"Сейчас не те времена"

Марина стояла у окна кухни, держа в руках чашку остывшего кофе, и смотрела на мартовский двор, где грязный снег смешивался с первыми проталинами. За спиной слышалось тиканье часов – монотонное, назойливое, как метроном отсчитывающий последние секунды её прежней жизни. Той жизни, где всё было понятно и правильно, где она знала, кто враг, а кто друг, где границы не переходили и правила не нарушали. Эта жизнь закончилась пять минут назад. Пять минут назад её шестнадцатилетняя дочь Даша, сидя на кухонном стуле, глядя в пол, сказала: "Мам, я беременна". И когда Марина, преодолев первый шок, спросила дрожащим голосом: "От кого?", Даша подняла заплаканные глаза и прошептала: "От дяди Лёши". От Лёши. От её младшего брата, которому двадцать восемь лет, который каждое воскресенье приходил к ним на обед, которого Даша называла "самым крутым дядькой на свете", который дарил ей книги, учил играть на гитаре, возил на концерты. Который, оказывается, спал с её дочерью-подростком. Чашка выскольз

Тринадцатилетняя Соня стояла у окна своей новой комнаты на пятом этаже и смотрела вниз, на двор элитного жилого комплекса, где всё было идеально – подстриженные газоны, детская площадка с новыми качелями, парковка с дорогими машинами. Мама говорила, что они заслужили эту квартиру, что десять лет тяжелейшей работы наконец окупились, что теперь у них будет другая жизнь. Соня кивала, улыбалась, делала вид, что радуется, хотя на самом деле ей было всё равно – престижный район это или окраина, большая квартира или маленькая. Ей хотелось только одного – чтобы где-то, хоть где-то, существовал мужчина, который называл бы её дочкой. Но такого человека не было. Во всяком случае, она так думала до сегодняшнего утра. Был субботний полдень, солнце освещало двор, и Соня просто стояла, разглядывая новое место жительства, когда увидела его. Мужчину, который вышел из соседнего подъезда – высокий, в спортивном костюме, с собакой на поводке. Тёмные волосы с проседью, спортивное телосложение, уверенна

Светлана стояла у зеркала в спальне, поправляя макияж, и с удовольствием разглядывала своё отражение. Чёрное платье облегало фигуру – после двух родов она всё ещё могла позволить себе такие наряды, хотя пришлось попотеть в спортзале последние полгода. Губы накрашены ярко-красной помадой, волосы уложены волнами, духи – те самые дорогие, что она присмотрела ещё месяц назад, но тогда не решалась купить. А теперь решилась. На выплаты Игоря можно многое. Телефон на тумбочке завибрировал. Сообщение от Андрея: "Жду тебя у ресторана. Соскучился". Светлана усмехнулась, набрала быстрый ответ: "Выхожу. Минут двадцать", – схватила клатч, последний раз окинула себя взглядом и вышла из квартиры. Квартира была идеально чистой, безжизненно тихой. Никаких разбросанных игрушек, никаких детских криков, никакого запаха разогретой каши. Дети – Максим, семь лет, и Алина, пять, – уже неделю жили у свекрови в деревне. "Внуки соскучилась, – сказала Светлана свекрови по телефону, изображая заботливую мать.

Марина стояла возле мусорного ведра на кухне и смотрела на маленькую картонную коробочку в своих руках, не веря собственным глазам. Упаковка была помятая, явно уже пустая, с оборванной инструкцией, но название препарата читалось отчётливо "Регулон". Её пальцы сжали коробку так сильно, что картон хрустнул. Сердце забилось где-то в горле, перекрывая дыхание, а в голове проносились обрывки мыслей, которые никак не желали складываться в связную картину. Противозачаточные. В их квартире. В мусорном ведре. Но она не принимает противозачаточные. Уже восемь месяцев не принимает, с тех самых пор, как они с Димой решили, что пора заводить ребёнка. Восемь месяцев попыток. Восемь месяцев надежд, разочарований, походов к врачам, анализов, обследований. "Вы оба здоровы, – говорили врачи, разводя руками. – Просто нужно время, не нервничайте, всё получится". Марина верила, ждала, старалась не думать о плохом. А теперь вот эта коробка в её руках, и всё вдруг становится на свои места – страшные, ур

Анна стояла посреди комнаты - той самой, где прожила последние семь лет, где на стенах всё ещё висели её детские рисунки, где на подоконнике стоял горшок с фиалками, который мама поливала каждое воскресенье, напевая что-то тихое и грустное. Сейчас фиалки завяли, их листья безжизненно поникли, словно тоже оплакивая хозяйку. А Анна смотрела на раскрытый чемодан, в который нужно было уложить всю свою жизнь, и не могла заставить руки двигаться. Всего шесть дней назад она стояла у свежей могилы, сжимая в руках влажный комок земли, который никак не могла заставить себя бросить на крышку гроба. Шесть дней - а кажется, прошла целая жизнь. Или, наоборот, жизнь закончилась, и теперь начинается что-то непонятное, холодное и чужое. – Ты ещё здесь? – голос Виктора Петровича прозвучал из коридора резко, с нескрываемым раздражением, и Анна вздрогнула, словно от удара. – Я же сказал – до вечера, чтобы духу твоего здесь не было! Она обернулась и увидела его в дверном проёме – мужчину, которого сем

