https://ok.ru/group/70000003917036/topic/158259694812652 Ночью, конечно, никто не спал. Людмила ворочалась в своей постели, думая о том, что если бы однажды в молодости не влюбилась по уши в этого самого Павла, то, может быть, ее жизнь сложилась бы совсем иначе. Вышла бы замуж за другого, родила бы детей, была бы счастлива. А так... А так она всегда невольно сравнивала всех мужчин с ним, с его сильными руками и честным взглядом. И все казались мельче, хуже. Так и осталась одна. Но она не злилась на Пашу. Он был ни в чем не виноват. Он, скорее всего, даже не догадывался, как сильно была влюблена в него младшая сестра его товарища. Тамара тоже не спала. Она лежала рядом с оглушительно храпевшим мужем и смотрела в потолок, вспоминая всю их совместную жизнь — знакомство, свадьбу, рождение Насти. Как он был счастлив, держа на руках крошечную дочь! Он души в ней не чаял, носил на руках, баловал. Неужели этот человек, так любивший свою девочку, способен был на такое чудовищное преступление? Может быть, он и вправду все выдумал? Выдумал от отчаяния, от страха потерять дочь, от обильной выпивки? Этой мысли она цеплялась как за последнее спасение. На следующее утро, едва они спустились к завтраку, Настя позвонила и сообщила, что часам к двенадцати они с Михаилом приедут домой. — Мама, нам надо всем вместе поговорить, — сказала дочь, и голос ее звучал спокойно, но очень серьезно. — Доченька, ты мне только скажи честно, у тебя все в порядке? — осторожно, дрожащим голосом спросила Тамара Геннадиевна, сжимая в белой костяшках телефон. — Ничего не случилось? — Да, мам, все хорошо, все отлично, — удивилась Настя. — А что такое? Ты чего-то испугалась? — А... вот... — Тамара запнулась, подбирая слова. — Мама Михаила... Татьяна Николаевна, кажется, да? Она... она к тебе как относится? Хорошо? Ничего не говорит? — Замечательно относится! Мам, не переживай. — А отец? Его отец как к тебе относится? — не унималась Тамара. — Они... они знают, кто твои родители? — выдохнула она самый главный вопрос, боясь услышать ответ. — Мам, отец Миши... — голос Насти на другом конце провода стал тише и серьезнее. — Его не стало пять лет назад. Сначала были проблемы с сердцем, потом долгая болезнь... Миша очень старался, возил отца по лучшим клиникам, не жалел ничего, но... врачи сказали, что уже ничего нельзя было сделать. Не получилось спасти. — Она помолчала, давая матери осознать услышанное. — Мама, ты знаешь, он был очень хорошим сыном. Татьяна Николаевна часто говорит, что Павел им гордился бы. Миша для нее — надежда и опора. — Я знаю, доченька, я знаю, — мама смахнула набежавшую слезу, чувствуя, как в груди странно сжимается. — Ну так... они знают, кто твои родители? — снова, как заведенная, вернулась она к своему, не в силах успокоиться. — Да, мам, Татьяна Николаевна в курсе. Но ей... — Настя сделала паузу, подбирая слова. — Мам, да ей все равно, кто мои родители! Ей главное, чтобы мы с Мишей были счастливы, понимаешь? Она вот так прямо и говорит: «Я очень хочу, чтобы мой Миша был счастлив, жил с любимым человеком. Это для меня самое важное». И все. — Это... самое важное, — как эхо, повторила за дочерью Тамара, и вдруг ее словно окатило холодной водой, заставив опомниться. — Доченька, так вы приезжайте... приезжайте с Мишей к обеду. Обязательно. Я Полине Николаевне скажу, пусть приготовит все, что ты любишь. А Миша... что он любит-то? — суетилась мать, снова и снова вытирая ладонью мокрые глаза, пытаясь взять себя в руки. — Мам, да он вообще всеядный! — засмеялась Настя, и в ее смехе слышалось облегчение. — Ему все вкусно, что Татьяна Николаевна готовит. Ой, мам... — ее голос