Предыдущая публикация
ПОЭЗИЯ
МИХАИЛ ЗЕНКЕВИЧ
Михаил Александрович Зенкевич родился (9) 21 мая 1886 года в Саратовской губернии, в учительской семье.
После окончания 1-й Саратовской гимназии в 1904 году он уехал на два года в Германию, где изучал философию в университетах Йены и Берлина.
С 1907 года Зенкевич живет в Петербурге. В 1914 году оканчивает юридический факультет Санкт-Петербургского университета.
Первые стихотворения Зенкевича появились в печати еще в 1906 году в журнале «Жизнь и школа».
За час до рассвета, пред радужным днем -
И звезды среди голубого тумана
Горели холодным огнем.
Мелькнули над темной водой альбатросы,
Светился на мачте зеленый фонарь...
И мрачно, и тихо стояли матросы -
Расстрелом за алое знамя мстит царь.
. . . . . . . . . . . .
Стоял он такой же спокойный и властный,
Как там средь неравной борьбы,
Когда задымился горящий и красный
"Очаков" под грохот пальбы.
Все взглядом округленным странно, упрямо
Зачем-то смотрели вперед:
Им чудилась страшная, темная яма...
Команда... Построенный взвод...
А вот Березань, точно карлик горбатый;
Сухая трава и пески...
Шеренгою серой застыли солдаты...
Гроба из досок у могилы, мешки...
На море свободном, на море студеном,
Здесь казнь приготовил им старый холоп,
И в траурной рясе с крестом золоченым
Подходит услужливый поп...
Поставили... Саван надели холщовый...-
Он гордо отбросил мешок...
Взгляд грустный, спокойно-суровый
Задумчив и странно глубок.
. . . . . . . . . . . . .
Все кончено было, когда позолота
Блеснула на небе парчой огневой,
И с пеньем и гиканьем рота
Прошлась по могиле сырой.
. . . . . . . . . . . .
Напрасно!.. Не скроете глиной
И серым, сыпучим песком
Борьбы их свободной, орлиной
И бледные трупы с кровавым пятном.
На страницах петербургских журналов – «Весна», «Образование», «Современный мир» – Зенкевич публикуется, начиная с 1908 года.
И двух миров мы воины, жрецы.
То пир богам готовим кровожадный,
То их на бой зовем, как смелые бойцы.
Мы носим все в душе: смрад душный каземата,
И дикий крик орлов с кремнистой высоты,
И похоронный звон, и перебой набата,
И гной зеленый язв столетнего разврата,
И яркие зарницы и мечты.
Смеяться, как дитя, с беспечной, острой шуткой
И тайно изнывать в кошмарах и тоске,
Любить стыдливо, — с пьяной проституткой
Развратничать в угарном кабаке;
Подняться высоко, как мощный, яркий гений,
Блеснуть кометою в тумане вековом;
И воспаленно грезить средь видений,
Как выродок в бреду безумном и больном.
Мы можем все… И быть вождем-предтечей…
Просить на паперти, как нищие слепцы…
Мы сотканы из двух противоречий.
И двух миров мы воины, жрецы.
* * * * * *
Пачкать розы и лилии красным вином,
Никогда не забыться в мечтах голубых
Сном любви, этим вечным, чарующим сном.
Могут только на миг, беглый трепетный миг
Свои души спаять два земных существа
В один мощный аккорд, в один радостный крик,
Чтоб парить в звездной бездне, как дух божества.
Этот миг на востоке был гимном небес —
В темном капище, осеребренном луной,
Он свершался под сенью пурпурных завес
У подножья Астарты, холодной ночной.
На камнях вместо ложа пестрели цветы,
Медный жертвенник тускло углями горел,
И на тайны влюбленных, среди темноты
Лик богини железной угрюмо смотрел.
И когда мрачный храм обагряла заря,
Опустившись с молитвой на алый песок,
Клали тихо влюбленные у алтаря
Золотые монеты и белый венок.
Но то было когда-то… И, древность забыв,
Мы ту тайну свершаем без пышных прикрас…
Кровь звенит. Нервы стонут. Кошмарный порыв
Опьяняет туманом оранжевым нас.
Мы залили вином бледность нежных цветов
Слишком рано при хохоте буйных речей —
И любовь для нас будет не праздник богов,
А разнузданность стонущих, темных ночей.
Со студеной волною сольется волна
И спаяется с яркой звездою звезда,
Но то звезды и волны… Душа же одна,
Ей не слиться с другой никогда, никогда.
* * * * * *
В 1911 году Михаил Александрович стал одним из соучредителей «Цеха поэтов», который возглавил Гумилев и в который входили О. Мандельштам, А. Ахматова и В. Нарбут.
В 1912 году он выпустил первую книгу «Дикая порфира». Книга имела огромное число откликов в различных изданиях.
И улюлюканье в лесу,
Как зверь, в родимую берлогу
Комок кровавый унесу.
Гоните псов по мерзлым травам,
Ищите яму, где лежу.
Я языком своим шершавым
Все раны сердца залижу.А нет…
Так, ощетинясь к бою,
Втянув в разрытый пах кишки,
С железным лязганьем открою
Из пены желтые клыка.
* * * * * *
Здесь всякий бред, и дух так одинок,
И на площадках лестниц ждет Рогожин,
И дергает Раскольников звонок.
От стука кирпича и едкой гари
Совсем измученный, тащусь туда,
Где брошенные дети на бульваре
В песке играют и близка вода.
