https://ok.ru/group/70000003917036/topic/158151078002156
История страстной, запретной любви бабушки Арины и молодого учителя истории Ивана Федоровича, приехавшего в деревню “Старухино” в конце 60-х. История, раздавленная жестокостью ее собственного отца, прадеда Веры… Девушка даже не знала насколько жестоким был ее прадед. Удобно расположившись на кровати, Вера погрузилась в чтение…

… Туманное утро над Сосновкой было пропитано запахом прелой листвы и дымком из труб. В эту тишину, разорванную лишь криком петухов, ворвался дребезжащий грузовик, привезший нового учителя – Ивана Сергеевича Громова. Из кузова, сжимая единственный чемодан, сошел худощавый молодой человек в очках с толстыми линзами. Его городской пиджак казался здесь инородным телом.

— Ну, прибыли, учитель. Школа – вон та, серая. Ключ у сторожихи Марфы, она тебе все покажет», – буркнул шофер, указывая на покосившееся здание напротив крепкой избы с резными наличниками. За одним из окон той избы, притаившись за занавеской, стояла Арина. Ее серые глаза с любопытством разглядывали приезжего.

— Бледный какой!!! Совсем не наш, – прошептала 18-летняя девушка, невольно задержав взгляд на худых, интеллигентных руках незнакомца. В этот момент Иван поднял голову, и их взгляды встретились. Арина резко отпрянула, сердце колотилось как пойманная птица.

— Арина! Тебе корову доить или занавески разглядывать? – прогремел из сеней грубый голос отца, Матвея Игнатьевича Бурцева, председателя колхоза.

Арина, глядя из-за занавески окна своей избы, стоявшей как раз напротив школы, провожала взглядом парня с двумя чемоданами, все еще пытаясь понять кто же он такой. Ей и в голову не пришло, что этот взгляд, случайно встретившийся с ее любопытными глазами, станет началом конца всего, что она знала.

Дни потекли. Иван Сергеевич, несмотря на насмешки некоторых мужиков над его «неуклюжестью», быстро нашел общий язык с детьми. После уроков он часто уходил к старой мельнице на реке Сосновка. Здесь было тихо, и можно было думать о далеком городе, институте, о будущем, которое казалось таким туманным в этой глуши.

Однажды, когда он сидел с томиком Есенина, услышал легкие шаги. Это была Арина. В руках она несла крынку.

— Мама… мама велела передать. Молоко. Говорит, городской, наверное, недоедает, — сказала она, смущенно опуская глаза. Голос у нее был тихий, мелодичный.

— Спасибо большое. И вашей маме тоже, — Иван встал, улыбнулся, — Вас зовут Арина, да? Дочь председателя?

— Да», -– кивнула она, — а Вы Иван Сергеевич?

— Просто Иван, пожалуйста, — молодой человек указал на книгу, — любите стихи?

— Очень! -– глаза Арины вспыхнули, — у тети Кати, старой учительницы, я брала книги Пушкина, Лермонтова. Только папа не велит, ругается. Говорит, баловство, — пожала плечами девушка.

Разговор затянулся. Он читал ей строфы о березках и бескрайних полях, которые здесь, в реальности, окружали их со всех сторон. Она же говорила о своем заветном желании:

— Я мечтаю уехать. В город. Учиться. Хочу стать врачом, помогать людям. А здесь… — Арина махнула рукой в сторону деревни, — здесь только работа, скотина, да замуж выходить. За Витьку Козлова, например. Папа уже намекал.

— За Витьку Козлова? -– поморщился Иван, — это не тот ли здоровяк, что вчера в столовой чуть не подрался из-за порции?

— Он самый», -– вздохнула Арина, — силач, работяга, как лтец говорит. За ним как за каменной стеной будешь, говорит. Но…

— Но не читает Есенина? -– улыбнулся Иван.

— Даже буквы складывает с трудом», -– горько усмехнулась Арина и поспешила сменить тему, чтобы не говорить о противном Витьке, — а Вы видели море?

— Видел. Оно огромное. Синее-синее. И шумит всегда. Как будто дышит.