стал мягким и мечтательным. — Как же я его люблю. Я так счастлива, мама, ты не представляешь. — Я жду вас, — только и смогла вымолвить Тамара, чувствуя, как комок подкатывает к горлу, и поспешно положила трубку. Сегодняшняя встреча в доме Каланчаковых была обставлена еще более торжественно, чем вчера, но атмосфера была натянутой, как струна. Михаил пришел в своем лучшем, строгом костюме, и было заметно, что парень волнуется: то поправлял галстук, то незаметно вытирал ладони. Как только все расселись за столом и начали обедать, Михаил откашлялся, отпил воды и поднялся. — Уважаемые Тамара Геннадиевна, Андрей Федорович, — начал он, и его голос звучал четко, хотя в нем слышалась легкая дрожь. — Я хочу обратиться к вам с очень важной для меня просьбой. Я прошу у вас руки вашей дочери, Анастасии. Я люблю ее больше жизни и обещаю любить, беречь и делать все, чтобы она была счастлива каждый день. Обещаю быть для нее поддержкой и настоящей опорой всю свою жизнь, до самого последнего моего вздоха. Тетушка Людмила не выдержала первой и громко всхлипнула в салфетку, а потом и вовсе расплакалась, утирая слезы. Она поднялась из-за стола, подошла к молодым и крепко обняла сначала Настю, а потом и Михаила, прошептав ему на ухо так, чтобы слышала только она и он: — Береги ее, Мишенька. Она у нас золотая. Береги как зеницу ока. Андрей Федорович в это время молча, с каменным лицом, продолжал есть свой суп, словно ничего не происходит. Его сестра с нескрываемым презрением посмотрела на брата. — Ну а ты чего молчишь, как партизан на допросе? — не выдержала она. — Андрей, прекрати есть, с тобой разговаривают! Скажи и ты свое «да». Позволь хотя бы своей собственной дочери прожить жизнь счастливо, по-человечески! — Хотя бы? — отец Насти усмехнулся, и это был хриплый, неприятный звук. — А кто у нас здесь несчастлив, позвольте спросить? Может быть, ты, Людка? От тяжести бриллиантов в шкатулке уши болят? Или, может быть, ты несчастна, Тамара? — он перевел жесткий, испытующий взгляд на заплаканную жену. — Ты, которая за всю жизнь ни дня по-настоящему не работала, ни в чем не нуждалась? Да? — его голос сорвался на крик. — Андрей, прекрати, хватит! — резко сказала Тамара, толкнув его под локоть. — Давай поговорим о том, что сейчас сказал Михаил. Это важно. Что ты можешь ответить молодому человеку? — она смотрела на него умоляюще, пытаясь поймать его взгляд. Андрей Федорович поморщился, провел рукой по лицу — с похмелья у него, видимо, раскалывалась голова. — Скажу, конечно, — медленно проговорил он, пожевал губами и уставился на Михаила. — Вот что я скажу. Если ты, молодой человек, согласишься взять нашу фамилию... то есть, фамилию своей будущей жены — Каланчаков, то я... пожалуй, подумаю. Возможно, даже разрешу вам пожениться. В столовой воцарилась гробовая тишина. — А зачем? — искренне удивился Михаил, пожав плечами. — Меня и моя фамилия вполне устраивает. Это фамилия моего отца. Это память о нем, о наших корнях, о нашем роде. Я не могу так просто от нее отказаться. — Он смотрел на Андрея Федоровича с недоумением, не понимая, в чем подвох. — Папа, что ты вообще несешь? Что за бред? — крикнула Анастасия, с силой стукнув ладонью по столу, так что задребезжала посуда. — Ты что, братец, совсем с катушек съехал после вчерашнего? — возмутилась тетушка Людмила. — Благослови детей по-человечески, и дело с концом! Не позорь себя и семью! — Кроме того, — Андрей Федорович повысил голос, напрочь игнорируя дочь и сестру, — ты должен взять нашу фамилию и отречься от своих родителей. А именно: не приезжать к матери в гости, не общаться с ней, и моих будущих внуков к ней не возить. Чтобы