— Слышала когда-нибудь о путешествиях во времени? — прищурился мой друг детства, — хочешь, расскажу, как я в прошлое попал? Очутился в нашем дворе, где наша юность прошла? Не в ту дверь я вышел, в общем… *** Семен был сыном наших соседей по подъезду. Мы дружили семьями, и, получается, росли вместе, хоть и с небольшой разницей в возрасте. Он был довольно необычным мальчиком… Таким не то чтобы чудаком, но особенным. Помню его еще совсем маленьким, с огромными, темными глазами и копной непослушных волос. Уже тогда в нем чувствовалась какая-то внутренняя глубина, недетская задумчивость. Он не был похож на других мальчишек, которые целыми днями гоняли мяч во дворе и устраивали шумные баталии — Семен предпочитал проводить время в одиночестве, с книгами или карандашами. Рисовал он действительно хорошо. Насколько я могла судить по его детским рисункам, в них чувствовался талант, особое видение мира. Его мама с гордостью показывала мне его работы: пейзажи, портреты, какие-то фантастические существа. Все было выполнено с большой любовью и вниманием к деталям. С удовольствием посещал музыкальную школу по классу фортепиано. И, по словам его мамы, даже сочинял стихи. Про стихи, правда, я знаю только со слов своей мамы, которой об этом говорила его мама. Мы десять лет жили в одном подъезде и дружили семьями, поэтому новости о Семене доходили до меня разными путями. И еще она говорила, что у него в дошкольном детстве был какой-то вымышленный друг, вроде бы даже не один. Он с этими друзьями общался, играл, разговаривал. Представляю картину: маленький Семен, погруженный в свой мир, беседует с невидимыми собеседниками. На вопросы родителей по этому поводу ничего вразумительного не отвечал. Оно и неудивительно в таком-то нежном возрасте. Помню, как моя мама, возвращаясь от соседей, задумчиво говорила: — Знаешь, у Семена такой богатый внутренний мир. Он как будто живет в своем собственном измерении. Это пугает, если честно. Родители его к психологам не обращались, это я точно знаю. Тогда подобная практика еще не получила широкого распространения. Да и, честно говоря, в то время к детским фантазиям относились более снисходительно. Считалось, что это пройдет с возрастом. Ну чего страшного в том, что мальчишка с кем-то там перешептывается? Наоборот, фантазия у него хорошая. Развитая. Я иногда видела Семена во дворе. Он сидел на скамейке с альбомом для рисования и сосредоточенно что-то изображал. Я подходила к нему, здоровалась, и он вежливо отвечал, но было видно, что мои расспросы отвлекают его от важного занятия. Однажды я спросила его: — Что ты рисуешь, Сем? Он поднял на меня свои огромные глаза и ответил: — Я рисую свой мир. — А какой он, твой мир? — поинтересовалась я. Он немного подумал и сказал: — Он красивый. Там много цветов, деревьев и добрых зверей. Там нет зла и ненависти. Семка вообще всегда был для меня загадкой. Я не понимала, что движет этим необычным мальчиком, почему он не такой, как мы? Помню, как моя мама, возвращаясь от соседей, рассказывала о разговорах с мамой Семена. — Она так переживает за него, — говорила она, — боится, что он вырастет каким-то нелюдимым, странным. Говорит, что он совсем не интересуется тем, чем интересуются другие дети. — Ну, что ты хочешь, — отвечала я, — он же творческий ребенок. Талантливый. — Да, ты права, — соглашалась мама, — она его и в музыкальную школу отдала, и в кружок рисования. Но все равно, говорит, что-то не то. В школе у Семки появились настоящие друзья-приятели, всего пара-тройка человек — он был не из тех, кто легко заводит знакомства. Но те, кто становился его другом, ценили его за ум, честность и необычное чувство юмора. Школа вообще помогла ему найти свое место в жизни. Он понял, что он не один, что есть люди, которые его понимают и ценят. Он перестал бояться быть собой, перестал стесняться своих увлечений. Сема отучился в нашей школе восемь классов, потом его родители получили квартиру, и он переехал в другой город. Связь мы потеряли, потому что тогда сотовые телефоны были только у бандюков, наверное. И компьютеров с интернетом у нас тоже не было. Помню, как мы