— О, я бы все отдала, чтобы его увидеть! -– в голосе Арины звенела такая тоска и надежда, что Ивану стало больно за нее.

Эти встречи у мельницы стали тайным ритуалом. Они находили лазейки: Арина записалась в театральный кружок, который организовал “городской учитель”, Иван часто задерживался проверять тетради. Их разговоры становились все откровеннее, глубже. Однажды, прячась от внезапного дождя под низко нависшей крышей мельницы, их руки нечаянно соприкоснулись. Иван не отдернул свою. Арина тоже. Потом он посмотрел ей в глаза, и все слова стали ненужными. Он обнял ее, а она прижалась к его груди, слушая бешеный стук его сердца, смешивающийся с шумом дождя.

— Арина… Я… Я не должен, -– прошептал он, но его руки не отпускали ее.

— Знаю. Но, я так хочу быть с тобой, -– ее голос дрожал.

Арина влюбилась в Ивана без памяти. Одно только печалило и пугало девушку - ее строгий, деспотичный отец ненавидел и презирал Ивана. Ненависть Федора Игнатьевича к учителю копилась давно. Он презирал этого “очкарика”, его городские манеры, его “умничанье”.

Но точка кипения наступила после собрания, где Иван осмелился публично возразить председателю. Федор Игнатьич орал на пожилого конюха, обвиняя его в краже овса. Колхозники молчали, не хотели связываться с председателей. Да и что тут скажешь, каждый из тех, кто находился в зале, был не без греха. А вот Иван не захотел молчать. Молодой человек поднялся с места и откашлялся:

— Федор Игнатьич, может, разберемся спокойно? Петрович сорок лет здесь работает, честнейший человек.

В зале загудели и кто-то осмелился встать на сторону учителя, потом - еще кто-то и, наконец-то, начали подниматься и выступать бабы в защиту конюха. Глаза председателя начали медленно расширяться! Это еще что такое? Не хватало, чтобы этот городской “очкарик” воду мутил во владениях Бурцева:

— Молчать!– взревел Бурцев, багровея, — кто ты такой, чтобы меня учить? Сопляк! Приехал, кормим тебя, а ты еще и законы устанавливать? Знай свое место – у доски!

— Игнатьевич, да, ладно тебе! Правильно парень говорит, — вдруг выступил в защиту учителя сам конюх, обвиняемый в краже, — слишком, уж ты заигрался, председатель! Ведешь себя как барин. Мы тебе не крепостные твои, а колхозники! В советской стране живем, а не при царе!

— Правильно, Васильевич, — поднялась с места доярка - передовик, — и на тебя, Федор Игнатьевич, управу найдем! Мы советские граждане и находимся под защитой своей страны.

— Председатель - не Господь Бог, – раздалось с задних рядов, — сменить можно! Вот хоть Ивана Сергеевича и выберем!

Бурцев покраснел так, что казалось вот-вот лопнет. Для него это было публичное унижение. Да, еще кого вместо него председателем вздумали выбрать - очкарика хилого? С этого дня, для председателя не было злее врага, чем Иван Громов, приехавший из города и нарушивший покой в тихом болоте Бурцева.

Со злостью, граничащей с ненавистью, председатель замечал, что к молодому учителю тянутся люди - кто за советом, кто радостью поделиться. Возле двора Ивана, в старом доме, где поселили учителя, часто стоял чей-то велосипед, мотоцикл с коляской или трактор колхозный. Гости у учителя были всегда, а в школе ребятишки ходили за Иваном толпой. Председатель понял, что Иван Громов - самая настоящая угроза, которую нужно убрать с пути, чем быстрее, тем лучше.

А вскоре Федор Игнатьевич начал замечать, как дочь смотрит на этого “нищеброда”, детдомовского сироту - Громова. Видел отец, как оживает Арина, увидев молодого учителя, как тайком убегает из дому – ярость Федора Игнатьевича стала всепоглощающей. Он следил и эта слежка принесла результат. Однажды отец Арины застал влюбленных..