духу вашего в том доме не было. Все присутствующие застыли с открытыми ртами, не веря своим ушам. Людмила Федоровна и Тамара Геннадиевна переглянулись, и в их глазах читался один и тот же ужас и возмущение. Словно по команде, они вдвоем набросились на Андрея Федоровича, заговорив наперебой, их голоса слились в единый взрыв негодования. — Ты что, совсем с катушек съехал? Опомнись! — закричала Тамара Геннадиевна, вскакивая с места. Ее лицо покраснело от возмущения. — Как ты можешь такое вообще требовать от людей? Это бесчеловечно! — Ты просто нелюдь, Андрей! Бессовестный тиран! — подхватила Людмила, ее голос дрожал от обиды и злости за племянницу. — Дочь выгоняешь, семью разрушаешь! — Это мое последнее слово и мое условие! — Андрей Федорович с такой силой стукнул кулаком по столу, что задребезжал хрусталь. Он поднялся во весь свой рост, стараясь подавить их своим видом. — На этом разговор окончен. Думай, парень, решение за тобой. — Это не условие, а унижение, — твердо ответил Михаил, не отводя взгляда. Его руки сжались в кулаки, но голос оставался ровным. — И думать здесь не о чем. Я никогда не откажусь от своей матери и своей фамилии. Ни за что. — Ну, значит, свободен! Пошел вон из моего дома! — скривился в злой усмешке Андрей Федорович. Он швырнул салфетку на стол, как будто вытирал руки от всего этого дела, и направился к выходу из столовой. Михаил, не говоря больше ни слова, развернулся и пошел к прихожей. Настя, не раздумывая ни секунды, встала и пошла за ним, ее лицо было решительным. — Настя! Стоять! — заорал отец, оборачиваясь на пороге. — Остановись сию же минуту, или я тебя лишу наследства! Всего! Ни копейки от меня не получишь! Ни бизнеса, ни квартир, ничего! Слышишь? Остановись! — Мне ничего не нужно от тебя, папа, — абсолютно спокойно сказала дочь, останавливаясь на мгновение. — Ни денег, ни бизнеса. Я просто хочу любить и быть счастливой. Всего лишь. — Девушка вышла из дома вслед за своим женихом и тихо, но очень четко закрыла за собой тяжелую дубовую дверь. Этот тихий щелчок прозвучал громче любого хлопка. В проеме двери на кухню, прижав друг к другу, стояли горничная Инна и кухарка Полина Николаевна. Инна тихонько всхлипывала, утираясь фартуком. — Чего разнылись, как бабы на похоронах? — срывая злость, крикнул на них Андрей Федорович. — Марш отсюда! Нечего тут глазеть! — Он тяжело дышал, потом добавил, словно пытаясь убедить самого себя: — Ничего, она еще вернется. Уверен. Вот поживет в своей нищете, поймет, что к чему. Хотя... какая там нищета? Она и недели не выдержит без денег. Обязательно вернется. — А я уезжаю в свою городскую квартиру, — гордо, с достоинством заявила Людмила Федоровна, поднимаясь. — И больше я здесь, в этом доме уныния, ни дня не останусь. А если Насте и Мише понадобится крыша над головой, я с радостью уступлю им свои апартаменты. — О, нашлась благодетельница! — язвительно засмеялся Андрей Федорович. — Ты тоже уходишь? Ну что ж, скатертью дорога, одной заботой меньше. — Он повернулся к жене, ища в ее глазах поддержки. — Ничего, Томочка, мы с тобой и вдвоем прекрасно проживем. Одни. Пусть все они катятся ко всем чертям. — Ошибаешься, Андрюша, — тихо, но очень четко произнесла Тамара Геннадиевна. Она смотрела на него с странным спокойствием. — Я не остаюсь. Я ухожу от тебя. И подаю на развод. — Что? — Андрей Федорович опешил. — Ты что, с ума сошла? Тоже решила стать нищей на старости лет? — Нет, милый, — она покачала головой, и в ее глазах вспыхнула давно забытая решимость. — Я как раз собираюсь остаться очень даже богатой женщиной. Я разделю с тобой нашу компанию, как совместно нажитое имущество. А то, что