Лариса всегда знала, когда именно Сашка появится на пороге кухни. Где-то между семью и половиной восьмого, когда утренний свет ещё только начинал пробиваться сквозь тюлевые занавески, мальчишка спускался по скрипучей лестнице, старательно наступая на края ступенек - там, где дерево не стонало так предательски громко. Она слышала это осторожное, почти крадущееся движение, и каждый раз что-то внутри неё сжималось в тугой, болезненный узел. Сегодняшнее утро не стало исключением. Женщина стояла у плиты, помешивая овсяную кашу, и наблюдала краем глаза, как девятилетний пасынок замер в дверном проёме. Худенький, с торчащими лопатками под застиранной футболкой, с копной русых волос, которые так напоминали Виталикины - её мужа, её единственного шанса на нормальную жизнь. Сашка смотрел на неё настороженно, как смотрят на змею, которая может в любой момент броситься. - Доброе утро, Сашенька, - проворковала Лариса, натягивая на лицо приветливую улыбку. Она слышала, как наверху, в спальне, В

Когда Лерка позвонила мне в тот мартовский вечер, я сидела на кухне с чашкой остывшего чая и листала фотографии нашего с Игорем отпуска на Байкале. Голос сестры дрожал так, что я сразу поняла - случилось что-то серьёзное. - Ленк, можно я к вам на месяц приеду? Ну максимум на полтора... Я больше не могу с Витькой под одной крышей, - выпалила она на одном дыхании, и я услышала, как она всхлипывает, пытаясь сдержать слёзы. - Мне просто нужно время подумать, понимаешь? Собраться с мыслями. Я посмотрела на Игоря, который устроился на диване с ноутбуком. Мой муж поднял глаза, вопросительно приподнял бровь. Мы прожили вместе восемь лет, и я научилась читать его мимику лучше любой книги. Он пожал плечами - мол, решай сама, это твоя сестра. - Конечно, приезжай, - сказала я, и тогда ещё не знала, как эти два слова перевернут нашу размеренную, тихую жизнь. - У нас есть комната для гостей, разберёмся. Лерка приехала через три дня с двумя огромными чемоданами и коробкой, из которой жалобно мя

Екатерина до сих пор помнила тот вечер в дорогом французском ресторане, когда Борис опустился перед ней на одно колено. Свет сотен свечей отражался в его уверенных карих глазах, а бархатная коробочка с кольцом казалась маленьким ларцом со счастьем. Ей было двадцать шесть, ему - тридцать шесть. Он был успешным предпринимателем, владельцем сети строительных магазинов, мужчиной, который знал, чего хочет от жизни. А хотел он её - хрупкую блондинку с васильковыми глазами и застенчивой улыбкой, младшего маркетолога в небольшом агентстве. Полгода он ухаживал за ней так, как она и представить не могла. Цветы доставляли прямо в офис три раза в неделю - не банальные розы, а изысканные композиции с пионами, гортензиями и фрезией. Он помнил, что она любит клубничное мороженое с базиликом из того маленького кафе на Маросейке, и как-то умудрился привезти ей его на другой конец Москвы, когда она грустила после неудачной презентации проекта. Борис появлялся в её жизни как волшебник - всегда вовремя,

Ольга стояла у окна своей однокомнатной квартиры и смотрела на падающий снег. За окном был последний день декабря, город готовился к Новому году, на улицах горели гирлянды, люди спешили с подарками. А у нее внутри была пустота. Телефон лежал на столе, экран светился. Входящий вызов. "Мама". Ольга смотрела на это слово и чувствовала, как внутри сжимается что-то болезненное. Шесть месяцев. Полгода она не разговаривала с матерью. Полгода тишины, которая была одновременно облегчением и мучением. Рука потянулась к телефону. Замерла. Отдернулась. "Нет, - подумала Ольга. - Я не готова". Звонок оборвался. Через минуту пришло сообщение: "Оленька, пожалуйста, возьми трубку. Мне нужно с тобой поговорить. Это важно". Ольга закрыла глаза. Слезы жгли под веками. Ольга родилась в обычной семье: мать Валентина, отец Сергей, однокомнатная квартира в спальном районе города. Отец ушел, когда Ольге было три года. Мать осталась одна с ребенком на руках. Валентина Ивановна была красивой женщиной: высокая,

Наталья стояла у раковины в три часа ночи и плакала. Тихо, беззвучно, чтобы не разбудить Дениса, который давно храпел в спальне. Слезы капали в мыльную воду, смешиваясь с жиром от салата оливье и остатками торта "Наполеон", который она пекла вчера до полуночи. Перед ней высилась гора посуды. Тарелки, салатники, бокалы, кастрюли, сковородки. Двадцать четыре человека отметили юбилей свекрови Людмилы Петровны в трехкомнатной квартире невестки. Руки в резиновых перчатках дрожали. Спина ныла - она стояла у плиты с восьми утра, готовя салаты, нарезая, жаря, запекая. Ноги гудели так, что хотелось сесть прямо на пол и больше не вставать. "Как я до этого докатилась?"- думала Наталья, яростно оттирая присохший к сковороде жир. - "Как я позволила превратить себя в бесплатную прислугу?" Три года назад Наталья вышла замуж за Дениса Ковалева в июле, когда ей было двадцать пять, а ему - двадцать восемь. Свадьба была скромной, человек на пятьдесят, в ресторане за городом. Наталья была счастлива - о