начало здесь

Князь Теренций Кальтенмер, дальний родич правящей династии, собрал под свои знамена войска родовой знати и, опираясь на поддержку близкого Гибериана, всегда готового вмешаться в любую заварушку у соседей, стал захватывать города на западе страны. Верные королю полки выступили в поход против изменника. Генерального сражения пока еще не произошло, но локальные схватки, иногда с участием многотысячных соединений, с одной и другой стороны, случались по всей линии фронта. Численность противоборствующих сторон была примерно одинаковой, поэтому, чтобы добиться перевеса в живой силе, города и села Думвальда, расположенные в стороне от театра военных действий, наводнили вооруженные отряды для набора рекрутов. Тех, кто отказывался добровольно вступать в ряды новобранцев, забирали силой. Были жертвы среди мирных жителей, пытавшихся оказать сопротивление.

В начале сентября Года Разливов, когда Галь-Рикки шел шестнадцатый год, отряд вербовщиков одной из двух враждующих сторон нагрянул в Лемминк, не иначе как навел кто-то, потому что случайно попасть в деревню было непросто. Три десятка вооруженных мечами и пиками всадников, у нескольких к лукам седел были приторочены арбалеты. Воины стали врываться в дома и вытаскивать на улицу мужчин и юношей, достаточно взрослых, чтобы держать оружие.

Тиль Гальнеккен только выйдя на крыльцо и услышав крики, раздававшиеся совсем близко, сразу понял, в чем дело. Слухи о летучих отрядах рекрутеров до них уже успели дойти, правда жители Лемминка, с учетом своего изолированного положения, рассчитывали на то, что их эта напасть минует. Напрасно. Зайдя в сени, назад Тиль вернулся уже с топором. От коровника к нему на подмогу спешила Ханна с вилами наперевес.

- Ханна, не смей! Быстро возвращайся к детям! – Рявкнул на жену обычно спокойный Тиль.

Однако до этого всегда тихая и во всем покорная супругу Ханна свирепо ощерилась, подобно дикой кошке:

- В мой дом не войдет никто из этих! Они не подойдут к моим детям! Каждого, кто попытается, я проткну этими вилами!

- Успокойся, им нужны не наши дети, - Тиль повернулся в сторону улицы, поудобней перехватывая в руке топор.

- Не будь дураком, бросай свою железку и пошли! – Приказным тоном сказал ему десятник в черных кожаных доспехах. Один глаз у десятника был мутный, неживой, сверху вниз через глазницу и половину щеки тянулся старый рубленый шрам. Трое всадников въехали во двор Гальнеккенов, проломившись прямо через ограду. Воины окружили Тиля, наполовину достав из ножен мечи. Это было далеко не первое подворье, где их встречали таким образом, и они знали, как в таких случаях следовало поступать. Ханна ринулась на всадников, но появившийся во дворе Галь-Рикки схватил мать сзади за руки, и с трудом, но все же отобрал у нее вилы.

- Мама! Иди к ребятам, пожалуйста!

Тиль видел все происходящее, его глаза побелели от гнева.

- Пошли вон с моего двора! Может быть вас и больше, но одного из вас я точно сумею отправить в Хмурые Пустоши, и…

- … оставишь своих детей сиротами, а жену вдовой, - спокойным тоном закончил за него одноглазый, - тебя изрубят в куски, а голову наденут на пику, чтобы другим неповадно было. Бросай топор! – С этими словами десятник взял в руки арбалет. Выражение лица воина при этом не поменялось, только уголок рта едва заметно скривился в холодной усмешке.

- Стойте! – Раздался звонкий крик. Галь-Рикки, бледный, но решительный, спешил к ним от крыльца. Он только что завел мать в дом и закрыл за ней дверь.

- Убирайся в дом, Галь! – Заревел Тиль, поворачиваясь то к одному, то к другому солдату, его рука с топором дрожала. Галь-Рикки знал, что отец едва сдерживается - он мастерски метал топор, с двадцати шагов тот пробивал толстую дубовую доску.

- Вам же нужен один мужчина с каждого двора, так? – Обратился Галь-Рикки к десятнику. О правилах рекрутеров в Лемминке были наслышаны от беглецов, которых за последние месяцы через деревню прошло немало.