Но телу дряблому везде застенок:
Зеленым пламенем рябит листва,
У девочек вкруг голеньких коленок
Под платьицем белеют кружева.
Исчезло все... И я уже не чую,
Что делается... Наяву? В бреду?
Наверх, в квартиру пыльную пустую,
Одну из них за лакомством веду.
И после - трупик голый и холодный
На простыне, и спазмы жадных нег,
И я, бросающий в канал Обводный
И кровяной филей, и синий стек...
* * * * *
Средь терпких ласк ей не рассказаны,
Но с женщиной тайно связаны
Струнами зычных мышц стихи.
Как в детстве струи жгли хрустальные
И в зное девочки, резвясь,
Рядили холмики овальные,
Как в волоса, в речную грязь.
Мне акробаток снилась лестница
Под куполом, и так легко
На мыльный круп коня наездница
С размаха прыгала в трико.
И помню срамные видения,
И в гари фабрик вечера,
Но я люблю тебя не менее,
Чем робким отроком, сестра.
Сойди, зрачками повелительных
И нежных глаз разрушь, разъяв,
Сцепленье жвачных глыб, стремительных
Средь вод, и зарослей, и трав.
Пусть дебрей случных мы наследники,
Вновь наши райские сады,
Неси же в лиственном переднике,
Как Ева, царские плоды.
1913
Источник: https://poemata.ru/poets/zenkevich-mihail/zhenschine/
Рецензии о ней оставили Н. Гумилев, В. Брюсов, С. Городецкий, Б. Садовской. По словам автора, в этой книге он «старался поэтически выразить научную тематику» и свое увлечение геологией и естествознанием.
После окончания 1-й Саратовской гимназии в 1904 году он уехал на два года в Германию, где изучал философию в университетах Йены и Берлина.
С 1907 года Зенкевич живет в Петербурге. В 1914 году оканчивает юридический факультет Санкт-Петербургского университета.
Первые стихотворения Зенкевича появились в печати еще в 1906 году в журнале «Жизнь и школа».
Казнь
Их вывели тихо под стук барабана,За час до рассвета, пред радужным днем -
И звезды среди голубого тумана
Горели холодным огнем.
Мелькнули над темной водой альбатросы,
Светился на мачте зеленый фонарь...
И мрачно, и тихо стояли матросы -
Расстрелом за алое знамя мстит царь.
. . . . . . . . . . . .
Стоял он такой же спокойный и властный,
Как там средь неравной борьбы,
Когда задымился горящий и красный
"Очаков" под грохот пальбы.
Все взглядом округленным странно, упрямо
Зачем-то смотрели вперед:
Им чудилась страшная, темная яма...
Команда... Построенный взвод...
А вот Березань, точно карлик горбатый;
Сухая трава и пески...
Шеренгою серой застыли солдаты...
Гроба из досок у могилы, мешки...
На море свободном, на море студеном,
Здесь казнь приготовил им старый холоп,
И в траурной рясе с крестом золоченым
Подходит услужливый поп...
Поставили... Саван надели холщовый...-
Он гордо отбросил мешок...
Взгляд грустный, спокойно-суровый
Задумчив и странно глубок.
. . . . . . . . . . . . .
Все кончено было, когда позолота
Блеснула на небе парчой огневой,
И с пеньем и гиканьем рота
Прошлась по могиле сырой.
. . . . . . . . . . . .
Напрасно!.. Не скроете глиной
И серым, сыпучим песком
Борьбы их свободной, орлиной
И бледные трупы с кровавым пятном.
На страницах петербургских журналов – «Весна», «Образование», «Современный мир» – Зенкевич публикуется, начиная с 1908 года.
Мы носим все в душе...
Мы носим все в душе — сталь и алтарь нарядный,И двух миров мы воины, жрецы.
То пир богам готовим кровожадный,
То их на бой зовем, как смелые бойцы.
Мы носим все в душе: смрад душный каземата,
И дикий крик орлов с кремнистой высоты,
И похоронный звон, и перебой набата,
И гной зеленый язв столетнего разврата,
И яркие зарницы и мечты.
Смеяться, как дитя, с беспечной, острой шуткой
И тайно изнывать в кошмарах и тоске,
Любить стыдливо, — с пьяной проституткой
Развратничать в угарном кабаке;
Подняться высоко, как мощный, яркий гений,
Блеснуть кометою в тумане вековом;
И воспаленно грезить средь видений,
Как выродок в бреду безумном и больном.
Мы можем все… И быть вождем-предтечей…
Просить на паперти, как нищие слепцы…
Мы сотканы из двух противоречий.
И двух миров мы воины, жрецы.
* * * * * *
Оргия
Нам, привыкшим на оргиях диких, ночныхПачкать розы и лилии красным вином,
Никогда не забыться в мечтах голубых
Сном любви, этим вечным, чарующим сном.
Могут только на миг, беглый трепетный миг
Свои души спаять два земных существа
В один мощный аккорд, в один радостный крик,
Чтоб парить в звездной бездне, как дух божества.
Этот миг на востоке был гимном небес —
В темном капище, осеребренном луной,
Он свершался под сенью пурпурных завес
У подножья Астарты, холодной ночной.
На камнях вместо ложа пестрели цветы,
Медный жертвенник тускло углями горел,
И на тайны влюбленных, среди темноты
Лик богини железной угрюмо смотрел.
И когда мрачный храм обагряла заря,
Опустившись с молитвой на алый песок,
Клали тихо влюбленные у алтаря
Золотые монеты и белый венок.
