ВОРЧУН И ЗАМУХРЫШКА
Верно говорят, что питомцы со временем становятся похожими на своих хозяев. В случае с Барсей это правило сработало на все сто процентов...
С Михалычем они были просто два сапога пара. Оба мрачные, насупленные, предпочитающие одиночество или, в крайнем случае, компанию друг друга.
А ещё оба любили поворчать. Каждый раз, когда Михалыч начинал бубнить после просмотра очередной подборки новостей, футбольного матча или похода в магазин, Барся немедленно вторил ему недовольным урчанием.
Такое взаимопонимание доставляло обоим явное удовольствие, они были вполне довольны друг другом.
Наворчавшись всласть и удостоверившись в полном единстве мнений, оба укладывались спать в уверенности, что новый день не замедлит им предоставить новые поводы для критики.
Старик укрывался одеялом с головой, Барся сворачивался клубком у него в ногах, заодно согревая их. Ноги у Михалыча вечно мерзли, что, само собой, не добавляло ему оптимизма и радости жизни.
Повод для недовольства этим несовершенным миром у Барси был с самого раннего котячества. Он родился слабеньким, хилым, и, если бы не жена Михалыча Ниночка, финал для него мог оказаться роковым.
Ниночка углядела, как вредная соседка Семениха понесла котенка во двор, прихватив лопату, и силой отбила его у бабки, не пожалев выкупа.
Бабка потребовала сотню, хотя прочих котят просто раздала, а этого замухрышку никто не хотел брать. Она посчитала, что Ниночка должна платить, потому что добрая. А добрые, по бабкиному твердому мнению, непременно глупые, и этим грех не воспользоваться.
Котенка Ниночка выкупила и притащила домой.
— И куда он нам? Помрет ведь, гляди, какой тощенький, — проворчал по привычке Михалыч. — Не вытянуть доходягу без кошки. Не жилец он...
— Выкормлю! — отстаивала котенка Ниночка. — Живая душа, я теперь за него в ответе. Нам с тобой Бог детишек не дал, пусть хоть котик в доме будет.
Михалыч тогда еще долго бубнил себе под нос, только переспорить жену не смог. Она назвался котика Барсиком, Михалыч со временем переиначил в Барсю.
Мало-помалу он свыкся с присутствием в доме кота, тем более, что тот вёл себя достойно, не пакостил, был такой чистоплотный, будто родился при королевском дворе.
Только мир устроен не слишком справедливо. Котенка Ниночка пожалела, спасла. А её саму спасти не удалось. Оба знали, что болеет она, но никто не мог предположить, что болячка догрызет ее так скоро…
Так и остались Михалыч и Барся вдвоем.
Схоронив жену, безутешный вдовец запил по-чёрному. Заливал горе, есть и спать перестал, только сидел, в одну точку уставившись, и спорил с кем-то, ругался беспрестанно.
Так бы и пропал человек, сгорел до срока, только спас его кот – в буквальном смысле начал кормить мужика.
Неизвестно, какими путями он добывал пропитание. Может, воровал, может, мир все же не без добрых людей, но каждый день Барся притаскивал кусок колбасы или рыбину, клал возле безутешного Михалыча и начинал орать истошным голосом.
Уж тот и тапкой в него кидался, и с дивана сгонял, но Барся возвращался бумерангом и продолжал подпихивать ему угощение. Потом снова прыгал в форточку и отправлялся за добычей.
Если, вернувшись, обнаруживал подношение нетронутым, то устраивал настоящий скандал. Садился напротив, прижимал уши и принимался ворчать, выговаривая Михалычу. И переупрямил ведь, не дал уйти в себя, замкнуться в горе.
— Отстань, оглашенный! Видишь, ем я! — говорил разом постаревший мужик и клал кусочек в рот.
Кот внимательно следил, чтобы Михалыч его не обманывал, а честно жевал. Потом и сам подкреплялся.
Ел он очень аккуратно, степенно, не жадничал, даже если был сильно голодным. За это качество Михалыч его зауважал окончательно. Вот ведь кот, а достоинство какое!
Немного придя в себя, Михалыч стал часами просиживать на кладбище, возле могилы жены. Туда можно было добраться пешком, поскольку жили они на самой окраине.
Установил лавочку и сидел, глядя в одну точку – на фотографию покойной жены. Ниночка на ней улыбалась. Да она всегда улыбалась, хмурой ее и не видел никто. Вот так сидел и смотрел…
Сперва плакал, неумело, по-мужицки, потом молчал. В этих скорбных походах его сопровождал верный Барся. Кот сидел рядом с хозяином, порой уходил поохотиться, но непременно возвращался, когда наступало время идти домой.
Вернувшись, он первым делом придирчиво оглядывал Михалыча, терся об его ноги, проверяя попутно, все ли у того ладно, не частит ли пульс, не сбоит ли сердце.
— Да в норме я, в норме! — ворчал Михалыч. — Не маленький поди!
Сердце беспокоило, конечно, но пока, видно, рано ему было собираться вслед за супругой. На кого же он Барсю оставит? Кто ж его характер вредный вытерпит? Его вот самого одна Ниночка и могла терпеть. Ангельское у нее терпение было, точно…
*****
...Сюрприз встретил их у самой оградки Ниночкиной могилы. Крохотный пищащий комочек подвернулся под самые ноги, так что Михалыч едва не упал.
