По местам силы: Россия удивляет

Я сидел в баре с друзьями, пытался рассказать о своей недавней поездке, а они смотрели на меня так, будто я инопланетянина увидел. Лёха вообще фыркнул: "Тебя разводят, чувак. Скажут всё, что угодно, чтобы деньги с тебя срубить". — Слушайте, я же не выдумываю! — попытался я переломить ситуацию. — Меня реально домой приглашали, за стол сажали, до метро провожали... — Исключение из правил, — резюмировал Димон, листая новости в телефоне. — Вот смотри, тут опять пишут про дискриминацию... В тот момент я понял: они не поверят. Им удобнее думать, что я преувеличиваю или меня обманули. Потому что моя история разрушает их картину мира. А это страшно. Если честно, раньше я был точно таким же. Перед первой поездкой в Европу начитался форумов: "Русских там презирают", "Обслуживают в последнюю очередь", "В кафе откажут", "На улице могут оскорбить". Один знакомый вообще рассказывал, как в Праге таксист отказался его везти, только услышав русский акцент. Я готовился к худшему. Даже английский подтяну

Если честно, я до сих пор помню этот треск в щитке. Обычный вторник, восемь вечера, я только сел ужинать — и бац, темнота. Свет вырубился. Ладно, думаю, сейчас включат. Достал телефон, высветил дорогу к коридору. Но минут через двадцать стало ясно: это надолго. А на следующее утро выяснилось, что дело не только в электричестве. Газовики объявили об аварии на магистрали — ремонт на неделю. Неделю! Без света, без газа, без горячей воды, без плиты. В двадцать первом веке, в центре города. Первая мысль была классическая: "Ну всё, жизнь кончилась". Вторая: "Как я неделю продержусь?" А знаете что? Оказалось, что именно эта неделя всё и расставила по местам. После неё я понял, как сильно мы усложняем себе жизнь, думая, что упрощаем. Утро началось с того, что не заработал будильник. Телефон разрядился за ночь — зарядить-то негде. Проснулся в девять, опоздал на работу. Кофе не сварить, душ холодный, завтрак — хлеб с сыром, потому что плита не работает. В офисе пришлось объясняться, почему выгля

Помните, как это бывает? Семь утра, будильник орёт, ты впрыгиваешь в джинсы, хватаешь кофе на ходу и несёшься в метро. Там уже толпа. Все молчат, уткнувшись в телефоны. В офисе — совещания, дедлайны, начальник с очередным "горящим" проектом. Вечером — те же два часа в пробках или в метро, где пахнет потом и усталостью. Домой приползаешь в девять, сил хватает только на диван. И вот ты лежишь, смотришь в потолок и думаешь: "А где она, эта жизнь? Неужели всё так и будет — до пенсии, до седых волос, до инфаркта в 45?" И тогда в голове появляется мысль: а что если... уехать? Куда-нибудь, где тихо, где можно дышать, где люди ещё здороваются на улице. Существует ли такое место в России? Когда москвич мечтает о переезде, в его голове рисуется картинка из рекламы йогурта: деревянный дом у озера, утренний туман, тишина. Чистый воздух, который можно пить, как воду. Никаких пробок — ты просто идёшь пешком. Никакого стресса — соседи приветливые, темп жизни размеренный, всё успеваешь. "Вот туда и уе

Честно признаюсь, когда я впервые увидел эту... субстанцию... на столе, мой желудок сделал кульбит назад. Серая масса в глиняной миске, резкий запах, от которого щиплет в носу, и бабушка с добрейшими глазами, протягивающая мне ложку: "Ешь, милая, не бойся". Помню, как в детстве меня тошнило от одного вида холодца — казалось, это что-то из фильма ужасов. А тут передо мной лежало нечто, что холодец показался бы деликатесом. И знаете что? Это был самый честный момент в моей жизни — момент, когда я понял, насколько оторван от настоящей жизни. Деревня Пурнема. 47 жителей. До ближайшего магазина — 120 километров по разбитой грунтовке, которая половину года вообще непроезжая. Мобильная связь ловит на пригорке у старой часовни, и то через раз. Продуктовая машина приезжает раз в месяц — если повезёт и не застрянет. Зимой температура опускается до минус 40. Снег лежит с октября по май. Летом — комары размером с вертолёт и распутица, когда даже на УАЗе не проедешь. Здесь живут потомственные помор