Но то было когда-то… И, древность забыв,
Мы ту тайну свершаем без пышных прикрас…
Кровь звенит. Нервы стонут. Кошмарный порыв
Опьяняет туманом оранжевым нас.
Мы залили вином бледность нежных цветов
Слишком рано при хохоте буйных речей —
И любовь для нас будет не праздник богов,
А разнузданность стонущих, темных ночей.
Со студеной волною сольется волна
И спаяется с яркой звездою звезда,
Но то звезды и волны… Душа же одна,
Ей не слиться с другой никогда, никогда.
* * * * * *
В 1911 году Михаил Александрович стал одним из соучредителей «Цеха поэтов», который возглавил Гумилев и в который входили О. Мандельштам, А. Ахматова и В. Нарбут.
В 1912 году он выпустил первую книгу «Дикая порфира». Книга имела огромное число откликов в различных изданиях.
В логовище
Пускай рога трубят по логуИ улюлюканье в лесу,
Как зверь, в родимую берлогу
Комок кровавый унесу.
Гоните псов по мерзлым травам,
Ищите яму, где лежу.
Я языком своим шершавым
Все раны сердца залижу.А нет…
Так, ощетинясь к бою,
Втянув в разрытый пах кишки,
С железным лязганьем открою
Из пены желтые клыка.
* * * * * *
Петербургские кошмары
Мне страшен летний Петербург. ВозможенЗдесь всякий бред, и дух так одинок,
И на площадках лестниц ждет Рогожин,
И дергает Раскольников звонок.
От стука кирпича и едкой гари
Совсем измученный, тащусь туда,
Где брошенные дети на бульваре
В песке играют и близка вода.
Но телу дряблому везде застенок:
Зеленым пламенем рябит листва,
У девочек вкруг голеньких коленок
Под платьицем белеют кружева.
Исчезло все... И я уже не чую,
Что делается... Наяву? В бреду?
Наверх, в квартиру пыльную пустую,
Одну из них за лакомством веду.
И после - трупик голый и холодный
На простыне, и спазмы жадных нег,
И я, бросающий в канал Обводный
И кровяной филей, и синий стек...
* * * * *
Женщине
Хоть отроческих снов грехиСредь терпких ласк ей не рассказаны,
Но с женщиной тайно связаны
Струнами зычных мышц стихи.
Как в детстве струи жгли хрустальные
И в зное девочки, резвясь,
Рядили холмики овальные,
Как в волоса, в речную грязь.
Мне акробаток снилась лестница
Под куполом, и так легко
На мыльный круп коня наездница
С размаха прыгала в трико.
И помню срамные видения,
И в гари фабрик вечера,
Но я люблю тебя не менее,
Чем робким отроком, сестра.
Сойди, зрачками повелительных
И нежных глаз разрушь, разъяв,
Сцепленье жвачных глыб, стремительных
Средь вод, и зарослей, и трав.
Пусть дебрей случных мы наследники,
Вновь наши райские сады,
Неси же в лиственном переднике,
Как Ева, царские плоды.
1913
Источник: https://poemata.ru/poets/zenkevich-mihail/zhenschine/
Рецензии о ней оставили Н. Гумилев, В. Брюсов, С. Городецкий, Б. Садовской. По словам автора, в этой книге он «старался поэтически выразить научную тематику» и свое увлечение геологией и естествознанием.
Октябрьскую революцию Зенкевич встретил в Петрограде, но вскоре уехал в Саратов, где работал в отделе искусств газеты «Саратовские известия». Вскоре вышел его второй сборник «Четырнадцать стихотворений».
На краткий срок к бессмертной красоте
Богинь снисшедших к ним — священны те
Мгновенья, что они безумцам дали.
Но есть пределы смертному хотенью,
Союз неравный страшное таит,
И святотатца с ложа нег Аид
Во мрак смятет довременною тенью.
И к бренной страсти в прежнем безразличье,
Бестрепетная, юная вдвойне,-
Вновь небожительница к вышине
Возносится в слепительном величье.
Как солнце пламенем — любовью бей,
Плещи лазурью радость! Знаю — сгинут
Твои объятия и для скорбей
Во мрак я буду от тебя отринут.
* * * * **
Исходит медленно закат,
И женские тела за молом
Из вод сиреневых сквозят.То плещутся со смехом в пене,
Лазурью скрытые по грудь,
То всходят томно на ступени
Росистой белизной сверкнуть.И пламенник земным красотам —
Сияет вечной красотой
Венерин холмик золотой
Над розовым потайным гротом.И мглится блеск. Блажен, кто их
Пред ночью поцелуем встретит,
Кто в светлых их зрачках заметит,
Как вечер был огнист и тих,
Кому с их влажных уст ответит
Солоноватость волн морских.
В 1919 году Зенкевича призвали в Красную Армию, и три года он служил секретарем полкового суда, секретарем-протоколистом трибунала при штабе Кавказского фронта, лектором пехотно-пулеметных курсов.
Грозовые тучи не мне ль
Отливают из града пули,
И облачком рвется шрапнель? И земля, от крови сырая,
Изрешеченная, не мне ль
От взорвавшейся бомбы в Сараеве
Пуховую стелет постель? И голову надо, как кубок
Заздравный, высоко держать,
Чтоб пить для прицельных трубок
Со смертью на брудершафт.И сердце замрет и екнет,
Горячим ключом истекай:
О череп, взвизгнувши, чокнется
С неба шрапнельный стакан.И золотом молния мимо
Сознанья: ведь я погиб…
И радио… мама… мама…
Уже не звучащих губ… И теперь, как тогда, в то лето,
Между тучами не потому ль
Из дождей пулеметную ленту
Просовывает июль?