писали друг другу письма, а потом они приходили все реже и реже, пока не прекратились совсем. *** Годы шли, я строила свою жизнь, училась, работала, создала семью. Образ Семена постепенно стирался из памяти, превращаясь в размытое воспоминание. Но дело не в этом. А в том, что этим летом мы с ним все-таки встретились. Практически случайно. Я приехала в гости к институтской подруге в один небольшой городок нашей области. Мы долго не виделись, поэтому решили посвятить друг другу все выходные: гуляли по городу, вспоминали студенческие годы, смеялись над старыми шутками. Встреча с Семеном перевернула мои представления о времени и о том, как люди меняются. Подруга, к которой я приехала, его знает, и в нашем с ней разговоре это выяснилось — это было еще одним невероятным совпадением. При таком стечении обстоятельств грех было нам с ним не увидеться. Ирка пообещала, что Семен вечером придет к нам в гости. Я не знаю, как она это сделала, но Семка в телефонном разговоре согласился. Вечер проходил в теплой, дружеской атмосфере, но меня не покидало чувство легкого диссонанса. Семка, технарь по образованию и, как я уже сказала, спокойный до невозмутимости, произвел на меня странное впечатление. Я его не узнала. Нет, дело не в том, что мы подросли и чисто внешне изменились. Он стал другим по характеру. Стихи, музыка, рисование его теперь не интересовали от слова «совсем». Я не то, чтобы расстроилась из-за этого — у человека же все отлично: работа, уважение коллег, жена, двое детей. Все как у людей, стабильно и предсказуемо. Но неожиданно было очень. Как будто передо мной стоял совершенно другой человек, заменивший того ранимого и творческого мальчика. Я не могла не спросить. Меня мучило любопытство. И я его аккуратненько спросила-таки, в чем причина сей чудесной метаморфозы. Задала вопрос мягко, с улыбкой, чтобы не обидеть. — Сем, — начала я, — ты знаешь, я помню тебя совсем другим. Ты был таким творческим, таким увлеченным. Что случилось? Почему ты так изменился? Он замолчал, нахмурился. Было видно, что мой вопрос задел его за живое. — Тяжелый вопрос, Оля, — произнес он наконец, — это долгая история. Не уверен, что тебе будет интересно. — Мне очень интересно, — ответила я, — ты ж мой друг, и мне не все равно, что с тобой происходит. Он вздохнул и начал рассказывать. В ответ он рассказал мне эту самую историю, пояснив предварительно, что после случившегося предпочитает не задумываться ни о чем, что хотя бы немного выходит за рамки обыденных представлений о жизни. А то и рехнуться можно, как он сказал. — Знаешь, Оля, — начал он, — в детстве я был другим. Ну, ты, наверное, помнишь. Я верил в чудеса, я видел мир в ярких красках. Я думал, что все возможно. Но потом… потом все изменилось. Он сделал паузу, словно собираясь с духом. Когда мне было лет пятнадцать, я пережил… кое-что, что перевернуло мою жизнь. Что-то, что заставило меня усомниться во всем, во что я верил. Это было… это было связано с… с моими способностями, с моей чувствительностью. Я слушала его, затаив дыхание. Я чувствовала, что сейчас он расскажет мне что-то очень важное, что-то, что он скрывал от всех долгие годы. — Я… я мог видеть то, что не видят другие люди, — продолжил он, — я мог чувствовать то, что не чувствуют другие люди. У меня были видения, предчувствия. Я знал вещи, которые не мог знать. И сначала это было интересно, захватывающе. Но потом это стало… страшным. Он замолчал, глядя в пустоту. — Однажды, — сказал он наконец, — я увидел… Я увидел, как погибнет мой близкий человек. И я ничего не мог сделать, чтобы это предотвратить. Я пытался предупредить его, но он не поверил. А потом погиб. Именно так, как я и видел. Семен опустил голову. — Я заглушил в себе все, что было связано с моим творчеством, — сказал он, — я стал заниматься тем, что приносит стабильный доход, тем, что понятно и предсказуемо. Я построил свою жизнь так, чтобы в ней не было места для чудес, для неожиданностей. Я закончил технический институт, женился на хорошей девушке, у меня родились дети. Я из головы выбросил все свои воспоминания, я талант твой зарыл в землю. В общем, стал