Именно она наравне с матерью тянула семейный воз вместо отца, который утонул пьяным во время ледохода.

Захотелось подурачиться взрослым мужикам, покататься на льдине, поскользнулся Фрол, и ушел с бурлящим потоком грязной воды в небытие. Только раз мелькнула старая фуфайка на поверхности, и не стало отца у шестерых детей и мужа у Клавдии. Нашли тело через несколько дней, истрепала река Фрола, сняла сапоги и шапку, разодрала штаны и досыта напоила водой талой. Раздутое тело выбросило на берег ниже по течению на десять километров, и привезли утопленника на тележке трактора домой.
Дашке тогда было двенадцать лет, она плакала, понимая что осталась семья без кормильца и защитника, а десятилетний Ваня кусал руки, пытаясь сдерживать слезы. Они чувствовали, что для них беззаботное детство кончилось, начинается трудная, полная лишений жизнь. Младшие хныкали вторя Дашке с Ваней, а ещё потому, что пугая их, страшно кричала мама, хватаясь за высокий, деревянный борт тележки на больших колёсах.
Даша с Иваном запомнили этот день на всю оставшуюся жизнь, и радовались, что у малышей не впечаталось в память страшное событие. Гена, которому тогда было восемь лет, почему-то тоже ничего не помнил, хотя по возрасту должен был. Может не выдержала детская психика и заменила картинки, вместо смерти и похорон, подсунула что-то другое.
Об отце у него были только отрывочные воспоминания, как ругался с мамкой, и как принёс живого зайца в мешке. И лица его Гена не помнил, смотрел на старые фотографии и пожимал плечами, чужой дядя смотрел на него из выцветших чёрно-белых снимков.
Вместо отца его учил колоть дрова Ваня, брат старший, и обнимая за плечи, косу держал, когда Гена впервые пробовал косить.
Досталось лиха детишкам Клавдии, всё добывалось тяжелым трудом, слава богу, не голодали и ладно. Корова была, для неё, для кормилицы, воровали солому из колхозной скирды, зимними ночами, оврагами, пугаясь каждого шороха. Картошку сажали, она родимая, и семье пища на зиму, а очистки корове, овечкам и курам, запарят в чугунке, растолкут, и накормят. Так и выжили, вырастила Клавдия всех шестерых, но злая старуха с косой так и ходила кругами вокруг ее дома, мало ей было Фрола.
Старуха вздохнула одними губами, дышалось ей тяжело, и лишний раз вздымать впалую грудь не хотелось.
- С чой-той всполошились все с утра - удивилась Клавдия, протягивая руку дочери - спали бы ещё.
Давление скакало как сумасшедшее, то поднимется, то совсем снизится, видать трудно изношенному сердцу, кровь гонять по телу.
В большом доме Дарьи было полно гостей, дети вчера собрались на день рождения мамы, восемьдесят пять лет, огромная цифра. Гуляли весело, кто-то ночевать остался, кто-то с утра вернулся снова, видимо доесть и допить оставшееся.
Самой Клавдии радостно было, что пришли гости, но она не понимала, зачем устраивать большое застолье ради неё.
Она считала пустой тратой богато накрытый стол, привыкшая на всём экономить, мать вздыхала и переживала, считая каждый кусок.
- Вот приспичило вам, тратиться почём зря - ворчала она, перебирая подарки на столе возле кровати - рази мне это нужно. Я ведь не изношу, мне некуда ходить в нарядах, дальше двора не пойду.
- Пусть будет, не мешает же тебе - Петя, ворчит как всегда, но без зла, так, по привычке - может кто придет в гости, а ты у нас нарядная сидишь.
- Кто же придет ко мне - улыбается мать беззубым ртом, - мои подруги давно на кладбище, одна я тут задержалась чегой-то.
- Мама, ты только не волнуйся, ладно, к нам это... гость едет.
Дарья поправила цветастый платок на голове матери, и суетливо стала расстилать новое покрывало на кровать.