отсужу у тебя, я отдам нашей дочери. Чтобы она была независима от твоих прихотей. А сама буду жить-поживать с Людочкой. И внуков, когда они появятся, вместе воспитывать. Настоящей семьей. — Да, да, именно так! — с гордостью подтвердила Людмила и, бросив брату победный взгляд, удалилась собирать вещи. ***** На следующее утро Андрей Федорович Каланчаков, успешный и уважаемый человек, владелец солидной транспортной компании, проснулся один в своем огромном, некогда шумном загородном доме. Было непривычно тихо. Он накинул халат и прошелся по пустым комнатам, затем опустился в свое кожаное кресло в кабинете, том самом, где когда-то принимал важные решения, и обхватил голову руками. — Что же я наделал... — прошептал он вслух, и голос его сорвался. — Что же я наделал... Он начал медленно раскачиваться, как бы укачивая самого себя, пытаясь заглушить нарастающую волну отчаяния и стыда. Можно ли все исправить? Этот вопрос бился в его висках вместе с пульсом. И он понимал, что выход только один — один-единственный, унизительный и трудный. Нужно просить прощения. Каяться перед всеми. Перед дочерью, перед женой, перед сестрой, перед этим мальчишкой-писателем и его матерью. Но простят ли они его? Выдержит ли его гордыня такое падение? Это покажет только сама жизнь. Но иного пути назад, к людям, которых он сам же и оттолкнул, у него не было. ****** Прошло полгода. В уютной квартирке тети Люды собралась вся семья. Вернее, то, что от нее осталось, и то, что из нее выросло. На столе стоял пирог, который Настя пекла сама, и он немного подгорел по краям. Но пахло так вкусно, по-домашнему. Андрей Федорович стоял на пороге, мял в руках шляпу. Он казался постаревшим и каким-то... меньше ростом. — Входи уж, не стесняйся, — сказала Тамара, и в ее голосе не было прежней обиды, лишь легкая усталость. Он вошел. Первым делом его взгляд упал на Михаила, который помогал Насте накрывать на стол. Их взгляды встретились. И вместо гордыни и гнева Андрей Федорович просто тихо сказал: — Прости меня, Миша. И твоей маме... Татьяне... передай, если сможешь. Михаил кивнул. Не "я вас прощаю", а просто кивнул. Этого было достаточно для начала. Потом был разговор с Настей. Долгий, со слезами. Отец говорил о том, как ему больно от того, что он чуть не отнял у нее счастье. Стена по-прежнему стояла, между когда-то близкими, людьми. Тамара развелась с мужем и теперь живет вместе с Людмилой, в ее городской квартире. Летом, женщины собираются снять дом на берегу моря и провести лето там, но не одни. Они пригласили Татьяну, с которой теперь очень часто общаются и даже подружились. Андрей Федорович остался в своем огромном доме, но теперь он чаще бывал в гостях у сестры и бывшей жены, чем сидел в одиночестве. Он даже как-то раз привез Татьяне Николаевне, матери Михаила, редкое лекарство для суставов, которое "случайно" удалось достать. Они сидели с ней на кухне и пили чай, говорили о будущем своих детей. а вот о прошлом – нет. Корпорация осталась за Андреем Федоровичем, но Настя, получив свою долю, вложила ее в издательский бизнес Михаила. Снова стать идеальной семьей не получилось. Обиды заживали медленно. Но в тот день, в квартире тети Люды, когда все ели немного подгоревший пирог и смеялись над какой-то глупостью, Андрей Федорович молча смотрел на дочь, сияющую от счастья, на бывшую жену, умиротворенную и спокойную, на сестру, на этого упрямого парня, который оказался сильнее его — и понял, что мир и тихая радость в душе дороже всех миллиардов и побед на свете. И это было самое большое богатство, которое он сам у себя отнял… Интересно Ваше мнение, а лучшее поощрение лайк, подписка и поддержка ;)