Рассказы

Пойдём со мной
273,1 тыс подписчиков
Подписаться
Порочная невеста
12 минут
60,4 тыс прочтений
15 июня
Стыдливой украдкой Полина поводила ресницами в сторону камина. Каждый волосок на голове дворового парня Гриши волновал её, каждая вздымающаяся, как у коня, жила на его дубовой шее производила в душе Полины трепетный ответ. Гриша пыхтел над непокорным огнём в купеческой гостиной, а она с прямою, как струна, спиной сидела рядом с маменькой Ольгой Алексеевной и вышивала гладью носовой платок. Пальцы обеих почти не слушались от холода и Ольга Алексеевна гневалась за нерасторопность на Гришу и обещала выпороть его, если он сию же минуту не распалит как следует пламя.
С. Филипин
- Лентяй и баламут! Видела я давеча, как ты лез в драку у торговых рядов. Кулачища отрастил, а ума меньше, чем у той глупой синицы, - шипела Ольга Алексеевна и её объёмный второй подбородок, лоснистый и упругий, как накрепко застывшее желе, мягко подрагивал. Угольно-бисерные глазки её застыли на узоре из переплетения роз, а пухлые холёные пальчики методично вздымали вверх иглу с нитью. Тонкие, брезгливые губы хозяйки вновь раскрылись и она продолжила с возвышением бранить Гришу: - Лапотник эдакий, крестьянская твоя морда, да уморить ты нас холодом удумал что ли? Встать прямо, когда барыня с тобой говорит!
Гриша бросил спичечный короб и встал, и развернулся, но глаз своих на барыню поднять не смел. Ольга Алексеевна с отвращением поглядела на его широкие, развитые плечи, отметила про себя, что мужик ещё более подрос, хотя куда уж более... Его красивое, светлое, чисто славянское лицо на первый взгляд выражало покорность, но была в нём сила, крутость дикого крестьянского нрава, глубоко затаённый протест, непозволительная смелость - такой, если что случится, первым занесёт топор над головой хозяина.
- Долго ты будешь возиться ещё? Или давно не секли тебя? - строго молвила Ольга Алексеевна.
- Спички отсырели, должно, ваша милость.
- Так поди разыщи новые, шут безмозглый!
- Слушаюсь, - ещё ниже опустил голову Гриша и сделал шаг к двери, но тут Полина громко взвизгнула:
- Ой!
Гриша замер и горячо посмотрел на девушку.
- Что такое, душа моя? - встрепенулась мать и схватила её за руки, притянула их к себе.
- Палец уколола.
Ольга Алексеевна задула на пальчик дочери, на выступившую капельку крови, а Полина влажно и жарко воззрилась на Гришу и улыбка едва заметно тронула её розовые и блестящие губы.
- Облизать надо ранку-то, ваша милость, - посоветовал Гриша, - слюна заживляет, недаром собаки всё себе лижут...
- Ты что несёшь такое? Чтобы я, купеческая жена, кровь лизала? - возмутилась Ольга Алексеевна, - на одну ступень с собаками меня выставил?! Что такое? - визгливо крикнула она дочери.
Полина выхватила руку от матери и всунула палец себе в рот. На этом моменте Ольге Алексеевне следовало бы изобразить обморок, но здоровье её было слишком крепким, а уж комплекция тем более, поэтому выглядело бы комично.
- Ну вот и всё, - явила чистый пальчик миру Полина, - спасибо за совет, Гриша.
Гриша нахально ухмыльнулся.
- Иди уже за спичками! - вознегодовала хозяйка.
Гриша вновь откланялся и хотел было выйти, он уже отворил дверь, да тут из столовой послышался грохот стекла. Ольга Алексеевна встрепенулась, как всполошенная курица.
- Я убью эту Глашку проклятую, - вскочила она и, быстро одёрнув подол платья, забыв о Григории, поспешила на звук, - если она опять графин разбила...
Едва скрылась мать, Полина порывисто встала. Григорий медленно прикрыл дверь. Теперь, будучи наедине, они могли смело смотреть друг на друга. Полина оглянулась на всякий случай на окна и подошла к Грише. Она заключила его загрубелую, перемазанную сажей руку в свои тонкие белые пальчики и, волнуясь, спросила:
- А что, Гриша? Скажи мне, как твои успели в письме?
Гриша ответил сдавленно, тоже волнуясь, чувствуя, как свежо и цветочно пахнет её чернявая головка, и запах этот пьянил его, дурманил:
- Без вас, барыня, всё позабыл уж. Давно вы мне уроков не давали.
- Оставь это, - сморщила гладкий лобик девушка. - Барыня... Когда мы одни, я для тебя просто Полина. Как в детстве...