- Примерно так. Если в доме себя правильно ведут, - десятник согласно кивнул головой. – И к чему ты клонишь, мальчик?

- Не трогайте отца, возьмите меня. Я моложе и быстрее.

- Неужели! – Десятник расхохотался, закинув арбалет на плечо. – Сколько же тебе лет, сопляк?

- Семнадцать, - соврал Галь-Рикки.

- Не верьте ему! – Глаза Тиля стали круглыми от страха за сына. – Ему всего лишь пятнадцать! Хорошо, хорошо, забирайте меня, я пойду с вами, только оставьте его!

- Как интересно, - задумчиво протянул десятник, - а ты нам уже и не нужен. У твоего щенка отличная выдержка и немалое мужество. Такие люди нужны Великому князю Теренцию Кальтенмеру. Плевать, сколько ему там лет, он уже достаточно большой, чтобы научиться правильно держать копье.

Галь-Рикки подошел к отцу, и, повиснув на его руке едва ли не всем телом, заставил Тиля опустить топор.

- Галь-Рикки, мальчик, что ты творишь? – На глазах Тиля были слезы. Галь-Рикки никогда не видел своего отца плачущим.

- Так надо, папа…

***

Путь к расположению войск мятежного князя Теренция Кальтенмера занял почти две недели. Отряд, возглавляемый одноглазым десятником (вёл он себя и держался минимум как полусотник), двигался окольными путями, избегая больших дорог и минуя крупные города, где был риск наткнуться на верные короне войска. Новобранцев поневоле гнали пешим ходом, с них не спускали глаз ни на секунду, даже по нужде отправляли партиями по три-четыре человека, обязательно в сопровождении пары громил со взведенными арбалетами.

Первые дни тоска по дому была для Галь-Рикки непереносимой. Лица родителей, младших братьев и сестер стояли перед ним как наяву. Терзая себя, он вспоминал, как отчаянно рванулась мать, когда его уводили, и как отец не без труда ее удержал, как маленький Тамми бежал за людьми, уводившими его старшего брата до поворота дороги (такого до боли знакомого и родного поворота), пока Лина не догнала его и не взяла на руки… К исходу первой недели боль от разлуки с домом и родными немного притупилась, но Галь-Рикки все равно предпочитал большую часть времени отмалчиваться, почти не общаясь со своими товарищами по несчастью. Время от времени отряд заходил в небольшие поселения, и количество рекрутов увеличивалось, пока их не набралось числом под сотню. Только тогда одноглазый предводитель решил, что теперь достаточно, и после этого они двигались строго на запад, останавливаясь только для сна или короткого приема пищи.

Вечером восьмого дня пути, во время остановки на ночлег в лесистой впадине, где бил родник, один из рекрутов решился на побег. Крупный, похожий на медведя парень, которого два дня назад забрали от жены, ждущей первенца, изловчился заехать в зубы конвоиру, и проворно для своих габаритов, стал карабкаться вверх по склону. Расчет у беглеца был правильный – сгустившиеся сумерки должны были помешать арбалетчикам вести прицельную стрельбу, а собак для преследования вербовщики с собой не взяли – лай своры мог бы привлечь чье-нибудь ненужное внимание.

Одноглазый командир отряда подошел к проштрафившемуся солдату, который держался за быстро опухающую челюсть, и, не меняя спокойного выражения лица, до середины погрузил ему в живот клинок своего меча. Несчастный не сразу осознал, что его только что проткнули насквозь, он простоял с открытым ртом еще минуту, прежде чем упасть. Десятник привычным движением вытер лезвие меча о сухую траву и отдал распоряжение:

- Эту падаль убрать. Если кому его жалко – знайте, что он из тех, кого мы освободили из подземных тюрем после взятия Ингерема. Вор и насильник, решивший спасти себе шкуру, став солдатом. Солдат из него вышел никакой. Ждите меня, я скоро вернусь. Если кто-то еще из этих деревенщин сбежит – возьму кинжал и лично вырежу виновному второй рот, пониже подбородка. С жизнерадостной «улыбкой» от уха до уха. – С этими словами десятник убрал меч в ножны на поясе, взял наперевес арбалет, и стал неспешно подниматься по склону в том направлении, куда скрылся беглец.