- Какой ещё гость, вроде все собрались - Клавдия подслеповато щурясь, потянулась и посмотрела на кухню, где собрался народ - ежли только Гена доедет из КазаКстана своего.
Генка жил далеко, аж в Казахстане, и в этот раз так и не приехал, сказали что не смог, приболел маленько.
- Нет мама, он приедет когда поправится, чуть позже, подарок вот прислал тебе.
Клавдия не обратила внимания, что после слов о Гене, дети стали прятать глаза и старательно переводили разговор на что-нибудь другое. Народа в избе много, все галдят, болтают не весть о чём, устает Клавдия от них, хотя и радовалась вначале.
- А кто это, гость такой, ежли не Генка?
Дарья краснела и потела, вытирала платочком то лоб, то шею, а потом и вовсе глаза стала промокать краешком.
- Мам, помнишь мальчишку, которого тебе пришлось в роддоме оставить? Последнего, который родился после смерти папы?
- Какого мальчишку, чего ты городишь, Даша, нешто я дитя бы оставила?
- Мама, вспомни пожалуйста, пятьдесят лет назад, когда отец утонул, ты была беременна седьмым и родила мальчика. Хотела Илюшей назвать, помнишь?
Клавдия недоуменно смотрела на дочь, которая присела на корточки перед матерью, заглядывая в лицо снизу.
- Уйди отсюда - рассердилась она на дочь, и сухонькой рукой ударила её в плечо - надо же, придумала невесть что, как бы я дитё оставила, полоумная?!
Она оглядела детей, снох и зятьев, внуков, которые собрались вокруг ее кровати:
- Что это вы, на мать такую напраслину возводите, бессовестные?
- Мам, ну ты чего, я же помню, и Ваня тоже, мы в школу ходили тогда, большие были.
Клавдия рассердилась на всех и обиженно легла отвернувшись, она не понимала чего от неё хотят эти люди. Сами с седыми волосами, морщин чуть меньше, чем у Клавдии, ее взрослые дети вдруг сошли с ума, и придумали какого-то ребёнка.
- Что делать будем, сейчас он приедет, позвонил, когда съехал с трассы.
- Не сворачивать же обратно, пусть приедет, посмотрит.
Клавдия слышала, как подъехала машина, и дети тихо переговариваясь, вышли из дома, встречали кого-то во дворе.
В свои восемьдесят пять она ещё могла слышать, а если подводил слух, то догадаться, что происходит за спиной. Знакомый скрип двери, тяжелые шаги по половицам, шёпот Дарьи, и чужой голос, человек говорит как-то по-другому, будто культурный, ученый такой.
- Здравствуйте - сказал тот, кто подошёл к кровати, прокашлялся и ещё раз повторил - здравствуйте!
- Ась - повернула Клавдия голову, пытаясь рассмотреть незнакомого мужчину, что зашёл к ней в комнату.
Неудобно как-то лежать перед чужим человеком, и Клавдия приподнялась на локтях, повернулась и свесила ноги в шерстяных носках с кровати.
Высокий, крепкий, плечи широкие, он напоминал Клавдии кого-то давно позабытого, но настолько давно, что и не вспомнить.
- Не знаю я, кто ты - старушка с раздражением смахнула пригревшуюся возле неё кошку с кровати - зачем пришел?
- Извините - незнакомец был настырен и уходить не собирался, он присел туда, где только что нежилась кошка - я издалека приехал, можно побуду у вас.
- Не знаю ничего, спрашивай у них - махнула Клавдия в сторону Даши и Ивана, что стояли в дверях - я тут давно не хозяйка. Толку от меня нет, всё делают они - вздохнула старуха - вот с ними и разговаривай.
- Они разрешили - мужчина смотрел на неё так странно, что Клавдии стало не по себе - а вы меня не признаете?
- Нет - старушка решительно покачала головой - не видала я тебя никогда, ты видать из другой деревни.
