Рассказы о жизни и любви

Начало Мама лежала с открытыми глазами. – Не спишь? Вот и хорошо. Сейчас чайник поставлю, – Зина подкинула в буржуйку пару ножек от стула. – Смотри, какое богатство! – показала она конфету. Мама молчала. Зина, ещё не веря в то, что произошло, тронула её за плечо. Голова мамы безжизненно завалилась набок. – Нет, – прохрипела Зина и со звериным рыком швырнула карамельку в стену. Она переводила взгляд с осколков карамели на маму и обратно, словно устанавливала между ними связь. «Почему я сразу не дала конфету маме?!» – винила себя Зина. Ярость сменилась апатией. Слёз не было. Опустившись на колени, она прижалась щекой к маминой ладони: «Зачем ты оставила меня?» – Зина чувствовала себя преданной самым близким человеком. В голове размеренно, в такт ударам метронома, пульсировало: «Од-на, од-на, сов-сем од-на». Страх моментально сковал тело и так же быстро отпустил. За маму больше не надо бояться, всё уже случилось. А за себя? Захлестнула новая волна паники: «Теперь приёмщица точно не запла

Зинаида Павловна на секунду замерла на крылечке булочной, вдыхая аромат свежевыпеченного хлеба, и только потом вошла в магазинчик. Молоденькая продавщица, приветствуя её, радостно кивнула. «Пора звание почётного покупателя присваивать», – мысленно улыбнулась Зинаида Павловна. Её тут знали все, больше семи десятков лет ходит в эту булочную. Сначала с родителями или старшими братьями, потом одна, позже с мужем и сыном. Теперь опять одна. Маму с папой и братьями забрала война, сын остался вечно молодым – лежит на Серафимовском кладбище вместе с другими афганцами, а муж почти не выходит из дома. Нет страны, в которой она родилась, и город сменил название. Но осталась неизменной, как ритуал, потребность каждый день заглянуть сюда. В небольшой очереди стояла незнакомая женщина с ребёнком. Розовощёкая девочка противно канючила: «Мама, хочу конфетку! Хочу большую конфетку...» – и тыкала пальцем в стеклянную витрину. Когда женщина, сделав покупку, потянула дочери карамельку, та швырнула её в ст

Света дрожащими руками растаскивала коробки, освобождая проход в подсобку, и никак не могла успокоиться. Алишер с утра раскричался: – Ты зачэм балного рэбёнка на работу привёл, а? Хочэш, чтобы я забалэл?! – Алик, не ругайся, – умоляла Света. – Я не хочу, чтобы ты заболел. Но и больного Витюшу не могу одного дома оставить. Вдруг ему хуже станет, кто лекарства даст? И не работать я не могу. Мне деньги нужны. Ты же не станешь оплачивать мне больничный. – Была бы ласковым, сагласился бы. «Достал уже! – стиснув зубы, подумала Света. – Люськи ему мало. И нашла же эта дурёха с кем связаться». Света злилась на подругу не из-за Алика. Когда договаривались переехать в город, просчитали всё: снимут квартиру, оплачивать будут пополам, работать вместе, но по очереди, кто выходной, тот сидит дома с Витюшей, пока Света не устроит его в детски сад. А вышло, как вышло. Люся почти сразу закрутила роман с их работодателем и упорхнула к нему. Да ещё и работу бросила. Мол, есть у меня мужчина, вот пусть и

Мария ещё раз пробежала глазами по листку бумаги, смяла его и зажала в кулаке. Рука безвольно опустилась. Она уже сбилась со счёта, сколько писем отправила родителям в Ленинград. Первые под её диктовку писала Фрося, затем сама приноровилась выводить кривые печатные буквы левой рукой. Ответа не было. Но Мария не сдавалась. Адресная служба молчала. Оно и понятно. Город в блокаде, может, и нет пока службы такой. Начала писать соседям по дому, подругам, чьи адреса помнила. Тоже тишина. Последнее письмо отправила два месяца назад на адрес школы, где работала мама. В строке «Кому» указала «Директору школы» – без имени. Сегодня пришёл ответ. «Здравствуйте, Мария! Я новый человек в школе. Назначен директором по возвращении с фронта, в связи с полной непригодностью к строевой службе. Я опросил оставшихся в штате старых сотрудников, и мне удалось выяснить, что последний раз вашу матушку видели в начале ноября 1941 года. Со слов учителей, в одну из ночей в ваш дом попала авиабомба. Проверил инфор