Но не оставил он и литературное творчество - в 1921 году вышел его новый поэтический сборник «Пашня танков», в котором отразились военные впечатления поэта.
Сборники «Лирика» и «Порфибагр» были подготовлены к печати, но так и не изданы.
После службы в армии Зенкевич продолжил активную литературную деятельность в Саратове - выступал с докладами о творчестве А. Блока, В. Хлебникова и других поэтов, преподавал в «Литературной мастерской». В 1923 году он переехал в Москву и начал работать секретарем журнала «Работник просвещения».
В последующие годы Михаил Александрович работал редактором отдела иностранной литературы в издательстве «Земля и фабрика», в Гослитиздате, заведовал отделом поэзии в журнале «Новый мир».
В советский период Зенкевич больше занимался художественным переводом. Его первая переводная работа (стихи В. Гюго) была опубликована еще в 1923 году.
Он переводил с французского, немецкого, английского и писал стихи. В 1920–1930-е годы вышли его сборники «Под пароходным носом» (1926), «Поздний пролет» (1928), «Машинная страда» (1931) и др.
Но особенно много Зенкевич переводил американскую поэзию, был соредактором известной антологии «Поэты Америки 20 века».
Результатом в последствии, стали его книги «Из американских поэтов» (1946), «Поэты ХХ века. Стихи зарубежных поэтов в переводах М. Зенкевича» (1965), «Американские поэты в переводах М. Зенкевича» (1969) и другие.
Куда путем крылатым
В росистой мгле сквозь розовую тишь
По небу, озаренному закатом,
Далеко ты летишь?
Напрасно взгляд упорный
Охотника, нацелившись с земли,
Следит, как по багрянцу точкой черной
Мелькаешь ты вдали.
Где ищешь ты приюта —
У озера, иль речки голубой,
Иль у гранитных скал, где бьется люто
Бушующий прибой?
Неведомая сила
Не сбиться с одинокого пути
В пустыне беспредельной научила
Тебя, чтобы спасти.
Весь день холодный воздух
Взбивали крылья мощные твои,
И не спустилась ты при первых звездах
На отдых в забытьи.
Закат исходит кровью,
Но к дальней цели ты летишь спеша,
Чтоб там найти надежное гнездовье
В затишье камыша.
Проглоченная бездной,
Исчезла ты, но все ж на долгий срок
Успела дать душе моей полезный
И памятный урок.
Тот, кто пред тьмой направит
К пристанищу чрез бездну твой полет, —
Меня в пути суровом не оставит
И к цели приведет.
1815
В годы Второй мировой войны в действующую армию Зенкевича не взяли по состоянию здоровья. Но он часто выезжал на фронт с чтением своих стихов, выступал по радио, готовил сборники переводной антифашистской поэзии.
В напряжённости всех морщин
Затаился у матери старческий страх,
Что умрет она позже, чем сын.
И губами прильнула жена, светла
Необычным сиянием глаз,
Словно тело и душу свою отдала
В поцелуе в последний раз.
Тяжело — обнимая, поддерживать мать,
Обреченность ее пожалей.
Тяжело пред разлукой жену целовать,
Но ребенка всего тяжелей!
Смотрит взглядом большим, ничего не поняв,
Но тревожно прижался к груди
И, ручонками цепко за шею обняв,
Просит: «Папа, не уходи!»
В этом детском призыве и в детской слезе
Больше правды и доброты,
Чем в рычании сотен речей и газет,
Но его не послушаешь ты.
И пойдешь, умирать по приказу готов,
Распрощавшись с семьею своей,
Как ушли миллионы таких же отцов
И таких же мужей, сыновей.
Если б цепкая петелька детских рук
Удержала отцовский шаг,—
Все фронты перестали б работать вдруг
Мясорубками, нас не кроша.
Прозвенело б заклятьем над пулей шальной:
«Папа, папа, не уходи!»
Разом пушки замолкли б,— все до одной,
Больше б не было войн впереди!
* * * * *
Золотистым сияньем весла
Одесситка, южанка в пилотке,
К Ланжерону меня довезла.
И встает ураганной завесой,
Чтоб насильник его не прорвал,
Над красавицей южной — Одессой
Заградительный огненный вал.
Далеко в черноземные пашни
Громобойною вспашкой весны
С черноморских судов бронебашни
Ударяют огнем навесным.
Рассыпают ракеты зенитки,
И початки сечет пулемет…
Не стрельба — темный взгляд одесситки
В эту ночь мне уснуть не дает.
Что-то мучит в его укоризне:
Через ложу назад в полутьму
Так смотрела на Пушкина Ризнич
И упрек посылала ему.
Иль под свист каватины фугасной,
Вдруг затменьем зрачков потемнев,
Тот упрек непонятный безгласный
Обращается также ко мне?
Сколько срублено белых акаций,
И по Пушкинской нет мне пути.
Неужели всю ночь спотыкаться
И к театру никак не пройти.
Даже камни откликнуться рады,
И брусчатка, взлетев с мостовых,
Улеглась в штабеля баррикады
Для защиты бойцов постовых.
