https://ok.ru/group/70000003917036/topic/158112132513260
Вечер опустился на Москву, но в уютной кухне квартиры Татьяны Сергеевны Гришиной в старом арбатском доме царил теплый домашний полумрак. Лишь настольная лампа с абажуром цвета старого пергамента отбрасывала мягкий круг света на стол, заставленный чашками с давно остывшим чаем и тарелкой с крошками от печенья. Воздух был густ от запаха заварки и чего-то неуловимо родного – пыли книг, дорогого парфюма Татьяны и легкой затхлости старых стен.

Глафира откинулась на спинку венского стула, обхватив руками колени. Ее изящное, обычно такое собранное лицо было бледно, а в глазах, устремленных куда-то в прошлое, плавала тревога. Напротив нее, подперев подбородок ладонью, сидела Татьяна. Ее взгляд, острый и привыкший вычленять суть из любого хаоса – наследие лет, проведенных в горячих точках и залах заседаний – был сейчас сосредоточен только на подруге. Между ними, на полированной деревянной столешнице, лежала неприметная черная флешка, казавшаяся зловещим инородным телом в этой атмосфере доверия.

— Помнишь, Таня, тот самый день в общаге? — голос Глафиры дрогнул, обретая теплоту воспоминаний, — я заходила в комнату, вся такая провинциальная, с огромным чемоданом, который еле в дверь протащила. А ты сидела на подоконнике, курила и читала какую-то умную книжку на английском. Посмотрела на меня так… свысока, что ли?

Татьяна усмехнулась, и морщинки у глаз сложились в знакомые лучики:

— Свысока? Ни в коем случае! Я просто пыталась понять, какого черта мне подселили еще кого-то, когда я мечтала о тишине и одиночестве. А потом увидела твое растерянное лицо и этот чудовищный чемодан… И поняла – спасать надо! Помогла разобрать вещи, а вечером мы пол-универа обошли, искали кипятильник. И нашли! У какого-то физика в носках в полосочку, — она протянула руку через стол, коснулась пальцев Глафиры, — двадцать три года… Как вода. И до сих пор не могу представить, как бы я без тебя. Ты мой якорь, Глаша, в этом вечном шторме.

Глафира сжала ее пальцы в ответ, благодарность и боль смешались в ее взгляде:

— И я без тебя… Именно поэтому… —Глафира глубоко вдохнула, словно набираясь мужества, — сегодня в офисе… Это кошмар, Таня, — подруга кивнула на флешку, — только вернулась из отпуска, приехала в офис и вот… Ниночка принесла конверт. Никто не видел, кто подбросил. Конверт простой, без ничего. Вставила в комп… — Глафира замолчала, сглотнув ком в горле.

— Что там, Глаша? — голос Татьяны стал тише, жестче. Журналистский инстинкт мгновенно обострился.

— Видео. Старое, любительское, качество ужасное. Какая-то деревня… Река, мост деревянный покосившийся на заднем плане. Песчаный пляжик. И люди, — Глафира закрыла глаза, — мужчина, женщина и две маленькие девочки - три - четыре года - не больше. Одинаковые платьица. Одна… очень похожа на меня, — Садовская тяжело вздохнула, — нет, не так. Таня, одна из них - это я. Обе малышки называют красивую женщину на видео мамой. Получается… получается. Это моя сестра.

Татьяна резко выпрямилась:

— Но ты же всегда говорила…

— Что я единственный ребенок! — почти выкрикнула Глафира, открывая глаза. В них горел испуг и ярость, — я не помню никакой сестры! Никакой второй девочки! Мать у меня всегда была только одна. Ну, ты знаешь. А тут… эта женщина на видео… Она не моя мать, Таня! Я хоть и не помню ее, но лицо – совсем другое! Чужая! Мне вообще кажется, что видео поддельное. Знаешь, сейчас такие технологии… что угодно создаст ИИ.

— Кто мог это сделать? — спросила Татьяна, ее взгляд уже анализировал, сопоставлял, — Кому выгодно?

