..Руки больше не пахли корицей и молоком. Тяжкая, густая вонь поднималась от кожи, испачканной серым и красным. Раны саднили, кровила прикушенная щека... Сердце билось, трепеща полудохлой малиновкой. – Чик-чирик. Где же ты, птичка? Шушуканье. Грубый хохот из-за угла. Эрик помнил, как алчно гадёныши ели те эклеры. Хрюкая, хихикая, сопя... Помнил, как дорогой шоколад раскрасил глумливые рожи. Им было мало. Всегда мало. – Чик-чири-и-ик! Близко. А бежать-то некуда. Эрик зажмурился, стиснув хлипкие руки. Пальцы – тонкие, как сахарные палочки, – предательски дрожали. Те самые пальцы, что могли вылепить из мастики самую прекрасную, живую розочку; нарисовать заварным кремом чудный узор. Но не могли они, слабые, ни держать меч, ни сомкнуться тяжёлым, как булава, кулаком. Эрик был слаб. Всего лишь мальчишка-кондитер. Шорох в углу Птичника. Хруст костей под ногами. Эрик покрепче сцепил зубы. «Только не плачь! Нельзя!..» Ведь слёзы злили их больше. Так же, как мать, что лишь морщила нос при виде избитого мальца. Конечно, это не Халли – старший, могучий мясник с Красной улицы. Это не Дензел – средний, наёмник богатых господ. Всего лишь Эрик, младший. Младший помощник кондитера на кухне их Короля. Один из многих таких же мальчишек. Мать терпела, покуда он приносил в дом золото, но не могла – и не хотела – убрать из взгляда презрение. «Никогда мужиком не станешь. Сопля! Весь в отца!» «Вот бы улететь... Улететь отсюда, как птица...» – тоскливо пронеслось в мозгу. – Чик-чик-эри́к! Где ты-ы-ы? Эрика передёрнуло. Он попытался встать – и зашипел от боли. Подвёрнутая лодыжка распухла, точно тесто в кадке. Ему не убежать. Не улететь. Вокруг лишь мёртвые птицы. Вдоль позвоночника протанцевала дрожь. Гнусный запах птичьего помёта вновь накрыл с головой. Эрику было страшно. Эрик никогда не ходил сюда. А ведь птиц любил, очень... Только живых. Особенно ту, пичугу с алым хохолком. Как усердно собирал он для неё вкусные крохи, тайком набивал мешочек миндалём! И после кормил в лесу: радостно, прямо с ладошки. ...Но кормить приходилось не только её. Эрик с детства привык, что его задирают. Привык к побоям хулиганов, а затем и к приказам воровать. Он не мог, ну не мог дать им отпор. Иногда сытые враги великодушно отпускали его. Но чаще били, несмотря на весь марципан и пирожные. Ведь им было мало! Мало!.. Клятые бездонные желудки... Они не давали Эрику покоя. А сегодня придумали страшное. Новое. Эрик знал, что его обманут. Знал с самого первого слова, первого взгляда, которым удостоил его Рябой Жером. Но до жути хотел, чтобы это всё-таки не был обман. Ведь чудеса случаются? «Проведи ночь здесь, в Птичнике. Докажи, что не слабак. И мы отстанем. Правда-правда отстанем. Навсегда». Они довели его до разрушенных ворот. Встали за спиной, давя смешки. Выхода не было, путь назад отрезан. И Эрик рванул с места. Чтобы спрятаться подальше, забиться поглубже... Прошёл всего час, когда враги пошли следом. Теперь, измученный, Эрик прятался в сумрачном зале, и лунный свет, будто гигантские шпаги, бил в окна без стёкол там и сям. Эрика трясло. От боли в лодыжке, от страха грядущего... От Птичника, что склепом смыкался вокруг него. Говорят, когда их Король ещё был молодым, чудак-богатей построил у города Птичник. Он собрал сюда самых странных птиц, что были на свете: умных, красивых, чудны́х... огромных и мелких, хищных и безобидных... Не раз и не два Король и его свита ходили сюда развлекаться. Но однажды, в голодный-преголодный год, случилась беда: Птичник сгорел дотла вместе с хозяином. Теперь тут царствовали пыль да кости. Живые птицы, проникая сквозь дыры в крыше и стенах, гадили и галдели при свете дня, но никогда – никогда! – не вили здесь гнёзда. Птичник был мёртв. Кто-то говорил, что виной всему – тёмные искусства. Мол, тот богач был колдуном. Вот и заигрался однажды. Другие твердили, что вина бродяг-проходимцев. Ну а третьи... Слева прошуршало, точно