ДЕНЬ ПЕРВЫЙ.

ПРОЦЕСС ПОШЕЛ
Ударил гонг. Гул его тяжко прокатился по залу, заставляя вибрировать мельчайшие частички души, наводя безотчетный ужас. Несколько секунд всё дрожало, затем звук не истаял, а словно впитался в стены, скамьи, тела приглашённых. Напряжение возросло.
– Прошу встать, – повелел неизвестный голос.
Публика поднялась. Величественный Судья вышел откуда-то и сел в кресло. Сбоку примостился Секретарь.
– Объявляю заседание открытым, – начал Судья бесстрастно, но так веско, что никто не смел шелохнуться. – Слушается дело, озаглавленное истцом как «Убийство СССР». В юридической практике случай исключительный, ибо потерпевший, по мнению большинства, не являлся лицом одушевленным. Но поскольку создание прецедентов тоже входит в наши полномочия, то дело к предварительному рассмотрению принято. Истцом выступает писатель Алексей Кофанов. Что вы можете сказать по существу дела?
Тут я обнаружил себя на кафедре. Кажется, так это называют. Тумбочка с бортиками, вроде дубовая, и я стою. Откуда я здесь?!
Нет, я давно хотел выступить в подобном Трибунале, поделиться наболевшим за двадцать позорных лет, виновных покарать – а может, даже исправить приключившуюся с моей Отчизной беду. Но мечтать не вредно. Что зависит от меня, русского парня из толпы? Ну, или дядьки русского – это как посмотреть… Кто меня услышит?
И вдруг – вот. Трибунал, кафедра. Обвиняю… Что за бред?!
Ладно. Ты здесь – значит, действуй.
– В 1991 г-году погибла великая Де-держава, – начал я, заикаясь по неистребимой детской привычке. Соберись! Нельзя сейчас мямлить! – Я прожил в Советском Союзе двадцать лет и успел его разглядеть. Большинство людей жило тогда не ради наживы, жадным не было. Мы верили в царство всеобщей справедливости – и приближали его по мере сил. У нас была прекрасная литература, живопись, кинематограф; наука наша если и отставала от американской, то чуть-чуть. Да и многие ученые в США переехали от нас же!
Нас бесплатно учили на высшем мировом уровне и бесплатно лечили – признаю, чуть похуже. Мы были уверены в завтрашнем дне. А наша мощь сдерживала агрессивную Америку, не давала развернуться – и за сорок лет ей удалось напасть лишь на Вьетнам. Наша страна гарантировала мир всем народам.
А потом ее убили. В 91-м она не сама распалась, ее развалили враги. Внутренние проблемы есть всегда – но их можно было исправить, сохранив Державе жизнь. Лишь предательство наших вождей позволило врагу погубить СССР. Это – предумышленное убийство!
(Я вошел в роль обвинителей, виденных на экране. Даже фразы стал строить по-иному, и заикание пропало. Так всегда бывает, когда ты в образе.)
– Вы обвиняете кого-то конкретно? – спросил Судья.
– Ну, заказчики за океаном, и их имен я не знаю… Но исполнитель, убийца наёмный – известен всем.
– Назовите имя ответчика.
– М… Михаил Горбачёв, – выдавил я из себя. Не ждал такого поворота. Получилось, что я стукач… Внушая себе, что донос всё равно безвреден, я добавил. – Только кто ж призовет его к ответу?
– Будьте любезны, распорядитесь, – велел Судья. Секретарь скользнул в черную дверь, скоро вернулся. Сердце во мне стукнуло и повисло… Но ничего не последовало. Тишина затянулась, публика начала шептаться. Ноги гудели, я осторожно переминался за кафедрой и недоумевал: что значит эта нелепая пауза? Может, хотят, чтоб я отказался от своих слов и отпустил всех на покой?
Судья, казалось, дремал.
А я краем глаза огляделся. Зал огромный, стрельчатые проемы с витражами, снаружи тьма. Ночь? Или… Не будем об этом.
Кто-то кашлянул, гулкое эхо ушло в вышину. Собор? Вроде Нотр-Дама? Похоже: ряды скамеек, колонны-ребра, тишина благоговейная. Но почему вместо алтаря кресло Судьи? Где я??