- Я из города приехал - незнакомец осторожно дотронулся до руки Клавдии - а зовут меня Владимиром.
- Городских людей подавно не знаю - Клавдия подозрительно оглядела чужака - ты иди, разговаривай с ними.
Она кивнула головой, показывая на Дашу и всех, кто стоял за ней - нечего тебе со старухой балакать, иди отсюда!
Незнакомец вздохнул и встал, он смотрел на неё с недоумением и какой-то тревогой, и Клавдии стало нехорошо от его взгляда.
- Устала я - обиженно вздохнула она - Ваня, скажи ему, пусть уходит.
Иван закрыл мать телом от чужака и увел его, шепча что-то, а Дашка тут же схватила коробку с лекарствами, но старушка остановила ее рукой:
- Не нужно мне ничего, не суетись, иди к гостям!
В соседней комнате о чём-то разговаривали дети, а Клава лежала, укрыв ноги толстым шерстяным одеялом. Незнакомый человек встревожил ее память, она вспомнила, как хоронили Фрола, как стучали комья глины по крышке гроба. И как она скользила ногами по земле, ее держали соседи, а дети цеплялись за подол и плакали.
Давно она не вспоминала о муже, уже и лицо почти стёрлось из памяти, помнила только рыжую бороду, небольшую такую. И ладони большие в мозолях, с въевшийся чернотой грязи в складках, кожа грубая, потрескавшаяся.
Детей мал мала остались, Дашка с Ваней в школу ходили, кажется Гена тоже учился уже, а Петя с Ниной близняшки, им лет пять было, и Семену два года.
Нет давно Семена с Ниной, растила она их, жилы рвала чтобы сыты были и одеты, а они совсем молодыми ушли. Их тоже старалась лишний раз не вспоминать, сердечко стало слабое, грохочет, прыгает от тяжелых мыслей, а Дашке потом мучений с ней, то укол делай, то таблетки давай.
Дети у неё хорошие выросли, Даша, Ваня и Петя рядом живут, ее не обижают, только вот сегодня зачем-то напугали немного. Придумали чужого человека к ней привести, а он сидит и смотрит, как будто спросить хочет чего.
Старушка задремала, когда что-то толкнуло в грудь, и она вздрогнула, услышав как наяву страшный крик.
- Господи помилуй - прошептала она, и слабой, дрожащей рукой, с трудом перекрестила лоб, вот не нужно было ей вспоминать.
Это она кричит возле могилы, которую торопливо засыпают односельчане, и пытается спрыгнуть в могилу сырую, с талой водой внутри.
Много пережито за долгую жизнь, и позабыто тоже многое, память стала дырявая, спутанная, выскочит на миг событие какое, и ныряет обратно в дыру.
Вот идет она полем, метёт нещадно, мёрзнут руки и ноги, согнувшись в три погибели, тащит соломы куль, больше себя в три раза. Ни дороги под ногами, ни огонька впереди, утопает Клавдия в снегу, и просит боженьку довести до дома, там детишки одни, пропадут без неё.
Как дошла не помнит, а вот два пальца с той ночи не гнутся, отморозила видать, крепко держала куль на плечах, не выпустила, дотащила таки.
- Может ты наконец, что-нибудь сделаешь - ангел-хранитель вытер пот со светлого лба серебряным крылом, и толкнул второго в бок - смотри, как моему больно от того, что мать его не помнит.
- Разве он знает, что такое больно - хмыкнул второй - ещё не пережил ни потери, ни горя, жил, как у Христа за пазухой. А моей Клавдии боли и горя за десятерых пришлось пережить, не стоит ее напоследок мучить. Нет у неё больше здоровья и сил, страдать о брошенном ребенке, так что не стану я ничего делать, отстань!
- А может всё же...
- Я же не палач, я ангел-хранитель, ты должен это понимать - разозлился второй - с чего буду мучить ее тяжёлыми воспоминаниями? Вот сейчас взять и взвалить на эту высохшую старушку, непосильный груз вины и заставить ее каяться? Скажи мне, если ты такой умный и правильный, зачем я это должен делать!?