Григорий сжал её пальчики и наклонился к ним. Они пахли мылом и чистотой. Он робко поцеловал их. Так они и стояли, не смея глядеть друг на друга: купеческая дочь в светлом, домашнем платье с чёрными, по-простому собранными волосами, с трепещущими длинными ресницами под которыми блестели карие с поволокой глаза и простой работник их двора, крепкий, красивый, русявый парень Гриша. Они с детства знали друг друга: мать Гриши когда-то работала прачкой в доме Зубцовых, а мальчишка то ей помогал, то делал что-то по двору, а потом умерла мать и Гриша остался единственным кормильцем для своих троих братьев и сестёр. Каждое утро чуть свет он приходил в город Ш. из близлежащей деревни и трудился до позднего вечера. В пору их детства дела у отца Полины шли хорошо, были у них и дворовые, и горничные, и няни с кухарками, да со временем магазинчик отца, расположенный в первом, кирпичном этаже их дома, начал хиреть. Остались из работников только Гриша, кухарка Глашка да няня для младших сыновей Зубцовых, которая напару с кухаркой разделяла и обязанности горничной.
- Любишь ли ты меня по-прежнему, Гриша? - тихо спросила Полина.
- Люблю! - горячо отвечал Григорий, - всегда любил и буду, с первого дня нашей встречи.
- Ах, если бы мы могли убежать! Куда-нибудь!
Полина смотрела в его голубые, сияющие глаза, и всё в ней таяло, мешалось, сдвигалось с привычного места.
- Мы можем! Вы хотите? И обвенчаемся втайне... Я никогда вас не обижу, я всё для вас, вы же знаете... Вы хотите, Полина?
Полина уже не понимала стоит ли она на земле либо же возносился куда-то в небо.
- Хочу... - едва выдохнула она и приложилась лбом к его плечу. Гриша взял её за подбородок одним пальцем и, словно боясь спугнуть эту дикую птичку, развернул к себе и поцеловал.
Мать Полины бранила кухарку - та всё-таки разбила именно графин. Из-за двери доносился её приглушённый голос. А Полина была далеко отсюда, а Гриша ещё дальше, ведь его, в отличии от Полины, ничего не держало в этих стенах... В гостиную вела ещё одна дверь, которая часто оставалась открытой - это был проход, соединяющий лестницей первый рабочий этаж со вторым, жилым. В эту-то дверь и вошёл бесшумно отец Полины, Павел Евгеньич, и первое, на что натолкнулся его взгляд - это его дочь в объятиях Гришки. Пузо его мигом надулось до размеров воздушного шара, хотя из без того было внушительным.
- Эээээт чтооо... - засопел он, а потом воскликнул: - Полина Павловна!!!
Влюблённые, как пронзённые током, отпрянули друг от друга.
- Простите, я... - залепетал Гриша, усиленно тупя взор.
- Пошёл вон, сссскотина! - взревел Павел Евгеньич и Гриша вылетел за дверь стремительным котом, - я с тобой потом... того... - прокричал ему отец семейства. - А ты!.. - быстрой перевалкой прокатился он к дочери и задышал ей в лицо отрывисто, тяжело, гневно, - а ты в свою комнату! И не выходить оттуда, пока я не приду! Поняла?
Полина, прижав руки к груди, как бы защищаясь, кивнула, вся дрожа, и шмыгнула следом за Григорием. Отец ещё походил, пыхтя боровом, из одного конца гостиной в другую, совсем позабыв о том, зачем он сюда поднялся. С его губ то и дело срывались обрывки мыслей: "Я им!..", "Господи, что это?", "Паскудная, неблагодарная...", "Выдам замуж немедленно!.." Поток его сумбурных мыслей прервала жена, испуганно забежав в гостиную и на всякий случай спрятавшись за спинкой софы.
- Павлушенька... Миленький... Ты чего это? Кто тебя разозлил так? С товаром беда?
Павел Евгеньич бросил безумный взгляд на жену.
- Женю, паскуду! То есть замуж выдам!
- К-кого? М-меня? Да я ведь...
- Да кому ты нужна, курица! Польку нашу, бесстыдницу, тараканщицу и эту самую... да чтоб её! - не находил от бешенства подходящих слов отец.
- Бесстыдницу? Да что случилось-то? Ей ведь едва восемнадцать минуло, рано замуж...
- И будет ей в девках ходить! Ещё доходится... Выдам без разбора и точка! За мещанина пойдёт, есть у меня один... Мастеровой он, оборотистый мужик и к Польке нашей интерес проявлял.
- Господи! - упала на софу Ольга Алексеевна и страдальчески заломила руки. - Должно ведь у тебя хоть немного любви быть! Ведь дочь твоя! Человек живой!
- А мещане не люди по-твоему? Тоже честно хлеб ремеслом добывают.
- Это не тот ли случаем бешеный мужик, что валенки делает? - мелькнула догадка у Ольги Алексеевны, - который жену свою, говорят, забил до смерти?
- Вспомнила тоже. Давно это было. Теперь он смирен и кроток, как овца, в Бога верует, в церковь ходит. Перебесился и остепенился, а теперь жену ищет.
- Да он ведь стар!
- А на что ей молодой-зелёный? Зато голодной никогда не будет, шаповальня завсегда их прокормит. А у нас, ты знаешь, дела не особо... Приданое небогатое... - угасал Павел Евгеньич, вспоминая свои неважные дела. - Эдак можно до скончания века искать ей подходящую партию, не каждый возьмёт дочь разорённого купца. Хм... Я всё сказал.