тем, кем ты видишь меня сейчас. Но это еще не самое страшное. Слушай дальше… *** Произошло это, когда Семену было пятнадцать лет и учился он в девятом классе. Первый год в новой школе, столько новых эмоций и с ними столько же проблем. Приняли его там, по его же словам, неплохо, появилась даже парочка приятелей. Жить было можно, в общем. Но все равно тосковал Семка по старому дому, по друзьям, по привычному окружению. Одним зимним днем Семка с одноклассником сидели у него дома и тратили выходной на какой-то совместный проект-доклад для школы. Скучали отчаянно, работа не клеилась… Все эти цифры, формулы, графики — унылая рутина. Погулять пойти было невозможно, потому что погода на улице стояла совершенно нелетная — сильная метель. Снег валил стеной, ветер завывал, видимость нулевая. Обычное дело, впрочем, для февраля. Оставалось только зевать над проектом, да пить чай в надежде хоть как-то взбодриться. Вот тут, похоже, мироздание и решило заскучавшего пацана развеселить. В тот момент, когда они уже собирались отложить проект и посмотреть какой-нибудь фильм, в дверь постучали. — Мы открыли дверь, — рассказывал Семен, — а там стояла женщина. Странная такая женщина. В старом пальто, в платке на голове. И выглядела она… растерянной, что ли. Как будто заблудилась. Он сделал паузу, словно вспоминая детали. — Она спросила, как пройти к какой-то улице, — продолжил он, — я уже не помню, что это была за улица. Но она была где-то на окраине города. Мы ей объяснили, как пройти. Она поблагодарила нас и ушла. Казалось бы, ничего особенного. Но Семена насторожила одна деталь. — Когда она уходила, — сказал он, — я вдруг… увидел ее будущее. Я увидел, как она идет по заснеженной дороге, как она падает, как ее засыпает снегом. Я увидел, как она погибает от холода. Он замолчал. Я вытаращилась на друга детства: — Я понял, что она заблудилась, — продолжил он, — и что она не дойдет до нужной улицы. Что она помрет просто недалеко от моего дома. Семен попытался остановить женщину, но она не послушала его. — Я ее догнал. Сказал ей, что ей нельзя идти, — рассказывал он, — я сказал ей, что она погибнет. Но она меня отругала, оттолкнула от себя, прокричала, что я сумасшедший, и ушла. Тут я обалдела. Семен продолжил: — Я, конечно, побежал за ней, — сказал он, — она вышла из подъезда, рванула в противоположную сторону от нужной ей. Я минут пятнадцать орал! Ни зги не видно, ветер шумит так, что уши закладывает… И я вернулся домой. Об этом своему другу рассказал, он меня высмеял. Не поверил, в общем, дураком назвал. На следующий день Семен узнал, что в городе нашли тело замерзшей женщины. Он почему-то был уверен в том, что была та самая тетенька, которая постучалась в дверь его квартиры накануне.. — Но это еще не все, Оль. Еще кое-что было. Я старалась не перебивать, внимательно слушая каждое слово. *** — Ровно через неделю произошло еще кое-что. В тот день мы у меня дома собрались уже большой компанией — класс участвовал в общешкольном конкурсе, мы делали макет. Пока ребята пытались сделать хоть что-то полезное, мой отец, не желая отрывать меня от производительного труда, сам пошел гулять с собакой. Мне же боксера подарили после переезда, я об этой породе полжизни мечтал. В общем, он думал, что это будет быстро. Хотел сбегать туда и обратно, только чтобы собака дела свои сделала, поэтому не надел шапку, а потом вспомнил, что надо сходить еще в ларек за сигаретами. Все как обычно. А погода опять стояла собачья. Благо, квартира у нас была на первом этаже, с обычными стеклянными окнами, так что отец докричался до меня. Я выглянул в форточку, и он попросил вынести шапку. Взял я, значит, отцовскую шапку и потопал выручать родителя. Без особого энтузиазма: зима, метель, не охота выходить на улицу. Но собаке-то это не объяснишь. В подъезде ничто моего внимания не привлекло. Обычная лестничная клетка, запах сырости и кошачьих «меток». Я открыл дверь, собираясь выйти на крыльцо и увидел, что двор передо мной не тот! Не мой, Оля! Все изменилось в один миг. Никакой метели не было, было пасмурно, но тихо. Не было отца у подъезда. И вообще, это