крыса. Эрик дёрнулся – и невольно вскрикнул, потревожив лодыжку. – Чик-чирик... Нашёл! – радостно завопили из коридора. В дверях выросла фигура. За ней ещё. И ещё. В горле застрял комок, стоило лишь увидеть, что банда Жерома принарядилась: одни нацепили на лица маски из прогнившей дерюги, другие – черепа гигантских птиц. И все, как один, стали приплясывать, приближаясь к жертве. – У-у-у, наш птенчик! Мы скуча-а-али... Что-то блеснуло в руках: у одного, второго, третьего. «Нож?» – Чирик... Жером небрежно махнул рукой, и с кирпичей полуразрушенной стены полетели искры. «Нет! Они не убьют меня. Просто побьют. Не убьют! Иначе кто будет таскать им вкусное?!» Но чем ближе подступали враги, тем сильнее колотилось в груди. Тем сильнее сияли лезвия. И Эрик не выдержал: всхлипнув, он попытался отползти – куда-нибудь, куда угодно! ...Потная лапища хватанула за плечо и отбросила его в угол. Вскрик. Перед глазами вспыхнули огоньки. Эрик ударился, упав прямо в горку птичьих костей, и с рассечённой губы закапало. Потекли слёзы. – Фу-ты ну-ты, птенчик плачет! Обидели птенчика! Эрика подхватили снова. Швырнули в пыль и жёлто-бурые кости, что разлетелись по сторонам. В глазах было мутно. Однако багровый след, оставленный на самом большом черепе, был виден чётко, как днём. Эрик ещё успел заметить, что он словно бы впитался в кость – но тут его атаковали снова. Он не успел удивиться. Хруст-хруст – кажется, это затрещали его кости. – Получи, – шепнул Жером перед тем, как ударить в ухо. Мир будто взорвался. На миг смрад Птичника стал гуще прежнего, хохот банды затерялся в хрусте... И тут кто-то издал вопль. Короткий, задыхающийся. И зал вокруг Эрика заполонили крики. Кто-то выше, чем дылда Жером, в маске из черепа птицы, вырос над бандой и кинулся вперёд. Взмах рукой! И нож вылетел из ослабевших пальцев. Разворот – и Жером, странно булькнув, выплеснул из губ тёмный фонтан. – Помогите! – Кто это?! – Жером!.. – Бежи... Некто в костяной маске вихрем пронёсся мимо Эрика, и один из парней заверещал. Захлебнулся. Заткнулся. Пахну́ло сырым мясом. Тихий, мягкий шлепок чего-то влажного раздался вблизи, и руку Эрика расцветили горячие брызги. Лунный свет угас, в зале и глазах потемнело. Страдая от боли, слыша крики, Эрик ещё видел, как в зале вертится чёрный смерч, фигура с костяным лицом. Как сыпятся, точно кукольные, руки и ноги. А потом – потерял сознание. *** *** *** – ...Я не наелась. Мне мало! Кажется, голос был женским. Но странным, квохчущим. Губу тронуло что-то жёсткое, и Эрик, ещё не до конца пришедший в себя, поморщился от прикосновения к ранке. – Тихо, Цыпа. Не трогай, – ответил мягкий мужской баритон. – Пусть отдохнёт. Ему было нелегко. – Но я хочу съесть его! – капризно добавил первый голос. В губу точно вонзили иголку, и Эрик резко очнулся. В дюйме от носа белела жуткая морда. Эрик моргнул – и заорал, как резаная свинья. – Ну что ты натворила, Цыпа, – укоризненно цокнул языком некто в маске. Эрик отшатнулся к стене. – Вы кто?! – Дон Кондор. Матушка Цыпа. А вместе – Пташки. Просим любить и жаловать, – чуть поклонился названный Дон. «Он убийца... Демон!» – с ужасом понял Эрик, глядя на высокую фигуру в сюртуке, обгаженном кровью и помётом. В пустых глазницах маски танцевал чёрный дым, с тонких, словно осока, пальцев, капало. Рядом, переминаясь с ноги на ногу, стояла низенькая женщина в кружевном платье. Платье, как и сюртук Дона, было испачкано, местами на ткани виднелась плесень. Пегие патлы струились по плечам, напоминая туман. Лицо же скрывала маска – череп огромной, невозможной в природе курицы. – Пташки, – хрипло повторил дрожащий Эрик. – Мёртвые Пташки, – поправил его Дон. – Благодарствую, что пробудил. Эрик дёрнулся от внезапного озарения: маска Дона была сделана из черепа, что впитал его кровь. Значит, он... «Нет! Не может быть!» – А он помог пробудить меня, – добавила Цыпа и, пихнув Дона острым локтем в бок, довольно