В тот день, поздним вечером, Арина зашла в школу под предлогом забрать забытый сценарий. Иван ждал ее. Они стояли в полутьме класса. Арина поправляла ему шарф.

— Ты замерз совсем. Руки ледяные, –– шептала она с нежностью, которая резала слух.

— Ничего. Лишь бы видеть тебя… -– он взял ее руки, пытаясь согреть, затем обнял и их губы слились в поцелуе.

— Арина! -– громовым ударом расколол тишину голос из дверного проема. Федор Игнатьич стоял там, огромный и страшный в своей немой ярости. Лицо его было как каменная маска, только глаза горели адским огнем. Он медленно зашел в класс, тяжело ступая по скрипучим половицам, так-так… Моя дочь — гулящая девка и городской оборванец. Хорошо устроились.

— Папа! -– вскрикнула Арина, инстинктивно отпрянув от Ивана.

— Молчать! -– его голос был низким, шипящим, страшнее крика. Он подошел вплотную к Ивану, который побледнел, но не отступил, — ты, гад. Думал, сюда приехал умничать да мою дочь портить? Твое место – у доски, а не под юбкой девки!

— Федор Игнатьич, прошу ВаС, –– начал Иван, но председатель перебил его, тыча толстым пальцем ему в грудь.

— А вот я тебя не прошу! Я тебе приказываю! К утру чтоб духу твоего в Сосновке не было! Понял? Не уедешь, бумагу на тебя напишу. Не за эту, -– он кивнул на дрожащую Арину, — а за вредительство. За антисоветские речи. На уроках! Знаем мы, чем ты тут мозги пудришь! Срок получишь, учитель. Долгий срок. И на зоне такие, как ты, долго не живут. Сгниешь там, как паршивая овца! Знаем мы таких! Навел справки. Мамаша твоя покойная родила тебя от иностранца,

Иван почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он верил каждому слову. Власть Бурцева была безгранична.

— Папа, нет! Не делай этого! Это я виновата, – бросилась к отцу Арина, хватая его за рукав.

Бурцев резко дернул руку, отшвырнув дочь:

— А ты, стерва, заткнись! -– он наклонился к ее лицу, и его дыхание, пахнущее табаком и самогоном, обожгло ее, — если хоть слово пикнешь, если попытаешься за ним бежать или писать, прокляну! Клянусь, мать твою, как сумасшедшую, в дурдом упеку. А тебя, — Федор Игнатьевич оскалился, — в тот же день выдам за Витьку Козлова. Он тебя давно хочет. И он знает, как кобыл строптивых ломать. За одну ночь выбьет всю дурь из башки. Поняла? И чтоб ни слуху ни духу!

Иван видел, как Арина буквально съежилась от ужаса. Он знал Витьку – жестокого, грубого мужика. Мысль о том, что Арину отдадут ему на растерзание из-за него, была невыносима. Его сопротивление испарилось.

— Я уеду, -– глухо сказал Иван, глядя в пол, — только не трогайте Арину. И мать ее не трогайте.

—Умный парень! Хоть и дурак, — скривился Бурцев, — утром грузовик в райцентр. Не опоздай. А ты домой! Марш! –– отец-тиран грубо толкнул Арину к выходу.

Их последний взгляд был краток, полон отчаяния и немой любви. Иван не знал самого главного – под сердцем Арины уже билась их дочь.

Прошло две недели после отъезда Ивана. Арина была как тень, едва ела, не спала. Отец следил за ней зорко. Однажды за завтраком он отложил ложку:

— Готовь приданое. Свадьба через месяц. Витька согласен.

Арина подняла глаза, полные ужаса:

— Папа! Нет! Я не пойду за него! Не могу! Я люблю Ивана! — девушка схватилась за сердца, а ее мама поднялась из-за стола и бросилась утешать дочь.