Другие солдаты, напуганные и злые, стали с отчаянной руганью сгонять рекрутов в кучу, точно овчарки непослушное стадо, раздавая во все стороны удары окованными железом ножнами.

- Я раньше жил на севере и слышал о нем, - шепотом сказал оказавшийся рядом с Галь-Рикки полнотелый купеческий сын Пауль Лихтер, парень старше его самого года на четыре - одноглазого зовут Гидеон Вердер, он десятник в Черной сотне, это гвардия князя Кальтенмера. Не знаю, что он потерял в отряде рекрутеров. Когда-то он служил горным егерем и ловил контрабандистов в северном Думвальде.

- И чем же он так знаменит? – Также тихо спросил Галь-Рикки. С Паулем они немного поговорили во время предыдущей остановки на ночлег, и Галь-Рикки понял, что, не смотря на свои полноту и рассеянный взгляд, купеческий сын не был глупцом или размазней.

- О нем рассказывали вот что… Однажды отряд из пятнадцати егерей наткнулся на хорошо вооруженную банду, сопровождающую груз золотого песка, незаконно намытого в горных реках. Контрабандистов было в пять раз больше, и во время короткого боя все егеря погибли. Все, кроме Гидеона Вердера. Он вырвался из кольца вражеских мечей, отбился от погони, вернулся в крепость Эталиган за подкреплением, и, не смотря на то, что был сильно ранен, потерял глаз, настиг и разгромил банду. Взятым в плен контрабандистам, а их было порядка тридцати человек, он велел переломать руки, вырезать языки, после чего оскопить, ослепить и в таком виде отпустить на все четыре стороны.

Галь-Рикки передернул плечами:

- Я не понимаю, как можно быть настолько кровожадным?

- Поверь мне, друг, Гидеон Вердер – не кровожаден! Он просто считал, что так поступить с пленными будет правильно. И верно - после того случая контрабандисты обходили северные перевалы стороной за десятки миль. И своего солдата он сейчас прирезал как свинью, поскольку решил, что так правильно – другие станут лучше следить за нами.

- Это еще страшнее… Когда с ясным умом и холодным сердцем творишь такие дела!

- Ты слишком мало знаешь о мире, парень. Люди делают вещи и похуже, а десятник Вердер далеко не самый жестокий человек…

- Эй, вы! А ну заткнулись у меня, пока не огребли плетей! – Прикрикнул на собеседников долговязый рыжий солдат. Ему не понравилось, что это деревенское быдло перешептывается между собой. А если они тоже замышляют побег? Проверять на себе, выполнит ли свое обещание насчёт «второго рта» суровый командир, воину не хотелось.

Через некоторое время, когда на них никто не смотрел, Пауль Лихтер произнес на ухо Галь-Рикки:

- Я не завидую тому парню, если Гидеон Вердер его отыщет…

Купеческий сын оказался прав. Одноглазый десятник вернулся через час, когда уже полностью стемнело и на небо поднялась ущербная луна – алмазный серп древнего бога Времени. Арбалет висел у него за спиной, а в правой руке Вердер нес отрезанную человеческую голову, держа ее за волосы. Подойдя к костру, у которого, сгрудившись сидели новобранцы, он поднял голову повыше, чтобы все ее получше рассмотрели. В алых отблесках костра изуродованное шрамом лицо Гидеона казалось личиной адского демона. Подержав голову, он швырнул ее на землю, прямо к ногам своих пленников. Несколько человек испуганно отпрянули. Не смотря на то, что губы и нос у головы были отрезаны, все узнали лицо недавнего беглеца.

- Он умер не сразу, - счел нужным пояснить десятник, - и так будет с каждым, кто посчитает, что служба под знаменами князя Кальтенмера не для него. Советую запомнить.

***

К концу второй недели пути, когда казавшиеся бескрайними леса центрального Думвальда стали постепенно переходить в холмистую местность западных провинций, отряд достиг крупного военного лагеря. Увидев с вершины холма просторную долину, заполненную ровными рядами палаток, между которыми дымились костры кашеваров и сновали, издалека похожие на муравьев люди, Галь-Рикки подумал, что ему еще никогда не приходилось видеть такое большое скопление народа. До этого он два раза бывал на Граунбергской ярмарке, и наивно считал, что в мире больше нет мест, где может собраться такое количество людей. А на территории этого лагеря могло, наверное, разместиться десять Граунбергских ярмарок.