И я чувствую с Черного моря
Через тысячеверстный размах
Долетевшую терпкую горечь
Поцелуя ее на устах
И ревную ее, и зову я,
И упрек понимаю ясней:
Почему в эту ночь грозовую
Не с красавицей южной, не с ней?
* * * * ** *
Глядит: в печи огонь горит,
Стол чистой скатертью накрыт,
Чрез край квашни текут блины,
Да нет хозяйки, нет жены!
Он скинул вещевой мешок,
Взял для прикурки уголек
Под печкой, там, где темнота,
Глаза блеснули… Чьи? Кота?
Мышиный шорох, тихий вздох…
Нагнулся девочка лет трех.—
Ты что сидишь тут? Вылезай.-
Молчит, глядит во все глаза,
Пугливее зверенышка,
Светлей кудели волоса,
На васильках — роса — слеза.—
Как звать тебя? — «Аленушка».
— «А дочь ты чья?» — Молчит…
- Ничья.
Нашла маманька у ручья
За дальнею полосонькой,
Под белою березопькой.—
«А мамка где?» — «Укрылась в рожь.
Боится, что ты нас убьешь…»
Солдат воткнул в хлеб острый нож,
Оперся кулаком о стол,
Кулак свинцом налит, тяжел
Молчит солдат, в окно глядит,
Туда, где тропка вьется вдаль.
Найденыш рядом с ним сидит,
Над сердцем теребит медаль.
Как быть? В тумане голова.
Проходит час, а может, два.
Солдат глядит в окно и ждет:
Придет жена иль не придет?
Как тут поладишь, жди не жди…
А девочка к его груди
Прижалась бледным личиком,
Дешевым блеклым ситчиком…
Взглянул:
у притолоки жена
Стоит, потупившись, бледна…
— Входи, жена! Пеки блины.
Вернулся целым муж с войны.
Былое порастет быльем,
Как дальняя сторонушка.
По-новому мы заживем,
Вот наша дочь — Аленушка!
После войны Зенкевич продолжил заниматься переводами, писал стихи и руководил литобъединением при клубе МГУ. В 1960 году состоялась знаменательная для него поездка в США, во время которой Зенкевич познакомился с Р. Фростом, М. Голдом и другими американскими писателями. В 1960-е годы он также посетил Великобританию, Венгрию, Югославию. В Болгарии ему был вручен орден Кирилла и Мефодия 1-й степени за просветительскую деятельность.
Не жалуйся, что жар души скудеет,
Что прежней страсти нет в твоих стихах, –
Ведь звёзды меркнут, солнца холодеют
И рассыпаются планеты в прах.
Не жалуйся, что голова седеет,
Что золото не блещет в волосах, –
Зато душа, старея, молодеет,
Пред тьмою чувствуя ребячий страх.
29 июля 1952 г.
* * * * *
Как в июне, роскошны, пышны.
Вспышки молний и буйные грозы
Запоздалым цветам не страшны.
Не сжигает, а только приятен
Золотистый и ласковый блеск.
Но их запах не так ароматен
И колючей шипы на стебле.
Никнут розы, закутаны, зябки,
И прижат лепесток к лепестку,
Словно листьев опавших охапки
И на них навевают тоску.
Дремлют розы, как эльфы-малютки,
Лепестковые крылья сложив.
Даже ранние сумерки – жутки,
А закат – так зловеще-красив.
День, как в мае, был солнечный, синий.
Будет утренник завтра иль нет?
Вдруг наутро серебряный иней
Заморозит их поздний расцвет.
15 ноября 1954 г.
* * * *
И вечно должна создавать
Сложное
из простого,
И вспять
разлагать
Сложное
на простое,
И опять,
Всё снова и снова
Переливать
из пустого
в порожнее…
Вот горький осадок
Всех вечных загадок
И нашего знания
О мироздании.
1954 г.
* * *
Намёк на счастье – излученье
Любимых глаз издалека,
Как звёздное самосожженье
Чрез все пространства и века,
И в знак участья и сближенья
Протянутая вдруг рука,
И молнией в одно мгновенье
Одна сверкнувшая строка
Короткого стихотворенья, –
И снова жизнь полна значенья
И ноша взятая легка!
18 июля 1956 г.
* * *
Сквозь сонмы снов сознанье к свету мчится.
Рассветный час. Такая рань.
Для дня и ночи в сумраке таится
Прозрачно-призрачная грань.
Как первая проснувшаяся птица,
Рассвет встречая, песней грянь!
Как в комнате, в сознанье остаются
Неосвещённые углы.
Виденья ночи ищут там уютца
В скопленье серо-сизой мглы,
Боясь, что и туда лучи прольются
Пронзительней стальной иглы.
2 июня 1959 г.
В 1962 году, после долгого перерыва, вышла книга стихов поэта «Сквозь грозы лет», а незадолго до его смерти вышла книга «Избранное» (1973).
А человек, отлит в металл,
Пред вечностью как будто вечен,
На пьедестале скользком встал.
Гигантского достигнув роста,
В сто раз утяжелив свой вес,
Позирует он солнцу просто
На фоне уличных небес.
Кумиром бронзовым пред нами
Над маревом людских тревог
Несётся в космос он с веками
К созвездиям, как полубог.
Почтительно проходят люди,
Но я (не знаю почему)
Не грежу о подобном чуде
И не завидую ему.
Окутан лучевою сеткой,
Он кажется мне в яркой мгле –
Игрушечною статуэткой
На письменном большом столе.
Надеюсь, вы меня поймёте:
При жизни бы своей он сам
Как человек живой из плоти
Не стал завидовать вещам.