захихикала. – И мы славно покушали! Славно! В пустых глазницах её маски вдруг вспыхнули бордовые огоньки. – Славно... Но мало! Эрик втиснулся в стену ещё больше. – Вы съел-ли их. В-всех съели! – заикаясь, произнёс он. – Конечно, – со спокойным достоинством ответил Кондор. Клюв Цыпы вдруг щёлкнул, и на нём выросли костяные зубы. – Ты помог нам – а мы тебе. Не волнуйся, тебя мы есть не будем. Не будем, Цыпа, – угрожающе добавил он, и страшная дама разочарованно заныла. – Ну-у-у... Он же такой сладкий... – протянула она, отчего Эрика передёрнуло. – Так пахнет Королём... – Ничего. Ты получишь Короля. Все мы получим. – Причём здесь... – невольно пискнул Эрик – и замер, когда Кондор вмиг оказался сидящим на корточках перед ним. В лицо дохнуло сырыми потрохами. – Притом, мальчик. Король убил всех нас. Её и меня. Остальных... Ты знаешь, почему сгорел этот Птичник? – Колдун... перепутал заклятье... или бродяги... – неуверенно начал Эрик. Мрачный, громовой хохот. Дон возник в центре зала и широко-широко раскинул руки. – Нет, – отсмеявшись, сказал он. Нежно дотронулся до стены и вновь посмотрел на Эрика. – Хозяин и правда был колдуном. Его последнее колдовство и твоя кровь... кровь того, кто искренне любит птиц... это нам помогло. Но тогда, много-много лет назад... Всё было не так, мальчик. Мгновение – и Эрик вскрикнул. В глаза ему ударил свет, а стоило моргнуть, как зал, секунду назад тёмный и кровавый, стал другим. Эрик увидел сотни ажурных мостков, что парили в воздухе, шёлковые занавеси и райских птиц, что услаждали слух гостей пением. Пронёсся ветром меж колоннами, по лабиринтам коридоров, видя калейдоскоп картинок: сады под стеклянными куполами, высокого мужчину с морщинками веселья у глаз, флейту в руках, пташек на жёрдочках – и никаких клеток! Свобода, красота, мир... – В тот год первым пришёл голод, – негромко сказал Кондор, когда Эрик вернулся в прежний зал. – Но Король не хотел с ним мириться. Пока не смекнул народ, он решил сам заполучить птиц для своего стола... Дон сжал кулак до хруста. – Конечно, Хозяин отказался. И тогда они убили его. Матушка Цыпа всхлипнула. – А потом пошли убивать нас, – продолжил Дон, и голос его зазвенел сталью. – Они убили всех Пташек, забрали плоть, оставив лишь кости... Они ушли. А Птичник остался пылать. Эрик долго не мог произнести и слова. Прошлое, показанное ему, было столь чудесно и страшно, что хотелось плакать. Эрик знал, что их Король жесток. Видел не раз казни. Но такое... Эрик попытался встать – и вскрикнул от боли в ноге. Дон Кондор тут же оказался рядом. – Больно? Я исцелю. Кровавые пальцы коснулись лодыжки. Эрик, не успев отодвинуться, ошарашенно приоткрыл рот. Боль исчезла. Исчезла! Эрик молча посмотрел на Дона. Посмотрел на притихшую Цыпу. – Спасибо, – запнувшись, тихо сказал он. И, бросив взгляд на останки врагов, добавил: – И за них... спасибо. *** *** *** ...Эрик бегал в логово мёртвых Пташек дважды в неделю. И всякий раз – с подарком. Видно, на роду ему было написано кормить всех. «Мы голодны, голодны!» – пищала Матушка Цыпа. И Эрик приносил им то, что они желали: крал сырое мясо из лавки брата-мясника. А затем долго, почти жадно – смотрел на отвратительное – и чарующее – зрелище: словно матери своим птенцам, Дон и Цыпа отрыгивали часть кровавого фарша прямо на кости. А после... Среди пыли ворочалось, кряхтело, поднималось очередное Нечто. Так появились Мадам Страус и Сеньор Ара. И ещё десяток других безымянных Пташек. Все они показывали Эрику славное прошлое. Все они любили его. И так было ему спокойно, так хорошо... Но стоило Кондору опять завести речь о Короле, как Эрик терялся. «Впусти нас. Помоги отомстить деспоту!» Эрик мялся. Потом – убегал. Долго думал, гуляя в лесу среди живых пташек... То, что просили его мёртвые друзья, было изменой. Если что-то пойдёт не так... Эрик поёжился. Переливчатая трель раздалась с неба, и мальчик улыбнулся, заметив любимый