— Любишь?! -– Федор Игнатьич вскочил, опрокидывая табурет, — ты еще смеешь это имя произносить?! Ты — гулящая девка! Позор на всю деревню! Думаешь, ты была нужна своему Ивану? Да он меня мечтал подсидеть, председательствовать захотел дурак! А чтобы добиться своего, решил, что все средства хороши! Даже, дочь мою соблазнить! Да ты знаешь, дура, кто этот Иван? Сирота без роду без племени, рожденный от такой же гулящей девки, как и ты! Только мать его непутевая родила сына от врага нашего - от дипломата вражеского. Ты представляешь, как такой зять как твой “очкарик” мог навредить нашей семье?

—- Но я люблю его! Все, что ты говоришь, папа, это неправда! Ваня очень хороший, добрый.. я ношу его ребенка! -– вырвалось у Арины, отчаянная попытка защититься.

Наступила мертвая тишина. Потом лицо отца исказилось такой бешеной ненавистью, что Арина вжалась в стену. Он шагнул к ней и ударил ее по лицу со всей силы. Она упала, ударившись головой о печь.

— Гадюка подколодная! -– глава семьи Бурцевых стоял над дочерью, тяжело дыша, — ну, ничего! Витька возьмет. Скажем, ребенок недоношенный. Родился семимесячным. А если, -– отец наклонился, и его шепот был страшнее крика, — если ты хоть словечком проболтаешься ему, соседям, кому угодно… Если осмелишься убежать… Я тебя убью! И твою мать следом! Клянусь! Ты теперь – собственность Витьки. Живешь, пока он терпит. И помни: слово – и конец тебе и твоей выродку!

Страх за жизнь ребенка сломил Арину окончательно. Она замкнулась в себе, став послушной куклой.

****

Свадьба была мрачной пародией. В избе Козловых гудели пьяные голоса. Арина в простеньком платье и фате, подаренной соседкой, сидела как истукан. Витька Козлов, уже изрядно пьяный, мрачно наблюдал за ней. Он знал правду от Федора Игнатьича ( “Беременная, но твоя будет, Вить. Ребенка приберешь, а ее – ломай, как хочешь. Теперь она твоя собственность” ) и воспринимал Арину как испорченный товар, навязанный ему силой. Его обида и злоба искали выхода.

Поздно ночью, когда гости разошлись, молодой супруг ввалился в горницу, где сидела Арина.

— Ну что, б…ь ученая? -– он подошел, шатаясь и наклонился над несчастной женой, — думала, с очкариком сладко будет? А попала ко мне. Я тебе покажу, как шляться! — Виктор схватил Арину за волосы, — теперь ты моя собственность. Будешь слушаться, как собака! Поняла?

Его пьяное дыхание, грубые руки, ненависть в глазах – все это было невыносимо. Арина молчала, стиснув зубы, думая только о ребенке. Побои и унижения начались в ту же ночь и стали ее буднями.

Пять лет ада, описанные бабушкой Ариной в дневнике, Вера читала, не переставая смахивать слезы. Единственным светом для Арины была маленькая Ирочка. Девочка, родившаяся “недоношенной”, была живой копией Ивана – те же серые, умные глаза, тот же высокий лоб. Арина назвала ее Ириной, но в душе звала Незабудкой – символом невозможной, но вечной любви. Вся ее нерастраченная нежность ушла к дочери. Витька терпеть не мог “дочь очкарика”, но боялся гнева Федора Игнатьича, который иногда навещал внучку.

Однажды поздней весной, когда земля уже давно освободилась от снега и покрылась сочной молодой травой, Арина взяла Иринку и пошла на дальний луг, к старой мельнице. Ирочка, шестилетняя непоседа, бегала среди луговых трав и весенних цветов. Арина сидела на том самом бревне, где когда-то передала крынку молока в руки Ивана. Глядела на журчащий ручей, и боль давней потери была такой же острой, как в первый день.

— Мама! Мама, смотри! – Иринка подбежала, ее маленькое личико сияло, – цветочки! Голубенькие! Ой, как много!