Сижу в Москве, в квартире, смотрю в окно на вечерний город. Батареи раскалённые, на улице минус десять, а мне холодно. Настолько, что руки мёрзнут, держа кружку с чаем. И тут звонок от старого друга Тимура: "Поедешь со мной в горы? В мой аул. Две недели без интернета, без удобств. Только горы, люди, тишина". Я посмотрел на свои четыре стены, на пустоту вокруг и сказал: "Еду". Не знал тогда, что через две недели вернусь другим человеком. И пойму наконец, почему мне всегда было так чертовски холодно. Московская жизнь — это когда у тебя всё есть, но ничего не радует. Квартира с хорошим ремонтом, мебель, техника работает. По всем показателям — нормально живу. Не богато, но и не бедно. Соседей не знаю. Года три живу — ни разу толком не разговаривали. В лифте натыкаемся — кивнём и молчим. У каждого своя жизнь, свои заботы. Железные двери, глазки, домофоны. Крепость. Друзей вроде есть, но видимся раз в месяц, не чаще. Все заняты — работа, дела, усталость. Переписываемся в мессенджерах больше,

Два года назад я познакомился с Максимом Тепляковым в Питере. Обычный парень, дизайнер, квартира в хрущевке. Через полгода звонит: "Продали квартиру. Уезжаем в деревню". — Куда? — спрашиваю. — До неё 12 километров пешком по лесу. Нет дороги. Электричества нет. Связь не ловит. Таких мест в России — сотни. Только в Карелии 430 труднодоступных деревень. В Архангельской области есть посёлки, куда единственная связь с миром — узкоколейка раз в неделю. Более 32 тысяч населённых пунктов вообще без сотовой связи. И там живут люди. Семьями. С детьми. Добровольно. Зачем? Когда я впервые приехал к Тепляковым, первое, что подумал: "Как здесь можно жить?" Представьте: до ближайшего магазина — 12 километров пешком через лес. До врача — полтора часа на катере, если катер есть и река не замёрзла. Интернета нет. Мобильной связи нет. Электричества нет. В Костромской области 40% населения некоторых районов живут в такой изоляции. Автолавка приезжает раз в неделю — если приезжает. И вот что меня поразило:

Представьте два дома. Оба за городом, в тихом месте. Дом А: теплые полы, санузел с подогревом сиденья, умное освещение, климат-контроль, джакузи, Netflix на большом экране. Управление голосом. Дом Б: русская печка, туалет на улице, вода из колодца. Вопрос: в каком доме вы по-настоящему отдохнете? Год назад я бы сказал — в первом. До того случая, который всё перевернул. Прошлым летом мой друг Андрей снял коттедж на озере. Дворец за 15 тысяч в сутки: бассейн, сауна, кинозал. Через три дня звонит: — Кошмар какой-то. Жена нервничает, дети дерутся, я выжатый как лимон. Вроде отдыхаем, но я еще устал больше. — Как так? У вас же там всё есть! — Вот именно. Всё есть. Бассейн? Сауна? Кино? Озеро? Жена хочет одно, дети другое. К вечеру голова раскалывается. Уехали на день раньше. А через месяц я поехал к родителям друга в деревню. Тамбовская область. Печка, уличный туалет, вода из колодца. Планировал три дня — остался на десять. Не хотел уезжать. Вернулся в Москву как заново рожденный. Энергия,

Знаете, недавно гулял по Казани и заметил странную вещь. Есть в столице Татарстана две улицы, между которыми всего пять минут ходьбы. Но это как два разных мира. Два параллельных измерения в одном городе. Первая — сплошное богатство. Высокие заборы с камерами наблюдения, европейская архитектура, особняки по 100 миллионов рублей. Черные внедорожники с тонированными стеклами. Тишина, чистота, ухоженность. Мир, куда простым смертным вход заказан. Вторая — совсем другое. Старые облупленные дома, узкие дворы-колодцы, где белье сушится на веревках между окнами. Здесь когда-то ютились трущобы, где за копейки можно было снять угол или просто койку. Где жили те, кому больше некуда было деваться. Где юный Максим Горький пытался выжить, подрабатывая в пекарне. Эти две улицы находятся в пяти минутах ходьбы друг от друга. Но между ними — целая пропасть, которая объясняет главную загадку российского общества. Почему у нас нет того самого среднего класса, о котором так любят говорить с трибун? Федосе

Если честно, я не ожидал, что эта поездка так меня зацепит. Ехал в Карелию за обычным материалом про заброшенные деревни, а вернулся с историей, которая до сих пор не дает покоя. Навигатор сдался на третьем километре после Медвежьегорска. Асфальт закончился, началась грунтовка — та еще дорога. После дождя колея размыта так, что машина буквально плывет между соснами. Данилово встретило меня тишиной. Не обычной лесной, а какой-то мертвой. Дома с резными наличниками стоят пустые, окна выбиты. Кто-то когда-то вырезал эти узоры, вкладывал душу — теперь они валяются в траве. Я пошел к месту, где должны были быть часовни. Тропа заросла так, что пришлось продираться сквозь ельник. И тут из последнего жилого дома вышла бабушка в выцветшем платке. — Вы к часовням? — спросила она. — Там ничего не осталось. Они ушли. Все ушли. Я хотел что-то спросить, но она добавила: — Но говорят, скоро вернутся. И ушла в дом, не дожидаясь вопросов. А я стоял и думал: о ком она говорит? Кто ушел? И главное — кто