2 июня 1961 г.
* * *
Послушайте правду:
хотите ль,
Чтоб стал и поэт для людей
В поэзии как похититель
Огня у богов – Прометей.
Позвольте хотя бы на время,
Когда это нужно ему,
Не топая в ногу со всеми,
Скитаться, бродить одному.
Пусть реет в мечтах вольнодумцем,
Почуяв орлиный размах,
Пусть будет немного безумцем
И в жизни, не только в стихах.
Нужны ведь не только умелость
И трезвый и точный расчёт,
Но также и пылкая смелость,
И ярких дерзаний полёт.
А если попросят к ответу
За дерзкий порыв к небесам,
Защитник не нужен поэту,
Сумеет ответить он сам.
Смотрите:
поэт ваш во мраке,
Ликуя, торжественно всем
Несёт олимпийский свой факел
И пламя стихов и поэм.
Июль 1962 г.
* * *
Мы каждый день обязательно
Должны вставать ещё затемно,
Чтоб пред всеми, жизнь не обретшими,
И над всеми, из жизни ушедшими,
Со всеми хорами птичьими
Солнце во всём величии
Радостным гимном встречать
И жизнь на земле величать.
7 декабря 1965 г.
Зенкевича по праву называют одним из основателей «советской школы» поэтического перевода. Но заявил он о себе и как поэт редкими, но порой очень сильными стихами.
Умер Михаил Александрович Зенкевич 14 сентября 1973 года в Москве.
#Поэзия
И смертные счастливцы припадали
И смертные счастливцы припадалиНа краткий срок к бессмертной красоте
Богинь снисшедших к ним — священны те
Мгновенья, что они безумцам дали.
Но есть пределы смертному хотенью,
Союз неравный страшное таит,
И святотатца с ложа нег Аид
Во мрак смятет довременною тенью.
И к бренной страсти в прежнем безразличье,
Бестрепетная, юная вдвойне,-
Вновь небожительница к вышине
Возносится в слепительном величье.
Как солнце пламенем — любовью бей,
Плещи лазурью радость! Знаю — сгинут
Твои объятия и для скорбей
Во мрак я буду от тебя отринут.
* * * * **
Купанье
Над взморьем пламенем веселымИсходит медленно закат,
И женские тела за молом
Из вод сиреневых сквозят.То плещутся со смехом в пене,
Лазурью скрытые по грудь,
То всходят томно на ступени
Росистой белизной сверкнуть.И пламенник земным красотам —
Сияет вечной красотой
Венерин холмик золотой
Над розовым потайным гротом.И мглится блеск. Блажен, кто их
Пред ночью поцелуем встретит,
Кто в светлых их зрачках заметит,
Как вечер был огнист и тих,
Кому с их влажных уст ответит
Солоноватость волн морских.
В 1919 году Зенкевича призвали в Красную Армию, и три года он служил секретарем полкового суда, секретарем-протоколистом трибунала при штабе Кавказского фронта, лектором пехотно-пулеметных курсов.
Стакан шрапнели
И теперь, как тогда в июле,Грозовые тучи не мне ль
Отливают из града пули,
И облачком рвется шрапнель? И земля, от крови сырая,
Изрешеченная, не мне ль
От взорвавшейся бомбы в Сараеве
Пуховую стелет постель? И голову надо, как кубок
Заздравный, высоко держать,
Чтоб пить для прицельных трубок
Со смертью на брудершафт.И сердце замрет и екнет,
Горячим ключом истекай:
О череп, взвизгнувши, чокнется
С неба шрапнельный стакан.И золотом молния мимо
Сознанья: ведь я погиб…
И радио… мама… мама…
Уже не звучащих губ… И теперь, как тогда, в то лето,
Между тучами не потому ль
Из дождей пулеметную ленту
Просовывает июль?
Но не оставил он и литературное творчество - в 1921 году вышел его новый поэтический сборник «Пашня танков», в котором отразились военные впечатления поэта.
Сборники «Лирика» и «Порфибагр» были подготовлены к печати, но так и не изданы.
После службы в армии Зенкевич продолжил активную литературную деятельность в Саратове - выступал с докладами о творчестве А. Блока, В. Хлебникова и других поэтов, преподавал в «Литературной мастерской». В 1923 году он переехал в Москву и начал работать секретарем журнала «Работник просвещения».
В последующие годы Михаил Александрович работал редактором отдела иностранной литературы в издательстве «Земля и фабрика», в Гослитиздате, заведовал отделом поэзии в журнале «Новый мир».
В советский период Зенкевич больше занимался художественным переводом. Его первая переводная работа (стихи В. Гюго) была опубликована еще в 1923 году.
Он переводил с французского, немецкого, английского и писал стихи. В 1920–1930-е годы вышли его сборники «Под пароходным носом» (1926), «Поздний пролет» (1928), «Машинная страда» (1931) и др.
Но особенно много Зенкевич переводил американскую поэзию, был соредактором известной антологии «Поэты Америки 20 века».
Результатом в последствии, стали его книги «Из американских поэтов» (1946), «Поэты ХХ века. Стихи зарубежных поэтов в переводах М. Зенкевича» (1965), «Американские поэты в переводах М. Зенкевича» (1969) и другие.
Уильям Брайант
К ПЕРЕЛЕТНОЙ ПТИЦЕКуда путем крылатым
В росистой мгле сквозь розовую тишь
По небу, озаренному закатом,
Далеко ты летишь?