хохолок. Птица летала среди сородичей и пела. Прекрасно пела о жизни, о чудесах. Для него. Здесь Эрик забывал обо всём. О материных тумаках и оплеухах братьев. О ехидстве кондитера и Короле, что бил жену и казнил слуг. О мёртвых, костяных... голодных и ждущих. А потом... *** *** *** – Чего молчишь? За начинкой пришёл, да? Нет ещё, вали отсюда! Помощник повара махнул в сторону Эрика ножом. Алые капли угодили на щёку, но мальчик даже не шевельнулся. Не смог заставить себя. На доске, изрезанной сотней ножей, лежала мёртвая птаха с алым хохолком. Рядом, на столе, ещё полсотни таких же. «Король пожелал птичий пирог. Король. Пожелал. Птичий...» – бесконечная, беспощадная фраза в голове. В глазах вскипели слёзы. Эрик вышел в коридор и скрючился в три погибели. «Птичий... из моей...» Боль, куда хуже физической, скрутила нутро. Задёргало, будто чирий, место на лодыжке. «Пташка... пташка моя...» Перед глазами вихрем пролетело всё виденное: лес, нежные трели, кости и мясо, сгоревший Птичник... – Эх, съесть бы хоть кусочек! – донеслось до Эрика мечтательное. – Говорят, у этой птахи отменно сладкое мясцо. Вот Король и заказал его. Вычитал в какой-то книжке... Король. У Эрика сжались пальцы. Король-гурман снова решил отведать редкую птичку. «Ничего. Скоро отведают его». Эрик вытер слёзы – и побежал в Птичник. *** *** *** ...Хрупкий черепок опустился на ладонь. – Спрячь его в замке, – прошептал Дон Кондор. – И я приду. Все мы придём. Эрик резко кивнул. Он сделает всё, как надо. Обязательно. Эрик больше не улыбался. В сердце засела игла, в ноге кололо. Вернувшись в замок, он безропотно снёс все оплеухи и, подхватив полный крема мешок, взялся украшать торт. Торт был гигантский, почти до потолка. Перед подачей к столу, на вечерний праздник, туда должны были спрятаться трубадуры-карлики. О да, Король любил зрелища... Очень любил. «К чёрту тебя...» Бледный, с упрямо сжатыми губами, Эрик украшал торт. Вспоминая, как спрятал черепок в замке. Посматривая в окно. Вверх крем, вниз, наискосок... Все пальцы пропахли кремом. Нога зудела. – Готово! – крикнул главный кондитер. Торт укатили на тележке, и Эрик обессиленно подошёл к окну. Далеко-далеко в темнеющем небе носились юркие пташки. «Где же вы?..» Карлики закончили репетицию. Смолкли последние звуки виолончели и скрипок. Эрик представил, как они заходят в торт – аккуратно, по одному. Нога болела всё сильнее. Спустя минуту вдалеке прогремели трубы. Король вступил в обеденный зал. Эрик зажмурился. Оттолкнулся от стенки. И тихо как мышка пошёл туда. *** *** *** Они жрали птичий пирог. Хватая руками, раздирали его на части. Они заливали в глотки тёмное, как венозная кровь, вино и объедались засахаренными фруктами. Вихлялись полуголые плясуньи, ревниво глядела Королева... Король улыбался, сидя в средоточии праздника. Не замечал полный ненависти взгляд из-за портьеры. Прячась у стены, Эрик не отрывал глаз от центра стола. И всё же, когда слуги подкатили торт, их пришлось оторвать. – А тепе-е-ерь! Чудо кулинарного искусства! – возопил глашатай – и все зааплодировали. – Что это? Никак сироп вытекает? – вдруг нахмурилась одна фрейлина. – Похоже на... Слова затерялись в чьём-то вопле. Потому что из торта... Тут закричал и Эрик. От восторга. Исступленный восторг захлестнул его и вынес наружу – туда, где выпрыгнув из торта, уже кормились Дон Кондор и остальные. Король заорал. Брюхо, набитое жиром и деликатесами, лопнуло с двух сторон. Хихикая, Цыпа вгрызлась в его кисельное нутро. Убийственным вихрем заметался по залу чёрный Кондор. Пташки ликовали. Эрик ликовал. Эрик, что кружился по липкому, вишнёвому от крови залу... – Ты молодец. Просто умница, – шепнул Дон Кондор, обнимая его. Боль в лодыжке отступила. Эрик ощутил, как нечто опускается на лицо. Нарастает на нём коростой. – Теперь ты тоже Пташка. Ты можешь лететь отсюда. – Да! – воскликнул Эрик, с восторгом приняв костяную маску. Автор Яна Демидо́вич