Отчаянная Домохозяйка

Марина сидела на стуле у окна и крутила ложкой в чашке. Кофе остыл, но выливать жалко. Телефон лежал рядом, экран погас, но она смотрела на него, будто тот вот-вот моргнёт сам. Восемь ноль пять. Тишина такая, что слышно, как батарея щёлкает. — Ну и ладно, — сказала она вполголоса, будто кто-то сидел напротив и слушал. Сообщение пришло полчаса назад. Короткое, без приветствия, без смайликов. Дочь писала редко, всё больше в мессенджере, и почти никогда не звонила. > Мама, не приходи, ладно? Мы хотим тихо посидеть, без морали. Точка в конце. Раньше никогда не ставила. Потом встала, пошла к подоконнику, подёргала штору. Во дворе — мокрый снег, смешанный с листьями. Машины стояли вразброс, дворник кидал лопатой тяжёлую слякоть, потом опёрся на ручку и что-то крикнул соседу. Всё обычное. Только внутри будто кто-то выключил звук. Она старалась не думать. Просто надо было сварить суп, сходить в аптеку, постирать. Обычный день. Только вот руки никак не шли к делу — как будто забыла, зачем встал

– Дядя Витя купит мне настоящий профессиональный планшет! – Максим размахивал телефоном перед носом у матери. – Смотри, какой крутой! Wacom Intuos Pro! Елена подняла глаза от тетради с выписками и устало улыбнулась. Сын уже неделю только об этом и говорил. – Максим, это же очень дорого. Ты уверен, что дядя именно такой имел в виду? – Мам, он сам сказал – профессиональный! А это самый лучший для начинающих художников. Я уже столько уроков насмотрелся, жду не дождусь! Катя подбежала к брату, держа в руках планшет: – А мне электронную книгу с подсветкой! Чтобы под одеялом читать можно было! – Под одеялом читать вредно для глаз, – машинально поправила Елена, но дочка уже убежала обратно к своим куклам. Сергей вышел из спальни, натягивая свитер: – Что за шум? – Дети в предвкушении новогодних подарков от твоего брата. Максим уже весь интернет перерыл, изучает характеристики планшетов. Сергей нахмурился: – Витька всегда был мастер обещать. Помнишь, как он на мой день рождения собирался устро

— Так, значит, у Светки были, а ко мне ни разу? — Голос из трубки звучал сухо, с этим её привычным прищуром, которого даже без видео было достаточно. Сергей через стол посмотрел на Марину, будто ждал, что она ответит. — Угу, — коротко сказала свекровь, — я всё записываю. Четвёртая неделя пошла. Марина сидела напротив, застывшая, с ложкой в руке. Борщ остыл, ложка торчала как антенна. — Мам, ну чего ты, — Сергей понизил голос, но неуверенно. — Мы ж ездили недавно. — Когда? — в трубке звякнула ручка по столу. — В сентябре. Сегодня у нас что? Ноябрь. — Работы много, — промямлил он. — У всех работа, Серёжа. А к моим никто не ездит. Почему к её матери можно, а ко мне — видишь ли, работа? Свекровь повесила трубку, не попрощавшись. Некоторое время на кухне был только гул стиральной машины из ванной и звук капающего крана. Марина тихо сказала: — Я ей не мешаю. Пусть считает. Сергей поднялся, выдохнул, пошёл за чайником. — Ты же видишь, она просто… — Просто что? — не выдержала Марина. — Просто

— Это что, по-твоему, шов? — голос Марии Григорьевны звенел хуже дрели. — Как вы вообще плитку клеите? Она же пляшет! Саша стояла у плиты, с зажатой в руке тряпкой, и считала до пяти. Нет, до десяти. Мастер снял очки, пожал плечами и отступил к двери — мол, хозяйки пусть сами решают. — Мама, ну он по уровню делал, — осторожно сказал Игорь, сын, уткнувшийся в телефон. — Уровень у вас в глазах сбился, — отрезала свекровь. — Я сорок лет в этой квартире прожила, знаю, как тут должно быть! Саша сжала губы. Сорок лет… Знала. Только кухня теперь её. Их с Игорем. Если, конечно, это всё можно назвать «их». Плитка и правда немного шла криво, но разве это беда? Главное — тепло, уютно, новое окно поставили, наконец без сквозняка. Но у Марии Григорьевны, похоже, сквозняк вечно — в характере. — Может, оставим, как есть? — Саша старалась говорить мягко. — А потом каждый день смотреть на это позорище? — голос свекрови подскочил на октаву. — Нет уж, вызовите мастера, пусть переделывает. И за свой счёт

Пар раскручивался над чашкой, пока Паша продолжал лекцию. — Ты опять орёшь на них, Тань. У тебя всё через крик. Так детей не воспитывают. Татьяна слушала, как кипит чайник и капает кран — редкий, неровный звук, будто кто‑то специально подчеркивал паузы в его речи. — Я не орала, — сказала она, не поднимая головы. — Я просто сказала, чтобы они убрали телефоны за ужином. — Ты не говорила, ты давила. Он сидел в майке, локти на стол, взглядом сверлил пустую тарелку. — Им нужен порядок, а не твоя нервотрёпка. За окном тянуло слякотью и тухлым светом фонаря. Мальчишки возились в комнате — гул стиральной машины глушил их смех. — Ладно, — сказала она, наливая чай. Чай получился горький — заварка стояла со вчера. — Тогда покажи, как надо. Паша отмахнулся. — Сейчас не время. У меня завтра ранний заказ. Она кивнула. Каждый вечер — одно и то же. Он всё объясняет, как правильно, и всё на словах. У него всегда завтра, когда «время будет». Утром под ногами чавкало — снег растаял, во дворе грязь до щи