Пашка с трудом вставил заготовку в станок, поднёс пальцы ко рту, пытаясь согреть их дыханием. Не помогло. Он медленно повернулся, посмотрел на часы над входом в цех и побрёл к сделанной из железной бочки печурке. Он протянул руки к стальному боку. Прижаться бы к печке, быстрее согреешься. Но нельзя. Вспыхнет промасленная спецовка. Пака взял кружку, налил из большого закопчённого чайника кипятку. Сделал несколько глотков. Живительное тепло разлилось по телу. Хорошо. Пока была жива тётя Даша, она кидала в воду травки. Знать бы какие. Придёт лето, он сам наберёт. Нет тёти Даши, спросить не у кого. Жалко её. Она всем пацанам как мать была. Пуговицы пришивала, одежду сыновей в цех принесла, мальчишкам раздала. Пашке шарф достался, который она сама связала, а Серёжке варежки. Что бы с ними стало, если бы не тётя Даша? По гроб они ей обязаны. Пашку подняла на улице, когда потерял сознание от голода. Своим кусочком хлеба поделилась. Расспросила, где отец, где мать. А что рассказывать? Отца за

Я точно знаю день, когда влюбилась в Москву – 9 мая 1965. С утра дверь в нашей квартире не закрывалась. Мужчины принесли доски и занялись сооружением скамеек. Папа распоряжался: – В два ряда в коридоре ставим. Пока к стене, чтобы проход не загромождать. Около импровизированных лавок легли рулоны домотканых половиков. – Диван сдвигаем в угол, да не так, а разворачиваем, чтобы с него смотреть можно было, – звучал уже в комнате папин голос. – Стулья пока на площадке оставляйте. Потом занесём. Мы, подъездная ребятня, вертелись под ногами, помогали в меру сил: «Тараканы, одеяла стелите. Вам на них сидеть», – и мы старательно расправляли на полу ватные лоскутные одеяла. А потом квартира до отказа заполнилась людьми. Сколько было народа, сказать сложно. На диване расположились безногий дядя Федя, сухонькая баба Валя и огромный флотский старшина Петрович, скособоченный и перебинтованный до самого подбородка после очередной операции. На скамейках в коридоре рассаживались те, кто был выше росто

Матвей ворочался на жёсткой полке теплушки. Почти три недели он уже в пути, и доберётся ли до дома завтра, одному богу известно. «Инвалидный состав», как окрестили остряки-пассажиры три теплушки, оборудованные баком с водой и закутком-туалетом, вёз комиссованных бойцов. Их сопровождала девушка-санинструктор, которая выдавала пайки, при необходимости обрабатывала раны. Народ в теплушках постоянно менялся. Кто-то доезжал до места назначения и сходил, в вагончики подгружали новых «негодников» с проходными свидетельствами для следования домой, несколько человек сняли и вернули в госпитали на долечивание, потому как открывались кровотечения, или поднималась температура. А одного забрала похоронная бригада. Мини-состав застревал на каждой станции. Его отцепляли от одного пассажирского поезда и крепили к другому. Но у пассажирских не было приоритетного права, и они стояли, пропуская литерные. Днём было видно, кого пропускают – на запад тянулись эшелоны с техникой, горючим и солдатами-новобран

Тётя Соня как противолодочный корабль «Комсомолец Украины», рассекающий носом волны Чёрного моря, раздвигала грудью толпы праздношатающихся по Привозу отдыхающих. Она спешила, правда, ещё не понимала куда. То ли к мадам Горелик, чтобы устроить скандал и успокоить расшатавшиеся нервы, то ли домой, чтобы освободить руки и только потом заняться восстановлением нервов. Выбрала второе. До мадам Горелик ехать семь остановок трамваем и возвращаться ещё столько же. Скандал тоже займёт время. А свеженькая печёнка, купленная на базаре, по такой жаре может испортиться. Предыдущая история про тётю Соню Тётя Соня не раскланивалась со знакомыми и не интересовалась как у них дела. Странности в поведении Сони заметили все – их невозможно было не заметить! На крик туриста, которому Соня своими почти ста двадцатью килограммами отдавила ногу, отреагировала без эмоций: «Таки нечего их где попало оставлять», – бросила она на ходу и продолжила путь. И даже когда её толкнули и оскорбили словами: «Ходють тут

– Ты меня слышишь? – Катя легонько тронула Зою за руку. – Что? – очнулась от воспоминаний Зоя. – «Надо же, одно слово как далеко меня унесло». – Крабов тебе заказывать? – Да. – Отлично! Их тут с обалденным соусом подают. Ещё что будешь? – Катюш, заказывай на свой вкус. – Зоя перестала смущаться и доверилась Кате. Предыдущая часть – У тебя так бывает, что думаешь о чём-то, и всплывают воспоминания, которые порождают новые воспоминания? – серьёзно спросила Зоя Володю. – С чего такой вопрос? – удивился брат. – У меня они неразрывно следуют одно за другим, создавая картинку прошлого. Хочу понять, как думают мужчины. – Зачем тебе это? – Не уходи от ответа, – улыбнулась Катя. – Спорим, я знаю, о чём ты сейчас думал. – Ну и о чём? – А ты напиши сообщение и отправь его Зое. А я скажу. И тогда проверим, насколько я угадала. – Так это целую поэму писать нужно! – Только суть, ключевые слова. Или слабо? – А давай! Зоя не совсем поняла, о чём речь. «Как дети малые. Катя подначила, а Володя повёлся.