Издеваться над женщиной, которую оберегал восемьдесят пять лет, это не ангельское дело.
Не ты же рядом с ней стоял, когда она выла как волчица, в сарае прячась от людей, из-за оставленного малыша. А что она могла сделать, возьмёт к себе седьмого, не сможет работать и этих шестерых прокормить.
- Но мне жалко своего, он же недавно узнал, что родители ему не родные, долго искал и нашел. А мать смотрит на него пустыми глазами, как будто и не было его никогда в её жизни.
- Тебе его ещё жалеть, не пережалеть, когда случится то, о чем мы знаем.
- Ну да - загрустил первый - скоро начнется черная полоса и в его жизни, родители уйдут друг за другом, не молодые уже, они и откроют список потерь.
- Вот и думай, как будешь его утешать, а мою не трогай! Не ты же обнимал ее крылом и оттаскивал, когда она в петлю лезла!
- Это когда младшего в цинковом гробу привезли - уточнил первый - и она чуть с ума не сошла?
- И тогда тоже - второй нахмурился
- а ещё через год, когда Нина умерла при родах, так и не разродилась. Она же винила себя в этом, считала что ее Господь карает за брошенного дитя. Вот тогда и закрыл я страницы нескольких лет ее жизни и стер память, не выдержал, взял и сделал так, что забыла она наконец, про седьмого ребенка. Сколько же можно ее мучить, у неё вместо сердца уголёк давно выгоревший, как вообще дожила до этих лет, сам не понимаю. Осталось ей дней совсем немного, пусть хотя бы их проживёт так, как брошенный младший сын, у Христа за пазухой.
Володя сидел на крыльце, рядом вздыхала Дарья, а на скамеечке напротив ступеней, молча курили Ваня с Петей.
Он исподволь рассматривал их, и никак не мог признать своими братьями, хотя схожесть между ними была. Все крупные, круглолицые, у Владимира пышная шевелюра отливает рыжиной, а Ваня с Петей почти полностью седые, только щетина на лице выдает настоящий цвет волос.
Они так и просили себя называть, Ваня и Петя, а он заикался и не мог выговорить мальчишеские имена, не привык к взрослым людям так обращаться.
Владимир вырос в интеллигентной семье с достатком, где все называли друг друга по имени и отчеству, и всегда на вы. Он получил хорошее образование, работает там, где люди ведут себя подчеркнуто вежливо и выглядят хорошо. В отличии от его братьев и сестры по крови, в дешевых заношенных куртках, и не посещавших парикмахеров. У Даши выбивались седые пряди из-под платка, а у Ивана и Петра головы выглядели так, будто их стригли полгода назад тупыми ножницами.
Чувствовали его отчуждение и братья, они смотрели на гладкое лицо Владимира, на его дорогой пиджак, и с ухмылкой вдыхали дорогой парфюм.
- Надушился, как девка, будто на свидание едет - ухмыльнулся Петя, как только Владимир приехал - он хоть понимает, к кому и зачем приехал?
- Да ладно тебе, не ворчи - отмахнулся тогда Иван - какой, никакой, а брат он нам!
Все надеялись, что Клавдия обрадуется, узнав об удачной судьбе младшего сына, поплачет и станет ей легче. Дети помнили, как переживала мать об оставленном мальчике, искала его, когда немного оправилась и окрепла. Но его сразу усыновили, увезли далеко и никто не сказал, убитой горем и чувством вины матери, адрес. Долго она плакала тайком от них, но потом вдруг как отрезало, после того, как друг за другом похоронили Семена и Нину, мать будто окаменела. Замолчала, ушла в себя, и только тихо молилась о тех, кого потеряла, а про Илюшеньку больше не вспоминала.
- Наверное, мне лучше уехать - гость поднялся со ступеньки, где сидел, отряхнул брюки и поправил пиджак с рубашкой.