Глафира нервно провела рукой по волосам:

— Я не знаю точно, но догадываюсь… Павел и Семён. Сыновья Александра, — произнесение имени покойного любовника, могущественного хозяина холдинга “ОсведомительА”, заставило ее сжаться, — Семен и Павел - они как шакалы. Двадцать процентов акций… Дарственная от отца еще при жизни. Они жаждут их заполучить, Таня. Любой ценой. Пробовали угрожать, подкупали, судились… Все тщетно. Я не продам и не отдам. Александр… он умолял меня держаться за эти акции. Он знал, что его бывшая жена и эти… эти бездари… развалят его дело. Он верил мне.

Сделал из провинциальной девочки меня! — Садовская махнула рукой на свой безупречный, дорогой костюм, — он хотел, чтобы я была стражем, чтобы сохранила холдинг и чтобы он развивался дальше. И я буду. Но они… они не унимаются.

— И ты думаешь, они подделали это видео? — уточнила Татьяна, ее пальцы уже невольно потянулись к флешке.

— Конечно! — страстно воскликнула Глафира, — подумай! Подбросить эту фальшивку, выдернуть из небытия какую-то несуществующую сестру! Цель? — Садовская встала, начала нервно ходить по маленькой кухне, — чтобы я сошла с ума, Таня! Чтобы я бросила все – холдинг, переговоры, контроль – и ринулась искать призраки! Копаться в прошлом, которое либо выдумано, либо настолько болезненно, что лучше не трогать! Чтобы я ослабела, растерялась… и они смогли бы надавить, вынудить подписать бумаги! Это же очевидно!

— Очевидно…— задумчиво протянула Татьяна. Она взяла флешку, вставила в свой ноутбук, стоявший на буфете. Экран ожил. Подруга запустила видео, увеличила фрагмент с семьей на фоне реки и деревянного моста. Минуту царила тишина, нарушаемая лишь тиканьем старинных часов и шумом московского вечера за окном. Глафира остановилась у окна, глядя в темноту, но видела лишь искаженные кадры поддельного прошлого. Вдруг Татьяна резко вдохнула. Ее пальцы замерли над тачпадом:

— Глаша… — ее голос звучал странно, приглушенно и в то же время взволнованно. «Подойди. Посмотри сюда. Вот этот мост…

Глафира медленно подошла, наклонилась к экрану, а Татьяна продолжала:

— Видишь изгиб? И эти две сломанные перекладины с правой стороны? И вот этот песчаный пляж, такой необычно широкий для маленькой речки? — Татьяна щелкнула, поставила видео на паузу. На экране застыл кадр: мужчина (отец Глафиры - Андрей Семенович Садовский) выходил из калитки дома с резными ставнями и высоким крыльцом. Забор дома был выкрашен в тускло-зеленый цвет, справа - склон с плакучими ивами, которые росли вдоль реки — Глаша… это же Журавлёвка! Деревня, где мои родители купили дачу! Помнишь, мы два лета назад ездили туда? Сидели на этом самом пляже, под этим самым мостом! Вот этот дом… с зеленым забором! Он стоит как раз напротив улицы, где родительский участок! Присмотрись к калитке – она выходит прямо к воде!

Глафира впилась глазами в экран. Да. Дом. Забор. Калитка. Река за ней. Детали, которые раньше были просто фоном, теперь кричали. Сердце бешено заколотилось.

— Но… но это же подделка! — прошептала она, не отрывая взгляда, — Павел и Семён… они нашли вид этого места, смонтировали…

— Совершенно верно, — кивнула Татьяна, но в ее глазах горел уже не аналитический, а азартный огонек первооткрывателя, — подделка, да. Но, зачем им использовать реальное место и реальный дом? Рисковать? Может быть, в этом доме что-то есть? Что-то, что они использовали для убедительности? Или… — подруга замолчала, но мысль витала в воздухе, — а что, если это не подделка?

— Таня, ты о чем? — Глафира смотрела на подругу с растущим недоумением и тревогой.

— Мне нужно туда съездить, — твердо сказала Татьяна, закрывая ноутбук, — не для того, чтобы искать твою мифическую сестру. А чтобы понять, почему именно этот дом? Почему Журавлёвка? Может, там спрятана какая-то загадка, ребус? Если сыновья Александра Ивановича и хотят свести тебя с ума, то со мной им будет труднее! Я - опытный журналист. Надо проверить, Глаша. Чтобы раз и навсегда выбить у них это оружие. Чтобы доказать, что мы видим их ход. Завтра. С утра.