— Да чтоб тебя! — ругнулся мужик, разглядывая мелкого котишку, худенького, аж ребра пересчитать можно, серенького, с черными полосками. — Откуда ты взялся?
Мелкий не отвечал, только тыкался ему в ногу и с жалобным писком пытался вскарабкаться на ботинок. Барся, увидев такое дело, намекающе зашипел.
Однако на котенка это особого впечатления не произвело, он продолжал совершать восхождение. Ботинок был сухой, надёжный, а кругом сыро, лапки мерзли.
Кот удивился. Как так, он что, недостаточно ясно дал понять, что третьему тут не место? Он подошел поближе и занес лапу, чтобы отвесить нарушителю границ дозволенного оплеуху.
Заморышек замер, посмотрел на занесенную лапу и... лизнул ее.
Барся опешил. У него не было опыта общения с маленькими котятами. Вырос он в доме, на улицу, конечно, выходил, гулял, но семьёй так и не обзавелся.
Михалыч частенько пенял Ниночке за этот «грех», мол, что ж ты натворила, лишила кота главной радости. Та объясняла, что иначе кот начнёт метить все вокруг и драть обои, что, разумеется, звучало для Михалыча неубедительно.
Тогда они впервые сильно поругались. Сейчас Михалыч жалел о каждом резком слове, о каждой ее слезинке, да разве можно повернуть время вспять...
А серенький заморышек все не унимался. Он так громко пищал, так умоляюще заглядывал в глаза, что старик решил уйти пораньше.
Ему было досадно. Вот ведь серый негодник! Маленький, а писклявый какой. Нарушил уединение, не дал с Ниночкой поговорить!
Начал накрапывать дождь. Старик подхватил тяжелого кота на руки, укрывая его курткой. Однако Барся не желал сидеть спокойно и выворачивался, норовя спрыгнуть на землю.
Михалыч остановился и обернулся. Котишка сидел возле самой оградки с таким обречённым видом, что смотреть на это не было никаких сил.
— Да не нужен нам еще один рот в доме! — проворчал старик, обращаясь к коту. — Я что, ума лишился, чтобы всех подбирать? Так ведь?
Барся проворчал что-то в ответ, в том духе, что и ему не нужна такая головная боль. В доме хорошо, тихо, привычно, не надо туда пускать всяких мелких замухрышек!
Они были полностью единодушны в своем решении. Но отчего-то не уходили, а стояли на месте под начинающимся дождем.
— Я тут вот чего подумал… А вдруг это Ниночка? — неожиданно спросил старик. — Я где-то слышал, что усопшие знаки подают, через птичек, живность всякую. Мол, мы здесь, с вами, заботимся, оберегаем... Вот же дурь, да? Врут поди!
Барся согласно чихнул, зажмурившись. Конечно, врут!
Потом Михалыч не менее решительно развернулся и пошел к оградке. Там он наклонился, подцепил мелкого и сунул за пазуху.
Туда же полез и Барся, прижался к маленькому дрожащему тельцу, согревая его своим теплом. Они не произнесли ни звука до самого дома.
— Ешь! — Михалыч достал блюдце, плеснул молока.
Серый найденыш, до этого с любопытством разглядывающий кухню, посмотрел на молоко, понюхал, макнул в него нос и немедленно расчихался.
— Вот же недоразумение ходячее! — покрутил головой старик.
Барся степенно подошел к блюдцу, посмотрел на мелкого и демонстративно лакнул пару раз. Потом лапой подвинул малыша к молоку.
Тот неумело начал лакать под критическим взглядом наставника. Его тощие бока постепенно округлялись.
Решив, что с малыша достаточно, а то лопнет еще, Барся отодвинул его от миски. Наголодавшийся котенок, дорвавшись до еды, попытался возражать, зашипел на Барсю, отстаивая добычу.
Это было так уморительно, что Михалыч от души расхохотался:
— Ишь ты, гроза какая!
Барся сощурил желтые глаза и усмехнулся. Потом осторожно прихватил Грозу за шкирку и потащил. Котёнок сначала извивался и протестующе пищал, потом успокоился и повис, вертя головой по сторонам.
Надутое пузико торчало, как барабан, и старик снова захохотал. Ему впервые за много лет было по-настоящему весело.
Отсмеявшись, он решил посмотреть, куда суровый Барся определил мелкого. Представившаяся картина наполнила его сердце теплом.
На оборудованной специально для него удобной лежанке спал Барся. А между его лапами, тесно прижавшись к коту, посапывал впервые за свою короткую ещё котеночью жизнь досыта наевшийся и обогретый малыш.
Барся приоткрыл один глаз и покосился на старика. Весь его вид говорил:
«Никаких котячьих нежностей! Только для профилактики! А то заболеет еще, будет чихать тут, меня заразит! Я о себе забочусь, понятно?!»
— Конечно-конечно! — согласился Михалыч. — Чего ж тут непонятного?
Он вернулся на кухню, налил себе чаю. Потом подумал и достал бутылочку наливки.
— Так повод же, — объяснил он кому-то незримому. — Прибавление в доме!
Чистая душа его Ниночки, стоя рядом с ним, улыбнулась и легонько погладила старика по волосам. Так, как делала при жизни. Тот замер, почуяв ласку, и давняя тоска наконец отпустила его.
— Поживем ещё, Ниночка, — сказал он тихо. — Рано, видно, к тебе собрался. Поживем!
Автор ЕЛЕНА МИРОНОВА