- Жаль конечно, что так получилось - огорчилась Даша - вы не обижайтесь, мама многого не помнит, так что...
Она по-настоящему переживала за младшего брата, это было заметно, и пыталась его утешить, осторожно гладя по спине. Дотрагивалась еле заметно, стеснялась что она такая простая и нелепая, рядом с холеным, дорого одетым братом.
- А я вам говорил, что не стоит этого делать - буркнул недовольный Пётр - зачем ворошить прошлое.
Он таким был всегда, немногословный, вечно чем-то озабоченный, но случись чего в большой семье, все обращались за помощью к нему. И прислушивались к его советам, несмотря на то, что он был самым младшим.
Это он велел всем молчать о том, что в прошлом году умер Гена, мать до сих пор уверена, что сын в Казахстане приболел и не может приехать.
Зато пишет и шлёт фотографии в телефон Дарьи, много прислал уже, иногда мать с дочкой садятся вместе и смотрят. Даша плачет, скучая по брату, а у Клавдии слёз нет давно, высохли видимо родники, питающие глаза влагой.
Очень не хотел Петя, чтобы Владимир приехал, но тот настоял на своем, его желание поддержали остальные, все добрые такие стали, как же, брат нашелся младшенький.
Петр не отказывается признать его братом, только зачем это нужно маме, которая вроде и позабыла, что этот самый Володя-Илья, есть на свете. Мало что ли ей судьба насыпала горя и переживаний, так давайте напомним напоследок, самый страшный ее грех.
Да и грех ли это, когда ей предстояло выбирать, поднимать шестерых и выводить в жизнь взрослую, или...
А и выбора у неё не было...
Владимир ехал домой и понимал, что не стоило приезжать, чужие люди живут там, и никогда им не сблизиться.
Ангел-хранитель сидевший на заднем сиденье, смахнул с плеча опекаемого им человека соломинку:
- Не поймёшь ты их Володя, пока горя не нахлебаешься, а вот когда взвоешь от боли...
Он-то знал и готовился к тому, что за год с небольшим похоронит Володя отца с матерью, а потом за одну ночь поседеет и постареет лет на пятнадцать.
Это когда его маленькие внуки останутся круглыми сиротами, когда дочь с мужем погибнут в нелепой, автомобильной катастрофе. Тогда он вернётся в деревню и уткнется лицом в грязный фартук Даши, а Ваня с Петей, теперь так похожие на него, обнимут и поднимут его с колен.
Это потом, а пока он им чужой, и они ему тоже...
- Отца чаем-то напоили?
Клавдия спросила об этом буднично, как будто Фрол всю жизнь был рядом, и не было грязного потока воды, не было слёз, обид, рвущей кишки боли, страха за детей, смерти Семена и Нины.
- Мам, ты чего, какого отца?
Даша по привычке схватилась за аптечку, Петя снова буркнул, что не нужно было приезжать Владимиру, Иван испуганно заморгал, поняв, что мать собралась уходить.
- Фрол же приходил - спокойно объяснила им Клавдия - узнала я его, всё такой же, большой и красивый. Чаем-то хоть напоили его?
- Напоили, мама, напоили - поспешила успокоить ее Даша - и накормили и напоили. Он обещал ещё прийти, так и сказал, обязательно приду.
- Ну и хорошо - кивнула Клавдия, и подвинулась на кровати поближе к окну, что выходила на улицу - я подожду его тут, пусть приходит.
От автора : Когда человек больше не в силах перенести горе, кто-то невидимый стирает ему память, и закрывает крылом от боли. Наверное , это всё таки ангел.
(Автор Гулира Ханнова) Группа Жизненные истории
Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/lifestori (нажав: "Вступить" или "Подписаться")
ТАМ МНОГО И ДРУГИХ ИНТЕРЕСНЫХ ИСТОРИЙ
Ваш КЛАСС - лучшая награда для меня ☺Спасибо за внимание❤