Глафира хотела возражать, сказать, что это безумие, играть на их поле. Но вид решимости на лице подруги, той самой решимости, что вывозила Татьяну из самых опасных командировок, остановил ее. И в глубине души, сквозь страх и гнев, шевельнулось жгучее, запретное любопытство. К тому дому. К той реке. К калитке, ведущей в поддельное прошлое:

— Я не отпущу тебя одну! – покачала головой Глафира, — завтра утром поедем вдвоем.

*****

Журавлевка раскинулась вдоль берега полноводной реки, в двухстах километрах от столичной суеты. Подруги и сами не заметили, как преодолели это расстояние. Две сотни километров растворились за окном “Лексуса” Татьяны в ленте асфальта, сменившейся потом пыльной проселочной дорогой, окаймленной бескрайними полями и редкими перелесками. Воздух, напоенный запахом нагретой земли, скошенной травы и далеких дымков, был густ и сладок. Солнце щедро заливало все вокруг, заставляя реку, появившуюся вдалеке, сверкать как расплавленное серебро. Река Журавка. Неширокая, ленивая, она петляла меж невысоких берегов, заросших ивой и ольхой.

Вода была темной, почти черной у берегов, где корни деревьев образовывали таинственные лабиринты, и изумрудной на быстринах. На излучине, как и говорила Татьяна, раскинулся тот самый широкий песчаный пляж – желтое пятно на фоне зелени. А над ним, чуть поодаль, перекинут через речушку старый, почерневший от времени деревянный мост. Две его перекладины с правой стороны действительно были сломаны, как на видео – точь-в-точь. Вид его, знакомый по поддельной записи, вызвал у Глафиры ледяной спазм в груди.

— Вот он, — тихо сказала Татьяна, снижая скорость. Машина мягко катила по улице деревни – ряду неказистых, но ухоженных домов, бань, огородов, — а вот и тот дом, задняя калитка которого выходит к реке.

Старый, но очень аккуратный домик стоял чуть в стороне, ближе к реке. Высокое, когда-то нарядное, а ныне обветшалое крыльцо с резными балясинами. Окна с такими же резными ставнями, выгоревшими до бледно-голубого. И деревянный забор, выкрашенный в тот самый, уже выцветший и облупившийся, тускло-зеленый цвет. Калитка, чуть перекошенная, действительно вела напрямую к тропинке, спускавшейся к реке Журавке. Тишина вокруг была почти звенящей, нарушаемая лишь жужжанием пчел да редким криком петуха.

Подруги вышли из машины. Глафира невольно поправила дорогие солнечные очки, чувствуя себя нелепо и уязвимо в этом простом мире. Они подошли к калитке. Татьяна решительно постучала.

Долгое время ничего не происходило. Потом послышались медленные, шаркающие шаги. Заскрипел засов. Калитка приоткрылась, и в щели показалось лицо. Лицо старушки. Морщинистое, как печеное яблоко, с живыми, но настороженными глазами цвета мутной речной воды. На голове – ситцевый платок:

— Чего надо? — голос был хрипловатым, но твердым.

— Здравствуйте! Нам нужна Надежда Григорьевна, — начала Татьяна, стараясь звучать как можно теплее и неформальнее. Имя хозяйки дома она узнала еще вчера вечером через свою мать, которая жила здесь несколько лет и знала всех соседей, — извините за беспокойство. Мы из Москвы…

— Не пущу! — резко оборвала старушка, пытаясь захлопнуть калитку, — шляются тут всякие! Ничего не знаю, никого не жду!

— Подождите, пожалуйста! — вступила Глафира, голос ее дрогнул. Женщина достала из элегантной сумочки бумажник, быстрым, почти стыдливым движением извлекла крупную купюру, — мы всего на минутку, не задержим Вас надолго. Нас очень интересует один старый сюжет, связанный напрямую вот с этим домом, — Садовская протянула деньги через щель в калитке.