В противоположном от нас конце зала отворилась внушительная дверь – целый портал! – за ней мелькнули невнятные светлые вихри. Вошел некто, неразличимый в полумраке. Звук шагов выдавал обрюзгшую старость.
Он шел, постепенно выявляясь из сумрачной тени, а я боялся его узнать.
Он остановился невдалеке. Глаза под очками остались непроницаемы, но я чувствовал, каким усилием воли скрывает он желание оглядеться. Тоже не понимает, как его сюда занесло! Действительно стар и толст, широкоплеш, на челе покатом темнеет пятно в виде затонувшего континента.
Судья изрек без эмоций:
– Этот человек обвиняет вас в убийстве. Что вы можете сказать в своё оправдание?
Толстяк глянул на меня и бросил презрительно:
– Это вообще кто?
Подрастерялся «демократ» от стресса и ляпнул плясавшее на языке.
– Гражданин страны, которую вы убили, – ответил я, пряча дрожь голоса. Паскудно мне было – но пришлось идти до конца. Генсек еле заметно повел плечом:
– Не понимаю, о чем он говорит.
Прозвучало это искренне. Нет, совсем искренне! Зал облегченно вздохнул. А я поразился: неужто верит в свою невиновность?! Или за годы самооправданий отрепетировал интонацию? Или… я оклеветал почтенного старца?!
Кольнуло, и в душу начал сочиться страх. Я прикрыл глаза, чтоб себя не выдать.
Нет, я не боялся расплаты за клевету. Если я гад – отвечу! Пусть арестуют, это снимет тревогу с души.
Не кары я испугался, а укора собственной совести.
– Предъявляли ли вам подобное обвинение раньше? – уточнил Судья для порядка, готовясь закрыть дело.
– Подобные инсинуации случались, – овладев собой, ответил Горбачёв в своей привычной манере. – Но они, я вам скажу, полностью безосновательны.
– Вы отрицаете обвинение в убийстве?
– Безусловно. Хосударство распалось уследствие объективных исторических обстоятельств, у результате накопиушихся внутренних противоречий.
С детства помню его произношение: половина букв «г» звучит мягко, по-украински, а вместо многих «в» – «у». Южанин… Генсек продолжил:
– Процесс пошел, и он был неизбежен. Моей задачей было минимизировать негативные последствия происходящего естественного распада, и я исполнил эту миссию почти безупречно.
Кто-то робко хлопнул, его поддержали, и через секунду зал взорвался овацией.
Старец был так убедителен, что я чуть не заплакал от собственной мерзости. Как смел я покуситься на праведника! Жизнь кончена… Руки невольно прицелились хлопать в такт толпе – и вдруг меня словно толкнули. Я вспомнил. Быстро вынул блокнот и нашарил нужную страницу.
– Позвольте… – сказал я, когда овация стихла. – Вот я тут записал… Михаил… Сергеевич, в марте 1992-го в Мюнхене вы публично сказали: «Мои действия отражали рассчитанный план. Задачу мы решили: тоталитарный монстр рухнул» .
Зал провалился в тишину. Каждое моё дальнейшее слово звенело, как колокол в безветренном небе.
– А в ноябре 2009-го, – продолжал я, читая в блокноте, – репортер агентства «Euronews» спросил вас: «СССР развалился. Почему не удался ваш проект?» Вы ответили: «Я не согласен, что проект не удался. Он настолько удался, что никто не способен вернуть страну назад. Так что перестройка победила». Дважды с интервалом в 17 лет вы сказали одно и то же. Если это не признание заранее спланированного умысла по убийству – то что это?
Лысина с отметиной блестела, бывший президент вытер ее платком.
– Так ли это, господин Горбачев? – переспросил Судья. – Прошу вас говорить только правду: ведь факты нетрудно проверить… Произносили ли вы приписанные вам истцом слова?
– Произносил, – сознался генсек после паузы. Голос его слегка дрогнул.
– Что ж. – Судья встал. Публика невольно поднялась тоже, безо всяких понуканий. – Я усматриваю признаки состава преступления. Дело принимается в производство. Трибунал назначит Прокурора и Адвоката для подробного изучения обстоятельств. Первое слушание состоится завтра.
--------------
Это было начало моей книги "Предвечный трибунал: убийство СССР"
Скачать книгу целиком: https://disk.yandex.ru/d/U5L6EWmXUJpqaA