Из цикла «Праздник каждый день!

»
ПОСЛЕДНЕЕ ТАНГО
За свою, в принципе, не такую уж и долгую, но всё же увлекательную гастрольную жизнь, успел я повидать не так уж и мало. Жаль, конечно, что тогда я не вёл дневник или что-то в этом роде. Порой истории и ситуации попадались просто фантастические, много забылось сегодня, но кое-что в моей памяти осталось навсегда. Итак...
* * *
Сибирь. Конец 80-х.
Занесла меня гастрольная жизнь в маленький посёлочек. Глухомань конкретная, таёжный районный центр. Одноэтажный барак-гостиница с написаным на деревянной стене жёлтой краской названием «Хилтон» (не вру!), со «всеми удобствами» во дворе. Я думал, что таких «хилтонов» уже и нету, но... Самое интересное было впереди!
Только-только я разобрался со своим гастрольным графиком, как в гостиницу заехала бригада артистов-гастролёров, человек десять: певцы, музыканты, танцоры, юмористы, гимнасты, с ними их руководитель. Короче, типичная команда «сборной солянки» – концерта, составленного из артистов разного жанра.
Ну, чё... Пошёл я вечером с бутылкой в «дипломате» к их руководителю – солидный такой «импрессарио», в шляпе, как у Аль Капоне, цепь на шее, толщиной с собачью, перстни, все дела – надо же было нам договориться и составить совместный график дальнейших концертов в этой местности, чтобы не мешать друг другу, не пересекаться. Посёлков и деревень вокруг полно, места всем хватит, тем более, что жанры у нас разные – у меня юмор, у них всё остальное... Иду по коридору, стучусь в номер:
— Войдите!
Вхожу и... ОБА-НА! Сидят в номере папа с сынишкой за столом и... лепят пельмени! В гостинице! На гастролях!
Я опешил, спросил про их шефа. Аль Капоне, типа, в каком он номере? Мне объяснили, я извинился и тихо-о-онько прикрыл дверь. Ещё раз повторяю: гастроли, гостиница, лепка пельменей, офигеть! Многое я вижел на гастролях: и пьянки, и драки, и даже на свадьбах гулял прямо в гостинице, но чтобы пельмени лепить – такое в первый раз наблюдаю.
Аль Капоне, он же Степаныч, как представился хозяин соседнего номера, тоже на правах хозяина достал бутылку, стаканы. Ну, и...
— За знакомство!
— За искусство!
— За здоровье!
В перерывах между тостами разработали мы план дальнейших действий, чтобы не пересекаться в процессе концертов. А потом, когда в бутылке оставалось на донышке, я спросил его про эти пельмени, мол, что за дела, папа с сыном лепят пельмени в гостиничном номере, дескать, а где мама? И мой собутыльник, то ли он в процессе совместного пития проникся ко мне определенной симпатией, то ли очаровал я его каким-то неведомым образом, но совершенно неожиданно выдал:
— Где мама, спрашиваешь? – Вздохнул Степаныч, осушил стакан и выпалил мне в лицо горячим шепотом: – А мама, друг мой хороший, в соседнем номере с другим дяденькой уже третью неделю живёт. Уж не знаю, что они там лепят, но эта головная боль мне вот уже где!
И поведал мне Степаныч всё тем же свистящим шёпотом, поминутно оглядываясь на дверь, о том, что в их давно уже сплочённый коллектив, который вот уже третий год практически в одном составе «прочёсывает» все мелкие клубешники по сибирским городам и весям, зарабатывая себе на пропитание (на хлеб с водкой, по его выражению), взял он с дуру, для разнообразия программы, жонглёра. Всё не одни песни с танцульками зрителю лицезреть. И вот на тебе! Влюбилась танцорша в этого Гойко Митича, как его окрестили за внешнее сходство со знаменитым киношным Чингачгуком! А работает она в жанре латиноамериканских танцев в паре с родным супругом. Выдают такие огненные танго, закачаешься! А тут ещё сынишку взяли с собой, пока каникулы. Это же кошмар для пацана! Прикинь, вечером на сцене мама обнимается в аргентинском танго с папой, а ночевать идёт к чужому деденьке, к жонглеру. Я вообще в полной прострации, Саша, ума не приложу, что делать! А у них три выхода в программе! Это ведь танго, уникальнейший номер, не «калинка-малинка», согласись. И заменить некем. Гастроли, считай, только начались, впереди ещё почти полгода. Чем дело кончится, я даже представить не могу. Каждый день, как на бочке с порохом. Наливай!
Выпили мы молча, зажевали. И Аль Капоне продолжил:
— И ведь морду этому Чингачгуку не набьёшь – амбал под два метра ростом, кулаки с детскую голову! Он сам кому хочешь всё что угодно набьёт!
И тут, какой черт меня дёрнул?!
— В каком номере они поселились?
Степаныч даже опешил:
— А з-з-зач-ч-чем тебе?
Я бесцеремонно схватил со стола ещё неначатую свою бутылку...
Вот что делает с людьми водка! Куда я пошёл, зачем, что я там скажу и кто я такой, вообще, чтобы кого-то учить жизни, но я нагло и требовательно постучал в зелёную дверь. Ох, и дура-а-а-ак!
Всё-таки артисты в своём большинстве люди, действительно, интеллигентные!
Потому что... никто меня с порога не выгнал, по морде никто не врезал, даже грубого слова я не услышал от этого амбала Чингачгука-Митича! Он был в номере один, вопреки моим ожиданиям.
