«… Про знаменитую картину Левитана «Над вечным покоем» даже и говорить страшно.

Это какая-то пучина спокойствия, неземного, нечеловеческого спокойствия. Горизонт захватывает дух — так он необъятно велик. Безмятежное небо распростерлось над небольшим тускло-зеленым бугорком земли, над сельским кладбищем — таким крошечным, таким ничтожным перед лицом этой бесстрастно раскинувшейся природы, что сама смерть кажется здесь фальшивой и незначительной. Её поглотила эта спокойная ширь.
Здесь, перед молчаливым покоем вечной природы, — глуп, и ничтожен, и мал человек со всеми его страданиями, криками и проклятиями. И, несмотря на это, — эта природа послужила тому же человеку, чтобы рабски передать те страдания, крики и проклятия, которые теснятся в человеческой груди. Это двойное отношение Левитана к природе — отношение раба и господина — и являлось, по-моему, причиной того скорбного, бесконечно грустного безысходного покоя, которым проникнута каждая черточка его произведений.
Вдумчивое очарование грусти — нежная мелодия сумеречных переживаний, робкая жажда счастья, вечности и жизни — вот в чем обаяние левитановской поэзии, вот в чем смысл её могущества над современным русским человеком, только что пережившим все ужасы безнадежной чеховщины…
*
… Называя Левитана пейзажистом, все мы говорим неправду.
Пейзаж — это вода, деревья, небо, море. У прежних художников была одна задача: получше передать на полотне все эти вещи. Для Левитана же все они являются только предлогом, только формой, только оболочкой его чувств. Главное для него — эти чувства, а окружающий мир был только показателем их — не больше. И поэтому, отойдя от Левитановой картины, можно сейчас же забыть все, что изображено на ней, все: и деревья, и воду, и небо, и море — в душе сохранится только то чувство, которому они послужили, которое сумели они передать вам.
До Левитана было много весьма почтенных и славных пейзажистов. Был Шишкин, был Боголюбов, был Айвазовский. Их ценили, уважали, почитали — все, что хотите, но любить — никого не любили так пылко и родственно, как Левитана. Именно потому, что, как я говорю, никто из них не умел сделать окружающую природу только средством для выражения своего внутреннего мира. Никто, кроме Левитана.
Даже и стремления к этому не было у них. Один специализировался на писании моря, другой —леса; один служил одному уголку природы, другой - другому, а про то, что можно и должно служить какому-нибудь уголку души — об этом никто и думать не хотел. Левитан первый из русских пейзажистов (не считая Саврасова, с которым это происходило почти случайно) глянул внутрь, в самого себя, специализировался на изображении своей души. Нельзя сказать, чтобы это была узкая специальность! И какой же он пейзажист после этого? Он психолог, он поэт, он композитор, — и все, кто будут на открывшейся сегодня выставке, все почувствуют, до какой степени господствует его чистый благородный дух над всем, что изображено в его произведениях. Дух, чувство — вот истинный объект Левитанова творчества…
*
Брожу по залам Левитановой выставки, перехожу от одного этюда к другому, и странные мысли приходят мне в голову. В этих небольших рамках заключены самые светлые переживания этой души, ее молитвы, ее предчувствия, ее откровения. Они запечатлены навеки, они отвоеваны художником у беспощадного времени, они отлиты в определительную, твердую, устойчивую форму, пригвождены к единому определительному выражению, а мы, вместо того, чтобы отдаваться им самим, чтобы радоваться могучему их завоеванию, — пристаем к художнику с вопросами:
— Как ты это сделал? Почему ты сделал именно это? Какие средства употребил для этого?
Будто, что сделал художник, это уже последний вопрос, будто самое дело менее интересно, чем средства его осуществления. Нет, господа. Это не годится. Перестаньте кощунствовать. Зачем рассматриваете вы "систему левитановского колорита", зачем проверяете правильность его воздушной перспективы, зачем тормошите вы старые вопросы чистописания: эти всяческие мазки, переходы, тона? Зачем все это? Это не даст вам Левитана, отнимет у вас то, что может и хочет дать вам художественное созерцание. Не нужно мелочей. Не нужно подробностей. Не берите даже отдельной какой-нибудь картины, отдельного какого-нибудь этюда.
Возьмите все свои впечатления целиком, слейте их воедино — в одно огромное, смутное и многообразное. Отдайтесь ему. Сядьте где-нибудь в сторонке, где-нибудь на диванчике, закройте глаза, — и начните вслушиваться в себя. Насторожите свое духовное зрение. Чтобы вывести наружу все неясное, неопределенное, все ежеминутно готовое вспорхнуть и навеки покинуть вас. Не дайте ему погаснуть, — схватите, задержите его, — если только вам действительно дорого и священно Левитаново творчество, Левитанов гений, Левитанова душа.
Вот перед вами нет уже нумерованных рамок, нет "Золотых осеней", "Лесных дорог", "Последних лучей", — перед вами изо всего этого мелькания, этой пестроты и сумятицы, среди этих пяти комнат встала робкая, нежная, надорванная душа, безропотно и покорно сдающаяся чему-то необходимому, жестокому и бессмысленному. Вот печальные, тихие, все понимающие глаза, вот слабая, любящая грудь. Вот бесконечно грустная, спокойная улыбка.
Его лихорадочный, страстный, но сдержанный колорит, его неясный, мистически-бледный тон, его больные, расплывчатые тона — все это действует, как невыплаканные слезы, как подавленные рыдания, как несбывшиеся надежды. Человек хочет жаловаться, хочет молиться, хочет кричать, - но некому, не о чем, не для чего, и он стихает, он притаивается, он молчит. Он пишет "Тихую обитель", он пишет "Вечный покой", "Владимирку – большую дорогу", — и всюду сквозит эта тишина в смятении, это молчание в тревоге. Всюду сквозит чеховская скорбная, безысходная тоска людей недавнего поколения, где так много было слов и так мало дела, так много дорогих могил и ни одной купели, где всех обезличило, обезлюдило и осиротило гнетущее безвременье.
Да, он был наш, — этот странный человек с ясными глазами, — он жил вместе с нами, он болел нашими болезнями... Он родной, он близкий, он свой... И так ярко, так выпукло сумел он проявить эту свою близость, что вся наша эпоха, вся, как есть, может быть охарактеризована его творчеством... Скажите: эпоха Чехова и Левитана, — и что еще останется прибавить вам?..
Чехов и Левитан!..»
(Корней Иванович Чуковский «Воспоминания о выставке Левитана», 1903. Фрагменты)
***
На фото — картина кисти Исаака Ильича Левитана «Над вечным покоем» (1894). Третьяковская Государственная Галерея, Москва, Россия.
*
Из письма И.И.Левитана П.М.Третьякову от 18 мая 1894:
«Я так несказанно счастлив, что моя работа снова попадет к Вам, что со вчерашнего дня нахожусь в каком-то экстазе. И это, собственно, удивительно, так как моих вещей у Вас достаточно, но что эта последняя попала к Вам, трогает меня потому так сильно, что в ней я весь, со всей моей психикой, со всем моим содержанием…».
***
156 лет назад родился русский художник-пейзажист Исаак Ильич Левитан (3 (15) октября 1860 или 18 (30) августа 1860 — 22 июля (4 августа) 1900).
статья прошлого года, к 155-летию Левитана. Название - редакционное. Ее название - «Самый мудрый мастер русского пейзажа» http://www.stoletie.ru/.../jevrej_levitan_stoit_pati ...