Арина подняла глаза. На опушке, у самого края оврага, расцвела целая поляна незабудок. Они сияли нежным, чистым голубым светом, качаясь на ветру. Казалось, само небо упало на землю. Сердце Арины сжалось, а потом забилось с бешеной силой. Она вспомнила Ивана, его слова о море, его тепло, его последний взгляд. Вспомнила страх, побои, унижения. Взглянула на дочь и в этот миг что-то переломилось. Годы страха рухнули под натиском материнской ярости и любви. Она не могла оставить Иринку здесь. Не могла обречь ее на жизнь с пьяным тираном, под гнетом деда-самодура, в этой деревне, которая стала тюрьмой.

Арина встала. Голос ее звучал твердо, так, как не звучал много лет:

— Ирочка, иди ко мне. Ближе подойди, солнышко!

Девочка послушно подошла. Арина опустилась на колени, взяла дочь за руки.

— Видишь эти цветочки? Это – незабудки. Они знают секрет.

— Какой секрет, мама? -– широко раскрытыми глазами, точь-в-точь как у отца, смотрела на нее Ирочка.

— Они помнят. Помнят все самое важное. И самое доброе. Даже если это было давно и очень больно, — Арина сорвала один цветок и вложила его в маленькую ладошку, — запомни его. И запомни: мы идем. Прямо сейчас. Далеко-далеко.

— Идем? Куда, мама? Домой? Папка будет сердиться, что мы долго…

— Нет, доченька. Мы не пойдем к нему. Мы уйдем от него. Навсегда», -– сказала Арина очень четко, — мы пойдем искать твоего настоящего папу. Он добрый, умный, он… он любит стихи и море. И он обязательно полюбит тебя. Мы найдем его. Я обещаю.

Она встала, крепко взяла дочь за руку. В кармане ее поношенной телогрейки лежали несколько мятых рублей, накопленных денег (за несколько лет по копейке), и два билета на автобус до райцентра, купленные месяц назад втайне, в приступе безумной надежды. Они пошли прочь от мельницы, не оглядываясь на Сосновку, по проселочной дороге, ведущей к большому шоссе.

— А как его зовут, моего папу? -– спросила Надя, крепко сжимая в руке голубой цветок.

— Иван», -– ответила Арина, глядя вперед, туда, где таяла синяя дымка горизонта, — его зовут Иван. И мы обязательно его найдем.

Дальше в дневнике описывались, не менее удивительные события. Арина и ее дочь долгое время переезжали с места на место, пока не поселились в небольшой деревеньке под названием “Малые Ивы”. Арина устроилась работать дояркой на ферму и получила этот самый дом от колхоза.

Здесь женщина познакомилась с очень хорошим человеком - Анатолием Николаевым, с которым оформила фиктивный брак, чтобы взять его фамилию. Это было необходимо Арине, чтобы ее отец-тиран Федор Бурцев и муж - Виктор Козлов, не смогли ее больше найти. Женой, в настоящем понимании этого слова, Арина никогда не была для Анатолия, просто этот человек помог несчастной женщине.

На самом же деле, бабушка Веры всю жизнь продолжала любить своего Ивана, надеялась найти его да так и не нашла!

Вера сидела, окаменев, сжимая в руках хрупкие листки. Весь ее мир перевернулся. Страшная семейная тайна. Бабушка, всю жизнь носившая маску тихой, покорной вдовы Анатолия Николаева, а внутри – израненная, любящая женщина, потерявшая самое дорогое из-за жестокости и предрассудков. Иван... Что с ним стало? Куда же он пропал и как сложилась жизнь, получается, родного дедушки Веры?

Неожиданно для самой себя, Вера почувствовала не боль, а яростный прилив энергии. Какой-то внутренний лед тронулся. Она должна знать правду! Ради бабушки. Ради себя. Эта тайна, эта несправедливость вдруг оказались сильнее ее болезни, сильнее отчаяния.

Вера медленно поднялась. Слабость отступила на шаг, уступив место жгучему любопытству и странному чувству долга. Начались дни, наполненные не болью, а поиском родного деда - Ивана Сергеевича Громова…
https://ok.ru/group/70000003917036/topic/158151631125996
Интересно Ваше мнение, а лучшее поощрение лайк, подписка и поддержка канала ;)