- Ну, что, мужичье, мы пришли! – Довольно сказал Гидеон Вердер, поворачиваясь в седле к изнуренным длинной дорогой, грязным и оборванным рекрутам. – Сейчас я передам вас с рук на руки вашим новым командирам, и дальше ваши жалкие жизни будут полностью в их руках!

Лагерь не был огорожен – рельеф местности сам служил ему естественной защитой, а на гребнях окружающих долину холмов были расставлены часовые. Противнику было бы невозможным пробраться сюда незамеченным. Когда они спускались к лагерю, Галь-Рикки увидел в дальней части долины блеск водной глади.

- Четиланское озеро, - пояснил шагавший рядом Пауль (за две недели пешего пути он сильно отощал, оборванная одежда висела на нем мешком), - я был здесь со своим отцом лет пять назад. На другом берегу озера уже Гибериан. Раньше здесь причаливали торговые корабли, а мы перекупали у гиберианцев их товар.

В пути Галь-Рикки и Пауль успели сдружиться. Когда солдаты особо не свирепствовали, юноша рассказывал купеческому сыну какую-нибудь из известных ему сказочных историй. Молодой Лихтер, в свою очередь, обладал просто фантастическими познаниями о городах, деревнях, горных массивах, реках и озерах. У Галь-Рикки возникало ощущение, что к своим девятнадцати годам Пауль успел побывать во всех провинциях Думвальда. Юноши охотно делились тем, что знали, не давая друг другу унывать во время утомительного перехода. Некоторые из рекрутов, те, кто не замкнулся в своем отчаянии, тоже их с охотой слушали.

Их привели на площадь в центре лагеря и заставили выстроиться в шеренгу. Затем возникла непонятная суета. Поговорив с Вердером, тучный мужчина в нарядном воинском доспехе и какой-то нелепой гражданской шляпе стал визгливым голосом отдавать приказы. Вскочив на лошадей, в разные стороны лагеря помчались вестовые. Гидеон Вердер сидел, облокотившись на луку седла, и с холодной улыбкой наблюдал за беготней, вызванной его прибытием.

- Толстяк в шляпе это интендант, видишь у него лента особая. Отправил гонцов. Смотри, сейчас нас будут разбирать, как товар! – Сказал Пауль Лихтер.

- Кто будет разбирать? – Не понял Галь-Рикки. Для него все вокруг было в новинку, и он здорово растерялся.

- Командиры отрядов. Мне об этом рассказывали. Как-то мы с отцом помогли одному дезертиру... Давай попробуем попасть в одну и ту же сотню, если получится?

Галь-Рикки кивнул головой, ему было не по себе.

За новобранцами прибыло дюжины две сотников и полусотников – все как на подбор здоровые, мордастые и громкоголосые. Командиры – кто верхом, а кто спешившись, стали ходить вдоль строя рекрутов, придирчиво разглядывая новобранцев, и вслух комментируя их недостатки.

- Ты что, для цирка уродцев их собирал, Гидеон? – Пропитым голосом вскричал краснолицый бугай в алом плаще. – Эти плохо выдрессированные мартышки протянут лапы в первом же бою! Пусть сюда позовут старшего над обозом – ему нужны люди, чтобы рыть ямы для нужников! Настоящие воины из этого дерьма не получатся!

- А ты их научи драться, Виллем! Если брюхо не помешает тебе показывать им свое мастерство! – Еще шире улыбнулся Вердер. Улыбка его очень напоминала оскал черепа – у десятника княжеской гвардии была привычка, улыбаясь показывать зубы, на удивление белые и ровные. При этом он не тушевался, разговаривая с офицером благородного происхождения, а тот даже и не подумал возмущаться. Видимо, слава Гидеона шла впереди него.

Поименованный Виллемом остановил лошадь напротив Галь-Рикки, маленькие свинячьи глазки сотника уставились на юношу. Губастый рот Виллема глумливо растянулся:

- Нет, на этот раз ты, Гидеон превзошел сам себя! Ты притащил к нам для пополнения детей! Взгляните на этого щенка, он только вчера оставил мамкину титьку! Эй, мальчик, а ты хорошо умеешь копать ямы для сортиров?