Напрасно взгляд упорный
Охотника, нацелившись с земли,
Следит, как по багрянцу точкой черной
Мелькаешь ты вдали.
Где ищешь ты приюта —
У озера, иль речки голубой,
Иль у гранитных скал, где бьется люто
Бушующий прибой?
Неведомая сила
Не сбиться с одинокого пути
В пустыне беспредельной научила
Тебя, чтобы спасти.
Весь день холодный воздух
Взбивали крылья мощные твои,
И не спустилась ты при первых звездах
На отдых в забытьи.
Закат исходит кровью,
Но к дальней цели ты летишь спеша,
Чтоб там найти надежное гнездовье
В затишье камыша.
Проглоченная бездной,
Исчезла ты, но все ж на долгий срок
Успела дать душе моей полезный
И памятный урок.
Тот, кто пред тьмой направит
К пристанищу чрез бездну твой полет, —
Меня в пути суровом не оставит
И к цели приведет.
1815
В годы Второй мировой войны в действующую армию Зенкевича не взяли по состоянию здоровья. Но он часто выезжал на фронт с чтением своих стихов, выступал по радио, готовил сборники переводной антифашистской поэзии.
Расставание
Стал прощаться, и в выцветших скорбных глазах,В напряжённости всех морщин
Затаился у матери старческий страх,
Что умрет она позже, чем сын.
И губами прильнула жена, светла
Необычным сиянием глаз,
Словно тело и душу свою отдала
В поцелуе в последний раз.
Тяжело — обнимая, поддерживать мать,
Обреченность ее пожалей.
Тяжело пред разлукой жену целовать,
Но ребенка всего тяжелей!
Смотрит взглядом большим, ничего не поняв,
Но тревожно прижался к груди
И, ручонками цепко за шею обняв,
Просит: «Папа, не уходи!»
В этом детском призыве и в детской слезе
Больше правды и доброты,
Чем в рычании сотен речей и газет,
Но его не послушаешь ты.
И пойдешь, умирать по приказу готов,
Распрощавшись с семьею своей,
Как ушли миллионы таких же отцов
И таких же мужей, сыновей.
Если б цепкая петелька детских рук
Удержала отцовский шаг,—
Все фронты перестали б работать вдруг
Мясорубками, нас не кроша.
Прозвенело б заклятьем над пулей шальной:
«Папа, папа, не уходи!»
Разом пушки замолкли б,— все до одной,
Больше б не было войн впереди!
* * * * *
Южная красавица
Ночь такая, как будто на лодкеЗолотистым сияньем весла
Одесситка, южанка в пилотке,
К Ланжерону меня довезла.
И встает ураганной завесой,
Чтоб насильник его не прорвал,
Над красавицей южной — Одессой
Заградительный огненный вал.
Далеко в черноземные пашни
Громобойною вспашкой весны
С черноморских судов бронебашни
Ударяют огнем навесным.
Рассыпают ракеты зенитки,
И початки сечет пулемет…
Не стрельба — темный взгляд одесситки
В эту ночь мне уснуть не дает.
Что-то мучит в его укоризне:
Через ложу назад в полутьму
Так смотрела на Пушкина Ризнич
И упрек посылала ему.
Иль под свист каватины фугасной,
Вдруг затменьем зрачков потемнев,
Тот упрек непонятный безгласный
Обращается также ко мне?
Сколько срублено белых акаций,
И по Пушкинской нет мне пути.
Неужели всю ночь спотыкаться
И к театру никак не пройти.
Даже камни откликнуться рады,
И брусчатка, взлетев с мостовых,
Улеглась в штабеля баррикады
Для защиты бойцов постовых.
И я чувствую с Черного моря
Через тысячеверстный размах
Долетевшую терпкую горечь
Поцелуя ее на устах
И ревную ее, и зову я,
И упрек понимаю ясней:
Почему в эту ночь грозовую
Не с красавицей южной, не с ней?
* * * * ** *
Найденыш
Пришел солдат домой с войны,Глядит: в печи огонь горит,
Стол чистой скатертью накрыт,
Чрез край квашни текут блины,
Да нет хозяйки, нет жены!
Он скинул вещевой мешок,
Взял для прикурки уголек
Под печкой, там, где темнота,
Глаза блеснули… Чьи? Кота?
Мышиный шорох, тихий вздох…
Нагнулся девочка лет трех.—
Ты что сидишь тут? Вылезай.-
Молчит, глядит во все глаза,
Пугливее зверенышка,
Светлей кудели волоса,
На васильках — роса — слеза.—
Как звать тебя? — «Аленушка».
— «А дочь ты чья?» — Молчит…
- Ничья.
Нашла маманька у ручья
За дальнею полосонькой,
Под белою березопькой.—
«А мамка где?» — «Укрылась в рожь.
Боится, что ты нас убьешь…»
Солдат воткнул в хлеб острый нож,
Оперся кулаком о стол,
Кулак свинцом налит, тяжел
Молчит солдат, в окно глядит,
Туда, где тропка вьется вдаль.
Найденыш рядом с ним сидит,
Над сердцем теребит медаль.
Как быть? В тумане голова.
Проходит час, а может, два.
Солдат глядит в окно и ждет:
Придет жена иль не придет?
Как тут поладишь, жди не жди…
А девочка к его груди
Прижалась бледным личиком,
Дешевым блеклым ситчиком…
Взглянул:
у притолоки жена
Стоит, потупившись, бледна…
— Входи, жена! Пеки блины.
