспалённый взгляд на парня, - ты пока иди… Куда ты там шëл? К Лапикову?

- Угу, - промычал в ответ Михаил.

- Потом ко мне в мастерскую зайдешь. У меня кружок скоро начнётся. Обговорим с тобой всю эту ситуëвину и решим, что делать дальше. Сколько там уже натикало? – трудовик повернул запястье и глянул на часы, - о! Пора уже! Пойду переоденусь. А ты не забудь зайти.

Михаил кивнул и вынырнул из прокуренного, но прохладного подъезда в духоту июльского дня. Путь до опорки не занял и десяти минут, всë находилось рядом: школа, сельсовет, клуб и дежурка участкового уместились на небольшом пятачке в центре деревни, именуемом, почему-то, «Маяк». Никакого маяка здесь, конечно, не было, да и зачем нужен маяк без наличия моря, было непонятно.

Небольшое помещение встретило посетителя духотой, которая, несмотря на распахнутое настежь зарешëченное окно, упорно не хотела покидать тесные стены дежурного отделения. Участковый сидел за столом и читал газету. На лакированной столешнице перед ним небрежно разметались исписанные разными почерками заявления, поверх которых наискось лежала резиновая палка – главный инструмент правопорядка в деревне.

- Явился, наркуман? – не отрываясь от чтения проворчал милиционер, - рассказать ничего не надумал? – он тряхнул газетой и сложил её пополам. Затем положил на стол и прихлопнул сверху ладонью, - анализы по твоим друзьям пришли, - Лапиков испытующе вперил взгляд в Михаила и выдержал долгую паузу, изучая его реакцию, и после того, как её не последовало, продолжил: - у Петрова обнаружили препараты, у Хоронеко нет. Даже странно как-то. Получается, трезвый под поезд шагнул? Так получается? Правильно?

Михаил повёл плечами и выдержал тяжёлый взгляд милиционера. Тот шумно выдохнул, по-лошадиному фыркнув, и встал из-за стола. Мягким движением подхватил со стола дубинку и начал постукивать ею по левой ладони, медленно вышагивая по кабинету.

- А я вот что думаю, - с улыбкой промурлыкал он, - а не по чужой ли воле прыгнул под поезд Хоронеко? Например, двое закинулись колëсами и в угаре третьего под поезд. А? Как думаешь? Могло такое быть? А может и четвёртого? Кадиков тоже пока не объявился.

Михаил вздохнул и начал рассматривать ногти, всем своим видом изображая скуку.

- Молчишь, - покивал Лапиков, - ну ничего, это ничего, - он шлëпнул по ладони палкой и, зачем-то стрельнув глазами по сторонам, продолжил полушëпотом: - анализы сдашь, а там… - он хитро улыбнулся и прищурил глаза, - ты знаешь, что в теле человека триста… пятьдесят две кости?

Михаил сдержал улыбку и исподлобья посмотрел на служителя закона. По его запинке после цифры триста, было ясно, что про кости он выдумывает на ходу, явно подражая какому-то фильму. Но, решив не разрушать атмосферу в голове участкового, всë же ответил:

- Я, если честно, думал, что триста пятьдесят одна.

- У тебя, может, и триста пятьдесят одна! – внезапно рявкнул Лапиков, - а у нормальных мужиков там, - он многозначительно стрельнул глазами вниз, - две кости, чтобы аппарат поддерживать! Так что, у человека, если он, конечно, нормальный мужик, а не наркет отсаженный, триста пятьдесят две!

- Понял, - согласно кивнул Михаил.

- Короче, - выдохнул участковый, - вот тебе направление. Где оно? Тут же было! Ах, вот, нашëл. Поедешь завтра с утра в Жлобин, сдашь кровь. А там уже и поговорим.

- Похороны завтра, - парировал Михаил.

- Ай, - отмахнулся Лапиков, - только к обеду тела привезут. Успеешь. Дай бог, чтобы к вечеру похоронили. Всë, пиз*уй отсюда, недосуг мне! Видишь, делов сколько?

Старая дверь тоскливо скрипнула за спиной, и участковый со своими бредовыми идеями и раздутым сверх размеров помещения эго остался там, внутри, в другом мире. В мире, где есть милиция, закон, понятное мироустройство, и, хоть и тупые, но защитники. «И зачем ему решëтки на окнах, если дверь можно с одного удара вышибить?» - подумал Михаил и, тревожно глянув на солнце, которое успело продвинуться за это время чуть дальше, зашагал по раскалëнному асфальту главной площади деревни.

Приземистое здание школьной мастерской встретило его сердитым гулом моторов токарных станков. То и дело в рокот истошным визгом врезались металлические резцы, превращающие круглые болванки в очередное произведение школьного искусства. Новую балясину на перила, резную указку, или шахматную фигуру – любую на выбор, кроме коня. Коней школьные хулиганы воровали с особой прытью, зная наперёд, что это единственная фигура, которую нельзя выточить на станке. Да и личности этих хулиганов почти полностью совпадали с прихожанами кружка вечно хмельного Жоржика.

В воздухе мастерской висела густая взвесь из мелких опилок, табачного дыма и тяжëлого перегара трудовика. За станками работали трое. Их синие халаты покрылись слоем древесной пыли и от этого спереди превратились в бежево-жëлтые. Лица подростков выражали полную сосредоточенность, и на появление гостя те никак не отреагировали. Михаил осмотрелся и увидел, что дверь в каморку приоткрыта и именно оттуда, смешиваясь с древесной пылью, тянет дымом от сигарет.

- Проходи! – прозвучало из недр подсобного помещения, и тут же что-то загремело. Жоржик выматерился и, поднявшись со старого кресла, приглашающе распахнул дверь.

- Вы бы хоть форточку открывали, - Михаил помахал рукой возле лица, разгоняя густой дым, пропитавший, казалось, насквозь всю каморку.

- Да я не замечаю уже, - трудовик откинулся на спинку кресла и подхватил со столика ополовиненный стакан с желтоватой жидкостью, - вино будешь? – спросил он, сделав крупный глоток, и достал откуда-то из-за кресла второй стакан.

- Да не, - помотал головой Михаил, - спасибо, не хочу.

- Ну, как знаешь, - пробормотал Жоржик и вылил остатки алкоголя в гранёное стекло стакана, - ты садись, разговор долгий будет, - указал он на второе кресло по другую сторону столика. Кресло было продавленное и потёртое, локти многочисленных собутыльников его владельца отполировали деревянные подлокотники почти до зеркального блеска. Оно тихо скрипнуло кривыми ножками, когда Михаил опустился на накрытое красной накидкой сиденье. Трудовик опрокинул стакан и чеканно стукнул им по столешнице.

- Значит так! – он поморщился, помотал головой и неожиданно громко рыгнул, после чего выдохнул и принялся выуживать из пачки очередную сигарету, - значит так, - повторил он уже спокойнее, - с чего начнём? Тебе позавчера посчастливилось встретиться с демоном, которого я называю Железнодорожник, и каким-то образом остаться в живых. А вот твоим друзьям нет, - он многозначительно покивал, глядя куда-то сквозь гостя, - вот ты скажи мне, - вскинулся он вдруг, - вот какого хрена вы туда попëрлись? Вот что вы там забыли? Болото, слякоть, вонища!

- Место уединённое, - виновато повëл плечами Михаил.

