Жизнь пенсионерки в селе

Татьяна возвращалась с работы поздно, сумка с документами висела на плече, мысли ещё были заняты отчётами и совещанием, которое пришлось проводить почти весь день. На лестничной площадке её встретил звук шагов. Она присмотрелась и увидела Олесю. Дочь стояла у двери квартиры, сжимая руки в кулаки, лицо красное от слёз, глаза на мокром месте. — Мама… — начала она, голос дрожал. — Папа… он… он ушёл. Татьяна остановилась у порога, чувствуя, как сердце сжимается. Её разум мгновенно начал искать оправдание, план действий, слова утешения. — Куда ушёл, Олесь? — спросила она ровно, пытаясь не показать, что внутри всё горит. — Он сказал… сказал, что мы ему надоели! — вырвалось у девочки. — Он… он взял свои вещи и ушёл! Татьяна опустила сумку на пол, подошла к дочери, обняла её , и они прошли в квартиру. — Сядь, пожалуйста, на диван, — сказала она спокойно, хотя внутри было тяжело. — Давай сядем. Олеся послушно присела, голова её упала на колени, плечи дрожали. Татьяна села рядом. Она попытала

Лера и Егор работали в одном подразделении уже больше года. Служба в милиции быстро стирала формальности: совместные дежурства, выезды, бесконечные отчёты сближали сильнее любых разговоров. Лере было двадцать, она только начинала привыкать к строгому режиму и ответственности, Егор был старше на пять лет, уверенный, спокойный, с той самой взрослой основательностью, которая сразу внушала доверие. Он начал ухаживать красиво и настойчиво. Не ограничивался дежурными цветами к праздникам: мог встретить после смены, принести горячий чай в термосе, если ночь выдалась холодной, или оставить на столе записку с коротким: «Береги себя». Иногда они после работы заходили в небольшое кафе недалеко от отдела. Егор заказывал одно и то же: крепкий кофе без сахара себе, Лере — чай с лимоном, не спрашивая, будто знал заранее. — Ты опять не поела, — говорил он, глядя на её нетронутый пирожок. — Потом, — отмахивалась Лера. — Потом не считается, — улыбался он и пододвигал тарелку ближе. Через несколько ме

Софья вышла замуж рано, в девятнадцать лет, почти сразу после окончания училища. Свадьбу сыграли без излишеств, но шумно: родственники, сослуживцы мужа, несколько ее подруг. Жених был старше на шесть лет, держался уверенно, говорил складно, улыбался так, что окружающие невольно соглашались с каждым его словом. Он умел ухаживать: появлялся с цветами после занятий, открывал двери, подавал руку на ступеньках. Когда она смущенно одергивала платье, он смеялся и говорил: — Привыкай, теперь я за тебя отвечаю. После свадьбы они сняли небольшую квартиру на окраине. Мебель была старая, доставшаяся от прежних жильцов, зато окна выходили во двор, и по утрам туда заглядывало солнце. Муж вставал раньше, варил кофе, оставлял записки на столе. Иногда подхватывал ее на руки прямо посреди кухни и кружил, пока она не начинала смеяться и просить поставить на место. — С ума сошел, уронишь, — говорила она. — Не дождешься, — отвечал он и ставил аккуратно, будто хрупкую вещь. Подруги завидовали открыто. Од

Николай и Светлана расписались за неделю до армии без пышного платья, без гостей и фотографа, просто пришли в ЗАГС, поставили подписи и вышли на улицу, держась за руки. Светлане было восемнадцать, Николаю — девятнадцать. Они смеялись, потому что все казалось простым и правильным: раз любят друг друга, значит, так и должно быть. В тот же вечер Николай привел Светлану домой. Квартира была двухкомнатная, старая, с высокими потолками и тяжелыми дверями. В коридоре пахло стиранным бельем и чем-то сладким, Маргарита Михайловна пекла пироги. — Мам, — сказал Николай, снимая куртку, — Света будет жить у нас. В моей комнате. Маргарита Михайловна вытерла руки о полотенце и внимательно посмотрела на невестку. Светлана стояла чуть в стороне, сжимая ремешок сумки. — Конечно, — спокойно ответила свекровь. — Она же теперь член нашей семьи. Светлана облегчённо улыбнулась. Маргарита Михайловна подошла ближе, оглядела ее с головы до ног и сказала: — Проходи. Чай будем пить. Так они начали свою новую ж

Оксана стояла у окна и держала в руках тест, не решаясь сразу взглянуть на результат. Утро было тихое, обычное, такое же, как десятки других, прожитых за эти годы. За стеклом тянулся серый двор, редкие машины медленно проезжали мимо, где-то на соседнем балконе сушилось бельё. Всё вокруг казалось привычным и устойчивым, будто сама жизнь решила ничем не выдавать того, что сейчас происходило в её руках. Когда она всё-таки посмотрела, сомнений не осталось. Две яркие полоски были чёткими, уверенными, словно поставленными твёрдой рукой. Оксана опустилась на стул и долго сидела неподвижно, сжимая пластиковую полоску пальцами. Одиннадцать лет они с Вадимом были вместе. Одиннадцать лет ожиданий, обследований, поездок по врачам, бесконечных анализов и одних и тех же слов, которые она слышала снова и снова: «Вы здоровы. Просто нужно время. Ждите». Они ждали. Сначала спокойно, с надеждой, потом всё настойчивее, с тревогой, а в последние годы почти без веры. Оксана привыкла к тому, что каждая но