- Ты бы поосторожней вел себя с этим отроком, Виллем! – С сарказмом в голосе посоветовал десятник. - Парнишка совсем не умеет бояться.

- Да? Неужели? Ну, этому я его быстро обучу! – Сказав эти слова, Виллем похлопал себя по толстой плети, висевшей сбоку седла, и смачно рыгнул, видимо он только что плотно пообедал. – Я возьму сопляка к себе и, если я через пару дней не выбью из него всю дурь и не научу его мочиться в штаны при одном звуке моего голоса, то я буду не Виллем Гронингер!

- Зачем тебе пацан, рыцарь Гронингер? – В происходящее вмешался еще один сотник - молодой, с красивым волевым лицом. В отличие от остальных он не был похож на борова в доспехах – подтянутая мускулистая фигура как влитая сидела в седле, льдистые серые глаза смотрели на сотника Виллема с трудно скрываемым презрением. – Все же знают, что ты конченный пьяница и закоренелый садист, а твои солдаты самые забитые существа на свете. Думаю, они только ждут удобного случая, чтобы в каком-нибудь бою поглубже всадить тебе пику между лопаток!

- Да, как ты смеешь, молокосос!!! – Заорал сотник Гронингер, хлопая себя по ножнам.

- Смею! Хм… Я – молокосос? Надо еще разобраться, какую жидкость предпочитаешь ты, Виллем. Явно, не молоко. И что-то ты разговорился, мой красномордый дружок. Мне снова тебя извалять в пыли, как в прошлый раз? Или предпочитаешь сразиться на мечах? Я готов! Иди же сюда, мой безмерно раздувшийся бурдюк для сивухи! – Молодой офицер, не стесняясь новобранцев, весело и со вкусом унижал жирного сотника, но Галь-Рикки почему-то решил, что Гронингер этого унижения полностью заслуживал.

- Господа сотники, не забывайте, что дуэли в лагере запрещены распоряжением князя! Нарушители караются смертью, вне зависимости от званий и титулов, - быстро вмешался толстый интендант, - решайте свои споры мирным путем. А вам, молодой баронет, следует проявлять большую сдержанность в речах.

- Но, мне дальше не о чем разговаривать с этой кучей навоза, - беззаботно пожал плечами молодой офицер, - мальчишку я беру в свой отряд, а господин Гронингер может подавиться своей злостью, - сотник помахал рукой, приказывая Галь-Рикки выйти из строя. Мальчик нерешительно выступил вперед. Молодой и отчаянный сотник, определенно выглядел предпочтительней злобного пьяницы Гронингера, однако внешность могла быть обманчивой. Галь-Рикки помнил легенду про барона Олафара, имевшего мужественный и благородный облик, по очереди загубившего в подземельях родового замка семерых своих жен. Но, за свою короткую жизнь, юноше еще не случалось жестоко ошибаться в людях, поэтому, Галь-Рикки задавил в себе сомнения и пошел к позвавшему его рыцарю.

- Ну уж нет! – Взревел краснолицый Виллем. Видимо за обедом он употребил что-то из своих любимых крепких напитков, и это добавило ему не хватавшей в обычное время смелости. Яростно дернув поводья, он направил коня в сторону новобранцев, чтобы перехватить рекрута, из-за которого возник конфликт. Однако, будучи навеселе, Гронингер не рассчитал свои действия, и через секунду его конь встал на дыбы, размахивая копытами прямо над темноволосой головой остолбеневшего Галь-Рикки. Со стороны наблюдая за происходящим, Гидеон Вердер продолжал довольно скалиться. Возможно, ему нравилось, когда на его глазах ссорились старшие по чину. А могло быть и так, что он оставался равнодушным по отношению к происходящему, создавая видимость человеческих эмоций. Здоровый глаз Гидеона Вердера оставался мрачно прищуренным. Когда могучий жеребец Виллема навис над мальчишкой-новобранцем, улыбка Вердера превратилась в гримасу, и он пробормотал себе под нос: «жирный идиот, что ты творишь»!

Продолжение следует...
(ссылку на продолжение оставим в комментариях)


Автор: В. Пылаев