- Ну оно понятно… Не на глазах же у всех токсикоманить, да? – хмыкнул он, - да это ладно, не так важно уже, - махнул рукой трудовик и поднёс к кончику сигареты зажжённую спичку, - кто из нас, как говорится, без греха? А важно то, - пробубнил он, сквозь зажатую губами сигарету, мотая ладонью с горящей спичкой, - что попали вы в не нужное место в самое неподходящее время. Тут в чём дело? Железнодорожник, он-то сам по себе не может напасть на человека, может только подтолкнуть мысленно к чему-нибудь нехорошему, убить соседа, там… Не знаю… Да даже ребёнка побить. И чем подвижнее состояние у жертвы, тем больше он может на неё воздействовать. Ну, это у всех демонов так. Почему пьяные всегда всякую дичь и творят. А вот с наркотиками, тут ситуация особая. Я же тебе говорил уже про дар? Вот у деда моего такой был, но это потом, - он махнул рукой, и пепел от сигареты рассыпался по столешнице, - а наркота всякая, она как будто стирает эту грань между мирами, и ты с ним, вроде как, в одной реальности встречаешься. Вот тут он и может воздействовать физически. В такой косяк вы и попали.

- Так получается, что он не опасен, если человек в трезвом состоянии? – нахмурился Михаил.

- Ещё как опасен! – Жоржик снова затянулся и испытующе посмотрел на собеседника. А после паузы добавил: - особенно для тебя. Теперь. Ты его увидел. Это для него как метка, он не отступится, пока тебя не достанет.

- А кто он такой вообще, откуда взялся, почему он рельсы не мог переступить, а теперь может? Хоть что-нибудь расскажете, или пугать только будете?! – вспылил Михаил.

- Ладно, давай по порядку, - учитель вздохнул и вальяжно расплылся в старом кресле, - моего деда (меня, кстати, в его честь тоже Андреем назвали) в сорок третьем немцы забрали в концлагерь на кровь. Ну, ты в курсе, в наш, который в имении старом был. А его тётка как-то там выкупила его за золото, помогла, короче. Там что-то через старосту местного, я уже толком не помню эту историю. Знаю только, что старосту потом повесили, старшего сына на кровь вместо деда моего забрали, а жену с младшим застрелили. А, ещё пытали его перед тем, как повесить, чтобы, значит, рассказал про тëтку про эту, про мою двоюродную пробабку, получается… Или троюродную, как там правильно считается?

- Ну, и что дальше? – нетерпеливо перебил его размышления Михаил.

- А что дальше? – трудовик на мгновение задумался, пытаясь подцепить хмельными пальцами ускользающий хвостик нити повествования, - а, да, дальше! – нашёлся он наконец, - короче, деду моему успели что-то ввести, препарат какой-то, ну, и связано это с этим, или нет, но начал он видеть всякое после этого случая. Думали галлюцинации сначала, а потом тётка та… Она же ведьмой была, ну или типа того что-то. Так вот, тëтка объяснила, что это дар у него открылся. Начала учить деда. Заговоры там всякие, молитвы, травы, ну сам понимаешь. Так и жили. Всë поменялось через пять лет после войны, когда завод крахмальный начали строить. Отстойник на месте болота решили выкопать. Начали его чистить и в кучу камней упëрлись. Стали разбирать, а там… - учитель накрыл лицо ладонью и медленно помотал головой, - куча детских останков. Немцы от тел так избавлялись.

- А я думал, что они в печах тела жгли, - нахмурился Михаил.

- Ну так это в крематориях, - трудовик ухватился за ручки кресла и резким движением поднялся на ноги, - там печи специализированные, топливо, - он подошёл к стеллажу у боковой стенки и запустил руку куда-то за ряды жестяных банок и груды промасленной ветоши. Несколько секунд он усердно выуживал оттуда что-то невидимое, а потом, довольно крякнув, извлёк ещё одну бутылку вина, - «Чачаранка», - прочитал он название на этикетке, - как выдумают уже… - хмыкнув, Жоржик уселся обратно в кресло, зажал бутылку между ног и чиркнул спичкой. Пламя ласково лизнуло пластиковую пробку, обняло и окутало рыжим дрожащим огоньком. Вскоре цвет горения стал меняться с красного на синий, а в воздухе резко запахло оплавленной пластмассой. Обхватив горлышко подвернувшейся тряпкой трудовик резко крутанул кулаком и с протяжным хлопком выдернул пробку. Вино, на этот раз тëмно-рубиновое, толчками наполнило стакан до половины, разнося по тесному помещению своë монотонное «буль-буль-буль».

- От тела человека не так просто избавиться, - внезапно продолжил свой рассказ учитель, - особенно, когда времени не хватает. Так что немцы решили вот так эту проблему – в болото и камнями засыпать. Ну, будьмо! – он резко выдохнул и залил в себя содержимое стакана, - прими, организм, как лекарство, - сдавленным голосом просипел он и мелко тряхнул головой, - так вот, - он продышался и продолжил: - после того, как разобрали камни и обнаружили останки, и началось самое интересное. В деревне участились несчастные случаи, самоубийства, люди обозлились, мужья били жён, а матери детей. Скотина начала пропадать, а когда находилась, то каждый раз у неё была вырвана селезёнка. Понимаешь, именно селезёнка и всë, ничего больше не было тронуто, даже звери на падаль не зарились. А потом дед впервые увидел Железнодорожника, а Железнодорожник его. Тëтке рассказал, а толку? Она сама таким даром не обладала, и что с такими тварями делать не знала. Она больше по заговорам всяким была. А этот охотиться на деда стал. Вот как тебе прямо – в стекло скрëбся, ревел под окном. Он ведь как? В дом-то он не может войти, дом это крепость, если семья нормальная. В доме свои духи правят, не пустят чужака. Да и днëм он прячется. Вроде и жить можно – ночью в хате сиди, а днëм безопасно, да разве это жизнь? Деду-то уже восемнадцать к тому времени было, вот он и решил уехать куда подальше. Подальше оказался Север. На одну из строек века поехал. А там познакомился с местными, они спирт выменивали у строителей на мясо, рыбу, пушнину. Ты же в курсе, что жители крайнего Севера иммунитета против алкашки не имеют? У них там фермент какой-то не вырабатывается.

- Слышал что-то такое.

- Бедняги… - вздохнул Жоржик и плеснул себе ещё вина, - и вот, значит, бухал дед как-то с местными и под пьяный глаз рассказал им и про немцев, и про дар свой, и про Железнодорожника. Ну, это сейчас мы его Железнодорожником называем, а тогда дед его просто чëртом звал, - скороговоркой уточнил учитель, - а местные за него, и к шаману. Во тут-то его учëба и началась. Научили его в нижний мир спускаться.

- В нижний мир? – переспросил Михаил.

- Да, тут, наверное, объяснить нужно. Смотри, шаманы эти делят наш мир на три части: нижний, средний и верхний. В среднем мы живём, в верхнем боги…

- Это как и в славянской мифологии! – перебил трудовика Михаил, - мы как раз это обсуждали с Петей, когда от этого, - он мотнул головой в сторону, - от Железнодорожника прятались. Только в нашей культуре эти миры называются навь, явь и правь.