Надежда Григорьевна на мгновение замерла. Ее взгляд скользнул с тревожных лиц женщин на купюру, потом обратно. Что-то в этом жесте, в растерянности Глафиры, а может, в практичности предложения, подействовало. Старушка нехотя взяла деньги, быстро сунула их в карман фартука:

— Ну, ладно… Минуточку. Только тихо. Кот спит на крыльце, не будите. Она распахнула калитку шире, пропуская их во двор. Двор был маленьким, заросшим густой, чуть примятый травой. Пахло землей, старым деревом, мятой и ромашкой, — чего показывать-то? Чего рассказывать? — буркнула Надежда Григорьевна, усаживаясь на скамейку у крыльца. Кот, полосатый бутуз, действительно сладко спал на ступеньке.

Татьяна достала телефон, где было сохранено видео. Она нашла ключевой кадр – мужчина выходит из калитки этого самого дома. Увеличила изображение лиц:

— Надежда Григорьевна, Вы не узнаете этих людей? Вот этого мужчину? Или вот эту женщину с двумя девочками? — она показала экран старушке.

Пенсионерка с недоверием наклонилась, прищурилась. Потом вдруг ее лицо просветлело, а в глазах вспыхнуло что-то теплое, почти молодое:

— Ох, батюшки! — воскликнула она, тряхнув головой, — да это же Людмила! Дочь моей подруги покойной, Марфы! А это Андрей, муж ее! — Надежда Григорьевна ткнула пальцем с кривым суставом в экран, — а девчонки-то… Господи, ну конечно! Глаша и Маша ихние! Маленькие еще тут были, года по три, наверное, как на картинке! Приезжали они сюда, на дачу снимали, вон в том доме…— она махнула рукой в сторону соседнего, более ухоженного дома, — а этот дом, мой, на заднем плане у них всегда выходил. Красивый же был, не то что нынче. Они много времени у меня проводили. Людмила мне платила, чтобы обеды, завтраки… в общем, готовила я для городских дачников.

Глафира замерла. Весь мир сузился до лица старушки и экрана телефона. Воздух перестал поступать в легкие:

— Глаша… и Маша? — еле слышно переспросила она. Голос был чужим, — девочек звали… Глаша и Маша? Зовут!

— Ага, — кивнула Надежда Григорьевна, совершенно не замечая состояния женщины перед ней, — погодки. Двойняшки, что ли? Или просто погодки…не помню уже. Но похожи были девчата очень. Людмила еще беременной здесь дачу снимала, затем с малышками начала приезжать. Муж - Андрей всегда сопровождал и няня была у них - молодая девчонка. Уж не помню как зовут!

Но Глафира уже не слышала. Имя “Людмила” – это имя ее настоящей матери? Имя ударило с новой силой, с такой отдачей, как будто всколыхнуло старую, зарубцованную боль. И еще одно имя заставило сердце ныть — Маша. Сестра. Близняшка? Погодка?

— Маша… — прошептала Глафира, и имя, чужое и одновременно пугающе родное, обожгло губы. Она подняла глаза на Татьяну. В них не было страха или гнева. Там было чистое, необработанное, оглушающее потрясение. Она пыталась что-то вспомнить – звук, образ, прикосновение. Но в памяти был только туман, густой и непроницаемый, как вода в омуте Журавлинки под старым мостом. Вспомнить… она не могла вспомнить ничего.

Только имя повторялось в такт бешеному стуку сердца, заглушая шелест листьев и бормотание старушки:

— Людмила… Людмила… Маша… Маша…, — песок под ногами поплыл, зеленый забор закачался. Подделка Павла и Семёна только что обрела ужасающую, немыслимую плоть. И мир Глафиры Садовской перевернулся в одно мгновение.

*****

Август давил горячим, спертым матрасом. Воздух над асфальтом дрожал, сливаясь с выхлопными газами стоящих в пробке машин. Глафира прижалась лбом к прохладному стеклу “Лексуса” Татьяны. Кондиционер хрипел, едва справляясь, выдавая струйку воздуха, пахнущего пылью и пластиком. За окном мелькали раскаленные фасады, люди, сгорбленные под тяжестью зноя, несли сумки, лица их были влажными и усталыми. Подруги возвращались из Журавлевки в Москву.