Леонид каждое утро выходил на пробежку вокруг озера. Делал он это не из-за внезапного стремления к спорту и не потому, что хотел кому-то что-то доказать. Жена ушла от него полгода назад, но причиной своего ухода она назвала вовсе не его внешний вид. Просто сказала, что устала, что жизнь зашла в тупик, что ей нужно «дышать полной грудью». Леонид не стал ни спорить, ни удерживать. Он остался жить с матерью в доме на окраине города и продолжал ходить на работу, как ходил и раньше. Пробежки появились позже, когда отдышка стала появляться даже при подъеме по лестнице, а сердце начинало биться слишком часто. Врач в поликлинике посоветовал больше двигаться, и Леонид выбрал утренний бег. Озеро находилось недалеко, дорожка вокруг него была утоптана, по утрам там было тихо. Иногда навстречу попадались такие же любители раннего движения: пожилые мужчины, женщины с палками для скандинавской ходьбы, редкие собачники. Леонид бегал в одном и том же темпе, не спеша. Он знал свои силы. Добежав до се

Алевтина жалела своего сына Владимира. Он сидел за кухонным столом, обхватив голову руками, и молчал. Перед ним стояла остывшая кружка чая, к которой он так и не притронулся. Обычно Володя приходил к матери бодрым, рассказывал про работу, про Артёмку, иногда жаловался на цены или начальство, но на жизнь не сетовал. А сегодня вошёл, не разуваясь толком, бросил куртку на стул и с порога сказал: — Мам, я уже замучился. Дашка каждый день жалуется, что устает. Алевтина даже со стула поднялась, будто её толкнули. — С чего она устает? — возмущённо спросила она. — Ничего же не делает. Она прошлась по кухне, поставила чайник на плиту, хотя тот был ещё горячим, и продолжала говорить, не дожидаясь ответа. — Как ни приду к вам, так постоянный бардак. Вещи где попало, обувь у порога, игрушки по всей квартире разбросаны. А она лежит. Лежит, Володя! Ты сам Артёмку в садик возишь, сам забираешь. Продукты тоже на тебе. С работы сразу в магазин, из магазина голопом домой. А Дашке даже трудно что-нибу

С настоящим отцом своей дочери у Маргариты не сложилось. Тогда, семь с небольшим лет назад, все оборвалось быстро и буднично: без скандалов, без громких слов, словно и не было между ними ничего, кроме нескольких месяцев наивной надежды. Толик ушел к другой, объяснив это как-то путано и торопливо, будто спешил освободить место в своей жизни. Маргарита узнала о беременности уже после расставания и долго сидела с тестом в руках, не решаясь ни заплакать, ни улыбнуться. Позвонить ему она так и не смогла. Слишком гордой была тогда, слишком упрямой, чтобы навязывать человеку ответственность, от которой он сам так легко отказался. Потом она узнала, что Толик женился. Через год у него родился сын, позже… дочь. Общие знакомые передавали новости вскользь, между делом, и Маргарита научилась делать вид, что ей все равно. Она вычеркнула его имя из своей жизни так же решительно, как когда-то впустила. Для себя она решила: справится одна. Полине исполнилось семь. Первый класс, аккуратные косички, р

Карина за день так устала на работе, что сил подниматься пешком на третий этаж у неё не осталось. К вечеру ноги налились тяжестью, в висках тянуло, а в голове стоял ровный гул от совещаний, отчетов и бесконечных телефонных разговоров. Она остановилась в подъезде, прислонилась плечом к холодной стене, нащупала кнопку лифта и нажала, не глядя. Металлическая дверь с глухим звоном сомкнулась где-то наверху и начала медленно спускаться. В подъезде пахло свежей краской и пылью. Кто-то недавно менял почтовые ящики, и на полу лежала узкая полоска картона. Карина переступила через неё и шагнула в лифт, как только двери разъехались. Она нажала кнопку третьего этажа и, не дожидаясь, пока кабина тронется, прислонилась спиной к стене, закрыла глаза и на секунду позволила себе отключиться. — Попридержите, — раздалось снаружи. Голос был мужской. Карина вздрогнула, хотя сама не поняла почему. Рука машинально потянулась к кнопке «Закрыть», но остановилась на полпути. Двери уже раздвигались. Хотелос

Люба не собиралась на корпоратив. Она сразу сказала матери, что никуда не пойдёт, сославшись на усталость и бессмысленность подобных мероприятий. Рабочий год выдался тяжёлым, коллектив шумный, разговоры одни и те же, а возвращаться поздно вечером в пустую квартиру ей не хотелось ещё больше. Мать, услышав это, только поджала губы и отложила вязание. — Доченька, ты должна пойти, — сказала она так, будто речь шла не о празднике, а о чём-то необходимом и обязательном. — Ну сколько ещё ты будешь прятаться от мужчин? Два года прошло. Жизнь ведь не остановилась. Люба ничего не ответила. Она стояла у окна, машинально разглядывая двор, в котором ничего не менялось годами: та же облупленная скамейка, тот же перекошенный турник, те же редкие прохожие, спешащие по своим делам. Мать продолжала говорить, не дожидаясь отклика. — И потом, там же будут не только мужчины из вашего коллектива. Будут и другие. Может, кто-то приглянётся. А то сидишь, как затворница. Люба отвернулась от окна и прошла в к