Я спросил:
— А где твоя?
— В магазин ушла.
Я демонстративно выставил бутылку на стол. Он, улыбаясь, полез за стаканами. Появились рядом с бутылкой сыр, колбаса, батон...
— Гена.
— Саша.
Выпили...
— Слушаю вас, Саша!
И врезал я ему правду-матку, практически, не подбирая слов! И про пельмени в соседнем номере, и про дуру эту, мамашку-танцоршу, и про каникулы для пацана, и про пикантность и недопустимость такой ситуации. Даже попёр на Гену, типа, как ты мужику в глаза смотришь, вы ведь в одной лодке! Как же так, мол, а как же совесть? И погнал я, короче, всё, что накипело на душе...
Надо опять признать интеллигентность моего собеседника: ни одни мускул не дрогнул у него на лице, спокойный взгляд сохранялся до последнего слова моего пьяного монолога, а потом... Нет, Гена меня не ударил и за шкварник меня не схватил, нет! Гена спокойно спросил:
— Ты всё сказал?
— Угу.
— Так вот слушай сюда, миротворец...
И выдал мне Гена-Чингачгук такой монолог, что я, не поверите, тут же почти протрезвел!
— Да если б ты знал, Саша, как мне всё это надоело! И ситуация эта, и сама Дашка! Пришла однажды, люблю, говорит, жить без тебя не могу и всё такое! А я, дурак, по пьяни тогда и не устоял. Вот и расхлебываю теперь эту кашу. И перед Серёгой стыдно, хоть сквозь землю провались, и её, дуру влюблённую, жалко. Но поделать ничего не могу – она сама не уходит, а я выгнать её не могу, хоть убей! Не так я воспитан. Наверное, жду, когда всё само собой рассосётся. Запутался окончательно... Вот ты мне что посоветуешь конкретно?
— Я-то?
— Ты-то! Вот ты бы смог взять и сказать, мол, пошла вон в ответ на её, типа, люблю, жить без тебя не могу?!
— Я бы? Да я бы... Бы я... Я это... Это я... Бы... Да... Это...
Потом мы ещё выпили, потом ещё. Потом Гена достал откуда-то из своих закромов спирт... Помню, пили. Спорили. Кричали. Пришла эта Даша. Я что-то пытался ей говорить. Помню, как она вытолкала меня в коридор. Помню, что завалился я в номер к этому танцору Серёге, что-то ему говорил, целовал-обнимал, как родного, объяснял ему что-то про Гену, про дуру его Дашку, ещё что-то плёл про фильм «Неподсуден», потом ещё что-то. Потом, потом, потом...
А потом наступило утро... И принёс это утро в мою больную головушку Аль Капоне Степаныч оглушительным грохотом в мою дверь. Ну, чё? Хошь не хошь, но открывать надо.
— Ну, и что же ты, коллега, натворил?
— Не понял.
— У меня только один вопрос, зачем тебе это было надо?
— В смысле?
На Аль Капоне не было лица. Сел он обречённо на стул посреди номера, закурил и выдал мне такое, что я своим больным рассудком не сразу-то и разобрал.
Оказывается, пока я, отрубившийся, спал без задних ног, в гостиницу ночью приезжали: наряд милиции, бригада «скорой помощи», подразделение пожарной охраны! Ох, и дурак же я! Я даже и предположить не мог, что Сергей, воодушевленный моими пьяными речами, как следует «накатит на грудь» и устроит своей, пока ещё официальной жене, разборки, вытащит её на разговор и в порыве сцены а-ля-Отелло (нет, душить он свою Дашку-Дездемону, слава Богу, на стал), кроме подвешенной пары «фонарей» под глазом, умудрился ей каким-то образом ещё и сломать руку! Затем выволок из своего номера какие-то её тряпки и прямо в коридоре этого «Хилтона», облив их спиртом (видать, спирт у артистов дело фамильное), поджёг все это к чертовой матери! Перепуганная дежурная вызвала все выше перечисленные службы. Крик, рёв, топот, грохот, вонь, огонь, дым коромыслом! Короче, всё самое интересное я, фактический зачинщик этого «шоу», как раз и проспал.
— Ну, что будем делать, коллега? – Степаныч закурил и продолжил:
– Гена собрал манатки ещё ночью, и его след уже простыл. Мадам танцоршу «скорая» увезла. Её партнёр-муженёк в милиции пишет объяснительные и молится, чтобы Дашка «не накатала заяву». А у нас сегодня вечером концерт, минус три танца из программы и минус два выхода жонглёра. Что будем делать?
Не буду больше интриговать и сразу сообщу, чем дело закончилось. А закончилось оно, как ни странно, вполне даже благополучно! Дарья не только не стала писать заявление на своего ревнивого муженька, но и вернулась к нему, пусть и в гипсе, зато, что называется, «с вещами», которые чудом не попали тогда в огонь! Мне, чтобы загладить вину перед артистами и, в первую очередь, перед Степанычем, пришлось, отменив все свои концерты, неделю поработать у них в программе, заменяя своим юмором жонглёра и танго, пока Аль Капоне лихорадочно искал временную замену. Но самое главное, я видел счастливейшие глаза сынишки этих незадачливых родителей, когда он помогал маме, бережно придерживая её за руку, садиться в автобус, увозивший их троих – папу, маму и сына – из моей жизни раз и навсегда.
©️Александр Волков