Всю дорогу Глафира думала о том, почему Людмила с мужем и детьми перестали приезжать? А еще ей запомнился момент, когда Надежда Григорьевна вдруг исчезла за калиткой, зашла в дом, а вернулась только минут через десять. Пенсионерка несла в руках старый, пыльный, клеенчатый альбом, откуда достала фотографию с выцветшими уголками:

— Гляньте-ка, – прошелестел голос Надежды Григорьевны, — какие мы все молодые были...

Глафира взял карточку дрогнувшими пальцами. Солнечный день. Двор Надежды Григорьевны в Журавлевке, палисадник, весь в георгинах и мальвах. Простой деревянный стол, покрытый скатертью в крупный синий горох. На столе – граненые стаканы с чаем, тарелка с ягодами малины. И люди...

В центре – сама Надежда Григорьевна, полная сил, улыбающаяся во весь рот. Рядом – она, Глафира и Маша, а слева – Людмила. Их мама… как будто бы. Людмила сидела прямо, со сдержанной улыбкой, но глаза... глаза светились таким спокойным, глубоким… холодом. Зато отец Глафиры - Андрей Семенович Садовский смотрел на Людмилу словно на божество.

Именно этот снимок стал последней каплей. Увидев его, Глафира Андреевна почувствовала, как что-то внутри оборвалось с тихим, жутким щелчком. Глядя на улыбающуюся, здоровую “мать”, на смеющуюся Машу, отца, на себя – такую... живую... Глафиру накрыла такая волна, что она едва не задохнулась. Садовская умоляюще посмотрела на Надежду Григорьевну.

— Можно я... возьму ее? Эту фотографию? – голос сорвался на шепот.

Старушка, угадав по лицу глубину боли, только кивнула, сжав руку неожиданной московской гостьи:

— Бери, бери. Тебе она, видно, нужнее.

Фотография сейчас лежала в ее сумке, в конверте. Машина Татьяны, фыркая, вырвалась наконец из пробки на свободный участок дороги. Глафира вздохнула глубже, но облегчения не почувствовала. Грудь по-прежнему сжимал тугой обруч. Она повернулась к сидевшей за рулем Татьяне, своей верной подруге. Та смотрела в окно, лицо ее под легким летним загаром было задумчивым и усталым:

— Таня, – сказала Глафира тихо, но очень твердо. Голос звучал хрипло от сдерживаемых эмоций, — я не могу. Не могу оставить это так. Завтра же еду в Клещеевку. К матери.

Татьяна медленно повернула голову. Ее умные, чуть грустные глаза внимательно изучали лицо подруги — резкую складку у рта, болезненный блеск в глазах. Она видела эту старую фотографию. Понимала, что она сделала с Глафирой. Татьяна глубоко, устало вздохнула. Звук был долгим, словно выходила вся накопившаяся за день жара и напряжение. В ее вздохе не было осуждения, только глубокая, почти материнская жалость и трезвое понимание последствий.

— Глаша, – произнесла она наконец, мягко, почти нежно, но с нотой неизбежности, — а ведь если это Павел и Семен подбросили видео в твою приемную? Подбросили именно по той причине, которую ты озвучила - свести тебя с ума, заставить думать только об этой пленке и людях на ней, — Татьяна сделала паузу, — то можно сказать, они добились своего по-настоящему. Ведь теперь тебе совершенно не до холдинга. Совсем.

Слова повисли в пространстве, звонкие, как удар хрустального бокала. Глафира вздрогнула, будто ошпаренная. Она посмотрела на Татьяну, потом в окно, на мелькающие огни вечерней Москвы – символа ее власти, ее империи, ее многолетней битвы. И вдруг осознала страшную правду в словах подруги. Они хотели подкосить ее бизнес? Возможно. Но они, сами того не ведая, нанесли удар куда более сокрушительный.

Она молча кивнула Татьяне, снова прижалась лбом к стеклу. Завтра – Клещеевка. Все остальное могло подождать. Даже целый холдинг. Даже целый мир…
https://ok.ru/group/70000003917036/topic/158113383529964
Интересно Ваше мнение, делитесь своими историями, а лучшее поощрение лайк, подписка и поддержка канала.