- Типа того, - лениво кивнул учитель, - а мулька тут в том, что между этой… Как ты там говорил? Навь? Да это и не важно, - махнул рукой он, - я называю это изнанкой нашего мира, потому что ни в какой верхний мир я не верю. Вот ни разу ангелов не видел, а этих… Сколько хочешь. Так вот, между нами и изнанкой существуют кротовины, что-то вроде тоннелей, по которым черти эти могут к нам пролазить. Вот если есть такое место, где столько зла совершено, и столько горя случилось, что аж земля шевелится, то там эта грань между мирами и рвëтся. Я думаю, что и в верхний мир, если он, конечно, существует, можно было бы таким же образом ход пробить, но, - тут трудовик иронично крякнул и вновь наполнил стакан вином, - где ж столько доброты взять, да ещё в одном месте чтобы. Не по этой части мы, люди то есть. Понимаешь?

Михаил молча кивнул, а Жоржик подхватил стакан и выпил залпом.

- На чëм я там остановился? – он встряхнул головой и, ударив по нижнему краю пачки, ловко выстрелил сигаретой себе в ладонь.

- Как деда в нижний мир научили спускаться, - подсказал Михаил.

- А, да, точно! Шаманы это могут. Они грибов наедятся и под звуки бубна, значит, туда шасть! – Жоржик стремительным движением ладони изобразил перемещение шамана в нижний мир. Вместо нижнего мира ладонь встретилась с горлышком бутылки. Та, точно в сомнении, сначала качнулась маятником по спирали, а потом опрокинулась набок. Вино выплеснулось на столешницу и тут же начало растекаться во все стороны кроваво-красной лужицей.

- Бл*дь! – воскликнул в сердцах Жоржик и поразительно ловким движением вернул бутылку в вертикальное положение. После чего привстал с кресла и припал губами к столешнице. Послышался чмокающий звук, и лужица так же быстро, как и образовалась, исчезла, втянутая Жоржиком. Довольно облизав губы он победно посмотрел на Михаила и с гордостью произнёс: - годы тренировок, ëпта! Ни одна капля не должна пропасть, главное правило алкаша! – внезапно он задумался и стал серьёзным, - я ж, Миша, чего бухаю? – со вздохом спросил он, - мне ж эти знания нахрен не всрались… Ну, про демонов этих, Железнодорожников, еби их мать. Но вот дед, царство ему небесное, - Жоржик размашисто перекрестился, глядя в закопчëнный потолок каморки, - посвятил вот в это всë когда-то, передал, так сказать, ремесло. Он же… Когда это? Два года уже как, ещё в две тысячи первом крякнул. А я вот один теперь с этим всем… - он обречённо махнул рукой и, откинувшись в кресле, подкурил сигарету.

Михаила начала напрягать эта беседа. Мысль трудовика начинала блуждать, словно вошь по затылку, и он всë глубже сваливался куда-то в жалобы на свою пропащую жизнь. Больше всего раздражало то, что этот человек действительно знал необходимую для Михаила информацию, но вправить нить его путаного монолога в нужное русло становилось всë сложнее.

- Так что с дедом-то? – прервал он очередной виток жалоб, на этот раз на жену и неблагодарного сына.

- А что с дедом? – нахмурился Жоржик, - вернулся домой, с тёткой вместе покумекали и поняли, что из отстойника чëрт этот вылазит. Там место зла и горя открыли, когда камни убрали. А потом пришла мысль отсечь его от деревни железной дорогой. Сделали несколько десятков оберегов и вкопали их километров на десять вдоль железки под шпалы. От Данилового моста до Казимирова. Вот только вдоль путей чëрт этот всë равно дела свои творил – то под поезд кого толкнëт, то на рельсах усыпит. А всë из-за чего? – трудовик вопросительно вперился мутным взглядом в собеседника.

- Из-за чего? – механически спросил Михаил.

- Из-за селезёнки! – помахал в воздухе пальцем Жоржик, - селезёнки ему нужны, и чем больше тем лучше! – и, обхватив горлышко корявыми, почерневшими от вечной работы в мастерской пальцами, покружил бутылку на месте, задрал голову и влил остатки вина себе в глотку. После вытер рот рукавом и громко рыгнул.

- А почему именно селезёнка? – превозмогая отвращение спросил Михаил.

- А вот зачем она человеку? – Жоржик заговорщически наклонился вперёд, обдав собеседника парами перегара.

- Я не на медицинском учусь, - пожал плечами Михаил.

- Ну а как ты думаешь?

- Да не знаю я! – вскипел Михаил.

- Во-от… - удовлетворëнно протянул трудовик, - и никто не знает. Это самый загадочный орган в организме. Ты же в курсе, что человек после удаления селезёнки может прекрасно жить дальше? То-то же, - цыкнул он и полез в пачку за новой сигаретой, - а нужна она для связи с эфиром, с нижним миром, с навью твоей, с изнанкой… Как хочешь называй. Об этом тебе любой шаман, или монах Шаолиня скажет… Наверное… Ну мне дед так, по крайней мере, говорил. Вот. И Железнодорожник, значит, жрëт эти селезёнки, чтобы силы набраться. Типа часть души у покойника забирает. Он сильный от этого становится, да и вся нора его эта расцветает. О! – встрепенулся он, - помнишь, несколько лет назад Саня этот… Как его? Талай! Точно, Талай!

- Это который повесился? – уточнил Михаил.

- Ага, - с какой-то хитрецой кивнул Жоржик, - а потом с переселенской Лещенко. Тоже повесился. А я потом сижу на уроке (пение тогда было, как сейчас помню) и смотрю: у паренька одного что-то как шарф вокруг шеи свернулось и душит. Я ближе подхожу, а там тварь устроилась. Напитанная уже, распухшая. Типа слизняка, только цветом такая, буро-фиолетовая, что ли, - он прищурил глаз и повертел в воздухе скрюченными пальцами, будто вращая два невидимых вентиля, - она, значит, с одного на другого перепрыгивает и соки у них высасывает. А когда силы жизненные у человека кончаются – он в петлю и лезет, - Жоржик долго и жадно затянулся сигаретой, глядя на притихшего гостя. Губ его коснулась едва уловимая улыбка.

- И что дальше было? – напрягся Михаил.

- Дед тогда ещё живой был, - трудовик выпустил струю дыма, и она тут же развалилась на отдельные сизые клубы. Михаил закашлялся и помахал рукой перед лицом, - форточку открой, - кивнул в сторону окна Жоржик, и пока Михаил пробирался через узкий проход возле стеллажа к окну, по очереди поднял пустые бутылки и печально посмотрел сквозь зелень пустого стекла на внезапно потускневший мир.

- И что дед? – с интересом спросил Михаил, усаживаясь обратно в кресло.

- Ему в деревне люди доверяли, он помогал, лечил. С родителями связался, парня привели, он эту соплю с него и снял. А было это как раз после нескольких несчастных случаев на железной дороге подряд. Железнодорожник селезëнок хапнул сверх меры и силы набрался. И остальная нечисть вместе с ним полезла отжираться. Вот и сейчас… - он замолчал и длинно покивал головой, - три селезёнки на халяву. Вот он через железку и перепрыгнул. И к тебе ночью в окно скрëбся.

- И что теперь? – мрачно спросил Михаил.