был не просто другой двор, это был наш бывший двор! Я уверен, что ты его помнишь. Тот же дом напротив, детская площадка, тополя… Я же последний раз видел этот двор летом, а теперь на нем стояла зима, как и положено. Снег лежал ровным слоем, деревья были в инее, все такое… знакомое и чужое одновременно. Я так и замер на пороге, не решаясь пошевелиться. Я вообще не понимал, что происходит. Я не мог поверить своим глазам. Это был точно мой бывший дом, мой бывший двор. Но как я там оказался? Я стоял так несколько минут, пытаясь понять, не сон ли это. Потом ущипнул себя за руку, но ничего не изменилось — картинка не поменялась. Тогда я решил выйти во двор. Медленно спустился с крыльца и пошел по заснеженной дорожке. Я добрел до детской площадки и увидел, что на качелях сидит девочка. Она была одета в яркий розовый комбинезон и вязаную шапку. Она качалась медленно и тихо, глядя в землю. Я ее узнал сразу. Оль, помнишь Зину? Девочку, которая пропала? Тело ее потом в лесополосе нашли? Это была она. Живая! Оль, я чуть с ума тогда не сошел! Подошел к ней, поздоровался. Зина подняла голову и посмотрела на меня. В ее глазах я увидел… страх. — Ты кто? — спросила она дрожащим голосом. — Семен, — ответил я, — Зин, ты меня не помнишь? Она покачала головой. — Я тебя не знаю, — сказала она, — уходи отсюда! Не место тебе тут! Я попытался объяснить ей, кто я такой, но она не слушала меня. Тогда я понял, что что-то не так. Он понял, что я не в своем времени. Зины ведь лет пять уже в живых нет, помнишь, мы вместе на ее похороны ходили? Я испугался, я не знал, что делать. Я хотел вернуться обратно, но не знал, как это сделать. Развернулся, побежал обратно к подъезду, открыл дверь и вошел внутрь. Подъезд был тот, какой нужно, ничего общего со старым подъездом не имеющий. Здесь пахло краской и хлоркой, а не сыростью и кошками. Здесь были современные почтовые ящики и окна, а не старые разбитые. Это был мой новый подъезд. Но домой я возвращаться уже боялся. Я боялся, что я поднимусь в свою квартиру, и окажусь не там. Правда, сильного страха все же не было. Гораздо сильнее было ощущение абсолютной растерянности и непонимания. Я не понимал, что теперь делать. Сколько я так стоял в подъезде, я не помню — время словно остановилось. Я просто стоял и смотрел в пустоту, пытаясь понять, что происходит. В какой-то момент сверху послышались шаги, и тут уж я чуть не обделался от ужаса. Сердце бешено заколотилось, ладони вспотели. Я боялся, что это снова будет кто-то из прошлого, кто-то, кого я не должен видеть. Вдруг, еще один покойник? Но это оказался всего лишь сосед сверху. Студент, который снимал комнату у бабушки с четвертого этажа. Обычный парень, в джинсах и футболке, с рюкзаком за плечами. Сосед по новой квартире, конечно же… Мы с ним были немного знакомы, поэтому здоровались при встрече. И парень, естественно, поинтересовался, а чего это я тут торчу. Остановился, начал расспрашивать, чего это у меня выражение лица такое «мрачное», чего я домой не захожу. Может, болит у меня что-то? А я и не знал, что ответить. Разве я мог рассказать ему о том, что произошло? Я боялся, что тот подумает, что я просто сумасшедший. Сосед стоял над душой, и мне пришлось соврать, что мне стало плохо, что мне нужно немного посидеть. Я уселся на лестницу. Сосед поверил и предложил мне подняться к нему в комнату, выпить чаю. Я отказался. Сосед пожал плечами и вышел, а я, крепко сжав шапку, рванул за ним. Но на этот раз за дверью оказалось все, как должно — колючая вьюга, ворчание отца, причитающего что-то про мою глупость. А я ведь куртку даже не накинул, в свитере выскочил. Я выбежал в новый двор. Сосед-студент, не особенно церемонясь, пошел по своим делам, а отец несказанно удивился, увидев меня. И долго допытывался, как же мне удалось так быстро спуститься вниз с шапкой. По его ощущениям, с момента нашего разговора через окно прошло только две-три секунды… Отцу я ответить ничего тогда не смог. Да и как объяснить такое? Я просто отдал шапку и убежал домой. Интересно Ваше мнение, делитесь своими историями, а лучшее поощрение лайк, подписка и поддержка канала.