– Прописку детям не дам в квартире! Моя жилплощадь, пусть у твоей матери живут! – отрезала Валентина, хлопнув дверцей кухонного шкафа. Андрей застыл с чашкой в руках. За окном падал декабрьский снег, а на кухне повисла тишина, от которой звенело в ушах. – Валя, это же временно. Пока ремонт закончится после потопа... – Временно? Знаю я эти сказки! Сначала временно, потом постоянно, а потом твоя бывшая начнет права качать. Квартира моя, еще до нашего брака куплена! Андрей поставил чашку на стол. Руки слегка дрожали – не от страха, от бессилия. Третий день они спорили об одном и том же. Елена позвонила в понедельник, голос дрожал: – Андрюш, мы в беде. Соседи сверху залили квартиру два месяца назад, весь ремонт встал. Страховая тянет с выплатами. Снимаем однушку на Северной, но детям нужна прописка для льгот в школе. Хотя бы временная... Казалось, простая просьба. Дети же его, родные. Катюшке одиннадцать, Мишке восемь. Как объяснить им, что папина новая жена против? – Валентин, ну что ты

На кухне пахло кофе и чем‑то горелым. В кастрюле булькали макароны, а сковородка дымилась — Марина опять пересолила котлеты. Она торопилась, ругала себя шепотом, вытирала ладонью пар со лба. — Надо же, — протянула свекровь из комнаты. — И снова солью убила. Ну у тебя прямо талант. Марина промолчала. — Ты молчи, молчи. Я ж не придираюсь, — добавила та громче, будто специально. — Просто интересуюсь, когда ты готовить нормально научишься. Сын прибежал на запах, махнул ложкой. — Мам, вкусно же, чего ты опять ворчишь! — Да я ничего. — Марина поставила ему тарелку, вдруг ощутила дрожь в пальцах. — Ешь давай. Свекровь выключила телевизор и заглянула на кухню. В халате, с непокрашенными волосами, но с видом хозяйки. — Кстати... — она перевела взгляд на вешалку. — Это зачем тебе новое платье? Всё равно гостей не будет. Сказала спокойно, даже с тенью улыбки. Как будто между прочим. А Марине будто холод в грудь вполз. Она держала кружку, тепло из неё уходило. — Примерить хотела, — ответила она че

– На корпоратив не отпущу тебя! Дома дел полно, некогда гулять или я все должен делать, – Сергей даже не поднял голову от телефона, когда произнес эти слова. Валентина замерла с чашкой кофе в руках. Третий год подряд одно и то же. Словно заезженная пластинка, которую невозможно переключить. – Сергей, это же корпоратив, а не гулянка какая-то. Вся компания будет, начальство... – Начальство, начальство, – передразнил он. – Что они, без тебя праздновать не могут? В субботу к маме надо съездить, привезти ей продукты. Потом ванную доделать надо, плитка уже неделю лежит. И вообще, до Нового года две недели осталось, готовиться пора. Валентина поставила чашку на стол с такой силой, что кофе выплеснулся на скатерть. Двенадцать лет замужем, и каждый декабрь одна и та же история. Коллеги уже перестали спрашивать, придет ли она на корпоратив. – А ты в пятницу куда собираешься? – спросила она, уже зная ответ. – С Колей встречаемся, я же говорил. Двадцать лет не виделись, он специально из Самары пр

— Вж-ж-жик. Звук липучки в утренней тишине показался громче, чем перфоратор у соседей. Галина Петровна затянула манжету на моем предплечье так, что пальцы мгновенно начали неметь. Она всегда делала это с видом сапера, обезвреживающего мину — губы поджаты, брови домиком, в глазах вселенская скорбь по моей, еще живой, душе. — Мам, мне больно, — я попыталась пошевелить кистью. Кровь стучала в висках, но не от давления, а от злости. Вторник. Десятое число. У меня сдача НДС, а я сижу на кухне в халате и жду приговора. — Терпи, Оля. Инсульт больнее бьет. Аппарат зажужжал. Этот звук — мерный, нагнетающий гул — стал саундтреком моей жизни за последний месяц. Я смотрела на серое пятно окна. Там, за двойным стеклопакетом, люди бежали к метро, скользили по льду, опаздывали, жили. А здесь пахло валерьянкой и старой шерстяной кофтой свекрови. Галина Петровна склонилась над экранчиком, закрывая его своей грузной спиной в байковом халате. Я попыталась вытянуть шею. — Не дергайся! — рявкнула она, но т

На кухне было видно только шкалу на чайнике — синяя полоска еле светилась в темноте. Часы показывали без пяти десять. На плите остывал борщ. Нина щёлкнула выключателем — лампа мигнула и погасла. — Опять перегорела... — буркнула она, открывая ящик. Пальцы нащупали последнюю лампочку, вкрутила, зажгла. Пахло хлоркой — утром мыла пол. Замок щёлкнул. Нина замерла, послушала. Тихо снял обувь. Хоть бы раз громче, не прятался. — Поздно, Миш, — сказала из кухни, не поворачиваясь. — Опять совещание? Шуршание куртки, пауза. — Да, затянули малость... Он говорил ровно, будто репетировал. Наверное, и репетировал. — Ужин на плите, — Нина смотрела в окно. Там отражалась её спина, худые плечи под халатом. — Ещё тёплый. — Я поел в городе, — коротко. Поставил сумку у двери, включил телевизор. Шум новостей вперемешку с гулом стиральной машины наполнил квартиру. Нина медленно села, подогнула ноги. Сказала: — Ну хоть скажи, что ел. — Да что, пельмени. Пельмени. Она сварила их утром, оставила в морозилке. Н