- Что теперь? – хмыкнув, передразнил Жоржик, - дед тогда способ придумал, как его на цепи держать. Железнодорожника этого. И до сегодняшнего дня способ работал, - он укоризненно посмотрел на Михаила затянутыми поволокой глазами, - как в старые времена – жертвы приносить. Как его убить мы не знали, а жрать-то он всë равно хочет. Поэтому водили к нему животных и топили в отстойнике. Только заговор специальный на них выжигали… Но это уже после смерти, - поднял он руки ладонями вперёд, - мы не живодëры. Он тогда от их селезёнки типа как похмельем страдал и на какое-то время успокаивался. Собаки на полгода хватало, если корову удавалось спи*дить, то года на два.

- Мы, видать, вашу собаку и вытащили из отстойника, - вздохнул Михаил.

- Понятно, - покивал учитель, - а я всë думаю, чего он выперся из болота своего после жертвы? А вы, можно сказать, ему в дверь позвонили. Ясно теперь. Да ещё и на одном уровне сознания с ним оказались.

- А человеческая жертва насколько его успокаивает? – неожиданно спросил Михаил.

- Не знаю, - пожал плечами Жоржик, - не практиковали.

- Мы просто, когда отстойник переплывали, на Баллончика мёртвого наткнулись.

- Баллончика?! – спохватился трудовик, после чего картинно нахмурился и переспросил: - это кто, Баллончик?

- Ну Карибский. Пропал который две недели назад.

- А, да, слышал что-то, - пробормотал учитель, - так вот он где, оказывается. Тоже бензин нюхал, наверное. Ну, или колёсами закинулся, раз железнодорожник его разорвать смог.

- А откуда вы знаете, что мы его разорванного нашли? – понизив голос спросил Михаил.

- А… - смешался Жоржик, - так я это… Предположил просто. А что, нет? Утонул просто, или как?

- Да нет, как раз разорванный.

- Ну, так я же видел что он с животными делает, вот и предположил, - Жоржик расслабленно оплыл в кресле и снова затянулся сигаретой.

- А что с Ильясом? Ну… В смысле с телом. Вы утром сказали, что Ильяс точно его видел. Вы туда ходили?

- Ну конечно ходил! – хмыкнул трудовик, - это моя зона ответственности! Два несчастных случая на железке за одну ночь. Не нужно быть гением, чтобы два и два сложить. Вот и пошёл днём посмотреть. Я-то только по слухам понял, что это Ильяс был. Головы нет, брюхо разорвано, мрак, конечно…

- А почему не сообщили?

- А ты почему не сообщил?

- Ну да… - согласно покивал Михаил.

- Зае*ëшься объяснять потом! – хохотнул Жоржик, - особенно нашему доблестному участковому! Чëрт этот тело утащил уже, скорее всего, своим друзьям на прокорм. Так что, так и останется «без вести»… - он печально вздохнул и затушил окурок в консервной банке из-под шпрот.

- А у вас тоже, получается, дар, раз вы соплю эту на шее смогли увидеть, правильно? – спросил Михаил.

- Да какое там… - отмахнулся Жоржик, - у деда был, а у меня нет. Я вообще не знаю, зачем он меня для этого всего выбрал. Лучше вообще, - он неопределённо повертел пальцами в воздухе, - не знать ничего такого и жить себе спокойно.

- Тогда как вы смогли увидеть это существо? Ну, на шее у пацана того.

- А вы как Железнодорожника смогли? – коротко ответил учитель и вопросительно уставился на Михаила.

- Понятно, - буркнул тот, ещё раз прокляв своë решение отправиться с друзьями к отстойнику тем вечером.

- Меня, Миша, дед многому научил, - Жоржик прикрыл веки и откинулся на спинку кресла, - и как второе зрение открывать, и как в изнанку спускаться… Ты вот чего, - встрепенулся вдруг он, - ты вечером ко мне в гараж приходи, будем с тобой эту проблему решать сегодня, чтоб не затягивать.

- Какую? – упавшим голосом спросил Михаил.

- Ну какую?! Железнодорожника обратно загонять. Одному мне никак. Деда уже нету, помощник нужен.

Михаил посмотрел в покрасневшие глаза трудовика, и его пронял озноб. Снова всплыли в памяти образы кошмарного существа, разорванные тела друзей и оглушающий рёв сгорбленной серой твари. Вспомнился один из любимых фильмов «Чужие». Самым слабым местом сценария Михаил считал решение Рипли вернуться на планету с монстрами. Ну не может такого быть! Ни один нормальный человек не возвратится в такой кошмар. Ни за что! Не собирался в этом ещё раз участвовать и он.

- Не-е-ет… - с нервной усмешкой протянул Михаил, - я точно пас. Как-нибудь без меня. Спасибо за совет. Я им, пожалуй, и воспользуюсь. Вечером дома, а в конце лета подальше отсюда.

- Ну, как знаешь, - вздохнул трудовик, - заставить не могу. Езжай в свой Минск, прячься там. Родителей, конечно, жалко, но это дело такое, никто не вечный.

- Это вы сейчас о чём? – настороженно спросил Михаил.

- Да ладно, забей, может и нормально всë будет, - Жоржик снова выудил из кармана мятую пачку и вынул из неё последнюю сигарету. Всем своим видом он демонстрировал полную потерю интереса к собеседнику.

- Нет, подождите! – вспыхнул Михаил, - раз уж начали – договаривайте!

- Пойду до магазина прогуляюсь, - пробубнил себе под нос Жоржик и, подкурив сигарету, рывком вытащил отяжелевшее тело из кресла. Из заднего кармана брюк он достал несколько смятых купюр, пересчитал их, сопровождая этот процесс невнятным бормотанием сквозь сжатые губы. Алеющий огонёк сигареты при этом подпрыгивал в такт неразборчивым словам.

- Андрей Георгиевич! – с нажимом произнёс Михаил, - что родителям угрожает?

- Вечером в гараже буду ждать, - бросил трудовик и, пошатываясь, вышел из каморки. Из открытой двери в тесное помещение тут же ворвался надрывный визг резцов и гудение моторов, - Мартын, за старшего! – перекрикивая станки дал указание Жоржик, а потом хлопнула входная дверь.

Михаил медленно опустился в кресло, с которого вскочил несколько секунд назад, и, сложив руки замком, опëрся на них подбородком. Было понятно, что ничего узнать до вечера не получится. Что ж, видимо, придётся посетить гараж Жоржика. Благо, для этого нужно всего лишь пересечь двор.

Время до вечера тянулось долго и мучительно. Не найдя ничего интересного по телевизору Михаил достал из шкафа приставку и два часа бездумно играл в видеоигры. Июльская жара, тем временем, украдкой пробралась сквозь закрытые окна, миновала шторы и расползлась по комнате липким душным сгустком.

- Поеду искупаюсь, - сообщил он родителям и отправился в гараж за велосипедом.

На речке был аншлаг. Казалось, половина деревни пришла сюда искать спасение от вездесущей жары. Поросший короткой вытоптанной травой пляж почти до самой воды, где начинался уже жёлтый песок, занимали десятки пëстрых покрывал, на которых лежали, сидели, читали книги, или уже обедали отдыхающие. У самой воды играли в волейбол, ближе к деревьям обосновались раскрасневшиеся мужики и, обустроив на своëм покрывале импровизированный стол, шумно коротали летний день за горячительными напитками. К толстому стволу прибрежного дерева, устало наклонëнному к водоëму, привязали верёвку, и шустрые подростки без устали рассекали плотный подрагивающий от жары воздух, пролетая на тарзанке над крутым обрывом, и с шумом плюхались в воду.