Вернулся целым муж с войны.
Былое порастет быльем,
Как дальняя сторонушка.
По-новому мы заживем,
Вот наша дочь — Аленушка!
После войны Зенкевич продолжил заниматься переводами, писал стихи и руководил литобъединением при клубе МГУ. В 1960 году состоялась знаменательная для него поездка в США, во время которой Зенкевич познакомился с Р. Фростом, М. Голдом и другими американскими писателями. В 1960-е годы он также посетил Великобританию, Венгрию, Югославию. В Болгарии ему был вручен орден Кирилла и Мефодия 1-й степени за просветительскую деятельность.
Не жалуйся, что жар души скудеет,
Что прежней страсти нет в твоих стихах, –
Ведь звёзды меркнут, солнца холодеют
И рассыпаются планеты в прах.
Не жалуйся, что голова седеет,
Что золото не блещет в волосах, –
Зато душа, старея, молодеет,
Пред тьмою чувствуя ребячий страх.
29 июля 1952 г.
* * * * *
Поздний расцвет
Доцветают сентябрьские розы,Как в июне, роскошны, пышны.
Вспышки молний и буйные грозы
Запоздалым цветам не страшны.
Не сжигает, а только приятен
Золотистый и ласковый блеск.
Но их запах не так ароматен
И колючей шипы на стебле.
Никнут розы, закутаны, зябки,
И прижат лепесток к лепестку,
Словно листьев опавших охапки
И на них навевают тоску.
Дремлют розы, как эльфы-малютки,
Лепестковые крылья сложив.
Даже ранние сумерки – жутки,
А закат – так зловеще-красив.
День, как в мае, был солнечный, синий.
Будет утренник завтра иль нет?
Вдруг наутро серебряный иней
Заморозит их поздний расцвет.
15 ноября 1954 г.
* * * *
Диалектика природы
Природа не знает покояИ вечно должна создавать
Сложное
из простого,
И вспять
разлагать
Сложное
на простое,
И опять,
Всё снова и снова
Переливать
из пустого
в порожнее…
Вот горький осадок
Всех вечных загадок
И нашего знания
О мироздании.
1954 г.
* * *
Намёк на счастье – излученье
Любимых глаз издалека,
Как звёздное самосожженье
Чрез все пространства и века,
И в знак участья и сближенья
Протянутая вдруг рука,
И молнией в одно мгновенье
Одна сверкнувшая строка
Короткого стихотворенья, –
И снова жизнь полна значенья
И ноша взятая легка!
18 июля 1956 г.
* * *
Сквозь сонмы снов сознанье к свету мчится.
Рассветный час. Такая рань.
Для дня и ночи в сумраке таится
Прозрачно-призрачная грань.
Как первая проснувшаяся птица,
Рассвет встречая, песней грянь!
Как в комнате, в сознанье остаются
Неосвещённые углы.
Виденья ночи ищут там уютца
В скопленье серо-сизой мглы,
Боясь, что и туда лучи прольются
Пронзительней стальной иглы.
2 июня 1959 г.
В 1962 году, после долгого перерыва, вышла книга стихов поэта «Сквозь грозы лет», а незадолго до его смерти вышла книга «Избранное» (1973).
У памятника
И вот металл очеловечен,А человек, отлит в металл,
Пред вечностью как будто вечен,
На пьедестале скользком встал.
Гигантского достигнув роста,
В сто раз утяжелив свой вес,
Позирует он солнцу просто
На фоне уличных небес.
Кумиром бронзовым пред нами
Над маревом людских тревог
Несётся в космос он с веками
К созвездиям, как полубог.
Почтительно проходят люди,
Но я (не знаю почему)
Не грежу о подобном чуде
И не завидую ему.
Окутан лучевою сеткой,
Он кажется мне в яркой мгле –
Игрушечною статуэткой
На письменном большом столе.
Надеюсь, вы меня поймёте:
При жизни бы своей он сам
Как человек живой из плоти
Не стал завидовать вещам.
2 июня 1961 г.
* * *
Послушайте правду:
хотите ль,
Чтоб стал и поэт для людей
В поэзии как похититель
Огня у богов – Прометей.
Позвольте хотя бы на время,
Когда это нужно ему,
Не топая в ногу со всеми,
Скитаться, бродить одному.
Пусть реет в мечтах вольнодумцем,
Почуяв орлиный размах,
Пусть будет немного безумцем
И в жизни, не только в стихах.
Нужны ведь не только умелость
И трезвый и точный расчёт,
Но также и пылкая смелость,
И ярких дерзаний полёт.
А если попросят к ответу
За дерзкий порыв к небесам,
Защитник не нужен поэту,
Сумеет ответить он сам.
Смотрите:
поэт ваш во мраке,
Ликуя, торжественно всем
Несёт олимпийский свой факел
И пламя стихов и поэм.
Июль 1962 г.
* * *
Мы каждый день обязательно
Должны вставать ещё затемно,
Чтоб пред всеми, жизнь не обретшими,
И над всеми, из жизни ушедшими,
Со всеми хорами птичьими
Солнце во всём величии
Радостным гимном встречать
И жизнь на земле величать.
7 декабря 1965 г.
Зенкевича по праву называют одним из основателей «советской школы» поэтического перевода. Но заявил он о себе и как поэт редкими, но порой очень сильными стихами.
Умер Михаил Александрович Зенкевич 14 сентября 1973 года в Москве.
#Поэзия
Следующая публикация
Нет комментариев