На середине реки лениво покачивался надувной матрас с тремя загоревшими до бронзового отлива девушками. Устроившись поперёк плавсредства они расстегнули тонкие нитки лифчиков, подставляя блестящие каплями влаги спины лучам раскаленного, разогнавшегося на полный летний ход солнца. Михаил невольно засмотрелся на три пары упругих ягодиц, обтянутых разноцветными купальниками. Вот матрас медленно повернулся на месте, влекомый неторопливыми гребками своих пассажирок, и шесть круглых, идеальных в своей завлекательности холмиков выстроились в ряд, точно парад планет, что бывает раз в двадцать лет, и оторваться от созерцания которого также невозможно.

Отвлечься удалось ненадолго. Парад планет сначала распался на три пары полушарий, а потом на линии взгляда, прямо за матрасом выросла громада железнодорожного моста. Чëрные на фоне яркого неба фермы косыми крестами рассекли пространство, поделили его на клетки и треугольники, загнали в рамки и границы. Михаил вспомнил, как буквально позавчера они с Петей пытались преодолеть этот перегон, переползти на спасительный берег. «Цок-цок-цок», - простучало где-то в виске, а внутри, среди похолодевших кишок что-то оборвалось, упал стальной шарик, повис на тугой верёвке, дёрнулся и потянул за собой диафрагму. Дыхание перехватило…

- Миша, привет! – раздалось откуда-то извне. Михаил вынырнул из пустого пространства внутри себя и повернулся на голос. Голос доносился со стороны распавшегося парада планет. Матрас к этому времени сделал полный оборот, и «планеты» повернулись лицом к пляжу.

- Юля?! – удивлëнно воскликнул Михаил, - а ты что, уже вернулась?

- Да, с практики раньше отпустили! – она ловким, акробатическим каким-то движением затянула на спине завязки и привстала на локтях на качнувшемся матрасе.

- Блин, Юль, не тряси, - тут же заканючила подруга, разговаривая половиной лица, уперевшись второй в гладкую резину матраса, - так лежим хорошо!

- Я купаться! – задорно заявила Юля и, ловко перекатившись по матрасу, боком свалилась в воду.

По лицу Михаила тут же расползлась невольная улыбка, и он, лавируя между отдыхающими, направился к воде. С Юлей он не виделся уже две недели, с тех пор, когда та уехала на практику в Светлогорск. Она вернулась на два дня раньше обещанного, что не могло не радовать. Для матери он с ней, конечно, якобы расстался, но на деле ждал с нетерпением. Виной материнского недовольства был шестнадцатилетний возраст девушки, когда нужно было ещё дома сидеть, а не по дискотекам шляться.

- Давай в воду залазь! – крикнула она, одним движением зачесав мокрые волосы назад.

- Сейчас! – ответил Михаил, взглядом выискивая место для одежды, - а чего не позвонила?

- Так нас сегодня с утра только обрадовали. Я сразу на поезд и домой, а тут девчонки на речку позвали, не успела, короче.

- Понятно, - ответил Михаил, уже заходя в воду. Одежда в итоге была кучей свалена на траву.

Прохладная вода окутала тело свежестью и упругим течением, и Михаил нырнул, наслаждаясь долгожданным избавлением от жары. Двумя мощными гребками он стремительно приблизился к скрытой под водой фигуре. Вынырнув прямо возле взвизгнувшей Юли Михаил обнял её и протянул к себе. Грудь у неё была маленькая и едва выделялась под миниатюрным бикини, зато точëная фигурка и та часть тела, что парни называют «орехом», сразу приковывали взгляд и вызывали шевеление в мужских природных настройках.

- Привет, - улыбнулся он.

В ответ Юля впилась в его губы длинным влажным поцелуем, а после укусила за нижнюю губу на самой границе боли и удовольствия и потянула на себя.

- Ты что, пистолет с собой на речку берёшь? – лукаво улыбнулась она, отлепившись от Михаила, и тот, в мгновение покраснев, немного отпрянул от неё.

- Соскучился, - сконфуженно произнёс он.

- Как дела вообще? Чем занимался? – Юля скрестила руки за его головой и начала медленно кружиться.

- А ты не слышала ещё? – мрачно спросил Михаил.

- Бли-и-ин, - протянула Юля и прикрыла глаза, - так это ж твои друзья были, да? Точно, ты же рассказывал. Жалко, конечно, - она скорчила сочувствующую гримасу и слегка наклонила голову, - ну, главное, что с тобой всë в порядке.

- Угу, - промычал Михаил, не в силах разозлиться. Отяжелевшие в притворном сочувствии веки придали взгляду изумрудных глаз Юли томность, а выпяченная нижняя губа, и без того пухлая, будто наевшаяся пиявка, манила мягкостью и каким-то порочным магнетизмом. Вообще, Юлю нельзя было назвать красавицей в полном смысле этого слова, на фото она часто терялась на фоне подруг, но при личном общении её взгляд, всегда будто ленивый и сонный и чувственные губы, приоткрытые в загадочной улыбке, из глубин которой призывно выглядывала разделённая небольшой щелью белизна зубов, производили эффект мгновенного обаяния и мягкого обволакивающего волшебства. Под эти чары и попал Михаил ещё зимой, когда Юле было пятнадцать.

- Какие планы? – спросила она, сбросив маску сочувствия, - пойдём гулять вечером?

Михаилу в этот момент стало нестерпимо стыдно из-за того, что сейчас ему больше всего было жаль не погибших друзей, а пропавшего вечера с девушкой, которая, уловив колебание, крепче обхватила руками его шею и, оттолкнувшись ото дна, обвила его поясницу загорелыми ногами.

- Ну-у… - настойчиво протянула Юля, - что за сомнения? У тебя что, кто-то появился, пока меня не было?

- Нет, конечно, - взяв себя в руки хмыкнул Михаил, - просто, блин… Я же не знал, что ты сегодня… Короче, дело одно есть семейное. Никак, в общем, не вырваться. Давай завтра. Я сегодня порешаю и с завтрашнего дня полностью твой, договорились?

- Ну смотри мне, Кузьма, - грозно прищурилась Юля, - я за тобой наблюдаю! – и снова впилась в Михаила губами, постреливая при этом глазами на берег, где обжимающаяся парочка уже привлекла внимание строгих блюстительниц деревенской морали. – Ладно, я обратно на матрас, - с загадочной хрипотцой произнесла она и, словно наевшийся осьминог, ослабила хватку и медленно выпустила жертву из объятий, - до завтра, получается?

- До завтра, - кивнул Михаил и, оторвав ноги ото дна, поддался течению, медленно дрейфуя к середине реки.

Юля доплыла до матраса и вскарабкалась к подругам. Только сейчас Михаил увидел, что на левой лопатке у неё появилась небольшая татуировка, то ли кошка, то ли змея, рассмотреть рисунок с расстояния уже не удалось. Юля улеглась на живот рядом с подругами и ещё раз игриво помахала Михаилу. Он ответил улыбкой и лёгким взмахом ладони.

Вдали, за деревьями, что закрывали расположенный в низине полумесяц пляжа, внезапно громыхнуло. Утробный рокот надвигающейся грозы прокатился по небосводу ленивым камнепадом, точно предупреждая о своëм приближении. Отдыхающие тут же повернули головы в сторону раската и начали неторопливо одеваться, складывать покрывала, собирать в пакеты остатки отдыха. Робким сквозняком потянуло свежестью, на реке появилась рябь и тут же заиграла серебряными барашками в лучах солнца. Матрас колыхнулся и медленно стал удаляться от берега. Девушки весело взвизгнули и замолотили тонкими загорелыми ногами по воде, поднимая в воздух взвесь из мелких брызг, в которых сразу заиграли переливчатые радуги.

Вскоре пляж начал стремительно пустеть, и только несколько промасленных газет и прозрачных невесомых пакетов, прыгающих по траве под порывами усилившегося ветра, напоминали о недавнем общедеревенском пикнике.

Михаил вылез из воды одним из последних, когда рыхлые щупальца приближающейся грозы уже начали дотягиваться до солнца, хватать его лучи, обрывать их в верхних слоях атмосферы. Температура обрушилась сразу на несколько градусов. Снова прогремело. На этот раз грозно и угрожающе, расколов небо на несколько частей. Наспех натянув майку и джинсовые шорты Михаил оседлал велосипед и поспешил обогнать ненастье, добравшись домой раньше грозы.

Первые капли начали шлëпать по пыльному асфальту, когда до дома оставалось ехать около полукилометра. Словно тяжёлые свинцовые ядра они рассекали разгорячëнный за день воздух, оставляя в нём холодные безвоздушные тоннели. Пахло поднятой с дороги пылью, иссушëнной за несколько дней жары в пепел, озоном и сыростью. Михаил крутил педали и мысленно спорил с собой. Идея провести в квартире каждый вечер оставшегося лета разбилась вдребезги, растаяла и оплавилась в жарких Юлиных объятиях. Что там Жоржик говорил? Решить эту проблему сегодня, чтобы не затягивать? Ну а что? Он, в конце концов, специалист в этом, вон сколько лет этого Железнодорожника сдерживал со своим дедом. Получится и сейчас. Чем там ему помочь нужно будет? А завтра к Юле!

Вдруг он невольно сморщился, а на сердце навалилась тяжёлая действительность. Завтра с утра в город на анализы. А он ведь принимал наркотик. Что дальше-то будет? А после обеда похороны. Снова стало стыдно, и в памяти возникли погибшие друзья. Вот здесь, прямо возле этого дерева они с Петей нашли дохлого кота по пути на дискотеку, и Петя зачем-то притащил его прямо на танцпол. Тело животного было иссохшее и укатанное до плоского состояния не одной проехавшей по нём машиной, и Петя назвал его «Штрих-кот».

- Штрих-кот, - вслух усмехнулся Михаил и глаза вдруг защипало.

«Друзей на бабу прамяняў?» - почему-то с полесским акцентом, присущим чернобыльским переселенцам, коих в деревне было целых три улицы, произнёс внутренний голос.

- Они умерли! – прокричал Михаил сквозь дождь, уже настойчиво барабанящий по спине, по раме велосипеда и по закипающей от эмоций голове, - умерли… - произнёс он уже срывающимся голосом и заплакал. Остановившись, он слез с велосипеда и уткнулся в скрещённые на руле руки. Плечи его крупно задрожали, а дождь, словно в желании похлопать по плечу одинокого путника среди опустевшей деревни, пролился тугими струями резко и внезапно.

Домой Михаил вернулся мокрый до нитки. Майка прилипла к телу, с шортов стекали дробные струи, а в шлëпанцах хлюпало и влажно чавкало.

- Ты с ума сошёл в такую погоду по улице шляться? – встретила его на пороге мать, - гроза такая! Ты совсем уже?! К друзьям захотел?

- Может и захотел, - буркнул Михаил и отправился в ванную переодеваться.

- Мне Тамара Владимировна только что звонила, - прислонившись к тонкой двери ванной комнаты произнесла мать, - и знаешь, что она мне рассказала?

- Нет, - коротко ответил Михаил, стягивая упрямо влипшую в него майку.

- На речке сегодня с кем ты был, не хочешь рассказать?

Щëлкнул шпингалет, дверь лениво повернулась в петлях, и Михаил устало посмотрел на мать.

- Мам. Ну что ты лезешь в мою жизнь? Мне двадцать уже. С кем хочу, с тем и встречаюсь.

- Вот хорошо! Двадцать ему уже! А этой твоей сколько?

- Её Юля зовут, - ответил Михаил и, оттеснив мать плечом, проследовал в свою комнату.

- А знаешь, что про неё мне рассказывали?! – уже через массив межкомнатной двери прокричала мать.

- Не знаю и знать не хочу! – в тон ей ответил Михаил, затем вынул из стоящих в ряд кассет альбом «Midian» группы «Cradle of filth», дëрганым движением, так, что получилось только с третьего раза, воткнул кассету в магнитофон и, вложив в своë движение всë накопившееся напряжение, ткнул в кнопку «play». Комната тут же наполнилась тяжёлым звучанием блэк-метала, и голос матери потонул среди жëстких гитарных риффов.

Через час раскаты грома укатились за горизонт, утянув за собой и синие тяжелые тучи, и холодный ветер, и дождь с грозой. В комнату из распахнутой форточки потянуло свежестью, и шторы надулись пузырëм под напором воздуха. За окном посветлело, но как-то уже устало, без былого задора, будто солнце совсем выдохлось в борьбе с непогодой. Наступал вечер.

Михаил выглянул в окно и рассмотрел свет в маленьком окошке гаража трудовика. Значит уже на месте. Его ждёт. На холодную голову его намëки про родителей показались теперь, скорее, выдумками. Видно, действительно помощь нужна. Но теперь Михаил твёрдо решил, что помощь он окажет, чего бы ему это ни стоило. Он вышел из комнаты и, нацепив шлëпанцы, бросил родителям:

- Мам, пап, я прогуляться.

- А? Что? – встрепенулась мать, задремавшая на диване перед телевизором.

- Я гулять, - скрывая раздражение повторил Михаил.

- Смотри, не поздно, - сонно пробормотала она и, растирая глаза, приняла сидячее положение.

Михаил, ничего не ответив, захлопнул дверь и торопливо сбежал по ступенькам. Сделав крюк вокруг школы, чтобы не видно было из окна, что он идёт к гаражу Жоржика, он прошёл вдоль котельной, завернул на учительские огороды, и, переступая через грядки, вышел в итоге к собственному участку. Их гараж был смежный с трудовиком, и Михаил, прошмыгнув через калитку, трижды постучал в обшитые жёлтыми металлическими листами ворота. Через пару секунд лязгнул замок и одна створка отворилась.

- Думал, не придёшь, если честно, - проворчал Жоржик, стрельнув глазами по сторонам, - заходи давай.

В гараже ожидаемо висел густой табачный дым. Скромное внутреннее убранство являло собой берлогу одинокого холостяка. На засаленной электроплитке, стояла эмалированная кастрюля, стенки которой украшали зëрна высушенного до бурой желтизны риса, в углу безобразной кучей высилась груда пластиковых и стеклянных бутылок, возле дальней стенки стоял устланный несколькими покрывалами и вытертыми пледами топчан, над которым висел поблекший ковёр с незамысловатым изображением оленя.

Жоржик жестом указал Михаилу на стул, явно списанный одним из школьных кабинетов, а сам поставил на стол алюминиевый бидон и вставил в него большой кипятильник.

- Что, за родителей боязно? – спросил он, протягивая удлинитель от топчана к столу, - это правильно, это по-мужски.

- Угу, - промычал в ответ Михаил, - рассказывайте давайте.

- А что рассказывать-то? – хмыкнул трудовик и вставил вилку кипятильника в розетку, - я тебе не говорил, чтобы не пугать, но когда дед вернулся из своих вояжей, родители уже того…

- Что того? – раздражённо спросил Михаил.

- Ну, умерли, - развёл руками Жоржик, - что непонятного?

- И? Из-за чего, какой смертью?

- Чëрт убил, - понизив голос произнёс Жоржик, - обоих. Сердечный приступ. В один день. Сначала у отца, потом у матери. Ты думаешь, я почему тебя о помощи прошу? Я и за твоих родителей беспокоюсь, и за свою семью. Я хоть с ними и не живу, а всë ж родная кровь, как никак. Я ведь тоже, сам понимаешь, наследил хорошенько. Поэтому, давай сегодня, если не ссышь, это дело закроем и дальше жить спокойно будем.

- А что делать-то надо? – спросил Михаил, а сам вспомнил объятия Юли и стройные ноги, скрещённые за его спиной. Бархатная кожа на бëдрах под водой будто покрылась тонкой скользящей плëнкой под его ладонями…

- Алë, гараж! – Жоржик помахал ладонью у лица Михаила, - ты меня слушаешь, вообще?

- Да, - встряхнулся тот, - что вы говорили сейчас? Прослушал.

- Я говорю, чаю давай попьём сначала, - недовольно нахмурился трудовик и поправил кипятильник, - чай необычный, сразу говорю. Дедовский рецепт. Бидон только не трогай, током может ëбнуть.

- А без чая никак?

- Без него я тебе зае*усь объяснять что к чему, - хмыкнул Жоржик, - да ты не ссы, из одной кастрюли пить будем, чайника нима, уж извините. Сейчас заварю.

Он подошёл к боковой стенке, занавешенной потемневшей кружевной занавеской, и отдернул ту в сторону. На открывшемся взгляду металлическом стеллаже вразнобой лежали покрытые маслом шестерни, перемазанные скоксованным нагаром рычаги и железки, несколько книг в толстых кожаных переплëтах и жестяные банки в красно-белый горох, накрытые капроновыми крышками. В самом низу тускло отливала мутным стеклом двадцатилитровая бутыль с прозрачной жидкостью.

- Так, здесь, кажись, - пробормотал себе под нос Жоржик, открывая поочерёдно банки, - нет, не то, опять не то, и это… А! Вот, нашёл!

- А в что в бутылке? – заинтересованно ткнул пальцем в огромную бутыль Михаил.

- Сейчас, - проигнорировал его вопрос учитель, - чай заварю, там во всëм и разберёмся.

- А с чем хоть чай?

- Да ничего особенного, - отмахнулся Жоржик, - сушëные мухоморы, можжевельник, собственно, чай для вкуса. Можешь сахара добавить, сейчас сахарницу найду, где-то была здесь, - и он снова загремел чем-то на полках стеллажа.

- Не, я пас, - с усмешкой помотал головой Михаил, - у меня на завтра направление на анализы выписано на содержание наркотиков в крови, добавлять не собираюсь.

- Да какие наркотики? – возмутился Жоржик, - всë натуральное, следов вообще не оставит. Без этого, тем более, никак, смысла ноль.

Михаил с сомнением посмотрел на трудовика. Тот как-то заискивающе улыбался и напряжённо смотрел на гостя, стоя с банкой сахара посреди гаража. Кипятильник, тем временем, начал сначала ритмично пощëлкивать, а потом мерно зашумел.

- Закипит скоро, - встряхнулся Жоржик, - приготовлю пока заварку.

Он поставил две жестяные банки возле плитки и щепотью по очереди из каждой бросил что-то в кастрюлю. После достал с верхней полки стеллажа коробку чая и закинул туда же несколько пакетиков с второсортным чайным крошевом внутри.

- Принцесса «Дури», - со смешком тряхнул он картонной упаковкой.

Вода в бидоне забулькала, и Жоржик резким движением выдернул вилку кипятильника из удлинителя. Коротко блеснула вспышка электрического разряда и шум в бидоне тут же пошёл на спад. Надев перчатки, трудовик залил кипятком содержимое кастрюли, после чего, судорожно оглядевшись по сторонам, подхватил с полки треугольный диск дорожного знака «уступи дорогу» и накрыл им исходящее паром варево.

- Ну вот, - улыбнулся он, - минут десять и готово. А ты это, - спохватился он, - говорил кому, что ко мне пошёл?

- Нет, а надо было?

- Нет, не надо. Это ты правильно сделал. Я и так, считай, в подполье действую. Кто узнает, так на дурку сразу отправят. Не поверит ведь никто, - он несколько секунд помолчал, задумчиво глядя на кастрюлю, а потом повернулся и посмотрел в глаза Михаилу, - вот ты, - задумчиво произнёс он, - ещё позавчера поверил бы, что есть демоны, черти, сущности всякие? И не в кино, а прямо здесь, в Красном береге?

- Не знаю, - пожал плечами Михаил, - не задумывался.

- Вот и никто не задумывается, - вздохнул Жоржик и опустился на стул, - творят абы что, чертей дразнят, а мне разгребай за ними. Мне же дед как объяснял? Сила эта, в изнанке которая, она, вроде как, питается злом, что люди творят, и чем больше зло, тем больше им там, - стрельнул он глазами вниз, - жратвы перепадает. А чем сильнее эти черти все становятся, тем больше они могут уже на людей влиять. Злость, там, ревность, зависть и всë такое. Замкнутый круг получается. Насилие рождает насилие, понимаешь?

Михаил молча кивнул, а Жоржик похлопал себя по карманам и вынул пачку сигарет. Оторвав защитную ленту он скомкал тонкую упаковочную плёнку и бросил её в мусорку, под которую было приспособлено железное ведро из-под битума. Невесомая плёнка в полëте выпрямилась и медленно спланировала на пол. Жоржик на это никак не отреагировал и губами вытянул из распечатанной пачки первую сигарету.

- Дед говорил, что у них борьба происходит за человека, - пробубнил он с сигаретой во рту, выискивая спички по карманам, - у чертей у этих. Что есть ещё и другие, конкуренты этих.

- Другие? – нахмурившись, переспросил Михаил.

- Да, типа добрые, - спичка чиркнула о коробок и на конце сигары зажглась яркая точка, - ну, ты понимаешь, «типа», - он жестом закавычил последнее слово, - я же тебе говорил, что нету ангелов и демонов, или Бога с дьяволом, есть силы, которые питаются человеческими эмоциями, страстями. Тут как в жизни: кто-то любит кровяную колбасу, а кто-то зефир, дело вкуса, понимаешь? Вот так и они, как две стороны одной монеты. Да всë в нашей жизни как две стороны одной монеты. Любовь и ревность, отвага и ярость, ирония и сатира. Вещи, вроде, одинаковые, но, тут как в магнитофоне, дай больше громкости, и уже смотришь, ухаживание превращается в приставание, а патриотизм в национализм. И границу эту, там, где переход из одного в другое происходит, так сходу и не рассмотришь.

- Так а что за они, эти другие, ну, типа добрые которые? – спросил Михаил, - что они делают вообще? И где они находятся?

- Да то же, что и эти делают, - Жоржик протянул руку и сбил пепел в керамическую кружку с отбитой ручкой, - эмоциями питаются нашими. Только тут в чëм разница? Можно сравнить с охотником и крестьянином. Один пошёл в лес, застрелил кабана и съел его. Добыча быстрая, лёгкая, вкусная и питательная, животному, правда, пришлось умереть при этом, но это… - он прищурил глаз и пренебрежительно махнул ладонью, - а второй привёл животных из леса, одомашнил и со временем начал получать от них молоко, яйцо, мясо, шерсть и так далее. И всë добровольно. Но и сил нужно в это вложить прилично. Кормить, содержать, за ушком почесать, в конце концов. Получается, охотнику вроде и легче, но через месяц нужно снова в лес идти, а животные тоже не дураки – прятаться начинают, убегать, а крестьянину труднее, зато всегда в достатке, понимаешь? А теперь вопрос: кто из них зло, а кто добро?

Михаил задумался на несколько мгновений, потом неуверенно ответил:

- Ну… Со стороны животных тот, кто их не убивает, заботится и кормит, тот и добро, а охотник, получается, зло.

- Это ты правильно мыслишь, - выдохнул клуб дыма Жоржик, - а теперь давай с позиции людей ответь на этот вопрос. У нас кто-то охотников не любит? Да нет, - пожал он плечами, - а крестьянин по человеческим меркам может быть куда большим пидорасом, чем охотник. Понимаешь?

- Угу, - кивнул Михаил.

- Тут надо не забывать, что мораль этих… Сил, существ, не знаю уж, кто они на самом деле, она вне нашего понимания. Тут просто всë, на самом деле: негативные эмоции, они сильнее, но быстро сгорают, и человек вместе с ними, а позитивные – более слабые, и их нужно взращивать в людях, ухаживать, как за помидорами на грядках, чтобы сорняки не забили. Но зато людей, готовых жить по заповедям и морали, лишь бы их не гнали на убой, куда больше. Так и поддерживается баланс сил, а по истории человечества можно проследить, когда были вспышки зла и безумия, и чем это в итоге заканчивалось.

- Но, получается… - задумчиво произнёс Михаил, - что на зло можно ответить только злом? Ту же войну можно остановить только оружием? Чем тогда они отличаются друг от друга?

- Да я же тебе говорю – ничем! – Жоржик затушил окурок о стол, бросил в мусорку и снова промахнулся, - мы для них просто инструменты, а чего им там на самом деле надо, я х*й знаю. Дед об этом не рассказывал. Сам не знал, наверное. Так, что-то мы запи*делись с тобой! Чай уже настоялся! Сейчас, черпак где-то тут валялся, сейчас найду.

Через минуту темный, исходящий паром отвар медленно остывал в двух кружках на столе. Михаилу Жоржик налил в железную походную кружку, закопчëную снаружи до угольной черноты, а себе в ту самую без ручки, в которую только что сбивал пепел. Трудовик первый пригубил отвар и, пожевав губами, одобрительно кивнул.

- По мне, так никакого сахара не нужно, и так за*бись, - бодро улыбнулся он, - но ты сам смотри, тут дело вкуса.

- Да ладно, - махнул рукой Михаил, - и так сойдёт, - и отхлебнул из кружки. Отвар отдавал хвоей и чем то горьким, но чувствовался и чай. Во рту осталось терпкое послевкусие, и Михаил смело сделал несколько глотков.

- Как же ох*енно… - протянул Жоржик и откинул голову назад, - я ведь даже не похмелялся сегодня. Нормально так отпускает.

В голову быстро ударило бодростью и стало легко. Появилась ясность ума и чёткая определённость будущего. Михаил посмотрел в тёмный полупрозрачный диск подрагивающего в отсвете лампы отвара и понял, что вот сейчас, прямо здесь он всë делает правильно.

- Так какой план, Андрей Георгиевич? – решительно спросил он.

- Нам с тобой… - неожиданно пропел Жоржик, - из заплёванных колодцев не пи-ить. План такой… Нам с тобой…

- Вы чего? – Михаил поставил кружку на стол и с подозрением посмотрел на трудовика.

- Да не, нормально всë, Миш, песню просто хорошую вспомнил. Накатило, что-то.

- А это ещё что? – сквозь неподвижные губы процедил Михаил, указывая пальцем на бутыль с прозрачной жидкостью, - это что, грибы ваши уже заработали?

Жоржик повернулся и тоже посмотрел на шевелящуюся сотнями полупрозрачных червеобразных тел ëмкость. Словно расплавленный воск в декоративных лампах внутри бутыли всплывали, колыхались, распадались на несколько частей, извивались и тыкались в стекло странные сегментированные тела. Жидкость у самой горловины вздрагивала и шла пузырями от активного копошения странных личинок, но наглухо закупоренная резиновая пробка решительно отсекала их попытки выбраться наружу.

- Это зиготы, - со вздохом пояснил Жоржик, - тяжёлое дедово наследство. Я в рыло не ебу, что с ними делать.

- А это что вообще? – скривившись в омерзении спросил Михаил.

- Тут всë, - обречённо покивал трудовик, - болезни, злоба, порча, ревность… Вся х*йня, короче, наша деревенская, что дед с людей поснимать успел. Это спирт в бутылке. Медицинский, девяностошестипроцентный. Он их держит в более-менее стабильном состоянии. А так… - он округлил глаза и помотал головой, - не дай бог им вырваться.

- А убить их никак? – скептически кивнул в сторону бутылки Михаил.

- Знали бы как… - снова вздохнул Жоржик, - знали бы как, - вполголоса повторил он, - убили бы давно уже. А так, - развёл он руками – пока вот так. Я, если честно, вообще без понятия что с ними делать. Сидят и сидят, х*й на них. Дед не придумал, а мне куда уж? Тем более не знаю. Ты допивай давай, вечереет уже. Второе зрение у тебя открылось, уже хорошо.

Михаил залпом допил тёплый уже чай и прислушался к себе. Опьянения не ощущалось, наоборот, какая-то решимость и бодрость.

- Так что делать-то? – снова спросил он.

- Сейчас, - лениво процедил сквозь зубы Жоржик и встал со стула. Из-за дальнего шкафа он выдернул лопату и вручил Михаилу, - пошли до заброшенного коровника прогуляемся, - бросил он и подхватил с топчана большой туристический рюкзак. Торопливыми рваными движениями он закинул в него две книги, клубок оранжевых вязальных ниток, газовый баллон-горелку, молоток и что-то продолговатое, завëрнутое в расписанную голубыми цветами то ли наволочку, то ли кусок простыни.

- А ничего, что темно скоро будет? – Михаил перекинул из руки в руку инструмент и с сомнением посмотрел на Жоржика.

- Пох*й, - отмахнулся тот, - тут ходу минут пятнадцать, а назад уже без разницы будет.

- Ну так пойдёмте! – бодро воскликнул Михаил, - как говорится, раньше выйдем – раньше пры́йдем.

- Да, двинули! – так же бодро ответил трудовик и закинул рюкзак на плечо. Но когда они уже вышли из гаража внезапно спохватился: - бля, подожди, забыл кое-что, - он опрометью заскочил обратно в гараж, не глядя щëлкнул выключателем и подхватил со стеллажа увесистый холщëвый мешочек. Подшипники металлически громыхнули внутри и тут же успокоились, оттянув карман его джинсов, - всë, пошли, - мотнул он головой, и два силуэта, разрезая сгущающиеся сумерки, отправились в путь.

Продолжение в следующей публикации..